Кровать любовницы
На его «Алло!» отвечали приветливо. Не выслушав, уже обещали выбить себе командировку, чтобы вновь загудеть на левый берег Дона. Потом интересовались: «В чем дело, старик?» Узнав, что Саша в Москве, вмиг становились жутко занятыми и обещали на днях перезвонить…
Аксаев полагал, что был готов и к такому повороту событий, но, когда стал набирать номер, указанный на последней карточке, сердце его тревожно забилось. Причем начал он с самых преуспевающих и теперь звонил последнему в табеле о рангах. Он-то и откликнулся. Сказал, что прозондирует почву в собственной редакции и свяжется с кое-какими приятелями. «Перезвони денька через два», – бросил на прощание.
С тоскою в глазах журналист обвел свой номер, пробормотал: «Н-да» и пошел в кафе.
«Два денька» тянулись, словно вечность. Саша не выдержал: стал звонить на каналы центрального телевидения с предложением о сотрудничестве. Там удивились, что еще существуют в провинциях столь непосредственные умы. Чтобы отвязаться, посоветовали отправить резюме по электронной почте и ждать ответа.
Московский знакомый, который обещал посодействовать, громко расхохотался, когда Саша поведал ему о предпринятых им действиях.
– Ну, ты же сам журналист, – отпивая большими глотками из кружки пиво, сказал он. – Сам знаешь, откуда берутся эти историйки о чуде, произошедшем с талантливыми самородками. Не будут же они выкладывать всю подноготную подлости своего успеха. Когда ты на гребне – ври сколько пожелаешь. Тем более что люди хотят верить в некую справедливость. И чудесный случай в виде отзывчивого продюсера, редактора с умными глазами, как раз то, что нужно.
Саша вздохнул.
– Согласен. Ну, а мне, что делать?
– Для начала могу предложить место внештатника в моей редакции, и еще для одного моего приятеля можешь писать. Он, когда под твоим именем будет давать материал, когда, прости, брат, под своим. Деньги не велики, − и вдруг вставил: − может, вернешься обратно? − взглянул на изумленного Аксаева и попытался втолковать ему: – У тебя ж там славное житье было. Первый журналист в городе. Квартира. Машина. Чего еще?
Саша объяснил ему причину, побудившую его искать приют в столице.
Приятель покивал, но ответил жёстко:
– Что ты мне впариваешь? Из Москвы бы тебя никто не вытурил. Бился бы за свою свободу. А тут в бега подался. Что ты − алиментщик? Ты свободный гражданин своей страны.
– Ну, да! Да! Признаю. Эта неожиданная угроза женитьбы только подтолкнула меня. Я давно задумал. Понимаешь, простор, горизонты не те. Хочется ощутить полет. А в Ростове, что?
– Так бы сразу и сказал. А то начал юлить. Мне-то чего врать? По идее, я бы все равно должен был уговаривать тебя вернуться, но знаю, что бесполезно. Пока сам не попробуешь, каково провинциалу в столице, назад не поедешь. А когда нахлебаешься, опрометью помчишься на вокзал.
– Но ведь к кому-то приходит успех. Пусть со всеми составляющими его гнусностями. Пусть!
– Заметь, не все могут эти гнусности переварить, и главное, – не всем их предлагают. Ты еще покрутись, поунижайся, позаглядывай в глаза, чтобы тебе предложили вляпаться в какую-нибудь мерзость. Это надо заслужить! Короче, – он посмотрел на часы, – сегодня презентация книги какой-то молодой бабенки. Я приглашен, а точнее, куплен ее любовником, чтобы через прессу оповестить мир о шедевре, какого не бывало со времен Толстого. Что ж, без проблем. Сделаю, согласно выплаченному гонорару. Хочешь, пойдем со мной. Посмотришь, что и как у нас. В принципе, та же возня, что и в провинции, только помасшатбнее и погнуснее, потому что ставки больше. Кстати, если твоя судьба пожелает, то сможет облагодетельствовать в два счета. Там будет Плошкина. Попадись ей на глаза. Понравишься, она тебе обходной лист выдаст. Всех обойдешь, заимеешь кое-какое имя. Ты парень видный.
Саша взял кружку пива и, сосредоточенно размышляя, выпил, не отрываясь.
– А что, много их там в этом листе?
– Да не так, чтобы уж очень, но Плошкина из них еще самая молодая и симпатичная. Ты вообще когда-нибудь трахал старую бабу?
Саша ответил не сразу. Вопрос покоробил его своей прямотой.
– Нет.
– Ну, значит, попробуешь. Ничего. Только уж больно они приставучие и ненасытные. А так – и стол накроют, и нальют, – не пожалеют, – и простыни чистые…
– Слушай, а ты что ж?… – не удержался от вопроса Саша.
– Да. И я. Но беда со мной приключилась. Влюбился в девчонку, сил нет. Голова твердит иди к той, дело прежде всего, а бренное тело нежности хочет, свежего дыхания… Ну и сошел я с дистанции. Потом устроился, сам видишь, неблестяще, но жить можно. К тому же, я не из такой далекой провинции, как ты. Тульская область. Часто в Москву наезжал, сначала знакомствами обзавелся, кое-кому услужил, удружил, на работу устроился, квартиру снял, а уж потом и переехал окончательно и бесповоротно.
Градусов у пива не много, но отвага ударила в голову Аксаеву.
«Да всех, сколько надо. Лишь бы только пробиться!»
* * *После того как Плошкина, известная тележурналистка, взяла интервью у новой звезды писательского бизнеса, ее окружили таким плотным кольцом, что Саше не удалось протиснуться вперед.
Обескураженный, он разыскал своего приятеля, весело болтающего со славной девчонкой. Отозвав того в сторону, поведал о своих затруднениях.
– А ты что хотел? Думаешь, Плошкина первому попавшемуся на шею бросится? Она сначала повыделывается, потыкает тебя мордой…
– Но как она это сделает, если даже не увидит меня?
– Конкуренция! Я же тебя предупреждал, если твоя судьба захочет. Значит, не захотела.
– Как же быть? – в растерянности проговорил Саша и вдруг вскинул голову и врезался с всепобеждающей наглостью в толпу, окружавшую Плошкину.
Он поймал ее взгляд и замер, поразившись толстому слою грима, под которым все равно угадывались далеко не юные черты.
Кто-то потянул Аксаева за руку, оказалось, его приятель.
– Слушай, – шепнул ему тот. – Голый номер. Я только что узнал, Плошкина сейчас вплотную занята каким-то Славиком. К тому же, через неделю она ложится на подтяжку. Так что не трать время.
Вернувшись в гостиницу, Аксаев думал, что повалится на кровать и заснет. Но не тут-то было. Он забывался на четверть часа и, вздрагивая, просыпался. Поворачивался на другой бок, но вновь дрожь пробегала по телу, и он открывал глаза.
«Да-да! Тысячу раз, да! Я сам знаю, что это глупо – надеяться на свои способности, чтобы пробиться в Москве. Но в каждом человеке, несмотря на искушенность в жизни, уживается вера в чудо с его же полным отрицанием. Это сродни вере в бессмертие души».
Он сел на кровати, уперся локтями в колени и свесил голову.
Отчаяние в молодости, – что летний дождь: тучи едва успеют напугать, как солнце уже разгонит их.
Аксаев ступил на опасный и бессмысленный путь противоречия судьбе. Для нее это сплошная забава. Бросит кусок, когда видит, что тот, чьей судьбой ей поручено быть, вот-вот концы отдаст, и смотрит, как жадно он его поглощает и при этом благодарит ее, верит, глупец, что она наконец-то смилостивилась. Она смилостивиться – если доживешь!
А как же тогда быть? А никак. Суждено: она тебя из сальских степей в президентское кресло усадит, а не суждено: из особняка в миллионы долларов в приют для умалишенных отправит. У нее ведь все заранее прописано.
Может, судьба Саши Аксаева с б ольшим удовольствием утопила бы, удушила бы его, но, взглянув в очередной раз в путевой лист, выданный ей при рождении ведомого ею субъекта, увидела, что должна протянуть ему руку помощи. И протянула.
ГЛАВА 3
Саша к тому времени уже довольно намыкался. Жил вместе с такими же неудачниками, как он сам, в одной из квартир дома, ожидавшего капитального ремонта. Спали на полу. Избегали встречи с полицией, так как не было регистрации. А надо было выглядеть на все сто! Надо было мелькать на презентациях, выставках, на какие удавалось попасть. Надо было писать остроумно, легко, захватывая внимание читателя с первой строки.
Если бы миром правила Справедливость, то она воздала бы должное таланту Аксаева. Но она не то, что не правит, а даже торжествует крайне редко.
В тот вечер Саша натянул потертые не модой, а временем джинсы, старательно растрепал волосы, постриженные подругой приятеля, работавшей уборщицей в парикмахерской, надел новую рубашку, купленную по дешевке, благо, что фигура у него была отличная и глаза большие, задумчивые до отрешенности. Он последнее время все размышлял: «А может, вернуться?» «Невеста» уже вышла замуж и даже родила второго ребенка. Но как? Как появиться, не преуспев? Его место в редакции было давно занято. И никто не примет в объятия журналиста, потерпевшего полный крах в столице. Он уже подготавливал себе легенду, чтобы уехать в какой-нибудь провинциальный город и там попытаться начать сначала. Только удастся ли? Ругал себя последними словами, − а знал он их много, − за то, что слишком верил в свои силы и покинул Ростов, не подготовившись к затяжной осаде столицы, которую намеривался взять штурмом.
Саша вышел из метро и хотя убеждал себя, что мода сейчас необыкновенно демократична, тем не менее прекрасно понимал, что все эти домотканые сумки через плечо, рюкзаки – котомки ходоков – все эти дешевые джинсы, шорты, кроссовки, маечки, шапки с зверячьими ушами – все это преподносится в качестве классных или, как их еще называют сами потребители, смешных вещей только для того, чтобы большая серая масса пребывала в уверенности, что быть кое-как одетым – это определенный стиль; чтобы ни один из толпы не задался вопросом: «А кто же носит то, что выставляется в дорогих бутиках?», мимо которых они проходят, кося глазами. Правда, они и сами побаиваются выглянуть из-за своих психологических шор. А то такое увидят и, не дай бог, задумаются!.. А так, главное, чтобы мобильник был и плеер подавал в уши звуки, которые одурманивают мозг и не дают возможности думать ни о чем, кроме секса. Тем более что сейчас все сексуальное. Ведущие теле-радио программ, проводя ежедневный психологический тренинг населения, твердят наперебой: «Голос сексуальный, улыбка сексуальная, взгляд, волосы, походка…» Собственно, другие определения для человека уже излишни, как-то: он начитан; у него широкий кругозор… Вместо этого: «У него такая сексуальная лысина!»
У подъезда с навесом из разноцветного стекла Аксаев достал из кармана приглашение на показ коллекции неожиданно заявившего о себе дизайнера. Приглашение было на имя одного репортера, приятеля Сашиного приятеля. Тот в это время находился на каком-то приеме, и поэтому вместо него взялся пойти Аксаев с условием написать репортаж и получить сорок процентов гонорара. Репортер учел, что на десять процентов Аксаев съест на фуршете. Но тот был так голоден, что намеривался съесть на двадцать и еще процентов на пять прихватить с собой.
«А может, вернуться? – глянув на свое отражение в зеркальной стене, вновь подумал Саша. – На кого я похож! Это ужас! Среднестатистическая потертая единица».
Он вошел вместе с остальными в кабину лифта и принял независимо отрешенный вид.
В большом зале, погруженном в полумрак, по обе стороны бордовой дорожки были расставлены складные стулья. Народу собралось много.
«От безденежья и бесприютности мозг тупеет, – с горечью констатировал Аксаев. – Как бы узнать что-нибудь об этом новоявленном дизайнере? От кого он? Сам по себе нынче никто не бывает. В прессе напишут, что от Бога. Но надо бы точно выяснить: от какого именно. В наше время земные боги живут в Москве и нет надобности обращаться к небесным».
Прохаживаясь по залу, Саша прислушивался к разговорам. Болтали о чем угодно, только не о творце предстоящего показа. Аксаев решил занять хорошее место из тех, которые не были зарезервированы. Ему повезло. Свободный стул оказался как раз на черте между местами для ВИП-персон и просто приглашенными.
Он сел, сложил руки на груди и задремал с открытыми глазами. Его толкнула шумно усаживающаяся ВИП-персона. Не оборачиваясь, она извинилась и продолжила разговор со своей спутницей. Саша невольно прислушался: «О! Да эта дама, кажется, разбирается в вопросах от кутюр». Он взглянул на нее: яркая блондинка; красный жакет и массивная черная брошь. Ее спутница, женщина в безынтересном возрасте − пятьдесят пять или шестьдесят – какое имеет значение? − успевала в словесный водопад своей приятельницы лишь вставлять фразы: «Как ты права! Как ты подметила!»
К ним подошла общая знакомая. Блондинка была вынуждена умолкнуть. Саша воспользовался паузой и спросил: «Вы случайно не в курсе, есть ли уже у дизайнера, чью коллекцию нам предстоит увидеть, свои бутики?»
Дама окинула его неприязненным взглядом. Но, видимо, Аксаев вызвал у нее симпатию, и она ответила, что есть.
– Журналист, – понимающе улыбнулась. – Какое издание представляете?
Саша назвал. Она чуть презрительно сжала губы.
– А вы?
– «Вечные ценности», – с внутренним достоинством и удовольствием произнесла дама.
Саша смог только присвистнуть в ответ.
Она еще раз окинула его придирчивым взглядом и, вынув из маленькой сумочки визитку, протянула ему.
– Благодарю, – с ноткой искренности проговорил он и, подсмеиваясь над собой, хлопнул по карману: – А у меня все вышли.
– Но имя, надеюсь, осталось? – спросила с игривым переливом в голосе дама.
Саша взглянул на ее визитку: «Нелли Мутыхляева».
– О!.. Вы – Нелли Мутыхляева?! Как же я вас сразу не узнал? – и, сам себе поражаясь, вдруг выдал: – Вы в жизни гораздо красивее.
То, как он построил фразу, понравилось Нелли. «Любой другой сказал бы моложе. А так, выходит, что этот вопрос вне обсуждения. Я молода, зачем же об этом говорить?»
– И давно вы работаете в?… – она с очаровательной растерянностью взглянула на него, прося о помощи, – в… простите, забыла…
Саша поспешил назвать журнал.
– Вернее, не я, – признался он, – а мой приятель. Он сегодня никак не мог прийти, пришлось мне его выручить.
– А вы?…
– В свободном плавании, – с грустной иронией ответил Аксаев. – Я вообще-то в Москве не так давно. Приехал, знаете ли… – Он хотел дать понять именитой журналистке, что был бы рад, если бы она вдруг, бывает же такое, оказала ему содействие. Познакомила бы с кем. Порекомендовала. Хотя и понимал всю тщетность своих до неприличия прозрачных намеков.
В это время бордовая дорожка, подобно гигантской змее, уползла, а под ней оказалась молочно-белая сверкающая поверхность, по которой заскользили разноцветные круги. Показ начался.
Саша напряг все свои силы, чтобы хоть что-то понять в этих сменяющих друг друга разодетых девушках. Но вместо того чтобы оценивать творения дизайнера, он оценивал манекенщиц. Временами журналист поглядывал на Нелли. Большей частью ее лицо выражало благосклонную насмешку, но несколько раз она улыбнулась и чуть наклонила голову, как бы говоря: «А вот это хорошо. Интересно. По-своему, насколько это возможно при твоих посредственных способностях».
Аксаеву понравилась независимость Мутыхляевой от окружающих. Обычно люди в зале словно ждут чьего-то сигнала, чтобы зааплодировать. И хочется им и как-то неудобно. Когда же раздастся чей-то первый хлопок в ладоши, они радостно присоединяются к нему. Нелли не прислушивалась к реакции зрителей. Она громко захлопала, когда ей понравился вечерний наряд, и лишь слегка поводила плечом, как бы выражая недоумение, отчего это другие приходят в восторг, когда ей не нравится.
Показ окончился появлением дизайнера, которого вывела за руку модель в огненно-красном подвенечном наряде. Дизайнер кланялся, принимал букеты. Публика рывками начала перемещаться к фуршетным столам. Саша думал, что Нелли и здесь проявит свою независимость, но она, вместо того чтобы подойти к дизайнеру, поспешила угоститься.
Приглашенных оказалось значительно больше, чем столов с закуской. Саша протиснулся лишь к выпивке и схватил с подноса у официанта шпажку с сыром и оливкой. Утолив первый голод, публика отпала от столов и разбрелась по залу.
Бродя между жующих и болтающих, журналист приблизился к Нелли, которая о чем-то горячо спорила с толстым бородатым мужчиной.
– Надо бы подойти к юному мэтру, − прервала она спор. − Поздравить. Кстати, – обратилась к Саше, – а вам коллекция понравилась?
Бойкий, ловкий Аксаев не узнавал сам себя. Четыре года, что он провел в столице, стремясь выбиться из серой массы в группу тех, кто определяет актуальный момент, или, как говорили в старину, задает тон, оглупили его, превратили в усталого, неуверенного в себе человека. Он замялся.
Нелли расхохоталась и победоносно посмотрела на толстяка:
– Вот, – быстрым жестом указала на Аксаева, – молодой «незамыленный» взгляд. Он не может с ходу найти слов, чтобы не обидеть этого подельщика от моды.
– Но ты же сама говорила, что кое-что тебе понравилось, – возразил толстяк, и кусочек креветки в майонезе упал с вилки прямо ему на живот. – Фу ты, черт!
– Ну, вот с этим кое-чем я его и поздравлю. Что поделаешь, – посетовала Саше, который увязался за ней, – рецензия должна быть положительной. Но я умею писать так, что заказчик придраться не сможет, а читатель поймет, что речь идет об очередном дутом таланте. Я это умею! – повторила она с самодовольным видом.
Потеснив кое-кого из окружавших дизайнера гостей и кого-то прервав на полуслове, Мутыхляева громко выдала:
– Признаться, не ожидала!
Дизайнер потупился. Но этот «приступ скромности» длился лишь мгновение. Он с жадностью был готов слушать льстивую речь известной журналистки, купленной его спонсором.
– Не ожидала! – повторила Нелли. Взяла паузу для эффекта и на подъеме интонации: – Удивил!
От дизайнера точно сияние пошло. Но надо было знать Мутыхляеву: она тут же умело ужалила:
– Далеко не все, конечно. Я бы даже сказала несколько моделей. Точнее, две, – дизайнер с трудом удерживал на лице выражение почтительного внимания. – Но зато эти две стоят коллекций некоторых других. Не буду называть имен. К чему засорять эфир? – Окружение дизайнера согласно закивало. – Поистине талантливо то, что ново, – с расстановкой, ценя произносимые ею слова, говорила Нелли. – Нашему юному мэтру удалось нас удивить. Предлагаю выпить за его успех! – она подняла бокал.
Осознавая свою нелегкую миссию, возложенную на нее судьбой, Нелли, завладев дизайнером, от чистого сердца старалась направить этого, наделенного какими-то осколками таланта, молодого человека на верный путь.
– Минимализм – это не твое. Слишком сложно. Это высший пилотаж дизайнерского искусства, – строго проговорила она. – Но ты не лишен масштабности мышления. – Отставила пустой бокал и взяла новый. Отпила и продолжила с еще большим вдохновением: – Пусть другие занимаются джинсами и майками. Ты неси гармонию на космическом уровне. Вот! – ударила рукой по спине стоявшего рядом Аксаева. – Журналист из провинции. Недавно в Москве. Потрясен твоей коллекцией. Я ему говорю, что много повторов, туфты, короче, – по-свойски сказала гадость Нелли, – а он в восторге. А что такое провинция? Это наша страна. Зачем лезть на Запад? Там такая рутина! Такая!.. Я там была. Знаю! – с напором утверждала она. – А ты иди в провинцию и через нее завоюешь Москву. Короче, потряс! – глядя на дизайнера мутными глазами, безостановочно говорила Мутыхляева. – У тебя впереди будущее! У тебя могучий талант.
Дизайнера временами коробило от высказываний журналистки, он с тревогой думал, за что же его спонсор заплатил ей, и ухватился за последние слова, чтобы именно на них она сделала акцент в своей статье.
– Вот так бы и написать, – вставил он. – Коллекция, по-моему, удалась. Я доволен. Работал на подъеме. Идеи, словно обступали меня. Из-за ограниченности во времени я сумел воплотить только малую толику и…
Нелли не была расположена слушать. Выпив еще шампанского и скрыто икнув, сказала:
– Я напишу. Заткну глотки всем твоим недоброжелателям. Ты же знаешь мою объективность. Мы им всем покажем! – она чуть пошатнулась. Саша поддержал ее.
Заговорчески подмигнув дизайнеру, Нелли оттолкнула Сашу и пошла. Дизайнер с приоткрытым ртом и недосказанной фразой на языке шумно сглотнул. Аксаев тоже было собрался выдать ему дифирамб, но того не интересовало мнение журналиста из провинции. Он, как и все, собирался покорять Запад, а не свою страну.
Бедный Запад! Надо отдать ему должное за стойкость. Сколько русских, в течение скольких веков с невероятным упорством покоряют его, а он все такой же – надменный и недоступный.
Саша хотел нагнать Нелли, но, увидев, что она направилась в туалет, вернулся к заметно опустошенным столам и принялся доедать, что осталось.
Припудренная, с заново обведенными карандашом губами Нелли остановилась на пороге зала, раздумывая к кому бы подойти.
– Ну что? – спросила, заметив Аксаева. – Каково впечатление? Что напишешь?
– Не знаю. Но что-нибудь напишу.
– И чего вы все ищите в Москве? – оглядывая его с головы до ног, спросила она. – Ведь там, откуда ты, тебе было лучше.
– О! Там я был не последним человеком.
– А чего ж в последние понесло? Думал: приехал и покорил.
– Думал, – просто ответил Саша.
Он выпил, поел, и ему захотелось вернуться в свою уютную квартирку, к маме под крылышко, а не в угол в доме под снос. Незаметно для себя он, опустив голову, глубоко вздохнул.
– Вот, теперь вздыхаешь. А еще говорят провинциалы зело злые, лезут напролом. А ты, значит, так и не устроился? Болтаешься между небом и землей… – Нелли в задумчивости провела несколько раз пальцем по подбородку. – Надо тебя порекомен…
Саша весь вытянулся в струнку и впился глазами в журналистку, но тут раздался голос:
– Неллечка, едем. Муж уже звонил снизу.
Высокая худая женщина оборвала Мутыхляеву на полуслове.
– Иду, – отозвалась та.
– Нелли! – возопил Саша и бросился за ней. – Нелли, – задержал он ее у лифта. – Вы хотели… – он растерялся. – Может быть, вы могли бы мне как-то помочь? – чувствуя всю глупость своей просьбы, тем не менее проговорил он.
Нелли хорошо подвыпила и потому ответила откровенно:
– Ха! С какой такой радости? Делать мне что ли нечего? Сам не можешь, так и не лезь!
– Да как же сам?! – возмутился вдруг Саша. – Я же не в пустыни. Куда ни ткнусь – всюду люди. И все места заняты этими людьми.
– Значит, опоздал, дружок, – Нелли провела языком по верхней губе, наслаждаясь нешуточной растерянностью сильного молодого мужчины. Не спуская с него взгляда, она вошла в лифт. Он – за ней.
В кабину набилось столько народа, что едва не произошел перегруз. Нелли притиснули к Саше. Ей пришлось отвести голову, чтобы не испачкать ему рубашку своей губной помадой, и тут у нее защекотало внутри, точно шарик озорной перекатывался между ног. Она прикинула, что месяца два не была с мужчиной.
На улице Мутыхляева замешкалась, высматривая машину. Саша, сам не зная почему, не отставал от нее.
Раздался сигнал, из окна автомобиля высунулась голова приятельницы.
– Нелли! – крикнула она. – А я подумала, что тебя подвезет твой молодой человек, и мы взяли Машу.
– Но я же сказала, что поеду с тобой, – не скрывая возмущения, выпалила Мутыхляева.
– Вот сука! – процедила она сквозь зубы. – Машу, эту проститутку, они взяли…
– Ну, там, на заднем сиденье потеснятся. Иди, садись!
– Нет уж, спасибо.
– Ну, Нелли…
Мутыхляева отмахнулась и зашагала в сторону дороги, чтобы остановить попутку.
– Вот же сука! Ну, я им покажу, – яростно бубнила она себе под нос.
Как назло, машины не останавливались, чтобы подбросить домой подвыпившую даму не первой молодости.
– А давайте на метро, – предложил Саша. – Я вас до самого дома провожу.
Она обернулась и с удивлением увидела Аксаева.
– Ты еще не ушел? Видел, подруга! Сука! Сука!
– Да плюнь на нее! – каким-то до смешного серьезным тоном произнес Саша.
Нелли расхохоталась и впрямь плюнула вслед удалявшейся машине.
Сидя в вагоне рядом с молодым журналистом, Мутыхляева подумывала: «А ни пригласить ли его на чашку кофе… в постель?…»
Но когда они подошли к подъезду, Нелли захотелось спать. К тому же, жутко болели ноги в новых туфлях.
«И на кой мне этот провинциал? Еще какую-нибудь заразу подхвачу. А с презервативом, что за удовольствие».
– Ну, пока-пока, – помахала она пальцами и, быстро набрав код, скрылась за дверью.
Улегшись на широкую кровать, Нелли с блаженством подумала, что тут же заснет, но, поворочавшись с боку на бок, включила торшер и пожалела, что рядом никого нет.
«А он видный собой. Крепкий торс, как мне нравится. И чего это я?… Старею, что ли? Да нет. Противно, что не меня ищут, а во мне заискивают. А с другой стороны, что в этом плохого? Мое положение в обществе стало равноценным моей женской привлекательности. То есть, моя привлекательность как бы соединилась с моим положением, и люди уже не отделяют их друг от друга».