Помните, наверное, про Римского? Ну, того пацана, которого нашли повешенным в прошлом году? Так вот, там, как я уже говорил, история мутная была и всяких противоречивых свидетельств набралось немало. Среди прочих слухов и сплетен ходил и такой. Аккурат перед трагедией у Римского вышел с Михайловной конфликт – двойку она ему поставила и исправить не дала. Он просил, просил – она его послала. И вот он ей и говорит: "Я тогда пойду – повешусь!". А она, в присущей ей доброжелательной манере, сказала: "Иди!". Он и пошёл… Михайловна и вправду долго после того случая ходила, как коромыслом отхераченная…
Скорее всего, сарафанное радио уже донесло до Екатерины Михайловны о моём вчерашнем фэйле, но она до этого мгновения как-то не соотнесла меня с окном. А тут я, значит, соотнёс. И к Римскому ниточку прокинул. Вот ведь гадёныш какой…
– Садись, – тихо сказала она мне.
– А может, я – примерчик, того?.. – предложил я, пытаясь хоть немного отыграть назад сотворённое говно.
– На место садись, – чуть повысила голос Михайловна. – Игнатьев – к доске.
К месту я шёл кружным путём – через Игнатьева. Он двинулся мне навстречу.
– Убью, – одними губами прошелестел он.
– Насрать, – в тон ему ответил я.
Погибнуть в бою за любовь – всё-таки почётнее, чем самовыпилиться от безысходности. Даже если эту любовь ты только сегодня утром выдумал, от той же безысходности. Дядя Петя по-любому оценит.
Я забрал с Колиной парты свой учебник и пробрался к своему месту. Катя смотрела на меня со страхом. Но ничего не сказала. Умница, соображает, что лучше дождаться конца урока, а потом уже вломить мне звездюлей по полной программе.
Две девчонки, сидевшие перед нами, покосились на меня и поёрзали. Явно чувствовали себя неуютно с психопатом за спиной. Вот как их зовут, а? Я приоткрыл блокнот, пробежал глазами список фамилий. Н-да… Боюсь, придётся всё-таки прибегать к помощи Гоши. Не щёлкают триггеры в голове.
Игнатьев у доски облажался так, что ни в сказке сказать ни пером описать. И это тупое животное ещё попрекает меня половыми отношениями?! Да если сейчас школу захватят инопланетяне, чтобы похитить пару особей для размножения в условиях инопланетного зоопарка, Колю дезинтегрируют мгновенно и позовут священника, чтобы окропил помещение святой водой. Хотя инопланетяне и не верят в бога. Но священника всё равно позовут – чисто на всякий случай.
Поскольку я временно стал неуязвимым для снарядов Екатерины Михайловны, я решил забить на классную работу и закрыл глаза. Вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох… О, тёпленькая пошла! Я увидел недалёкое будущее. Не просто картинку – нет. Я жил. Я чувствовал. Я помнил. Это было какое-то 10D-кино, иначе и не скажешь. Вот заканчивается математика, на которой я не очень даже и облажался у доски – на четвёрку с минусом отработал. Вот мы с Гошей идём по коридору в числе последних. Мы всегда так ходили, чтоб не толкаться. Конец коридора, фойе…
И вдруг меня хватают за шею, дёргают в сторону. Коля Игнатьев. Встал за углом, так, что не видно, и поджидает. А я, как дурак, по стеночке шёл. Я ведь всегда так ходил. Годы пройдут, прежде чем научусь гордо вышагивать посреди коридора.
"Сёма, – омерзительно-ласково говорит Коля, – а чё это ты за конверт Светлаковой вчера подарил?"
"Не твоё дело!" – дёргаюсь я.
"Слышь! – не отпускает меня Коля. – Я тебя нормально спрашиваю".
"Отстань!"
"Да ладно, чё ты! Чё, там письмо любовное, да?"
"Уйди, я сказал!"
Звонок привёл меня в чувства. Я открыл глаза. Коля, обоссанный с ног до головы, шёл от доски к своей парте. Я поймал его бешеный взгляд. Ну, сейчас "разговором по душам" я не отделаюсь. Однако вряд ли Коля начнёт иначе, чем раньше. Предупреждён – вооружён…
Екатерина Михайловна прокаркала домашнее задание, я дисциплинированно записал его в дневник, после чего покидал все свои пожитки в сумку. Катя собралась молча. Я краем глаза заметил, как Гоша топчется неподалёку. Ждёт. Н-да, сейчас будет ржака.
– Дай я твою сумку понесу, – сказал я Кате, вспомнив эту школьную забавную традицию. Типа "застолбить девчонку". Только вот цель у меня была немного другая – хотелось лишить Катю автономности. Не хватало ещё, чтобы этот даун на неё наехал до меня.
Не без колебаний Катя протянула сумку мне. Я повесил её на плечо поверх своей. Тяжело, блин… Надо всё-таки приналечь на физкультурку. Только сначала пачку добью. Физра с курением – так себе сочетание, лучше не начинать.
Екатерина Михайловна устало опустилась за стол, что-то начала просматривать, бумаги какие-то. Я, прикусив нижнюю губу, посмотрел на неё.
– Идём? – нерешительно спросила Катя.
– Подожди меня у двери, хорошо? – попросил я и, найдя взглядом Гошу, сказал ему: – Ты тоже. От двери не отходите. Скоро фокус покажу.
Гоша кивнул и, как верный телохранитель, взглянул на Катю – пошли, мол, хозяин повелел. Когда они вышли – последними – я приблизился к столу Екатерины Михайловны. Она на меня не смотрела.
– Я прошу прощения за то, что сказал и сделал.
Она подняла взгляд. Трудно в нём было что-то прочитать. Глубоко вдохнув, я продолжил:
– Я плохо поступил, знаю.
– Ну вот если Игнатьев дома пожалуется – там и будешь оправдываться, – равнодушно сказала Екатерина Михайловна.
Я поморщился:
– Екатерина Михайловна, Игнатьев меня в данном разрезе вообще не колышет. Я прошу прощения за то, что чуть не сорвал урок. И за то, что сказал вам. Я не собираюсь убивать себя, это была дурацкая шутка.
Она молчала. Молча смотрела на меня. Сглотнув, я ступил на минное поле:
– И насчёт Римского – вы не виноваты. Нельзя предположить, что творится в голове у таких малолетних идиотов, как мы. Вы хороший учитель. Правда хороший. Спустя годы после окончания школы я только вас и буду помнить, хотя и вряд ли свяжу жизнь с математикой. Спасибо вам за всё.
И в каком-то идиотском порыве я наклонился и обнял Екатерину Михайловну. Она вздрогнула. Она вообще ничего не понимала. Но всё-таки она была взрослой и, когда я отступил, нашла слова:
– Семён… Ты тоже хороший ученик. Но с тобой сейчас что-то происходит. У всех у вас возраст тяжёлый. Но ты уж постарайся не заблудиться. Хорошо?
– Обещаю, – кивнул я. – До свидания, Екатерина Михайловна.
Она сняла очки, достала платок. Момент терять было нельзя. Я, проходя мимо, схватил указку с полочки под доской и вышел из класса.
– Сём, ну ты дал! – громко зашептал мне Гоша, и Катя удивлённым молчанием вторила ему. – А чё ты ей сказал, а? А она тебе чё сказала, а? А указка зачем?
– Я ей говорю – выходите за меня замуж, – сказал я, стараясь держаться ближе к стене. – А она мне: "Семён, я, конечно, тоже Катя, но не та, что тебе нужна. Ты берега-то не путай!" А я ей – "Ну давайте хоть обнимемся, не разбивайте мне сердце!". А она: "Только чуть-чуть!". А я: "И указку мне ещё подарите на память". А теперь – фокус.
Тут я добрался до конца коридора. Заметил, как Катя усмехается – нет, она положительно настроена на волну моего юмора! – и метнулся вперёд. В этом полупрыжке я резко развернулся, что есть силы ударил. И – да! – суровая деревянная указка с треском переломилась, врезавшись в грудину Игнатьева, который притаился там же, где и восемнадцать лет назад. Вот те и фокус, капитан Беспечность!
Коля заорал, схватился за грудь, скрючился. Ахнула Катя, ойкнул Гоша.
– Колян! – воскликнул я и схватил его за волосы. – Ты чё на углу встал? Деньги зарабатываешь? Сколько поднять успел? Где процент?! – С этими словами я приставил острый обломок к его горлу и чуть-чуть нажал, так, чтобы он почувствовал боль, опасность.
И он почувствовал. В вытаращенных глазах я увидел ужас. Что он прочитал в моих – боюсь даже предположить, потому что в этот момент я понял, что убить мне – как плюнуть. Кажется, убив себя, я сломал в себе какие-то границы, без которых мне теперь придётся учиться жить. Рука не дрожала. Рука хотела насквозь пробить шею этого выблядка. А я смотрел Коле в глаза и пытался найти хоть одну причину этого не делать.
– Семён, перестань! – Катя схватила меня за руку и дёрнула.
Злые чары рассеялись. Я моргнул, разжал руку – обломок выпал на пол. Я тяжело выдохнул, поднял взгляд на Игнатьева.
– Потеряйся, – тихо сказал я.
И он потерялся. Вчистил так, что искры из-под подошв летели. А я закрыл руками лицо.
