Контролируемая авария

За что я любила бизнес-класс, так это за относительно достойное меню. Нет, не то чтобы я сама являлась таким уж изысканным гурманом, но тут по крайней мере не было стыдно перед пассажирами за ту безвкусную субстанцию, что подавалась на рационах в экономе. Как-то раз меня натуральным образом поставил в глухой тупик резонный вопрос пассажира касательно видовой принадлежности подаваемой ему рыбы, после разогрева выглядевшей так неэстетично, что желудочный сок на нее мог выделиться только у обладателей зверского аппетита. На свой страх и риск я уверенно обозвала сию невразумительную пищу треской, и можно сказать, выкрутилась из положения, но на будущее взяла за обыкновение заранее уточнять, что за бяку нам натолкали в касалетки повара. В бизнесе все обстояло гораздо поприличнее, и еда в общей массе не вызывала ощущения, что ее приготовили невесть из чего и теперь внаглую пытаются выдать за бюджетное произведение кулинарного искусства. Благополучно заполнив все необходимые чек-листы, я с облегчением вздохнула, констатировала, что обширный фронт работы позволил мне временно отвлечься от мыслей об Урмасе, отчиталась перед Ирой и, наконец, позволила себе ненадолго присесть, великолепно сознавая, что следующие три часа плюс час, отведенный на разворот в Штутгарте, я буду носиться, как Сивка-Бурка, ибо даже обычно наполовину свободный бизнес-класс сегодня оказался забит буквально под завязку. Так уж получалось, что за весь рейс у стюардессы было в целом сорок минут на то, чтобы примостить свою пятую точку в кресло: двадцать минут на взлете и ровно столько же перед посадкой, все остальное время не то посидеть, дух перевести толком некогда. Хотя на этот раз я была даже рада, что мне придется выкладываться по полной программе: всяко лучше, чем изводить себя и разрываться между желанием перераспределить обязанности с Семеном и отнести еду летчикам и здравым смыслом, недвусмысленно подсказывающим, что, если уж я приняла вчера решение ничего не рассказывать Урмасу, значит, нечего и бередить кровоточащую рану на безответно влюбленном во второго пилота сердце.

С тех пор, как наш экипаж в полном составе поднялся по трапу, Урмаса я больше не видела – вместе со Стекловым он проследовал в кокпит, а я осталась в пассажирской кабине. Часы отсчитывали заключительные минуты до начала посадки, старший бортпроводник ушла с докладом к КВС, а мы с Катей и Семеном готовилась к наплыву неуправляемой толпы, почему-то искренней считающей, что в самолет нужно ломиться, как в отъезжающий автобус. А уж что творилось во время снижения, вообще словами не описать: самолет еще не коснулся ВПП, а все проходы уже были завалены баулами, причем, хрупких стюардесс, безуспешно пытающихся заставить пассажиров оставаться на своих местах, при определенном напоре могли и с легкостью смести с пути. В подобные моменты я откровенно завидовала пилотам: закройся себе в кокпите и сиди спокойно, пока бортпроводники за всех отдуваются. Конечно, работа у летчиков не пример сложней и ответственней нашей, но все равно бывало чисто по-женски обидно.

Автобус с первой партией пассажиров подъехал к трапу без существенных отклонений от расписания. Разношерстную толпу встречала Ирина, самая старшая и опытная в нашей бригаде. СБЭ недавно разменяла четвертый десяток, и с возрастом в ее характере появлялась все большая жесткость. В отличии от смазливой блондинки Кати, весь облик Иры пронизывало строгое достоинство знающего себе цену человека: по ней сразу было видно, что она пришла в авиацию работать, а не искать богатого мужа. Она радушно улыбалась поднимающимся на борт людям, всегда приходила на помощь новичкам-коллегам, но в довершение ко всему еще и мастерски умела справляться с конфликтными ситуациями. Если честно, у меня порой складывалось впечатление, что пьяницы, дебоширы и просто недовольные обслуживанием пассажиры инстинктивно тушевались в присутствии Ирины и под ее хладнокровным взглядом мигом теряли добрую половину задора. Ту же Катю, с ее кокетливой челочкой, пухлыми губками и ямочками на щеках терроризировали чуть ли не в каждом рейсе, а вот чтобы перед Ирой кто-нибудь высыпал на соседнее кресло салат и демонстративно приказал «Убирай», я и теоретически представить не могла, потому что так бы и летел этот любитель унижать стюардесс в компании своего салата до самого пункта назначения. Я пока только училась ставить себя на такую же недосягаемую высоту, как СБЭ, и от души надеялась, что какие-никакие перспективы у меня все-таки имелись.

Иностранцев на рейсе сегодня было довольно много, в основном, естественно, немцев. Бизнесмены возвращались из деловых командировок, наши бывшие соотечественники летели домой от родственников, а для кого-то рейс выполнял только транзитную функцию. Билеты в первый класс экономные и прагматичные немцы почти никогда не брали, три часа, как говорится, можно и в экономе пережить, а вот многие мои сограждане считали перелет по высшему разряду неотъемлемым атрибутом финансового благосостояния. Опытным взглядом я сразу вычленила потенциально проблемных пассажиров: молодую супружескую пару с младенцем, напыщенную даму с невообразимо сложной укладкой, при создании которой неизвестный парикмахер, по всем признакам, вдохновлялся шпилем столичной телебашни, и скованного мужчину, похожего на робота с заклинившим чипом.

Маленький ребенок на борту сам по себе был способен в мгновение ока превратить самолет в воздушный дурдом, а подобные леди обладали удивительным даром выкручивать нервы бортперсоналу. Это им не нравился цвет обивки сидений, якобы создающий гнетущую атмосферу в салоне, это они на полном серьезе выпытывали местонахождение женского туалета, будучи свято уверенными, что таковой у нас в самолете непременно предусмотрен, это они могли прицепиться к искаженному интерфоном голосу КВС и на весь салон заявить, что пилот пьян. Это они требовали свежевыжатый сок, и обязательно тот, которого у нас не было на кухне, это они принципиально отказывались сдавать в багаж негабаритную сумку, нахрапом вынуждали наземные службы оформить ручную кладь, а потом во всеуслышание возмущались, что эта «кладь» не помещается на полке, а гадкие стюардессы не соглашаются поставить громадный баул «где-нибудь у себя», а то и в аккурат в кабине пилотов. А что, пусть бы охраняли, им же полете заняться нечем, скучают, небось! Лишь ближе к концу полета, леди так уставала от собственной бурной деятельности, что откидывала спинку и тихо дремала под мерный гул моторов, но стоило загореться красному табло, как у пассажирки открывалось второе дыхание. Если необходимость пристегнуть ремни она еще худо-бедно признавала, то вопрос «А зачем мне приводить кресло в вертикальное положение, я лучше еще подремлю» заставлял мне до скрежета стискивать зубы. Попробуй только скажи, что в противном случае при жесткой посадке сидящий позади «Ее величества» пассажир свернет себе шею, со всей силы впечатавшись в спинку, паника на борту будет обеспечена. Леди тотчас начнет голосить, что лайнер падает и мы все вот-вот разобьемся, причем ссылаться будет на секретную информацию от стюардессы.

Что касается «деревянного» мужчины, то это, бесспорно, был жуткий аэрофоб и, вероятнее, всего еще и заядлый курильщик. Этот тип пассажира весь полет прислушивался к окружающим звукам и даже звон посуды на самолетной кухне трактовал как фатальные технические неполадки. Бледный, напряженный, с выступившими на лбу каплями пота, аэрофоб судорожно сжимал подлокотники и мысленно прощался с жизнью еще на взлете, а когда лайнер выходил на эшелон, внезапно отмирал и начинал предлагать стюардессам деньги за разрешение покурить. В особо запущенных случаях аэрофоб мог так наклюкаться, что перепутать с туалетом гермодверь аварийного выхода и яростно пытаться ее вскрыть, что, между прочим, считалось прямой угрозой безопасности на борту. Один такой неадекват как-то направился в кокпит, чтобы заставить пилотов немедленно посадить самолет, потому что он, представьте себе, больше не хочет никуда лететь. Дело было на двухпалубном «Бобике»7, там кабина пилотов располагается наверху, а наш аэрофоб ее на нижней палубе искал. Открывает он дверь якобы в кокпит, а там пустой шкаф и никаких следов экипажа – отсюда, наверное, и разговоры потом, что все самолеты на автопилоте летают, а летчики в это время с молоденькими стюардессами развлекаются.

В общем, сегодня мне досталась та еще публика, но я уже давно не испытывала по этому поводу мандража. С приветственной улыбкой я наблюдала, как припорошенные снежком пассажиры рассаживаются по своим местам и не ждала от этого рейса ничего, кроме дополнительных часов в копилку своего ежемесячного налета.

ГЛАВА V

Перед тем, как поступил приказ поднять трап, я последний раз выглянула наружу, полной грудью вдохнула сырой морозный воздух ранней столичной весны и решительно вернулась в салон. Между тем, в экономе пустовали сразу пятнадцать мест: выяснилось, что кресла были закреплены за группой школьников, летевших в Германию в рамках образовательной программы и почему-то в полном составе не явившихся на рейс. В данных обстоятельствах я могла только порадоваться за Катю – оставшиеся без попечения родителей и предоставленные самим себе подростки обычно считали своим священным долгом дать волю юношескому духу протеста и дружно пренебречь правилами поведения на борту авиалайнера. А еще большинство тинейджеров образца нынешнего столетия испытывали невероятную привязанность к свои мобильным гаджетам и мало того, что внаглую отказывались выключать телефоны и планшеты, так еще и массово пыталась сжульничать, вновь активируя злополучный девайс, стоило бортпроводнику покинуть расстояние прямой видимости. Читать подрастающему поколению проникновенные лекции о пагубном влиянии смартфонов на бесперебойную работу бортовой электроники было столь же бессмысленно, как и надевать водолазное снаряжение для восхождения на Эверест: «юноши и девушки со взором горящим», похоже, обладали существенно притупившимся инстинктом самосохранения и воспринимали препирательства со стюардессами как очередной вызов обществу, не понимая, что если из-за выхода из строя навигационных приборов наш самолет столкнется в воздухе со встречным лайнером, оценить их безрассудство уже никто не сможет.

Не знаю, что за причины помешали школьникам своевременно занять свои места, но высшие силы сегодня явно выступали на стороне безнадежно опаздывающих пассажиров. Несмотря на то, что самолет находился в полной готовности к вылету, мы по-прежнему никуда не двигались, а когда стрелки часов достигли отметки в десять сорок пять, стало очевидно, что у нас налицо задержка рейса. Я уже было испугалась, что в самолете обнаружилась поломка, и нам придется высаживать пассажиров, параллельно принимая на себя поток возмущений, облеченный преимущественно в непечатную форму, но получающая информацию непосредственно от КВС Ирина шепнула мне на ушко истинные причины простоя. Виновата оказалась диспетчерская служба, своими несогласованными действиями умудрившаяся создать на ВПП натуральную пробку и выдавшая слот сразу нескольким воздушным судам. В результате на вылет скопилась очередь, и чтобы самолеты не жгли понапрасну топливо, диспетчера на разрешали запуск двигателей, пока полоса не освободится. Рассказывать пассажирам о столь узкоспециальных нюансах, конечно, было не принято, и в салоне постепенно копилось всеобщее напряжение. Судя по всему, нервничали не только пассажиры, но и члены летного экипажа: на пятнадцатой минуте задержки из кокпита вышел Урмас и целенаправленно пошел в сторону вверенной мне кухни. Я с большим трудом уняла резко участившееся сердцебиение, но на этом героическом поступке резервные запасы силы воли были напрочь исчерпаны и по велению внезапного наития я последовала за вторым пилотом, только что скрывшимся за шторкой.

– Ты мог бы попросить кого-нибудь из нас, совсем необязательно было ходить самому, – заметила я, со спины наблюдая, как Урмас самостоятельно разливает по стаканам горячий кофе.

– Что? – при звуках моего голоса второй пилот всем телом вздрогнул от неожиданности, и только чудом не ошпарился при этом кипятком.

– Я говорю, что тебе достаточно было просто нажать кнопку вызова, и кофе уже принесли бы в кабину, – с той самой глупой улыбкой, которая автоматически расплывалась у меня на губах при виде Урмаса, повторила я.

– У вас в салоне и так работы невпроворот, я не хотел никого беспокоить, – пояснил второй пилот, и поспешно спрятал правую руку в карман форменных брюк, а, возможно, мне это только померещилось, настолько молниеносным был его жест.

–Известно, когда мы вылетим? – спросила я в бесконтрольной жажде любыми способами продлить время нашего пребывания наедине, – сам понимаешь, паксы волнуются…

– Думаю, уже скоро нам дадут отмашку, – неопределенно повел плечами Урмас, всем видом показывающий, что мое общество ему совершенно не интересно, и от его извечного равнодушия меня не в силах спасти даже вчерашние процедуры у косметолога, – приоритет на вылет дается иностранным перевозчикам, вот и ждем, пока они все не стартуют. Извини, мне нужно вернуться в кокпит…э…Дора.

Я прекрасно видела, как серо-зеленые глаза второго пилота скользнули по моему бейджику, и едва не задохнулась от разочарования, с горечью констатировав, что Урмас даже после совместного брифинга не помнит моего имени, довольно редкого для наших широт, между прочим. Ну да, а зачем ему память всяким мусором захламлять? Я же одна из многих, отлетал и забыл, чего уж тут!

– Да, конечно, – я неохотно пропустила сжимающего стаканчики с кофе Урмаса, и вдруг осознала, что в это самое мгновение разбушевавшаяся интуиция безуспешно пытается достучаться до моего затуманенного неразделенной любовью разума, а я намеренно игнорирую ее настойчивые старания. Второй пилот вел себя со мной вежливо, но безразлично, и по сути своей в этом не было равным счетом ничего странного, однако, я не переставала терзаться смутным предчувствием. В принципе, что здесь такого, ну сходил летчик сам за кофе, честь ему, как говорится, и хвала за то, что не стал отвлекать стюардесс, но почему у него тогда был вид застигнутого на месте преступления грабителя? Будто бы своим появлением я застала Урмаса врасплох, и он моментально ретировался во избежание разоблачения…

Урмас давно скрылся за дверью кабины, а я никак не могла заглушить истошно вопящую интуицию, надрывно предупреждающую меня о чем-то невыразимо жутком. Впервые за год, я поймала себя на мысли, что не хочу лететь с Урмасом одним рейсом, и это меня действительно испугало. Было в его глазах что-то такое, отчего у меня неприятно похолодело на душе и болезненно екнуло сердце. Несомненно, я всё также безраздельно обожала Урмаса, но сейчас мне отчетливо казалось, что заглянувший на кухню человек что-то тщательно скрывает, и, вопреки природному любопытству я ни капли не желала узнать бессознательно страшившую меня правду. Начиная с нашей утренней встречи в комнате брифингов, я не находила себе покоя, но после того, как мы с Урмасом пересеклись на кухне, я окончательно перестала понимать, что со мной происходит. Формально мне было абсолютно не к чему придраться, к примеру, я видела, что Урмас приходил явно не за алкоголем, а страшнее этого, в сущности, ничего и быть не могло. Я на всю жизнь запомнила один феерический эпизод, когда я лично приносила спиртное КВС, на моих глазах накатившего грамм двести джина прямо за штурвалом. Хотя и долетели мы нормально, и приземлились без проблем, все оставшиеся до посадки два часа я не могла пассажирам в глаза смотреть. По крайней мере, если бы я увидела, что Урмас навестил кухню с тайной целью разжиться выпивкой, то вопросы отпали бы сами собой, и я бы сразу поставила в известность Стеклова: дружба, что называется, дружбой, а служба службой, лучше уж сразу бомбу на борту взорвать, чем допустить пьяного пилота к управлению самолетом. Но все бутылки стояли нетронутыми, и элементарная проверка подтвердила, что второй пилот не взял с кухни ничего, кроме двух стаканчиков черного кофе. Я мысленно обругала себя за подобные подозрения в адрес любимого человека, фактически виновного лишь в том, что он не отвечает мне взаимностью и собирается жениться на другой девушке, обозвала себя чокнутой истеричкой, еще смеющей насмехаться на паникующими в любых ситуациях пассажирами, и после того, как меня немного опустило, снова вышла в салон. Если Урмас не ошибся, и мы вот-вот вырулим на ВПП, пора доставать комплект АСО и показывать неразумным пассажирам, как пользоваться кислородной маской и спасательным жилетом.

Пока мы с Урмасом беседовали за шторкой, на борту произошли изменения: к вящему неудовольствию Кати, явно раздосадованной внезапным появлением галдящей толпы, опоздавшие на рейс школьники благополучно успели подняться в самолет Краем уха, я услышала, что автобус с подростками застрял в пробке по пути в аэропорт, и лишь непредвиденная задержка рейса помогла им успеть на самолет. Тинейджеры топтались в проходе и массово отзванивалась родителям, в полный голос рассказывая тем о своих захватывающих приключениях, вследствие чего Катя никак не могла приступить к демонстрации АСО. Сопровождающий появление школьников шум-гам предсказуемо разбудил младенца, и тот так громко заорал благим матом, что у меня заложило уши задолго до взлета. Леди со шпилеобразной укладкой начала было возмущаться, а сидящий в соседнем кресле аэрофоб издал тяжелый вздох и, по всем признакам, уже приготовился принять мученическую смерть. Во всяком случае, во время демонстрации он взирал на меня с настолько обреченным выражением мертвенно бледного лица, будто я не способы спастись при аварии ему объясняла, а лично планировала устроить авиакатастрофу только ради того, чтобы злорадно понаблюдать, как обезумевший аэрофоб будет локтями расчищать себе дорогу к аварийному выходу, ничтоже сумняшеся отпихивая женщин и детей.

К счастью, транспортный коллапс завершился, самолет, наконец-то, поехал, и я пошла проверять, все ли пассажиры подчинились требования пристегнуть ремни, благо в бизнес-классе фронт работы был не так широк, как в экономе, где Катя справлялась лишь на пару с Семеном. Младенец продолжал истошно вопить, аэрофоб –трястись, напыщенная леди – брезгливо стряхивать невидимую пылинку с обивки, а разного рода сотрудники крупных фирм, летающие бизнес-классом за счет работодателя, – таращиться в иллюминаторы, одним словом, если отбросить получасовую задержку, события развивались по своей привычной схеме. Я сидела в кресле рядом с Ирой, вытянув ноги, и отрешенно наслаждалась короткими минутами покоями. Лайнер оторвался от земли и начал набирать высоту, давление скакануло, но вскоре выровнялось, как только самолет достиг эшелона. Ну вот и всё, отдых кончился, пора на кухню, тележку собирать да обеды разогревать.

КВС Стеклов представился, извинился за причиненные задержкой рейса неудобства, коротко поведал о текущих параметрах за бортом и сердечно пожелал пассажирам приятного полета. Табло погасло, жизнь вошла в свое рутинное русло, и не успела я расстегнуть ремни, как мои любимые пассажиры мигом взяли меня в оборот. В частности, претенциозная леди не обманула даже самых смелых ожиданий.

– Девушка, будьте любезны, скажите мне, зачем я взяла место рядом с иллюминатором? – не сулящим ничего хорошего тоном осведомилась дама, и я сразу догадалась, что вопрос этот в большей степени риторический, а значит, подавать голос мне пока не положено.

– Я рассчитывала весь полет наблюдать ландшафт, а у вас тут облачность! – продолжила леди и обличительно ткнула указательным пальцем в окно, – сами посмотрите!

– Увы, но повлиять на небесную канцелярию не в нашей компетенции, – честно призналась я, не забывая про неизменную улыбку, – зато прохладительные напитки я начну разносить в ближайшее время, и вы будете первая в очереди.

– Хоть шерсти клок, – буркнула леди, поправила залакированный шпиль на голове и многозначительно уточнила, – я надеюсь, соки у вас свежевыжатые?

Ну как с такими феноменами прикажете разговаривать? Ну что вы, милостивая госпожа, естественно, да, ведь мы всей бригадой сидим и выжимаем фрукты в тетрапаки! А если бортпроводникам силенок не хватает, так еще летчики подключаются, помните же, им в полете делать нечего!

– Замечательные соки, причем в ассортименте, – клятвенно заверила я и мелкими шажками попятилась в сторону кухни, пока у пассажирки не вызрели еще более каверзные вопросы. Но в этот момент ожил притихший на период взлета аэрофоб. Мужик встал с места и поволокся за мной на пищеблок.

– Девушка, Дора, войдите в мое положение, – жарко забормотал аэрофоб мне ухо, плотно зажав меня в ближайшей нише, – позвольте покурить, поймите, плохо мне, сейчас на стенку полезу, если не покурю. Дора, я заплачу, сколько скажете, пожалуйста! Никто и не узнает, я аккуратно!

– Поверьте, я вам очень сочувствую, но правилами безопасности курение на борту строго запрещено, -заученно отчеканила я, – прошу прощения, мне нужно работать.

– Дора! – сдавленно взвыл аэрофоб и еще больше позеленел не то от злости, не то от страха,– умоляю вас, просто назовите сумму! У всего есть своя цена!

–Уважаемый, послушайте меня внимательно, – попросила я, – видимо, вы не в курсе, но в среднем самолет полностью выгорает за две минуты, а для экстренного снижения нужно минимум двадцать минут, да и то, если есть куда садиться. Не знаю, как для вас, но для меня человеческие жизни бесценны. А теперь, вернитесь, пожалуйста, в салон.

Никотинозависимый аэрофоб судорожно вздохнул и несолоно хлебавши поплелся на свое место, но я прекрасно знала, что так быстро он не успокоится. Неровен час, этот кадр попрется в эконом и примется там окучивать Катю и Семена. Не скажу про Семена, а вот за Катей водился грешок: как-то мы вместе летели на Дальний Восток, так один товарищ семь тысяч предложил, и моя коллега не удержалась от соблазна, даже подсказала, как все правильно обставить, чтобы комар носа не подточил. Оставалось лишь уповать, что Ирина вовремя пресечет бардак, а то мало ли чего, у меня и так на этот рейс предчувствия плохие.

– Дора, как там у тебя? – спросила Ира, когда я закончила с разогревом контейнеров и собралась выкатывать тележку в салон, – все в порядке?

– Как обычно, – махнула рукой я, – один товарищ без сигарет помирает, другая при всем честном народе кормит ребенка грудью, третья потребовала добавить в гранатовый сок две ложки сахару… Короче, пока ничего экстраординарного…

– Ну и хорошо, – кивнула СБЭ, – Дора, слушай, у нас в экономе парочка неадекватов, Катька совсем зашивается с ними, пришлось Семена тоже на раздачу поставить. Давай я твоих паксов сама обслужу, а ты иди летчиков покорми, я тут уже всё подготовила, только отнести нужно. Вот это Стеклову, а вот это Лахту, поняла?

– Да, всё ясно, сейчас отнесу, – с воодушевлением согласилась я, даже и не зная, что меня радует в большей мере: предстоящее «свидание» с Урмасом или возможность переложить на Ирину дискуссии с капризными пассажирами бизнес-класса.

ГЛАВА VI

К визитам в кабину пилотов я всегда относилась как к посещению своего рода святой святых на борту самолета. Для меня это место выглядело непостижимо загадочным, словно здесь творилось удивительное волшебство, слишком сложное и многогранное для моего дилетантского понимания. Нет, инструктора на курсах подробно объясняли нам, для чего предназначены все эти кнопочки, рычажки и дисплеи, но одно дело самозабвенно вызубрить теорию и совсем другое – научиться подчинять себе гравитацию и поднимать в воздух железную громадину, напичканную людьми, как соты медом. Даже на четвертый год в гражданской авиации я не переставала неизменно взирать на внутреннюю обстановку кокпита с благоговейным трепетом, всякий раз замирая в восхищении, когда на моих глазах вершилось торжество человеческого гения над законами природы. И если на земле пилоты моментально превращались в простых смертных, с лихвой наделенных недостатками и подверженных порокам, то на высоте в десять тысяч метров они были практически богами, держащими в своих всемогущих руках жизни сотен пассажиров. Чувство сопричастности к чему-то великому ничуть не притуплялось даже по прошествии длительного промежутка времени, и сейчас, стоя с разносом напротив камеры видеонаблюдения, я по-прежнему ощущала подспудное волнение, будто после того, как КВС откроет дверь, меня ждет неизведанная территория, населенная существами высшего порядка.

Карьеру бортпроводника я начинала на 737-ом «Бобике» и, переквалифицировавшись на «Арбузы», сразу отметила, до какой степени отличается в этих двух самолетах устройство кабины пилотов. По сравнению с «Аэробусом», кокпит «Боинга» представлял собой слегка облагороженную версию аналогичного отсека на военном бомбардировщике: непонятные кресла клепаной конструкции с различными барабанчиками и рукоятками по бокам, великолепно дополнялись отсутствием откидного столика, на место которого американцы воткнули большой штурвал. В «Арбузе» штурвалов не было как таковых, а их функцию успешно выполняли две замечательные штуки под названием «сайдстик», внешне приблизительно напоминающие ручку переключения скорости в автомобиле, а кресла пилотов радовали эргономичной и плавной формой с минимумом острых и выступающих углов и регулируемыми поясничными подпорами. Лично у меня сложилось впечатление, что создатели «Боинга» делали основной упор на комфортабельность перелета для пассажиров, а производители «Аэробуса» уделяли больше внимания удобству пилотирования. Да и просто на вид кокпит «Арбуза» казался гораздо симпатичнее: никаких тебе торчащих кнопок и выступающих поверхностей – всё красиво, аккуратно и рационально, а уж как органично вписывался в эту технологическую эстетику второй пилот Урмас Лахт…