Жизнь – одна. Любовь – одна

Утро Победы в Калинине

Весть о Победе разнеслась мгновенно…

Среди улыбок, радости и слез

Оркестр Академии военной

Ее по шумным улицам понес.

И мы, мальчишки, ринулись за ним —

Босое войско в одежонке драной.

Плыла труба на солнце, словно нимб,

Над головой седого оркестранта.

Гремел по переулкам марш победный,

И город от волненья обмирал.

И даже Колька, озорник отпетый,

В то утро никого не задирал.

Мы шли по улицам, родным и бедным,

Как на вокзал,

Чтобы отцов встречать.

И свет скользил по нашим лицам бледным.

И чья-то громко зарыдала мать.

А Колька, друг мой,

Радостно и робко

Прохожим улыбался во весь рот,

Не зная, что назавтра похоронка

С войны минувшей на отца придет.

Памятник солдату

Немецкий лес, немецкая трава…

И рядом русский поднялся солдат.

А над небом синева,

Как материнский взгляд.

Он не дошел сто метров до села.

Он до Победы полчаса не дожил.

Чужая мать сюда опять пришла,

Свою кручину возложить к подножью.

Стоит солдат…

И взгляд его тяжел.

Над ним в Россию пролетают птицы.

И он давно б на Родину ушел,

Да все друзей не может добудиться.

«В актовом зале литинститута…»

От студенческих общежитий до бессмертья – рукой подать.

В актовом зале литинститута

Мы сдаем экзамены на самих себя.

Винокуров Женя, как юный Будда,

В кресле притих, листки теребя.

Здесь вся будущая литература —

Трифонов, Друнина, Соколов…

Смотрят классики то светло, то хмуро

На тех, кто их потеснить готов.

Мы получим с годами свои литпремии

За книги, за искренность и войну.

И останемся в том героическом времени,

Которое нам поставят в вину.

Хлеб

Трудно родится хлеб.

Трудно хлеб достается.

Тот, кто душою слеп,

Может быть, усмехнется.

И похохмит над тем,

Как я, с достатком в доме,

Хлеб суеверно ем,

Крошки собрав в ладони.

Это живет во мне

Память о той войне…

Горькие времена!

Худенький мальчик, где ж ты?

В сутки – лишь горсть зерна,

Триста граммов надежды.

Бабушка нам пекла

Хлеб из скупой мучицы.

Жизнь,

Что давно прошла,

В сердце мое стучится.

Хлеб нас от смерти спас.

Он и сейчас бессмертен…

Все настоящее в нас

Этою мерой мерьте.

Черный ворон

Этот зловещий фургон, прозванный в народе «черным вороном», однажды остановился у нашего дома и увез моего отца.

Старели женщины до срока,

Когда в ночи

Он отъезжал от темных окон

И угрожал: «МОЛЧИ…»

И мы молчали, друзей стыдились,

Хотя не знали их вины.

А где-то стреляные гильзы

Им счет вели.

О «черный ворон», «черный ворон»!

Ты был внезапен, как испуг.

И просыпался целый город

На каждый стук.

Не видя слез, забыв про жалость,

Свой суд творя,

Ты уезжал… Но оставалась,

Но оставалась тень твоя.

На доме том, где ночью побыл,

На чистом имени жены

Того, чей час нежданно пробил,

Час не дождавшейся вины.

На снах детей, на тыщах судеб,

На всей стране.

Как трудно было честным людям

Жить с тенью той наедине!

И закрывались глухо двери

Перед добром.

И люди разучились верить

Сперва себе. Ему – потом.

О «черный ворон», «черный ворон»!

Будь проклят ты!

Сейчас ты – лишь бумаги ворох

Да безымянные кресты.

Да память горькая, да слезы,

Да имена друзей.

Проехали твои колеса

По сердцу Родины моей.

«Ничего не вернешь…»

Ничего не вернешь…

Даже малого слова.

Ни ошибок,

Ни радости,

Ни обид.

Только кто-то окликнет меня

Из былого —

И душа замирает,

И сердце болит.

Мы когда-то о жизни своей загадали,

Да сгорели ромашки на прошлой войне.

Не мелели бы души,

Как речки, с годами.

Я хотел бы остаться на той глубине.

Ничего не вернешь…

Оттого все дороже

Переменчивый мир.

И морозы, и зной.

Мы судьбою не схожи,

Да памятью схожи.

А поэтому вы погрустите со мной.

«Жизнь моя – то долги, то потери…»

Жизнь моя – то долги, то потери…

Сколько я задолжал доброты

Тем, кто в дружбе мне искренне верил,

Наводил меж сердцами мосты.

Задолжал я сыновнюю нежность

Землякам на тверском берегу.

Пусть услышат мою безутешность

Все, пред кем я остался в долгу.

Я остался в долгу перед мамой,

Ожидавшей меня из разлук…

Наши встречи – как телеграммы.

Суета очертила свой круг.

Словно все мы расписаны свыше.

На счету каждый миг, каждый час.

Не успели войти – уже вышли…

Будто кто-то преследует нас.

Жизнь моя – то долги, то потери.

Близкий друг оборвал волшебство.

И оплакал неистовый Терек

Гениальные строки его.

Жизнь моя – то долги, то потери.

И теряются годы и дни.

Но душа – как заброшенный терем,

Где мы вновь остаемся одни.

Мне легко от таких одиночеств.

Мне светло от улыбки твоей.

Пусть судьба нам потерь не пророчит,

Чтоб долги возвратил я скорей.

«Как важно вовремя успеть…»

Как важно вовремя успеть

Сказать кому-то слово доброе.

Чтоб от волненья сердце дрогнуло.

Ведь все порушить может смерть.

Но забываем мы подчас

Исполнить чью-то просьбу вовремя.

Не замечая, как обида кровная

Незримо отчуждает нас.

И запоздалая вина

Потом терзает наши души.

Всего-то надо – научиться слушать

Того, чья жизнь обнажена.

«Не замечаем, как уходят годы…»

Не замечаем, как уходят годы.

Спохватимся, когда они пройдут.

И все свои ошибки и невзгоды

Выносим мы на запоздалый суд.

И говорим: «Когда б не то да это,

Иначе жизнь мы прожили б свою…»

Но призывает совесть нас к ответу

В начале жизни, а не на краю.

Живите так, как будто наступает

Тот самый главный, самый строгий суд.

Живите, – словно дарите на память

Вы жизнь свою

Тем,

Что потом придут.

«Однажды я возьму рюкзак на плечи…»

Однажды я возьму рюкзак на плечи

И побреду – без цели и дорог —

В тот мир, где сосны вновь меня излечат

От всяких напридуманных хвороб.

В тот мир, где ввечеру роса дымится

И птичьи песни прячутся в листве.

Где маки, как нежданные зарницы,

Утрами загораются в траве.

Где прямо в сердце падает роса мне

С тяжелых сосен, радостных берез…

Где овцами лежат крутые камни

И пруд зеленой тишиной зарос.

И знаю я – Природа мне поможет

Здесь разобраться в тайнах бытия:

И в том, что сердце вновь мое тревожит,

И в том, к чему стал равнодушен я.

«Я в „Юности“ печатал юных гениев…»

Я в «Юности» печатал юных гениев

С седыми мастерами наравне.

Одним судьба ответила забвением.

Другие вознеслись на той волне.

Журнал гордился тиражом и славою

И трудно пробивался к торжеству.

И власть, что не была в те годы слабою,

Считалась с властью имени его.

Но все забылось и печально минуло.

Журнал иссяк, как в засуху родник.

Виновных нет…

И время тихо вынуло

Его из кипы популярных книг.

«Приходит опыт и уходят годы…»

Приходит опыт и уходят годы.

Оглядываясь на неровный путь,

Чему-то там я улыбаюсь гордо,

А что-то бы хотел перечеркнуть.

Все было в жизни – поиски и срывы.

И опыт постоянно мне твердит,

Что дарит мать птенцу в наследство крылья,

Но небо за него не облетит.

Пусть юность и спешит, и ошибается.

Пусть думает и рвется напролом.

Не принимаю осторожность паинек,

Входящих слепо в мир с поводырем.

Сердце учителя

Николай Николаевич, отдохните немного.

Вы устали небось тридцать лет у доски.

Скольких вы проводили отсюда в дорогу.

Не от тех ли разлук побелели виски?

В нашем классе как будто ничто не меняется.

И зимой, и весной на окошках листва.

Та же вас по утрам тишина дожидается.

Те же взгляды ребячьи…

И те же слова.

А прошло тридцать лет.

По цветению вешнему

Годы шли – по осенним ветрам,

По снегам.

Но и ныне встречает вас юность по-прежнему.

Словно время стоит…

Только что оно вам?

Только что оно вам?

Вы же с будущим рядом.

Продолжается начатый в прошлом урок.

И ребятам опять задаете вы на дом,

Словно юность свою —

Строгость блоковских строк.

Вы хотите, – как с нами —

Понять и всмотреться

В души этих ребят, не забыв никого.

Никого вы из них не обходите сердцем.

А ведь сердце одно…

Пожалеть бы его.

Пожалеть?

Нет, уж вы не смогли бы иначе.

Все родные для вас.

Так о чем же тут речь?

Им без вашего сердца не будет удачи.

Потому не хотите вы сердце беречь.

«Стихи читают молодые…»

Стихи читают молодые…

И в поездах, летящих в полночь,

И у костра – в заре и в дыме.

Стихи читают молодые,

Чтоб душу радостью наполнить.

И я боюсь, когда пишу.

Я на костры в ночи гляжу.

Слежу за теми поездами,

Что где-то спорят с темнотой.

И, как на первое свиданье,

Иду я к молодости той.

Несу все лучшее на свете —

Тепло друзей, любовь и грусть.

И все боюсь ее не встретить,

И встречи каждый раз боюсь.

Из биографии

В тот день

Меня в партию приняли.

В тот день

Исключали из партии

Любимца студенческой братии

Профессора Гринера.

Старик был нашим учителем,

Неуживчивым и сердитым.

Он сидел и молчал мучительно,

Уже равнодушный ко всем обидам.

Его обвиняли в таких грехах!

А мне все казалось, что это травля.

И сердце твердило: «Неправда! Неправда!»

«А может быть, правда?» – спрашивал страх.

Страх… И я поднял руку «за»…

За исключение.

И, холодея,

Вдруг я увидел его глаза.

Как, наверно, Брюллов увидал Помпею.

Вовек не забуду я те глаза,

Вовек не прощу себе подлое «за».

Мне было тогда девятнадцать лет.

Мнерано выдали партбилет.

Не смейте забывать учителей

Не смейте забывать учителей.

Они о нас тревожатся и помнят.

И в тишине задумавшихся комнат

Ждут наших возвращений и вестей.

Им не хватает этих встреч нечастых.

И сколько бы ни миновало лет,

Слагается учительское счастье

Из наших ученических побед.

А мы порой так равнодушны к ним:

Под Новый год не шлем им поздравлений

И в суете иль попросту из лени

Не пишем, не заходим, не звоним.

Они нас ждут. Они следят за нами

И радуются всякий раз за тех,

Кто снова где-то выдержал экзамен

На мужество, на честность, на успех.

Не смейте забывать учителей.

Пусть будет жизнь достойна их усилий.

Учителями славится Россия.

Ученики приносят славу ей.

Не смейте забывать учителей.

Прощеное воскресенье

Прощаю всех, кого простить нельзя,

Кто клеветой мостил мои дороги.

Господь учил: «Не будьте к ближним строги —

Вас все равно всех помирит земля».

Прощаю тех, кто добрые слова

Мне говорил, не веря в них нисколько.

И все-таки, как ни было мне горько,

Доверчивость моя была права.

Прощаю всех я, кто желал мне зла.

Но местью душу я свою не тешил,

Поскольку в битвах тоже не безгрешен, —

Кого-то и моя нашла стрела.

«Живу не так, как бы хотелось…»

Живу не так, как бы хотелось.

Заели суета и быт.

И осторожность, а не смелость

Порою мной руководит.

Живу не так, как мне мечталось,

Когда я пылок был и юн.

И только музыка осталась

От тех не знавших фальши струн.

Живу не так, как нас учили

Ушедшие учителя,

Когда судьбу Земли вручили,

О чем не ведала Земля.

Живу не так… но, слава богу,

Я различаю свет и мрак.

И не судите слишком строго

Вы все, живущие не так.

Продается романтика

Старый учитель

Продает клубнику

Вместе с торговками —

В одном ряду.

Я узнал его —

Тихого —

Среди крика.

И вдруг испугался:

«Не подойду…»

Но не сумел —

Подошел, покланялся.

Взял от смущения

Ягоду в рот.

Старый учитель —

Торговец покладистый:

За пробу

Денег с меня не берет.

– Купите ягод!

Жалеть не станете… —

И смотрит.

И кажется, не узнает.

И я смотрю —

Какой же он старенький!

Зачем он ягоды продает?

– Берите!

Смотрите, какие спелые! —

И, глядя на лакомый

Тот товар,

Я вспомнил

Наши уроки первые —

Он нам романтику

Преподавал.

Но я его ни о чем

Не выпытываю.

Меня и так смутил

Его вид.

Продается

Романтика позабытая.

И горькой платой

Мой рубль звенит.

А мне приснился сон

И. Л. Андроникову

А мне приснился сон,

Что Пушкин был спасен

Сергеем Соболевским…

Его любимый друг

С достоинством и блеском

Дуэль расстроил вдруг.

Дуэль не состоялась.

Остались боль да ярость.

Да шум великосветский,

Что так ему постыл…

К несчастью, Соболевский

В тот год в Европах жил.

А мне приснился сон,

Что Пушкин был спасен.

Все было очень просто:

У Троицкого моста

Он встретил Натали.

Их экипажи встали.

Она была в вуали, —

В серебряной пыли.

Он вышел поклониться.

Сказать – пускай не ждут.

Могло все измениться

В те несколько минут.

К несчастью, Натали

Была так близорука,

Что, не узнав супруга,

Растаяла вдали.

А мне приснился сон,

Что Пушкин был спасен.

Под дуло пистолета,

Не опуская глаз,

Шагнул вперед Данзас

И заслонил поэта.

И слышал только лес,

Что говорит он другу…

И опускает руку

Несбывшийся Дантес.

К несчастью, пленник чести

Так поступить не смел.

Остался он на месте.

И выстрел прогремел.

А мне приснился сон,

Что Пушкин был спасен.

«За все несправедливости чужие…»

Л. Бадаляну

За все несправедливости чужие

Несу вину сквозь память и года.

За то, что на одной планете живы

Любовь и боль,

Надежда и беда.

Я виноват, что не промолвил слова,

Которое могло б все изменить:

Вернуть любовь —

Кто в ней разочарован,

Вернуть надежду —

Если нечем жить.

Будь проклято несовершенство мира —

Наш эгоизм и слабый мой язык.

Прошу прощенья у больных и сирых

За то,

Что я

К вине своей привык.

«Афганистан болит в моей душе…»

Афганистан болит в моей душе.

Мне слышатся бессонными ночами

Стихи Лоика в гневе и печали…

И выстрелы на дальнем рубеже.

Я вспоминаю утренний Кабул.

Все необычно в маленькой столице:

И сумрак гор, и робкий голос птицы,

И улиц пробуждающийся гул.

Я вспоминаю утренний Кабул.

Его прохладу и его контрасты.

И вновь шепчу я сквозь разлуку:

– Здравствуй!

Прости, что на покой твой посягнул.

Но нет покоя на земле твоей,

А есть борьба,

Есть мужество и верность.

Надежду в сердце невозможно свергнуть,

Как невозможно позабыть друзей.

Я помню тот попутный самолет,

Которым мы летели над горами.

И среди нас один был ночью ранен,

Да все шутил —

до свадьбы заживет.

Как много дней промчалось с той поры!

Как много слов и встреч не позабылось.

Судьба моя, ты окажи мне милость —

Дай мне побыть у той святой горы,

Где завершится наш последний бой,

И кто-то вдруг ничком на землю ляжет,

И чья-то мать в слезах о детях скажет…

И те слова услышим мы с тобой.

Афганистан болит в моей душе.

И все – кого я встретил и не встретил —

Пусть долго будут жить на этом свете,

Как тишина на дальнем рубеже.

Русская эмиграция

Ностальгия – чужое, не русское слово

Означает тоску по былым временам!

Но давно на дверях проржавели подковы,

Что в наследство оставило прошлое нам.

Как мне жаль их,

Достойных в своем отречении,

В неприятии всех этих лживых свобод, —

Именитых князей и наивной их челяди,

Без которых неполон был русский народ.

Как мне жаль,

Что они не вернулись в Россию…

И над старой Европой взошли имена

Тех, кто Родину в сердце озябшем носили,

Не надеясь, что их еще помнит страна.

Ничего не пройдет – ни печаль, ни обида.

И на плитах гранитных – их горестный след.

Завершилась великая горькая битва —

Победителей нет.

«Как горько за Российскую державу!..»

Как горько за Российскую державу!

Былой престиж страны взяв напрокат,

Она его высот не удержала.

Но в том народ ничуть не виноват.

Так и живем мы через пень-колоду.

И тащимся в грядущее толпой,

Слабея и хирея год от году,

Смирившись с незавидною судьбой.

Но вечно продолжаться так не может.

Настанет время, и прозреют все,

Когда поймут, что наша жизнь похожа

На скучный бег в железном колесе.

И если мы решимся вдруг когда-то

Все поменять или начать с нуля, —

Над нашей жизнью засияет дата,

И обновится древняя земля.

«Пока мои дочери молоды…»

Пока мои дочери молоды,

Я буду держаться в седле.

А все там досужие доводы

О годах… – оставьте себе.

Пока мои внуки готовятся

Подняться на собственный старт,

Я мудр буду, словно пословица,

И весел, как детский азарт.

И пусть им потом передастся

И опыт мой, и ремесло…

А мне за терпенье воздастся,

Когда они вскочат в седло.

«Никогда ни о чем не жалейте вдогонку…»

Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,

Если то, что случилось, нельзя изменить.

Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,

С этим прошлым порвите непрочную нить.

Никогда не жалейте о том, что случилось.

Иль о том, что случиться не может уже.

Лишь бы озеро вашей души не мутилось,

Да надежды, как птицы, парили в душе.

Не жалейте своей доброты и участья,

Если даже за все вам – усмешка в ответ.

Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство…

Не жалейте, что вам не досталось их бед.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте —

Поздно начали вы или рано ушли.

Кто-то пусть гениально играет на флейте,

Но ведь песни берет он из вашей души.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте —

Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.

Пусть другой гениально играет на флейте,

Но еще гениальнее слушали вы.

«Как весны меж собою схожи…»

Как весны меж собою схожи:

И звон ручьев, и тишина…

Но почему же все дороже

Вновь приходящая весна?

Когда из дому утром выйдешь

В лучи и птичью кутерьму,

Вдруг мир по-новому увидишь,

Еще не зная, почему.

И беспричинное веселье

В тебя вселяется тогда.

Ты сам становишься весенним,

Как это небо и вода.

Хочу веселым ледоходом

Пройтись по собственной судьбе.

Или, подобно вешним водам,

Смыть все отжившее в себе.

«До чего же мудры́…»

До чего же мудры́

Наши русские сказки.

Я все детство от них

Набирался ума.

Потому и смотрю я на жизнь

Без опаски.

Даже если над нею

Сгущается тьма.

В наших сказках

Своя философия счастья:

Двое прожили жизнь

И в ладу, и в любви.

И покинули землю

Вдвоем в одночасье.

И лишь Небу

Доверили чувства свои.

Ну, а Мир, как и прежде,

Тревожен и ласков.

И надежды мои

Не имеют границ.

Потому что любовь наша —

Чудная сказка…

Пусть побольше в ней будет

Счастливых страниц.

«Я думаю, что где-то в царстве Божьем…»

Я думаю, что где-то в царстве Божьем