Жизнь – одна. Любовь – одна

«В тебе есть что-то неземное…»

В тебе есть что-то неземное.

Ты не из нашей суеты.

И свет лучится надо мною,

Когда ко мне приходишь ты.

В тебе есть что-то неземное.

Ты – словно ангел меж людьми.

И я души твоей не стою.

Не стою я твоей любви.

В тебе есть что-то неземное.

Возьми меня в свою страну.

Перед тобою и собою

Я искуплю свою вину.

«Матери, мы к вам несправедливы…»

Матери, мы к вам несправедливы.

Нам бы вашей нежности запас.

В редкие душевные приливы

Мы поспешно вспоминаем вас.

И однажды все-таки приедем,

Посидим за праздничным столом.

Долго будут матери соседям

О сынах рассказывать потом.

А сыны в делах больших и малых

Вновь забудут матерей своих,

И слова, не сказанные мамам,

Вспоминают на могилах их.

Баллада о верности

Отцы умчались в шлемах краснозвездных.

И матерям отныне не до сна.

Звенит от сабель над Россией воздух.

Копытами разбита тишина.

Мужей ждут жены.

Ждут деревни русские,

И кто-то не вернется, может быть.

А в колыбелях спят мальчишки русые,

Которым в сорок первом уходить.

…Заслышав топот, за околицу

Бежал мальчонка лет шести.

Все ждал – сейчас примчится конница

И батька с флагом впереди.

Он поравняется с мальчишкой,

Возьмет его к себе в седло…

Но что-то кони медлят слишком

И не врываются в село.

А ночью мать подушке мятой

Проплачет правду до конца.

И утром глянет виновато

На сына, ждущего отца.

О, сколько в годы те тревожные

Росло отчаянных парней,

Что на земле так мало прожили,

Да много сделали на ней.

…Прошли года.

В краю пустынном

Над старым холмиком звезда.

И вот вдова с любимым сыном

За сотни верст пришла сюда.

Цвели цветы. Пылало лето.

И душно пахло чабрецом.

В чужой степи мальчишка этот

Впервые встретился с отцом.

Прочел, глотая слезы, имя,

Что сам носил двадцатый год,

Еще не зная, что над ними

Темнел в тревоге небосвод.

Что скоро грянет сорок первый,

Что будет смерть со всех сторон,

Что в Польше под звездой фанерной

Свое оставит имя он…

…Вначале сын ей снился часто.

Хотя война давно прошла,

Я слышу – кони мчатся, мчатся

Все мимо нашего села.

И, снова мыкая бессонницу,

Итожа долгое житье,

Идет старушка за околицу,

Куда носился сын ее.

«Уж больно редко, – скажет глухо, —

Дают военным отпуска…»

И этот памятник разлукам

Увидит внук издалека.

«Как все на свете мамы – перед сном…»

Как все на свете мамы – перед сном

Она мне пела простенькие песни.

И наполнялся музыкою дом,

И папа замирал над книгой в кресле.

И, засыпая, я их обнимал…

Но, оставаясь в материнской власти,

Наверно, я тогда не понимал,

Что с этих песен начиналось счастье.

Любили с ней мы посидеть впотьмах,

Когда она рассказывала сказки.

И столько было нежности в словах,

Что страхи все я слушал без опаски.

Прошли года… Теперь вот я сижу

У заболевшей мамы в изголовье.

И мелочами Бога не сержу.

Молю ей жизни и чуть-чуть здоровья.

Но Бог не услыхал моих молитв.

Остались только траурные звуки.

И жизнь ее теперь во мне болит,

Та жизнь, что прожита была в разлуке.

Памяти мамы

Повидаться лишний раз

Было некогда.

Я теперь спешить горазд,

Только некуда.

Было некогда, стало некуда.

Если можешь, то прости…

Все мы дети суеты,

Ее рекруты.

Прихожу в твой дом пустой —

Грустно в нем и тихо.

Ставлю рюмочки на стол

И кладу гвоздики.

Сколько праздников с тобой

Мы не встретили.

А теперь лишь я да боль.

Нету третьего.

Посижу и помяну

Одиноко.

Ты услышь мою вину,

Ради Бога…

Солдатские матери

Матери солдат, воюющих в Чечне,

Все еще надеются на чудо.

И в тревоге ждут вестей оттуда.

И свои проклятья шлют войне.

Те, кто могут, едут на войну,

Чтобы вырвать сыновей из ада.

Власть считает – все идет как надо,

Лишь бы на себя не брать вину.

Но позора этого не смыть,

Не сокрыть его верховной ложью.

Материнский суд, что кара Божья,

Не позволит ничего забыть.

«Смиренно я прошу прощенья у тебя…»

Смиренно я прошу прощенья у тебя,

Когда несправедлив

Или когда несдержан.

Когда слова, как стужа декабря,

Морозят душу, холодят надежду.

Я знаю, как душа твоя скорбит,

Споткнувшись о мою несправедливость,

Но ты уходишь снова от обид,

В который раз явив свою мне милость.

Наверно, только любящая мать

Готова так прощать ошибки сына,

Не разучившись сердцем понимать:

Любовь и доброта всегда едины…

«Не оставляйте матерей одних…»

Не оставляйте матерей одних.

Они от одиночества стареют.

Среди забот, влюбленности и книг

Не забывайте с ними быть добрее.

Им нежность ваша —

Это целый мир.

Им дорога любая ваша малость.

Попробуйте представить хоть на миг

Вы в молодости собственную старость.

Когда ни писем от детей, ни встреч.

И самый близкий друг вам – телевизор.

Чтоб маму в этой жизни поберечь —

Неужто нужны просьбы или визы?!

Меж вами ни границ и ни морей.

Всего-то надо

Сесть в трамвай иль поезд.

Не оставляйте в прошлом матерей.

Возьмите их в грядущее с собою.

Торжокские золотошвеи

Смотрела крепостная мастерица

На вышитую родину свою…

То ль серебро, то ль золото искрится,

То ли струятся слезы по шитью.

И лишь ночами вспоминала грустно,

Что жизнь ее ни в чем не берегла…

Откуда же пришло твое искусство?

Чьим колдовством помечена игла?

А было так… Проснувшись на печи,

Она по-детски улыбнулась солнцу,

Когда сквозь закопченное оконце

Пробились к ней весенние лучи.

Как нити золотые – всю избу

Они прошили радостным узором.

Она смотрела воскрешенным взором

И утро принимала за судьбу.

Все в ней дрожало, волновалось, пело.

И белый свет – как россыпи огней.

Она к оконцу оглушенно села…

И вот тогда пришло искусство к ней.

Пришло от солнца, от любви…

Оттуда,

Где ей открылась бездна красоты.

Она в иголку вдела это чудо,

Ниспосланное Небом с высоты.

И не было на ярмарке товара

Искусней, чем торжокское шитье.

Она надежду людям вышивала,

И слезы, и отчаянье свое…

Русская женщина

До чего ж ты была красива!

Пела песни ли на заре

Иль траву за рекой косила,

Утопавшую в серебре…

До чего ж ты была красива!

Мне писать бы с тебя Россию

В самой ранней ее поре.

Но война ворвалась жестоко,

Неожиданно, как гроза.

Потемнели глаза у окон,

И померкли твои глаза.

Вся земля стала полем боя

На года – не на десять дней.

Все, что было потом с тобою, —

Было с ней.

У тяжелого стоя молота

По две смены – на сквозняке,

Ты бледнела, как смерть, от голода,

Пайку хлеба зажав в руке.

Но не в силах тебя осилить,

Беды прятались, присмирев.

Мне писать бы с тебя Россию

В самой тяжкой ее поре.

А когда той весной неистовой

Май Победу земле принес,

Это ты, все сдержав и выстояв,

В первый раз не сдержала слез.

Ржавой проволокой опоясана,

Русь смотрела сквозь горечь дат

Не твоими ль глазами ясными

На пришедших с войны солдат?

И не ты ль им цветы носила,

Песни пела им на заре?

Мне писать бы с тебя Россию

В самой светлой ее поре.

«Я еду в Тверь…»

Я еду в Тверь,

Как на чужбину…

На улице, где вырос я,

Мне и печально, и обидно

Изгоем чувствовать себя.

Ни дома отчего, ни близких,

А только боль минувших дней…

В душе стоят, как обелиски,

Родные образы друзей.

И если б не было отеля,

Где нас встречают, как родню,

Мне было б много тяжелее

Прийти на улицу свою.

Давно грозится губернатор

Здесь Дом Поэзии создать.

Проходят встречи, годы, даты…

Но та же тишь и благодать.

Зато все волжские просторы

Распродаются чужакам…

Прости меня, любимый город,

Но верю я былым векам,

А не теперешним манкуртам,

Что чтят лишь выгоду свою.

А может, мне податься к юртам?

Коль места нет в родном краю…

Калязинская колокольня

Калязинская колокольня

Стоит причудливо в реке.

И всякий раз я жду невольно —

Зайдется колокол в тоске.

А по ночам над тихой Волгой

Восходит музыка ее.

И принимают молча волны

Тот звон в безмолвие свое.

Вновь оживает колокольня.

И слышу я в тиши ночной,

Что кто-то радостью и болью

Тревожно делится со мной.

В протяжном гуле колокольни

Мне слышен зов былых веков:

И песня пахаря на поле,

И стон идущих бурлаков.

«Я родился на Волге»

Я родился на Волге,

Где в погожие дни

Нас баюкали волны

И будили они.

Я вставал на рассвете,

Лодку брал и – айда!

Только Волга да ветер,

Может, знали куда.

Выходил, где хотелось.

Шел созвездьями трав.

Падал в мяту и вереск,

От восторга устав.

Слушал утренний гомон

И вечернюю тишь.

Лес глядел в сотни окон

Из-под зелени крыш.

Я любил его очень

За приветливый нрав,

За бессонницу сосен

И безмолвие трав.

…С той поры миновало

Столько лет, столько зим.

Как ни в чем не бывало,

Мы встречаемся с ним.

Он по-майски наряден,

Что гостям по душе.

И стучит тот же дятел

На своем этаже.

Узнаю эти тропы,

Тихий шепот осин,

И стволы высшей пробы,

И бездонную синь.

Волга

А я без Волги просто не могу.

Как хорошо малиновою ранью

Прийти и посидеть на берегу

И помолчать вблизи ее молчанья.

Она меня радушно принимает,

С чем ни приду – с обидой иль бедой.

И все она, наверно, понимает,

Коль грусть моя уносится с водой.

Как будто бы расслабленная ленью,

Течет река без шума, без волны.

Но я-то знаю, сколько в ней волненья

И сколько сил в глубинах тишины.

Она своих трудов не замечает,

Суда качает и ломает лед.

И ничего зазря не обещает,

И ничего легко не отдает.

Мне по душе и тишь ее, и гам.

Куда б меня судьба ни заносила,

Я возвращаюсь к волжским берегам,

Откуда начинается Россия.

Мой хлеб

Тверской областной библиотеке имени А. М. Горького

Я с книгой породнился в дни войны.

О, как же было то родство печально!

Стянув потуже батькины штаны,

Я убегал от голода

В читальню.

Читальня помещалась в старом доме.

В ту пору был он вечерами слеп…

Знакомая усталая мадонна

Снимала с полки книгу,

Словно хлеб.

И подавала мне ее с улыбкой.

И, видно, этим счастлива была.

А я настороженною улиткой

Прилаживался к краешку стола.

И серый зал

С печальными огнями

Вмиг уплывал…

И все казалось сном.

Хотя мне книги хлеб не заменяли,

Но помогали забывать о нем.

Мне встречи те

Запомнятся надолго…

И ныне —

В дни успехов иль невзгод —

Я снова здесь,

И юная мадонна

Насущный хлеб

Мне с полки подает.

«Срывают отчий дом…»

Срывают отчий дом.

Как будто душу рушат.

Все прошлое – на слом.

Прощаемся с минувшим.

Прощаемся с собой.

Ведь столько лет послушно,

Как маленький собор,

Хранил он наши души!

Всю жизнь мы жили в нем,

Беду и радость знали.

Охвачены огнем

Мои воспоминанья.

Как жаль, что довелось

Дожить до дня такого…

Отец не прячет слез.

Застряло в горле слово.

И дом в последний раз

Глядит на всех незряче.

То ли жалеет нас,

То ль о минувшем плачет.

Русь

Я – русский.

Я из той породы,

Чья кровь смешалась

С небом и травой.

Чьи прадеды в зеленый храм

Природы

Входили с непокрытой головой.

И молча били низкие поклоны

Клочку земли —

В страду и в недород.

Им Русь казалась горькой и соленой,

Как слезы жен

Или над бровью пот.

Все помнит Русь —

И звоны стрел каленых,

И отсветы пожаров на снегу…

Мы входим в жизнь

Открыто и влюбленно.

Уйдем —

Оставшись перед ней в долгу.

Россия

Нас в детстве ветры по Земле носили.

Я слушал лес и обнимал траву,

Еще не зная, что зовут Россией

Тот синий мир, в котором я живу.

Россия начиналась у порога

И в сердце продолжается моем.

Она была и полем, и дорогой,

И радугой, склоненной над селом.

И быстрой речкой, что вдали бежала

И о которой думал я тогда,

Что тушит в небе зарево пожара

Ее неудержимая вода.

Рассветом в сердце пролилась Россия.

Не оттого ли и моя любовь

Так неразлучна с ливнями косыми,

С разливом трав и запахом хлебов?

И мне казалось – нету ей предела…

А по весне я видел наяву:

Под парусами наших яблонь белых

Россия уплывала в синеву.

Прошли года. Объездил я полсвета.

Бывал в краях и близких, и чужих,

Где о России знают по ракетам

Да по могилам сверстников моих.

И я поверил – нету ей предела!

И чья бы ни встречала нас страна —

Россия всюду, что ты с ней ни делай,

В сердцах людей раскинулась она.

«Жизнь прожита…»

Жизнь прожита…

Но все еще в начале.

Я выйду в поле.

Как я полю рад!

Здесь тыщи солнц

Подсолнухи качали,

Посеянные сорок лет назад.

Как будто ничего не изменилось.

Село мое, сожженное в войну,

По-прежнему рассветами дымилось,

Не нарушая дымом тишину.

Сейчас пастух на луг коров погонит,

И ранний дрозд откликнется в лесу,

И тихие стреноженные кони

Повалятся в прохладную росу…

«Моя любимая страна…»

Моя любимая страна,

Моя родимая Россия,

От наших слез ты – солона,

От наших радостей – красива.

Твоя великая судьба

В кремлевских залах затерялась.

А ты наивна и слепа,

Не видишь, что с тобою сталось…

Что сотни русских деревень,

Как мамонты, уходят в небыль.

Грустит поваленный плетень,

Из труб дымок не вьется в небо.

Поля травою заросли…

И, утвердив свою спесивость,

Ползут сквозь пашню ковыли,

Где рожь когда-то колосилась.

«Во мне есть капля итальянской крови…»

Во мне есть капля итальянской крови.

Прапрадед поделился ей со мной.

Ее хватило, чтобы выгнуть брови

И волосы взбить темною волной.

Все остальное я набрал в России —

И прямоту, острее, чем тесак.

И опыт жизни, чтоб не быть разиней.

И мудрость лет, чтоб не попасть впросак.

А главное, что мне дала Россия, —

Так это милосердие свое.

О чем меня бы люди ни просили —

В ответах я равняюсь на нее.

Так и живу – ни шагу без России.

И по-другому не дано мне жить.

И потому всегда хватает силы,

Как Цезарю, – прийти и победить.

«Из всех открытий всего дороже»

Олегу Комову

Из всех открытий всего дороже

Открытье друга, его души.

И мы с тобой, словно два прохожих,

Почти всю жизнь к этой встрече шли.

И наша дружба —

Как древний город,

Что прячет в недрах своих земля.

Я открываю твои просторы

Добра и света…

Поздравь меня.

Я открываю твои печали,

Твои восторги в самом себе,

Чтоб две души,

Две судьбы звучали,

Как два цветка на одном стебле.

И если нас доконает служба,

Иссушит боль

Иль собьет вина —

Нам будет донором наша дружба.

А группа крови у нас одна.

«Добрый порыв не бывает некстати…»

Добрый порыв не бывает некстати.

Доброе слово всех прочих нужней.

Я не жалею, что годы потратил

На долгожданных и верных друзей.

Правда, обида случилась однажды:

Друг оплошал на крутом вираже

И не пришел, хоть я очень нуждался,

Горькую метку оставив в душе.

Так уж случилось…

Но все мы ранимы.

И не прощаем предательств и зла…

Встретилась ложь —

Ты прошествовал мимо,

Как мимо сердца и дружба прошла.

Добрый порыв не бывает некстати.

И ничего изменить в нем нельзя.

Я бы хотел, чтоб мне верил читатель,

Как доверяют друг другу друзья.

«Трамвай через шумный город…»

Трамвай через шумный город

Вез свой обычный гам,

Дождя голубые шторы

Раздвинув по сторонам.

Луч солнца, блеснув из мрака,

На окнах его потух.

Бежала за ним собака

Во весь свой собачий дух.

На сутолочных остановках,

Передохнув чуток,

Карабкалась в дверь неловко,

Путалась между ног.

Но люди спешили мимо.

И трогался вновь трамвай.

И в окна тогда заливно

Стучался собачий лай.

А люди дивились в окна,

Жалели ее к тому ж.

Бежала она, измокнув,

По серому морю луж.

Бежала… А тут же рядом

Плыл человек у окна.

Усталая, влажным взглядом

Взглянула туда она.

Взглянула в крутой загривок.

Плеча равнодушный край.

И кинулась торопливо

Вновь догонять трамвай.

«Я живу открыто…»

Родиону Щедрину

Я живу открыто,

Не хитрю с друзьями.

Для чужой обиды

Не бываю занят.

От чужого горя

В вежливость не прячусь.

С дураком не спорю,

В дураках не значусь.

В скольких бедах выжил,

В скольких дружбах умер!

От льстецов да выжиг

Охраняет юмор.

Против всех напастей

Есть одна защита:

Дом и душу настежь…

Я живу открыто.

В дружбе, в буднях быта

Завистью не болен.

Я живу открыто,

Как мишень на поле.

«Хороших людей много меньше…»

Павлу Бородину

Хороших людей много меньше,

Как мало талантливых книг.

И лучшие люди – средь женщин.

И худшие – тоже средь них.

Хороших людей слишком мало,

Чтоб жизнь наша стала добрей,

Чтоб каждая русская мама

Спокойна была за детей.

Но как бы нас жизнь ни ломала,

В ней некое есть волшебство…

Хороших людей слишком мало.

И все-таки их большинство.

«Я в дружбе верен, как собака…»

Валерию Чернову

Я в дружбе верен, как собака.

И если друг попал в беду,

Пусть и не просит он,

Однако

Я выручать его пойду.

Мужская дружба суховата

И сладких слов не признает.

Она с решимостью солдата

Над амбразурой бед встает.

«Поменяв российский беспредел…»

Павлу Гусеву

Поменяв российский беспредел

На хороший климат и провизию,

Улетаю из Москвы в провинцию,

Чтобы оказаться не у дел.

Не у дел моих старинных дружб,

Без которых жизнь так одинока.

Ты всю эту музыку нарушь

С незаметной хитростью Востока.

И когда я по стране несусь

На своем видавшем виды «форде» —

На моей видавшей виды морде

Лишь одно отчаянье и грусть.

«Держава застолий…»

Тамаре Гвердцители

Держава застолий

Ночами мне снится.

Скучаю по Грузии —

По загранице.

По мудрым поэтам,

Безвизовым встречам,

По шуму воды

Темпераментных речек.

По старым друзьям,

Не сменившим пристрастий.

По тем временам,

Где делились мы счастьем.

И я не предам

Эту память вовеки.

Как русло не предали

Горные реки.

Меж нами граница.

И взгляд Шеварднадзе…

А может быть, все

Возвратится однажды.

И дружба былая,

И давние песни.

Те самые песни,

Что пели мы вместе.

На двух языках

При одном вдохновенье…

И было прекрасно

То тихое пенье.

Мы сядем бок о бок,

Нальем «Мукузани».

И ночь будет длинная,

Словно сказанье.

И нас побратает

Серебряный кубок.