Жизнь – одна. Любовь – одна

Из прошлого

О друге своем узнаю от других.

Он мечется где-то

Меж дел и свиданий.

И дружба моя —

Как прочитанный стих —

Уже затерялась средь новых изданий.

О друге своем узнаю из газет.

Он строго глядит

С популярной страницы.

Ну что же, на «нет»

И суда вроде нет.

Не пивший вовек,

Я хочу похмелиться.

О друге своем вспоминаю порой.

Читаю открытки его и записки.

Но кто его тронет —

Я встану горой,

Поскольку священны у нас обелиски.

«Пасмурна жизнь без хороших людей…»

Пасмурна жизнь без хороших людей,

Словно планета – без солнечных дней…

Жаль, что все меньше становится их —

Добрых, открытых, надежных, своих.

Или отныне нет спроса на них?

Мне же везет на хороших людей!

Сколько прошло их по жизни моей.

Если же было угодно судьбе —

Нас забирала разлука к себе….

Я вслед ушедшим замен не искал.

Просто был предан им и тосковал.

Как я тоскую по Бэлзе сейчас…

Слава, ну как же теперь ты без нас?

Как нам отныне навек без тебя?

Музыка льется вдогонку,

Скорбя,

И замирает в печали моей.

Пасмурна жизнь без хороших людей.

«Не приведи, Господь, мне обмануться в ком-то…»

Не приведи, Господь, мне обмануться в ком-то.

И горько, если это будет друг.

Я пару слов ему скажу негромко,

И промелькнет в его глазах испуг.

Хотя со мною всякое бывало —

И обрывалась дружба на лету,

И сердце,

Как гора в момент обвала,

Теряло голубую высоту.

Я все прошел – и радости, и беды,

Познал измену и обиды соль…

Но в каждом сердце есть свой День Победы,

Когда надежда побеждает боль.

Когда в душе вдруг обнажится компас

И высветится путь сквозь круговерть…

Мне б не хотелось обмануться в ком-то.

Но дай мне Бог и это одолеть.

«Как говорил когда-то…»

Как говорил когда-то

Мрачный Бисмарк, —

Солдат и смерть стоят

В одном строю.

О, как мне жалко

Молодость твою,

Что мать хранит в твоих

Солдатских письмах!

Лежат ребята русские в земле.

В земле лежат чеченские ребята.

Но не Россия в этом виновата.

А те,

Кто представлял ее в Кремле.

И матери погибших сыновей

Уходят вслед в печальную дорогу.

Неужто смерть детей угодна Богу,

Коль Он лишил их милости своей?!

«Я давно в эту тишь влюблен…»

Я давно в эту тишь влюблен,

В эту добрую красоту…

Лес – зеленый мой перезвон.

Где еще я такой найду?

Прямодушен ты, без затей.

Если вдруг заплутал грибник,

Ты его добротой своей

К солнцу выведешь напрямик.

Если буря застанет вдруг

На пути грибника того —

Сколько дружеских мягких рук

От дождя заслонят его.

Как тогда хорошо прильнуть

Головой к твоему плечу…

Лес мой, лес,

Я хоть чем-нибудь

На тебя походить хочу.

«Люблю пейзаж проселочных дорог…»

Люблю пейзаж проселочных дорог

С их живописными изгибами,

С белесой пылью из-под ног…

Как жаль – всему приходит срок —

Проселки под асфальтом сгинули.

Но если вдруг в чужой стране

Я натыкаюсь на проселок,

Вновь возвращается ко мне

Былая память дней веселых —

С тверской рыбалкой поутру,

Но чаще все ж – с грибным скитаньем,

И с благодарностью костру,

Когда гроза в лесу застанет…

Люблю пейзаж проселочных дорог.

Как жаль – всему отпущен срок.

«Как-то мне приснился серый сокол…»

Как-то мне приснился серый сокол,

Сбитый на лету моей стрелой.

И во сне мне стало одиноко,

Горько стало от вины былой.

Этот грех со мной случился в детстве.

Брат мне подарил волшебный лук.

И оружье возымело действо —

В девять лет я стал убийцей вдруг.

Птицу схоронили мы в овраге.

И с тех пор мне этот спорт не мил.

То ли дело – окуни да раки.

Сколько я за жизнь их наловил!

И когда я вижу на экране,

Как стреляют птиц или зверей,

Всякий раз я тем убийством ранен,

Будто в этом знак вины моей.

«Солнце упало в море…»

Белеет парус одинокий…

Солнце упало в море,

Окрасив его края.

Синее с алым спорит,

Как с грустью любовь моя.

И, словно бы падший ангел,

Парус вдали застыл…

Стекают краски заката

С его белоснежных крыл.

На юге темнеет быстро,

И вечер подвел итог.

А в небе мерцают искры, —

Словно там курит Бог.

Отсчитывает минуты

Волны осторожный плеск…

А парус исчез,

Как будто

И вовсе он не был здесь.

То ль сорванный сбился с курса,

То ль ангел по зову звезд

На небо свое вернулся

И парус туда унес.

Воспоминание об осени

Какая спокойная осень…

Ни хмурых дождей, ни ветров.

Давай все на время забросим

Во имя далеких костров.

Они разгораются где-то…

За крышами нам не видать.

Сгорает в них щедрое лето.

А нам еще долго пылать.

И, может быть, в пламени этом

Очистимся мы до конца.

Прозрачным ликующим светом

Наполнятся наши сердца.

Давай все на время оставим —

Дела городские и дом.

И вслед улетающим стаям

Прощальную песню споем.

Нам будет легко и прекрасно

Листвой золотою шуршать.

И листьям,

Как ласточкам красным,

В полете не будем мешать.

И станет нам близок и дорог

Закат,

Уходящий во тьму.

И новым покажется город,

Когда мы вернемся к нему.

Времена года

Весна

В лес весна нагрянула в апреле,

Шумная – от птичьей кутерьмы.

И стоят в весенних платьях ели,

Будто бы и не было зимы.

И ручьи, ожив от ветров вешних,

Песни разнесли по всем концам.

Воробьи покинули скворешни,

Чтобы сдать их на лето скворцам.

Дождь стучится робкою капелью,

Первый дождь – предвестник майских гроз.

Так тепло, что сосны загорели

И открыты шеи у берез.

Ожил лес – теплу и солнцу рад он.

Ничего, что, выбравшись из тьмы,

В эту пору бедный лес залатан

Белыми заплатами зимы.

1958

Лето

Тишина на заре в лесу.

Уползает прохлада в тень.

Ели пригоршнями росу

Держат бережно —

Не задень.

Тишину обрывает вдруг

Быстрых крыльев веселый всплеск:

Дятел, ловко вспорхнув на сук,

Будит вежливым стуком лес.

Солнце с хмарью вступает в спор,

Где-то тонко скрипит сосна —

Это, видимо, старый бор

Чуть потягивается со сна.

1958

Осень

Лес, измотанный ветрами,

Еле сдерживает стон.

Он холодными кострами

Подожжен со всех сторон.

Сер от холода, как заяц,

По камням бежит ручей.

Травы ежатся, пытаясь

Скинуть изморозь с плечей.

По утрам здесь зори тают.

И ветра, сорвавшись вдруг,

Гонят в небе листьев стаи,

Словно птицы мчат на юг.

Я люблю в такую пору

Приходить в осенний лес,

Слушать сосен синий шорох

И берез прощальный плеск.

Я прощаюсь с лесом старым,

Ухожу тропой крутой,

Не спаленный тем пожаром,

Не смущенный грустью той.

1958

Зима

Зимний лес, как дно большой реки,

Кажется задумчивым и странным,

Вон торчат у елей из карманов

Грустных сказок белые листки.

Я прочесть хочу и не могу…

В небе ветви – словно вспышки молний.

Я иду по белому безмолвью,

По заре, уснувшей на снегу.

Всюду царство белых лебедей.

Лебединым озером – опушка.

И мигает сонная избушка,

Где живет кудесник Берендей.

Выйдет он, лишь ночь подаст свой голос.

И, увидев звезды, вспомнит вдруг,

Как когда-то, зацепив за сук,

Об иголки небо укололось.

И, взобравшись на крутой сугроб,

Оглядит по-стариковски снова,

Хорошо ли лес запеленован,

Туго ль связан ленточками троп.

С ветки снег нечаянно стряхнет,

Улыбнется гномам бородатым —

Белым пням, собравшимся куда-то…

И с собою сказку уведет.

1958

Дельфин

А. Алексину

Дельфин плыл к берегу…

Порезанный винтами, он так кричал,

Что море содрогалось.

А мы лежали на песке прибрежном

И ничего не знали о беде.

Мы только волны слышали в то утро.

Дельфин плыл к берегу в надежде,

Что мы его заметим над волнами

И побежим навстречу,

Как однажды он кинулся на помощь человеку

И до земли ему доплыть помог.

Дельфина мы заметили случайно,

Когда вблизи взметнулся он высоко,

И кто-то громко крикнул:

– Посмотрите! Дельфин играет… —

А другой добавил: «Во дает!»

Дельфин все ближе подплывал.

Все чаще показывалось тело над волнами.

Какой-то мальчик бросил в море булку.

Но булка до него не долетела.

Дельфин исчез.

Быть может, испугался?

А мы опять уткнулись в наши книги.

Жевали фрукты, в шахматы играли.

Смеялись анекдотам… И не знали,

Что наш дельфин, отчаянью поддавшись,

Навеки опускался в глубину.

И только мальчик все смотрел на море.

«Нет ничего прекрасней…»

Нет ничего прекрасней

Утра в моем лесу.

Гроздья рябины красной

Я тебе принесу.

Здравствуй, волшебник-лес!

Я полюбил давно

Сосен зеленый плеск,

Ягод твоих вино.

Если беда нагрянет,

Счастье уйдет из рук, —

Вновь нас с тобой заманит

В гости мой старый друг.

Радостью нас одарит,

Тихой – как свет зари.

И о беде недавней

Ты с ним заговори.

Лес тебя не обманет.

Он неспроста затих…

Весь в голубом тумане,

Словно в слезах твоих.

«В российском пейзаже…»

В российском пейзаже

Под именем Сенеж

Сентябрь меняет

Цветной колорит.

И падают яблоки

С яблонь осенних.

И небо в слезах.

И природа хандрит.

Но выдастся день,

Когда солнце проглянет,

И мир оживет,

И в последних лучах

Блеснет на листве

Неожиданный глянец.

И вспыхнут зарницы —

В прохладных ночах.

А лето прошло…

Как в нас годы проходят.

И смена времен —

Часто смена судьбы.

И нету гарантий

В душе и в Природе,

Что вновь совпадет —

Наше время и мы.

«Облетает листва…»

Облетает листва

От нахлынувшей стужи.

Осень снова права,

Что с зимою не дружит.

И наряды ее

Холод на землю стелет.

Ей другое белье

Приготовят метели.

Сквозь белесую стынь

Лес откроет просторы.

Став нежданно пустым,

Как заброшенный город.

Все деревья уснут

До апрельских проталин.

И снега заметут

Потемневшие дали.

Облетает листва

С исторических кленов,

Как былые права —

С ненадежных законов.

Как года, что ушли…

И как речи премьера.

Облетает с души

Наша горькая вера.

В деревне

Люблю, когда по крыше

Дождь стучит.

И все тогда во мне

Задумчиво молчит.

Я слушаю мелодию дождя.

Она однообразна

И прекрасна.

И все вокруг с душою

Сообразно.

И счастлив я,

Как малое дитя.

На сеновале душно пахнет

Сеном.

И в щели бьет зеленый

Свет травы.

Стихает дождь…

И скоро в небе сером

Расплещутся озера синевы.

Уймется дождь…

Я выйду из сарая,

И все вокруг —

Как будто в первый раз.

Я радугу сравню с вратами рая,

Куда при жизни

Я попал сейчас.

«Пришли крутые времена…»

Пришли крутые времена…

Авторитет России продан…

Идет холодная война

Между властями и народом.

Идет холодная война

От пораженья к пораженью.

Ни та, ни эта сторона

Не проявляют сожаленья.

И станут биться до конца.

Одни, чтоб выжить на пределе.

Другие – в поисках лица,

Чтоб люди верить захотели.

Но их надежда не сбылась.

Нас так обманывали часто,

Что, как бы ни менялась власть,

Здесь не меняются несчастья.

Идет холодная война…

И гибнут вера и надежды.

И власть опять обречена,

А я кричу: «Россия, где ж ты?»

Очередь

Полжизни я в очередях провел:

За справками к безликим бюрократам.

И за харчами, чтоб украсить стол.

И за чинами, чтобы стать богатым.

Но не всегда я одолеть их мог –

Те очереди, полные сомнений…

То харч кончался.

То кончался срок

Моим правам, надеждам и терпенью.

В очередях толпилась вся страна.

Без них Россию и представить трудно.

Прошла по ней своим огнем война…

И жизнь ее осталась неподсудна.

Сейчас другая очередь в чести:

Стоят в ней те, кто правилам обучен,

Чтоб комплименты власти поднести.

Или вручить ей что-нибудь покруче.

Чиновнику

За вами должность, а за мною имя.

Сослав меня в почетную безвестность,

Не справитесь вы с книгами моими, —

Я все равно в читателях воскресну.

Но вам такая доля не досталась.

И как сказал про вас великий критик, —

Посредственность опасней, чем бездарность.

А почему – у классика прочтите.

Кайфуйте дальше – благо, кайф оплачен.

Он вам теперь по должности положен.

Но только не пытайтесь что-то значить —

Чем в лужу сесть, сидите тихо в ложе.

«Кризис бродит по Европе…»

Кризис бродит по Европе.

Не щадит он никого,

Ни шахтера в темной робе,

Ни хозяина его.

Ни врача с его больницей,

Ни учителя в селе…

Сколько будет это длиться, —

Знает черт на вертеле.

По России кризис бродит.

Он явился не на час.

Власть при всем честном народе

Успокаивает нас.

Все, мол, будет так, как надо.

Ну а где своя стезя,

Чтоб не падала зарплата

И чтоб рубль поднялся?

Наша жизнь и так убога.

И чего нам ждать вблизи.

То ль надеяться на Бога,

То ль с сумою по Руси?

Паникуют толстосумы.

Потончала их казна.

Просят власть, чтоб эти суммы

Возвратила им страна.

По России бродит кризис…

Чтоб не маялась душа, —

Мы ему оформим визу

И отправим в США.

«Я одинокий волк…»

Я одинокий волк…

Я не хочу быть в стае.

Пожар в крови уже заметно стих.

И одинокий след мой

По весне растает,

Как тает сила в мускулах моих.

Мне в одиночку выжить не удастся.

Крутую зиму мне не одолеть.

Но чтобы волком до конца остаться,

В отчаянном броске

Хочу я встретить смерть.

В последний раз вкушу азарт погони,

Пройду по краю на семи ветрах.

Я старый волк.

Но я пока в законе,

И мой оскал еще внушает страх.

Отцы, не оставляйте сыновей!

Отцы, не оставляйте сыновей!

Не унижайте их подарком к дате…

Все можно изменить в судьбе своей,

Но только сыновей не покидайте.

Пока малы – за них в ответе мать —

От первых слез и до последней сказки.

Но как потом им будет не хватать

Мужской поддержки

И отцовской ласки.

Им непременно надо подражать

Своим отцам…

На то они и дети.

Родную руку молча подержать.

Уйти с отцом рыбачить на рассвете.

Обида вас постигнет иль любовь, —

Не уходите…

Вы им всех дороже.

Ведь в жилах сыновей отцова кровь,

И заменить ее уже никто не сможет.

«Кто-то надеется жить…»

Наташе

Кто-то надеется жить

Долго… И дай-то Бог.

А мне бы лишь одолжить

У Времени малый срок.

Чтобы успеть сказать

Другу, что он мне мил.

Да еще показать

Внукам зеленый мир.

Да, может быть, повидать

Деревню Старый Погост,

Где юной была моя мать,

Где с травами шел я в рост.

Где батя учил добру,

Скворечник к сосне крепя.

Я в поле ромашки рву,

Похожие на тебя.

Есть просьба еще одна.

О, если б помочь я мог,

Чтоб ожила страна,

Которую проклял Бог.

«А Россия сейчас, как Голгофа…»

А Россия сейчас, как Голгофа.

Мы несем обреченно свой крест.

Никогда нам так не было плохо.

Кто-то грустно готовит отъезд.

Век двадцатый уходит в былое.

И мое поколение с ним.

А грядущее скрыто за мглою.

Неужели мы все повторим?!

Повторим эти братские войны,

Обворованный банками быт.

Мы теперь безнадежно спокойны,

Если даже смеемся в кредит.

А мое поколенье в опале

И у времени, и у властей.

Жаль, что лет мы в войну недобрали,

Было б легче в земле, чем на ней.

Ничего не сумели крутые,

На корысть израсходовав пыл.

И осталась Россия без тыла,

Потому что надежда – наш тыл.

Невезучая наша держава

Побирается где-то вдали…

И от славы своей удержала

Только имя великой земли.

Неужели мы это позволим,

Чтоб толпилась в прихожих она?!

Мир от собственной жадности болен,

Как от власти Россия больна.

И порой опускаются руки

У достойных ее сыновей.

Рядом с ней – мы с Россией в разлуке,

В первый раз разуверившись в ней.

И она от реформ натерпелась,

До сих пор не поднявшись из тьмы…

И ничья не спасет ее смелость,

Если это не сделаем мы.

«Наше время ушло…»

Наше время ушло…

Это мы задержались,

Потому что Россия без нас пропадет.

Мы свободой уже допьяна надышались.

И не раз заслоняли ее от невзгод.

И да будет счастливым грядущее время!

А когда нас не станет,

Не делайте вид,

Будто не было нас…

В землю брошено семя.

Собирать урожай вам еще предстоит.

Наше время ушло…

Мы чуть-чуть задержались,

Потому что с себя не снимаем вину.

Как мое поколенье унизила жалость,

Так унизили бедностью нашу страну.

Вежливый чин

Раньше тебя родилась твоя вежливость,

Все заменив – и порывы, и честь.

Душу твою я напрасно выслеживал…

Нету души…

Только вежливость есть.

Как же ты вежлив бываешь в общении:

Просьбе с улыбкой откажешь.

Солжешь…

Кто-то, поверив умелому щебету,

Примет за правду лукавую ложь.

Ну, а Россия по-прежнему бедствует…

Стелешь ты мягко, да жестко ей спать.

И с нищетою бесстыдно соседствует

Новая знать.

Тридцать седьмой

Отцу моему дали срок

За то, что лукавить не мог.

За то, что молчать не умел,

Когда начался беспредел.

Я помню тот пасмурный час,

Когда его взяли от нас.

И он, оглянувшись в дверях,

Заметил в глазах моих страх.

И боль, и недетскую грусть.

И тихо сказал: «Я вернусь…»

Но минуло долгих пять лет,

Пока он исполнил завет.

Я помню тот радостный миг…

И мамин пронзительный крик.

Но помнится больше всего,

Как сняли судимость с него.

Как плакал мой батя навзрыд

От всех незабытых обид.

Поэты и власть

Власти нас не жалуют вниманием.

Был бы ты банкир иль олигарх —

Мог, к примеру, на проект дать мани им.

А какая выгода в стихах?!

Власти нас вниманием не жалуют.

Мы не гоним нефть, не шьем бюджет.

И стихи для них – подобно жалобе,

Если гонор власти не воспет.

Ну, а то, что дарим мы надежду,

В душах зажигаем добрый свет, —

Это безразлично самодержцам.

Прибыли от вдохновенья нет.

Но и эта власть уйдет когда-то,

Уступив другим чинам черед…

У поэзии – всего одна лишь дата,

Та, что ей определит народ.

«Как мне больно за российских женщин…»

Как мне больно за российских женщин,

Возводящих замки на песке…

Не за тех, что носят в будни жемчуг

И с охраной ездят по Москве.

Жаль мне женщин – молодых и старых,

Потемневших от дневных забот,

Не похожих на московских барынь

И на их зажравшийся «бомонд».

Что же мы позволили так жить им,

Не узнавшим рая в шалаше…

Уходящим, словно древний Китеж…

С пустотой в заждавшейся душе.

«Отшумели выборы…»

Отшумели выборы…

Распродан

Весь пиар и весь рекламный бум.

Власть предпочитает быть с народом

С голубых экранов и трибун.

А Россия так же в бедах корчится.

Негодует, мучится, скорбит.

Вымирает в гордом одиночестве

От недоеданья и обид.

Вновь Россию краснобаи кинули,

Потому что верила она.