Вертикаль миров

Глава 6

Проснулась в своей кровати. Пахло мелиссой, лавандой и чабрецом. Похоже, дедушка заварил чай.

Я попыталась соскрести со стен памяти остатки сна. Снова видела того парня из Нижнего, он долго смотрел на меня, а затем протянул руку и раскрыл ладонь. Из неё вылетела мошка.

Мне было сложно понять, где сон, а где реальность. В моей жизни столько всего произошло, столько нереального, что всё спуталось.

Дома никого не было, кроме деда. Я села на кухне пить чай.

– Колдуш, как ты себя чувствуешь после путешествия?

– Странно. Мне было так хорошо там, что не верится, что это реально. Здесь как-то по-другому, Не то, чтобы плохо, просто иначе. Короче, мне сложно привести мысли в порядок.

– Это ничего, первые разы путешествия всегда сумбурные.

– Ага, наверное.

– Ты думала насчёт того, о чём мы там говорили?

– Да, но я не знаю, что делать.

– Что тебя останавливает?

– Мне… мне страшно. Я не знаю, как там, в Нижнем, себя вести, я боюсь, что меня поймают, боюсь находиться там, боюсь, что не выберусь.

– Колдуша, похоже, ты боишься жить.

– Не похоже. Так и есть.

– Может, потому ты и получила этот вызов?

– С удовольствием оставила бы его пропущенным. Дед, я не по вызовам. Правда, я не про борьбу и бунт, я другая. Мне не интересно показывать силу, воевать, соперничать. Не знаю, как действовать в опасности. Я ни разу не героиня, ни на йоту не принцесса-воин.

– У каждого в жизни есть свой вызов. Не принять его – умереть задолго до смерти.

– Ты вообще за меня не беспокоишься? Ты не был там, ты не видел как там ужасно, как там тяжело! Неужели, тебе всё равно? – я вскипела так, что пара ледяных рук Хландо пришлись бы очень кстати.

Мелкой дрожью загремели входные ворота. Это значит, что мама с сестрой пришли с рынка. Люблю, когда кто-то приходит с рынка, верная примета, что скоро будет вкусно.

– Рита, я беспокоюсь за тебя, но также знаю, что ты сильнее, чем думаешь. Я с детства вкладывал в тебя знания, которые помогут тебе в сложных ситуациях. Они откроются, когда придёт время.

– Знаешь, а меня ведь никто не защищал. А я и не хотела. Мне было страшно, что тот, кто пойдёт меня защищать, пострадает. Мне всегда страшно. За всех. И за себя.

Мама с Настей зашли в дом.

– О, вы уже чаи гоняете? – мама поставила пакеты на пол.

– Ага, присоединяйся, – сказала я.

Она присела к нам за стол, я налила ей чай. Мама взяла чашку дрожащими руками.

– Что-то случилось?

– Да, так, дядя пропал…

– А что тут необычного? Как всегда, под забором где-то спит.

– Его уже третий день нет. И собутыльники его спрашивали о том, где он. Что-то волнуюсь.

Настя вышла из комнаты, завязывая на ходу халат. Подошла к умывальнику, чтобы помыть руки.

– Он странный какой-то был последнее время. Молчаливый, не шутил почти. Не настолько странный, чтобы приходить трезвым и не называть кота Кошмаром, но всё же.

– Может, он… – мама указала пальцем вниз, – … там?

– Вдруг, он влюбился? Или преисполнился искренней благодарностью за бутылку водки, которую ему дали за чей-то перекопанный огород? И уже разгуливает по Благому? – Настя вытерла руки полотенцем и села за стол.

– Напомню, что перед перемещением в Благой во всех сферах подъём, любовь и благодарность лишь дают рывок вверх, – уточнил дедушка.

– А и правда, как понять, что человек Внизу, а не пропал в дебрях нашего Нейтрала? – спросила я.

– А никак.

– Ри, может, ты посмотришь? – спросила Настя.

– Я? Ну, не знаю…

– Каким бы он ни был, он наш дядя, нужно его найти!

– Может, ты и права. Просто я не знаю, что дальше. Из Нижнего ему нет обратного пути.

– Ты трусиха, вот что.

– Ну, конечно, все вокруг молодцы, одна Рита такое себе явление. Прекрасно!

Я встала из-за стола и вышла на улицу, громко хлопнув дверью. В груди всё сжалось, воздуха не хватало, в горле ком. Подошла к громоотводу и начала карабкаться вверх на крышу. Меня окликнула соседка, но я не придумала ничего умнее, чем показать ей средний палец. Все вокруг знают, что для меня лучше и в чём я не права.

На крыше всё было как всегда: ржавчина, смола и прекрасный вид на утопающие в зелени дома и фонарные столбы. Мой дом стоит на берегу реки. На берегу несколько сотен лет назад высохшей реки. Поэтому здесь особенно высоко и особенно красиво наблюдать за миром. Я часто поднималась сюда, чтобы побыть наедине с небом и успокоиться.

Накатывал сон. Глаза закрывались сами собой. Я сладко зевнула и свернулась клубочком на тёплом листе ржавого металла.

Кто-то толкнул меня в бок. Открыла глаза. Сморщенная, серая, в лохмотьях, на меня смотрела старушка.

– Ты помешаешь поезду.

– Что?

– Ты помешаешь поезду.

– Какому..? Что..? Какому поезду? Вы кто? Где я?

Старушка молча покачивала головой. Я посмотрела на свои руки. Они были в ржавчине.

– Да уйди ты уже с рельсов, юродивая! – она замахнулась палкой.

Я вдруг ощутила, что мне в спину упираются рельсы. Попыталась подскочить, но всё, что мне удалось – это перевернуться на бок и скатиться вниз по небольшому склону.

Земля задрожала. В облаке чёрной пыли с рёвом пронёсся поезд. Старушка исчезла.

Судя по антуражу, я в Нижнем. Вариант «А»: плакать, нервничать, сокрушаться по поводу несправедливости судьбы и бремени человеческого существования, попутно вспоминая запах абрикос. Вариант «Б»: вытереть пыль с лица и отправится на поиски более ли менее адекватного человека, который поможет мне понять что здесь к чему и, как следствие, разыскать дядю. Вспоминать запах абрикос.

Если бы я смотрела фильм со мной, то ожидала бы от героини вариант «б», более взрослый и мудрый. Но, чур, право вволю наплакаться я себе оставлю, просто использую его попозже. Как некоторые оставляют сертификат в спа до более подходящего времени.

Поднялась с земли. Признаюсь, поднять своё тело не так просто, здесь оно кажется особенно тяжёлым. Примерно как в дождливый понедельник. Осенью. После каникул. Только ещё тяжелее.

Трава под ногами гнулась и хрустела, как дешевый пластик, из которого в моём детстве делали заводные игрушки для ванной.

Для пущей драмы и мрачного настроения архитекторы этого мира напустили тумана, чтобы совсем жизнь хорошей не казалась.

Шла наощупь. Видимость – в пределах пары вытянутых рук. Впрочем, своё будущее я видела тоже примерно так же: смутно и на пару дней вперёд.

Зубы невольно выстукивали марш холодного дня. «Вернусь в Нейтрал – запишу ноты и оформлю авторское право» – думала я. Цвет пальцев из красного превращался в модный в этом сезоне синий, что в данный момент вообще не преимущество. Стоп. Я начала думать как дедушка: всюду художественные образы. Значило ли это, что я стареющий поэт? Утешила себя тем, что это беспокойный ум ищет занятие, лишь бы не дать телу замерзнуть и впасть в отчаяние.

Я увидела небольшое здание, похожее на кафе. Вернее, похоже, что когда-то тут было кафе. Подозрительное место. Зашла внутрь. Холод без моего вмешательства переборол страх. Люблю определённость.

В помещении пусто. На барной стойке лежал кусок ржаного хлеба и чеснок на блюдце. Решила полакомиться угощением и, взяв блюдце, присела на когда-то красный и тогда же обитый кожей диван.

Послышался механический скрежет. Я перестала жевать чёрствый кусок хлеба, натёртый чесноком.

– Ты что такое? – металлическим голосом отчеканила женщина, въехавшая в комнату в инвалидной коляске. К ручке была привязана щетка для мытья пола.

– Я… погреться зашла.

– Ужас. Почему так легко одета?

– Ну, лето, – промямлила я и тут же сообразила, что нынешнюю погоду здесь вряд ли можно назвать летом.

Она недовольно пожевала воздух.

– Что ищешь здесь?

– Дядю.

– Странно, я же сняла вывеску «Ареал обитания дядь».

– Юмор? Как неожиданно для этого места.

– Не понимаю, о чем ты, но мне и не сильно интересно. Проваливай.

По затылку прошёл холодок.

– Послушайте, мне некуда идти, правда. Могу ли я остаться здесь? Может, вам помощь какая нужна?

Она внимательно посмотрела на меня. Её тусклые зелёные глаза прожигали меня сквозь толстое стекло линз очков.

– Мне полы трудно мыть, – она указала на щётку, волочившуюся за колесом, – И вообще убираться. Платить за это я не буду. Можешь жить здесь и немного есть.

– Спасибо!

Женщина недовольно хмыкнула и поехала в другую сторону зала. Я набралась смелости, чтобы снова обратиться к ней.

– Может, вы, всё же, видели дядю? – сказала я чуть громче.

– Может и видела.

– Он высокий, худой. У него немного вьющиеся волосы, серые глаза и подушек пальцев на левой руке нет.

– Ужас, сплошной кошмар. Нет, такого дядю я не видела.

– А у кого можно поспрашивать?

– Не знаю я.

– А где я могу поспать?

Она посмотрела на меня с лёгким недоумением.

– Диваны видишь? Выбирай любой.

Ну, хотя бы не на улице.

До самого вечера в кафе было пусто. У меня сводило желудок от голода и голову от непонимания, как мне поступать дальше. Женщина периодически выезжала из комнаты, окидывала гостевой зал взглядом, недоверчиво смотрела на меня и уезжала назад.

Окей, Рита, нужно сконцентрироваться на поисках дяди. Можно выходить на улицу, в свободное время и спрашивать прохожих. Может, сделать набросок его портрета? Дурья Ритина башка! Я только сейчас поняла, что даже не спросила, как зовут мою новую леди-босс и не представилась сама. Кричать протяжное троллейбусное «женщинаааа» мне показалось нетактичным, поэтому я встала и пошла в ту комнату, откуда она выезжала.

Это кухня. Она сплошь заставлена керамическими бочками с пузырящейся желто-серой жидкостью. В прошлом белые шкафы покрыты толстым слоем жира, на который прилипла пыль. Лампочка на трижды обёрнутом изолентой проводе немного подёргивалась от сквозняка. Обречённая муха-эквилибристка показывала последний в своей однодневной жизни номер под куполом кухни, покачиваясь на нитке паутины.

Женщина в коляске задремала и немного посапывала. От сигареты, выпавшей из её рта на пол, шёл тонкий дымок.

Я осторожно похлопала её по плечу.

– Ужас! – дёрнулась она, – Ты что здесь делаешь?

– Я хотела спросить, нет ли у вас ручки и бумаги? И ещё, как вас зовут?

– Жанна. Поищи там, в ящике.

– Спасибо.

Она никак не отреагировала и, развернувшись, снова поскрипела в зал.

В ящике я нашла клочок бумаги и ничего, чем можно было бы нарисовать дядю. Я вспомнила, что по пути сюда я везде видела много угольков. Что, если нарисовать портрет углём?

Я выбежала на улицу, быстро схватила небольшой уголёк и, поглаживая встревожившихся мурашек, забежала обратно.

Съежившись на диванчике, начала аккуратно выводить на бумаге дядины острые черты. Его большие глаза, впалые скулы, горбинку на носу. Получалось не очень, но я надеялась, что это хоть как-то поможет. Хоть и вообще не было гарантии, что он в Нижнем.

В 23:00 Жанна молча выключила единственную тусклую лампу и я легла спать. Ну, как спать, ворочаться с боку на бок и переживать о том, как жить дальше. Типичная моя ночь, в любом из миров, пожалуй.

Глава 7

Проснулась от странного ощущения чьего-то присутствия. И оно меня не обмануло. Жанна пристально смотрела на меня и не двигалась.

Скорее всего, первый рабочий день уже начался. Мда, до сих пор не верю, что моя первая работа именно такая. Не официантка, не промоутер, не кассирша в Маке. Уборщица в аду. Прекрасная запись была бы в трудовой. И огненные перспективы.

Перевела часы в режим энергометра. Стабильные ноли. Есть хотелось больше, чем когда бы то ни было.

В голове и желудке появилась неприятная тяжесть. Из всех пережитых мною утр это было самое гадкое. Жанна поставила на стол передо мной кружку со странной жидкостью из бочки и какую-то кашу.

Резко захотелось домой к маминым сахарным звёздочкам и грибному пастушьему пирогу с сыром. Я с опаской отхлебнула жидкость.

– Это похоже на пиво, в котором вымачивали половую тряпку.

– Ты никогда не пила ларкос? – удивилась Жанна.

– Эээ, нет.

– Я называю его обезболивающим от жизни.

– А из чего его делают?

– Из коры ларка. Её замачивают в речной воде, а потом неделю греют на тлеющих углях, там, в Конце.

– В Конце?

– В Конце. Ты откуда вообще?

Ага. Ну, здравствуй, Рита-Без-Легенды.

– С центра.

– А, контуженая, значит, ясно всё.

Жанна серьезно облегчила мне задачу.

– Пей быстрее и за работу. Открываемся через пятнадцать минут.

– Я тут нарисовала портрет дяди. Может, видели, всё-таки?

– Отстань со своим родственником. Не дитя, найдётся.

К ларкосу я не притронулась. Подавляя отвращение, съела кашу. Жанна поставила в углу ржавое ведро, швабру и тряпку.

– А есть порошок или кусок мыла, на худой конец?

– Какого ещё мыла?

– Тротилового, – оглянувшись вокруг, сказала я, – но если нет, подойдёт любое.

– Сейчас, – она скрипнула колёсами и развернулась.

Спустя пару минут она вернулась с пыльной трехлитровой банкой соды.

– Мыла никакого нет. Нашла только это.

Итак, прямой репортаж из ада. Я избранная, способная перемещаться по Вертикали миров и первое зло, с которым я борюсь, это влипшая в жирный пол пыль и остатки еды. Есть желающие написать героический эпос? Хотя, пока хвастаться нечем. Как и двадцать минут назад, лучшим способом решить проблему я считаю использование взрывчатого вещества.

– Как вы мыли пол до сегодняшнего дня?

– Привязывала швабру к коляске и наматывала круги.

– Чтобы навести порядок, нужно закрыть кафе на день, хотя бы.

– Чтобы перестать умничать, тебе просто нужно закрыть рот.

Дядя начинает обходиться мне всё дороже. Проглотила скользкое недовольство и продолжила оттирать пол.

Дверь скрипнула. Раздался топот. Я повернулась.

– Жанна, лярва старая, поезжай сюда, – рявкнул высокий полный мужчина с чёрной бородой.

– Еду, Артур.

Она выехала с двумя большими стаканами ларкоса и поставила их на стол.

– Что нового?

– Паджону снесли голову. Снаряд в центре повредил линию электропередач. Так что, половина домов обесточена.

– Ужас, понятно, – равнодушно сказала Жанна.

Я оставила швабру и подошла к его столику, сжав в кармане свой листочек.

– Извините, вы не видели этого человека? – я развернула листочек и показала угольные наброски дядиной физиономии.

Мужчина молча продолжал пить своё обезболивающие от жизни, даже не посмотрев на меня. Может, у меня прорезался ещё дар невидимки?

– Артур, – громче сказала я, – вы не видели этого человека?

Он резко повернулся и злобно посмотрел. Несколько прядей моих волос свисали прямо над столом. Ладонью он вмиг больно прижал пряди к столу.

– Не ори мне на ухо, лярва мелкая!

Я не поняла, что произошло и почему он это делает. Тело задрожало. Я схватила его за бороду. Мы пилили друг друга взглядами и ждали, кто сдастся первым.

Первой оказалась я. Разжала ладонь и отпустила его бороду. Он отпустил мои волосы.

– Не видел.

– Спасибо, – ответила я, выделяя каждую букву.

Артур вопросительно посмотрел на меня и снова увлёкся содержимым стакана.

Меня трусило ещё несколько минут. Я не понимала, почему кто-то может просто взять и причинить мне боль, а я в этот момент беспомощна.

Целый день в бар заходили разные люди и никто из них не видел дядю. По крайней мере, из тех, кто отвечал на мой вопрос.

Перед сном я усиленно представляла приятные пейзажи и даже попыталась провести медитацию безусловной любви и доброты. По технике медитации нужно представить солнце, которое наполняет тебя своим светом, а потом начинает светить в твоей грудной клетке. Моё солнце превращалось в огонь, сколько бы раз я не начинала заново. Ничего светлого и доброго не приключилось, я не вернулась домой. Утром так же, как и вчера, проснулась в Нижнем мире.

Семь утр подряд я открывала глаза, в надежде увидеть маму, сестру, дедушку… да хоть ржавую крышу, с которой я переместилась сюда, лишь бы дома быть. Семь утр подряд я представляла запах абрикос. Здесь невыносимо. Я ни разу не видела солнца, я ни разу не видела улыбки, ни разу не видела, чтобы люди приветливо касались друг друга. Мрачно, сонно, злобно. Как на первой паре промозглым февралем, только хуже.

Никто из посетителей кафе не видел моего дядю. Сколько дней, месяцев, лет мне нужно ждать, пока сюда зайдёт случайный прохожий, который его видел? А если дядя вообще не здесь, а спокойненько пьёт пиво в Нейтрале? Похоже, настало время плана «С». План «С», будь добр, пройди в мою голову.

– Как ты это сделала? – позади раздался голос Жанны. Я напряглась.

– Что сделала?

– Вот это! – она указала на окна.

– Отмыла.

– За… зачем?

– Ну, так лучше же.

– Нас теперь не узнают.

– Жанна, им нужен ларкос. Они на запах придут.

– Ты больная на голову.

– Я хотела как лучше.

– Вот я и говорю, больная. Ты мне кого-то напоминаешь. Но я никак не пойму кого.

– Жанна, а как вы себя чувствуете?

Жанна вопросительно посмотрела на меня.

– Болит всё. Здесь, здесь, здесь, здесь, – она перекладывала руку с живота на сердце, с сердца на макушку головы, с макушки на затылок.

– Ты знаешь, а так и правда лучше, – после долгой паузы сказала Жанна, глядя в окно. – Как с самого начала было.

Я улыбнулась. Она прищурила глаза и уехала. Я поймала в её выражении лица что-то вроде смущения и замешательства.

В обед пришла компания из трёх мужчин и двух женщин. Как всегда, я подошла спросить, не видели ли они человека, углём нарисованного на бумаге. Все отмахнулись, кроме одной дамы, которая с трудом разлепила склеенные эффектом ларкоса глаза.

– Видела такого, – перебивая себя собственным иканием сказала она, – На площади Несправедливости, у блюющего памятника, спал в мокрых штанах.

Я оживилась. Это точно дядя.

– Оу, а как туда пройти?

– Ногами, как ещё.

Грудь этой женщины начала вздыматься вверх, рот широко открылся и она стала издавать громкие низкие звуки, это напоминало и смех и следствие отравления протухшими креветками одновременно. Для смеха не хватало улыбки, для отравления – креветок. Но в целом, похоже на подавленный, извращённый хохот. Переждав её всплеск наслаждения собственным остроумием, я ответила:

– Ну, это способ, а не направление.

Она озадаченно посмотрела на меня. Выждав пару секунд, хлопнула ладонью по столу, прижав пряди моих волос. Как я поняла, это один из немногих способов донести недовольство в этом мире. Ну, окей, я тоже недовольна, поэтому схватила её за волосы и потянула. Она отпустила прядь, я тоже.

– Я сегодня иду туда, можешь идти за мной, – сказала она.

– Спасибо!

Женщина посмотрела на меня, будто не расслышала. Я отпросилась у Жанны сходить в центр и пошла за этой женщиной. Разговаривать она со мной не хотела, да и после нескольких литров ларкоса вряд ли могла. Она скорее не шла, а выписывала замысловатые зигзаги, несколько раз резко приседала прямо на дороге, чтобы справить нужду. Дважды мне пришлось поднимать мадам с земли. В конце-концов, она указала пальцем в сторону и сказала, что когда я пройду в арку, увижу площадь.

Смеркалось. Оригинальности мне не занимать, но действительно наступал вечер и один вид тягучей мрачной темноты сменял другой, ещё более мрачный и тягучий.

Я прошла в арку и увидела площадь. В центре стоял памятник мужчины, которого тошнит, внизу был пустой бассейн. Похоже на фонтан. И… это похоже на Сартра. Они сделали памятник Сартру!

Опершись на борт бассейна лежали два пьяных человека, но ни один из них не походил на моего дядю. Я решила обойти площадь.

Здание справа украшали горгульи. Вместо глаз у них проделаны отверстия, в которых горел огонь. У некоторых огонь вырывался прямо из клыкастой пасти.

Здание слева выглядело так, будто его облили кровью. С крыши до основания нарисована широкая алая полоса, разбрызгивающаяся к низу мелкими каплями.

Площадь выглядела пустой. Шатались, от силы, десять человек. За моей спиной что-то резко упало. Поднялась пыль, я чихнула. Повернувшись, увидела лежащего мужчину.

– С вами всё в порядке? – я наклонилась к нему.

– Ай, да, – человек с трудом встал на ноги

– Ты? Как ты здесь оказался?

– Упал с этой крыши, – он показал пальцем на крышу здания с огненными горгульями.

– Заметь, я не сказала, что ты больной. С крыши каждый может упасть.

Это был тот самый парень, которому я недавно свалилась на голову.

– Значит, мы в расчёте, – ответил он.

– Прости, я не смогла тебя поймать. Ты в этом деле куда более ловкий.

– Я Леон.

– Лёнька, что ли?

– Леон, – сжав зубы повторил он.

– Я Рита. Слушай, а ты не видел этого человека, случайно? – Я развернула перед ним свой потёртый листок.

Он долго вглядывался в рисунок.

– Нет. Не припомню такого. Хотя, может и видел. А кто это?

– Да, дядя мой. А ты что на крыше делал?

– Да, там… антенну одну поправить надо было.

– Ты здесь работаешь?

– Ну, можно и так сказать. В каком-то смысле, мы все работаем на это здание, одно из правительственных, как-никак.

– Воу.

– А ты где работаешь?

– Пол в баре мою. Вчера окна до блеска натёрла.

– Я понял. Ты куда идёшь сейчас?

Только сейчас я поняла, что совсем не запоминала дорогу.