Ян и Мила
– И ты все бросила свои суперважные дела и приехала, да?
– Дядя Миша сказал, это важно, – с раздражением ответила Мила. Она уже устала извиняться. – Мне это кажется странным не меньше, чем тебе. Но если тебе не нравится мое присутствие, то я уеду. Это твой дом.
– Он мой столько же, сколько и твой. Разве что ты про это забыла? –Мила вдруг впервые задумалась над этим вопросом. Была ли она в гостях или же приехала к себе домой? – Ладно, малявка, давай тебе кофе сварю. Имей в виду, такая роскошь будет только сегодня. – Ян подхватил турку, и подкинув ее в воздухе, ловко поймал.
«Интересно, он всегда так себя ведет, или только когда хочет понравиться девушке?» – подумала Мила, и тут же одернула себя. То, что он ее поцеловал в возрасте шестнадцати лет, совершенно не означало, что он находит ее интересной и сейчас. А возможно, и вовсе видит в ней двоюродную сестру, и просто дурачится, как дурачился бы при друзьях или даже наедине с собой. Одно она знала наверняка: Ян на нее не злится, а значит, хотя бы по этой части можно не терзать себя сомнениями.
– Спасибо, – смущенно сказала Мила, делая глоток из огромной чашки. Она не привыкла, чтобы для нее что-то делали. – Кофе очень вкусный. Это я тебе говорю, как человек, год проваривший разные сорта кофе. Очень, – она сделала блаженное лицо, – вкусный.
– Ты еще не пробовала мои оладьи, – Агата не без гордости водрузила на стол тяжелую тарелку. Что за привычка у этих людей говорить из-за спины, даже не поздоровавшись?
– Бабуль, в наши дни девушки не едят оладьи, – наигранно возмутился Ян.
– Глупости какие. А что же они едят?
– Они, бабуля, пьют смузи из шпината и сельдерея. Посмотри на Милу. Если бы она еда твои оладьи, то фигурой пошла бы в тебя.
– А сгущенка у вас есть? – сквозь смех спросила Мила.
– Ха, смузи. Эта девочка – моя. Ясно тебе? А не твои безмозглые дрищи, мозг которых вполне достаточно питать сельдереем. А еще раз назовешь меня бабулей, оладий не получишь! Ты лучше развлеки сестру. Своди ее куда твои курицы ходят. Пусть у нее глаза на лоб вылезут от того, как мы тут живем.
– Я не думаю, что меня так легко удивить, бабушка.
– Ха, ты не видела этих. Ну, – она в воздухе сделала жест руками, показывая на себе грудь. – Этих…c силиконом. Он у них не только в титьках, но и в жопе!
Ян едва сдерживался, чтобы не прыснуть от смеха.
– Раз так, Мила, у нас на пятницу планы. Надо же тебя чем-то впечатлить!
– Надеюсь, это утренник. Я в девять спать ложусь, – возмутилась Мила.
– Но не в эту пятницу.
Ян был из тех парней, которые не терпели возражения. Все в нем: его поза, жесты, тон – были показателем уверенности в себе. Он и раньше считал, что всегда прав, но за эти несколько лет, похоже, это утверждение закоренело в нем. Интересно, приходилось ли ему когда-нибудь волноваться?
Парень подошел к бабушке, и, чмокнув ее в щеку, прошептал:
– Следи, чтобы она все не слопала. Эти петербурженки, они такие – не остановятся, пока все не сожрут. Жадины, в общем.
– Остерегайся меня, – Мила вздернула бровь и отправила Яну воздушный поцелуй.
Его взгляд вдруг потемнел. Улыбка сошла на нет, и он потер ладонями лицо.
– У меня занятие, буду вечером.
И с этими словами, он выскочил на улицу.
– Что это с ним? – Агата пожала плечами. – Дерганный какой-то. Наверное, это тот проект Михаила, он его задел за живое.
– Да, Ян рассказывал. Про детский дом.
– Про детский дом, – женщина кивнула и на мгновение задумалась. –Я бы их всех взяла, будь моя воля. Знаешь, малыши через какое-то время после того, как попадают в дом малютки, перестают кричать. Они просто лежат и смотрят в потолок. Целыми днями. Лежат и смотрят.
– Бедные…– Мила представила свою маму. – А как с ними гуляют, интересно? Сразу со всеми?
– С кем? С младенцами? Кто это будет делать? Пока сами уверенно не ходят, они ничегошеньки не делают. И ходить поздно начинают.
Агата налила себе чая и села на стул.
– Мы с твоим дедом тоже хотели младенца взять сначала. Но младенцев к усыновлению не было, и мы поехали в детский дом. И тогда увидели твою маму. Мы сразу поняли, что за ней приехали. Ни секунды не было сомнения, что она наша дочь. Я как будто ее и искала среди других детей. Ни тогда, ни сейчас не сомневались. Наша, и все! И вот твои волосы кудрявые и белокурые – словно в меня. Понимаешь? Словно в тебе течет моя кровь. Хотя, я точно знаю, что это не так. И глаза твои…Дед всегда утверждал, что они такие же как у его матери. Такое совпадение!
Мила кивнула. Она тоже всегда так считала. Что это ее семья. Ее бабушка и дедушка. Только дядя Миша и его бывшая жена, Мария, ей казались чужими. Михаил работал на телевидении и все время был в разъездах, а Мария ушла от них, когда Яну было всего десять лет – ее Мила совсем не помнила. Кажется, она мечтала стать актрисой или же ушла к актеру – ей это почему-то казалось совсем неважным. А Яна для нее всегда был другом, но никак не братом. Интересно, это взаимно?
– Что Ян делает в детском доме?
– О, милая моя, есть вещи, которые Ян держит при себе. И если он не выбалтывает сразу все, что у него сидит в голове, значит, нам так и не узнать.
Мила опустила голову, и, спустя какое-то время, вдруг тихо спросила:
– Ты отведешь меня к деду?
На глазах Агаты моментально выступили слезы.
– Да, милая, он будет очень рад, – она силой заставила себя улыбнуться, но слезы все же взяли свое и полились без единого шанса взять их под контроль. Со времени своего приезда Мила первый раз нашла в себе силы заговорить о нем с бабушкой. Чувство стыда и вины обострились, как только она попала на эту землю.
Девушка обняла ее и тоже заплакала. Так горько и сильно. До спазмов, до перехвата дыхания. До боли в животе. Она плакала по деду. По тому, что один из самых любимых ее людей ушел, а она так и не сказала ему, как дорог он ей был. По быстротечности времени, по неизбежности событий. По тому, что Агата теперь совсем другая. И мир теперь совсем другой. И она с этим миром тоже меняется. По тому, что детство прошло, и той беззаботной Милы, что обожала лежать под яблоней в саду и мечтать о всяких глупостях – уже больше нет. Вместо нее есть потерянная девушка, которую она едва знает.
– Я хочу ему столько всего сказать, отведи меня к нему, – слова давались с трудом, челюсть сводило от интенсивности эмоций, и Мила опустилась на пол. – Я должна была прилететь сразу же. Я думала…Что он…Что он подождет, что его болезнь не столь агрессивна, я думала еще есть время, – ее плач стал беззвучным. Казалось, впервые за эти два месяца она дала волю своим чувствам. Впервые по-настоящему оплакивала деда, словно до ее сердца наконец-то дошло горе.
Они еще долго сидели так: Мила на полу, а Агата на стуле – и каждая думала о своем, уже не пытаясь вытирать катившиеся слезы. Они обе потеряли одного человека, но горевали по разным: Агата по своему милому и доброму мужу, который унес с собой ее молодость, а Мила – по деду, с уходом которого закончилось ее детство.
– Давай отнесем ему оладьи? Они такие вкусные, – предложила Мила, когда, наконец, обрела голос. Она слабо улыбнулась своей идее. – Тем более, Яну я их просто не могу оставить.
– Я думаю, Артуру очень понравится, – согласилась Агата. – Какая великолепная идея!
– Только по дороге зайдем еще купим мороженое. Сегодня суббота. А мы с дедом по субботам едим мороженое. Его уход – не причина прекращать традицию!
Когда умирает человек, его родные готовы цепляться за любые дела, которые связаны с ним. Они готовы делать что угодно во имя ушедшего. Отказываясь ставить глаголы в прошедшее время или выкидывать уже никому ненужные вещи, они обманом продлевают его присутствие в своих жизнях.
Агата везде видела своего мужа. Могла растолкать людей, если далеко впереди идущий человек имел неосторожность одеть такую же шляпу, что и Артур носил при жизни, или же пойти на голос, звучащий как голос ушедшего мужа. Только чтобы догнать человека, и убедиться, что он – не тот, кого она ищет. А если кто-то вдруг произносил ее имя, она моментально оживала, словно в надежде, что он просто потерялся, и обязательно- обязательно найдется. Такой любимый, такой родной.
Глава четвертая
Пальцы Милы, перебрав в матерчатой сумке несколько маркеров, достали цвет «муссон» и легкими движениями нанесли последние штрихи на рисунке.
Асфальт получился словно после дождя, и отражение в нем вышло что надо. Мила еще раз взглянула на рисунок и решила, что если она нанесет еще какие-нибудь линии, то только его испортит. Набросок был сделан еще в Питере, но Мила никак не могла настроиться на то, чтобы его закончить. На плотном листе было изображено несколько девушек в мультяшном стиле. Девушка на каблуках, задрав подбородок, с завистью смотрела на высоких красоток, и тут же, на втором кадре, она же, сгорбившись, стояла в обществе коротышек. Надпись ниже гласила: “Все зависит от того, где ты”. Имелся в виду, конечно же, не физический фактор.
Все комиксы, что рисовала Мила, несли одновременно какую-то мысль и юмор. Они высмеивали принятые стандарты и указывали на многогранность нашего мира. Заставляли задуматься, а некоторые и вовсе западали в сердце.
Отложив его в сторону, Мила взяла новый лист. Эту идею она вынашивала уже давно, но только сейчас поняла, как она должна выглядеть на бумаге. В левой стороне листа она быстрыми штрихами набросала двоих людей на кухне. Каждый из них занимался своими делами: женщина мыла посуду, а мужчина смотрел в телефон. Вместо сердца у них были песочные часы, в которых маленькие сердечки, заменяя песок, стекали вниз, и у мужчины их почти не осталось. Рядом, на второй половине, они обнимались на этой же кухне, и сердечки так же отсчитывали их минуты. Надпись чуть ниже гласила: «Никто не знает, когда придет время последней песчинки».
Рисунок еще не имел деталей и теней, не был проработан, но Мила уже была довольна. Иногда ее комиксы могли выразить гораздо яснее то, что было у нее на сердце или в голове. Чувства и мысли, запечатленные в моменте – подобно человеку на фотографии.
– Это очень круто, – сказал Ян, даже не поздоровавшись. Впрочем, Мила уже привыкла к этому. Он уже несколько минут стоял рядом, перелистывая ее работы и то и дело останавливаясь, чтобы поразмыслить над проблемой. – Я такого еще не видел. Это…это невероятные работы!
– Отдай, – Мила, залившись румянцем, выхватила один из комиксов из рук парня. С его мокрых волос упала капля. – Ты их зальешь водой!
Мила стояла так близко, что почувствовала едва уловимый цитрусовый запах, исходивший от его тела.
– Извини, они лежали тут, и я не хотел вмешиваться в творческий процесс. – Он еще раз насухо вытер волосы. – Ты так увлеченно работала, было бы преступлением прервать тебя. – Мне понравился вот этот. – Ян полистал стопку, и вытащил один лист.
На нем была изображена пожилая женщина у гроба мужа. В облачке с ее мыслями была картинка: они оба с крыльями, летящие навстречу друг другу. На следующем кадре с надписью «год спустя»: она, с крыльями, летящая, но не находящая его, потому что он уже снова на земле. По ее лицу катятся слезы – она опять плачет по нему.
Мила посмотрела на рисунок. Он был сделан давно, и сейчас пришелся кстати. Поправив длинную белокурую прядь, закрученную в тугую спираль, Мила смущенно поблагодарила.
– Я думала, ты уже уехал.
– Я решил принять душ на улице.
– Этот душ, пожалуй, мое самое любимое место во всем доме, – с удовольствием заметила Мила.
– Редкий случай, когда я с тобой соглашусь. – Ян кивнул в сторону папки. – Что ты делаешь с этими рисунками?
– Просто рисую и складываю. – Она пожала плечами. – Мне нравится их просматривать время от времени, замечать недостатки и даже перерисовывать некоторые. А некоторые выкидывать.
– Это непростительное расточительство твоего таланта!
– Хватит ржать надо мной, Ян, я не в настроении сейчас поддержать твою детскую игру, – в сердцах бросила она и захлопнула папку с работами. Слишком они были личными, обнажали ее душу настолько, что ей было неуютно делиться ими с окружающими. Тем более с ним.
– Нет, нет, я серьезно! Ты не должна это прятать в папке. Эти великолепные рисунки и те идеи, которые они несут – они должны быть на виду! Я это забираю!
Он схватил все рисунки, кроме незаконченного, и бегом скрылся за старыми кипарисами.
– Ты всегда делаешь то, что тебе хочется, да? – выкрикнула Мила и со злостью швырнула маркер в сторону. – Куда, черт возьми, ты их потащил?
Рисовать дальше не было никакого настроения. И Мила решила, что сейчас будет самое время искупаться, а потом помочь Агате с обедом.
Жара стояла настолько сильная, что казалось, воздух можно резать ножом. Стрекот цикад вперемешку с лаем собак и криком детей, долетающего до нее издалека – все давало забавное ощущение возвращения в детство. Она уже забыла эти звуки, это жжение на коже от того, что на секунду вышла на солнечный свет, и внезапность ветерка, приносящего с собой мимолетное облегчение. Мила закрыла глаза, и попыталась навсегда записать у себя в памяти этот момент. Она еще толком не знала, что здесь делает, но была рада, что все же оказалась в этом доме, спустя четыре года. Интересно, когда ей будет много лет, будет ли она ощущать то же самое? Будет ли впитывать в себя звуки, закрыв глаза? И сможет ли снова мысленно вернуться в то время, когда ей было всего пятнадцать?
Бассейн оказался слишком прогрет, чтобы охладить ее раскаленное тело, и Мила решила, что душ справится лучше. Прямо около дома, заросший стелящимися растениями, был лучший в мире душ – если вообще кто-то составляет такой рейтинг. Идеально стриженные кусты заменяли перегородку, превращая такую простую вещь, как бетонная стена с краном, в райский уголок. А пробивающиеся цветы доводили картину до совершенства. Из заросшей стены торчал нижний кран для мытья ног и верхний душ – оба в ретро стиле. Хотя, возможно, когда их устанавливали, они были вполне современными. Бетонная стена, где ее можно было видеть, шла маленькими трещинками, которые Мила любила рассматривать, принимая душ. Банановая пальма, раньше росшая за стеной, теперь возвышалась над ее головой, создавая тень и иллюзию тропиков. Это было место умиротворения и спокойствия. Место, неподвластное времени.
Мила открыла верхний кран и подставила плечи под воду. Несмотря на то, что прогретая вода в кране сменилась ледяной, девушка не сдвинулась с места. Намылившись гелем для душа со скрабом, она подумала, что именно этот запах уловила, разговаривая с Яном. Затаив дыхание, она подставила лицо под холодную воду, как это всегда любила делать, и на мгновение отпустила все мысли и страхи.
Вдруг она услышала шорох.
– Занято! Я здесь!
Но шорох продолжался. Словно кто-то что-то копал с другой стороны.
– Кто здесь?
В ответ кто-то заскулил.
– Чито! Ну ты даешь! Напугал меня, старый пес.
Она погладила собаку, которая, похоже, тоже спасалась в душе от душной погоды. Собака уткнула нос Миле в ладонь и протяжно завыла. Словно жаловалась.
– Ты тоже скучаешь по нему? Он тебя так любил, Чито! Знай это!
Рыжая шерсть пса стала немного тусклее, и, кажется, сам он уже не такой шустрый как в былые времена. Но смышлёный взгляд, как и раньше, поразил Милу. Она уже забыла, насколько умной была эта собака.
Чито сел рядом и стал ждать, пока Мила выключит кран и вытрется полотенцем, а затем последовал за ней.
Глава пятая
– Ставь правую ногу вперед, нет, немного сдвинь, – Ян подвинул ногу мальчишки на несколько сантиметров, так чтобы она была на расстоянии в несколько сантиметров от передних болтов, и похлопал по тейлу скейта. – Вторую ногу ставь на кончик. Вот так. Твои колени должны быть примерно на одной линии. Попробуй, ты должен себя комфортно чувствовать в таком положении.
Мальчик подпружинил на доске и улыбнулся. На его щеке появилась ямочка, от чего Яну захотелось потрепать его за нее.
– Теперь, когда ты оттолкнешься, доска пойдет этой стороной вниз и стукнется об асфальт, а правая нога должна заскользить по поверхности скейта. Вот, смотри.
Ян взял свой скейт и выполнил движение так быстро, что мальчик только ахнул.
– Круто, но ничего не понятно.
– Сейчас будет понятно. Смотри.
Ян достал телефон из кармана мешковатых джинсов и нашел нужное видео.
– Вот этот человек очень круто объясняет. Он использует физику, чтобы было максимально понятно.
– У меня еще не было физики в школе.
– Вот когда будет, ты уже все будешь знать, – Ян щелкнул парнишку по носу и поставил обратно на доску. – Видел, как он показывал? Ноги в полете попадают в ямки доски, и ей уже деваться некуда, кроме как горизонтально упасть. Давай попробуем. Только затяни потуже каску сначала.
Адам выполнял все, что Ян ему говорил. Старательней и исполнительней ученика у Яна еще не было. Интересно, накладывает ли отпечаток детский дом на старательность ребенка? Все ли дети, что воспитываются там, стали бы выполнять столь непростые трюки, или же у Адама напрочь отсутствует инстинкт самосохранения?
Мальчик слетел со скейта несколько раз, приземлившись на колено и на ладони. Если бы они были без защиты, то вряд ли бы он горел желанием продолжать занятие.
– Ничего не получается! Доска не двигается.
– Все в порядке. Продолжай. Пока на месте, как только начнет получаться, сделаем в движении.
Мальчик явно злился. Но Яну было не ясно – на себя или на него? И все же он уперто продолжал выполнять упражнение.
– Молодец, не бойся, подпрыгивай сильнее! Вот, вот, почти! Видишь, уже отрывается! Чтобы получилось олли, надо раз пятьсот сделать, и когда твои мышцы запомнят движения, только тогда сможешь спокойно его выполнять.
Ян сел на скамейку и протер платком шею. Жара стояла невыносимая, от асфальта волнами исходил раскаленный воздух. Получасом ранее Ян ожидал, что Адам отменит занятие, как это делали обычно другие ученики. Это было одной из причин, почему Ян не очень любил работать с детьми. У них постоянно болел живот, или был экзамен по сольфеджио, а иногда просто было плохое настроение. С ними вечно пропадали занятия. Но этому мальчишке упертости не занимать. Он научился за несколько уроков тому, чему некоторые не учатся и за год.
В тот день, когда Яну позвонили и спросили, интересовался ли он волонтерством, он хотел было ответить отрицательно. Любой, кто знал Яна, катался бы по полу, услышав, что он записался в волонтеры. Но в тот момент перед глазами было лицо отца. Если бы он злился тогда на него, то Ян не повел бы и бровью. Его впечатлило другое: отчаяние, которое так отчетливо читалось в его глазах. Он считал, что Ян ни на что не способен, кроме как развлекаться и прожигать жизнь. И ему, как маленькому ребенку, захотелось доказать, что это не так. Что отец его совсем не знает, хотя в том нет вины самого Яна. Милая девушка на другом конце провода, наверное, обладала даром телепатии, и, понимая опасения собеседника, предложила просто попробовать провести время в кем-то одним из воспитанников. Тогда Ян признался, что сам не готов идти в детский дом, зато может предложить поучить детей кататься на скейте. Он совсем не ожидал, что руководство детского дома на это пойдет, все-таки скейт – это травмоопасный вид спорта. Но ответ его удивил. Из желающих оказался один только Адам, и он настолько поразил Яна своей волей и силой, что тренировать его стало в удовольствие. Удивительная вещь – Адам был практически беспомощен в обычных житейских делах, но при этом горел желанием учиться чему угодно. Он не знал, как помыть за собой посуду и понятия не имел, какой у него размер ноги. Он не располагал деньгами и не знал, как себя вести в магазине. Когда они туда заходили, он просто показывал пальцем, что хотел бы – как правило, это было мороженое и газировка – и даже не брал их в руки, пока они не выходили оттуда. В то же время он был в курсе всех последних тенденций и владел смарфоном – очевидно спонсорский подарок детскому дому какой-нибудь крупной фирмы из Москвы.
– Что это? – спросил Адам кивая на рисунки, которые Ян вынул из папки и просматривал, сидя на скамейке в тени дерева.
– У тебя уже получилось сделать олли?
– Да ладно, Ян. Лет в девяносто, может и получится, если я не скончаюсь от жары в свои десять.
– Держи воду. На сегодня, и правда, достаточно.
– Прикольно. Я не думал, что ты еще и рисовать умеешь! Круто!
– С ума сошел, я и человечка нарисовать не смогу. Нет, это не я, а одна очень милая девушка.
– Ооо, старина Ян влюбился у нас! – протянул Адам и засмеялся.
– Ну-ну, не забывайся, – губы Яна скривились в улыбке, и он потрепал мальчишку по темным волосам. – Она, между прочим, моя двоюродная сестра.
– Ладно, шучу. – Адам вытер лицо от пота. – Я все, сегодня продолжать невозможно. Может, ночью тренироваться будем?
– Ночью тебя никто не отпустит, умник. Хотя я так делаю с ребятами, которые платят мне за тренировки, – Ян в очередной раз легонько щелкнул мальчишку по носу. – А с тобой приходится в жару плавиться.
– Эй, ты сам предложил! Ты же волонтер!
– Да не кипятись, хотел тебя поддеть просто.
– Ты знаешь, что ты самый нечувствительный человек в мире? – засмеялся Адам. – Вообще-то я сирота.
– Ты не сирота. У тебя есть родители. Поэтому, технически, ты – не сирота.
– А на деле – сирота. Не спорь со мной. А то я заплачу и нажалуюсь Елене Викторовне.
– И закончатся твои занятия скейтом, так ведь?
– Так. Так что не надо! Мне нравится скейт. Ты делаешь такие крутые трюки! Я тоже хочу так!
Мальчик в воздухе показал, словно едет на скейте и подпрыгивает, а потом скатывается по перилам лестницы.
– Вот не будешь трындеть, а заниматься, тоже сможешь так.
– Спасибо.
Темные глаза Адама были наполнены теплом, и Ян почувствовал, как его благодарность идет от сердца. В свои десять лет мальчишка уже знал цену добру.
– Мне только в удовольствие, – Ян решил ответить искренностью на искренность. – Меня радует, когда ребята стараются, и я вижу у них результат.
– И готов заниматься с такими бесплатно?
– Нет, конечно, еще одного такого, как ты, я не выдержу.
Адам засиял широченной улыбкой, и Ян с грустью подумал, как сильно мальчику не хватает любви и внимания. У него защемило в груди так сильно, что он глубоко вздохнул, лишь бы на его глаза не навернулись слезы в присутствии Адама. Он был в таком же возрасте, когда его мама ушла от них. Нет, не ушла – бросила их: его и отца. Без объяснений, без прощаний. Просто оставила их. Не ради денег – их всегда было предостаточно. Не ради другого мужчины, что тоже можно было бы понять. Причина была в чем-то еще. И Ян всю жизнь думал, что именно в нем.
– Пойдем, купим мороженое, как тебе идея?
– Супер! Мне шоколадное! А можно еще Лешке купить?
– Нет.
– Прости, – мальчик виновато поджал губы.
– Оно просто растает, пока ты его донесешь. Давай купим ему что-нибудь еще? Сколько ему? Пять? Может, машинка будет лучше?
– А может, ты нас обоих усыновишь?
– Ага, и получится, что у меня с сыном десять лет разница, маловато, не думаешь?
– Я так и знал. Но попробовать стоило.
Они оба рассмеялись.
– Я представляю, каким фиговым отцом был бы тебе.
Пожалуй, Адам – единственный человек, рядом с которым Яну не приходится притворяться. Эта мысль не раз мелькала у него в голове, каждый раз удивляя его.
– Возьми деньги, купи нам с тобой по мороженому. – Ян протянул купюру мальчику.
– Не, лучше ты.
– Тогда не будет мороженого. Я не сильно хочу.
– Почему? – Адам уже был готов расплакаться.
– Потому что тебе надо учиться делать простые вещи! – раздраженно сказал Ян. – Тебе десять лет, а ты не можешь зайти в магазин и купить мороженое!
– Давай вместе?
Ян покачал головой.
– Тогда машинку покупаешь ты один. Или не покупаешь.
– Идет, – в голосе Адама была слышна обреченность, от чего сердце Яна растаяло – еще одно открытие для него самого. Способность растекаться в лужу всего-навсего оттого, что он кому-то нужен.
Мальчик был очень независим и самостоятелен. Но только не в бытовых делах. Да и откуда? Если никто никогда не ходил с ним в магазин? Мысль о том, что через восемь лет – хоть это и долгий срок, но все же – Адаму придется жить одному, не давала ему покоя. И было бы неплохо, если бы кто-то научил его обычным повседневным вещам, которые для него и за него каждодневно делают взрослые, ответственные за его воспитание.
Ян мысленно ухмыльнулся. Еще месяц назад он понятия не имел, что способен испытывать хоть какие-то чувства к людям, не имеющим отношения к его семье. Но этот мальчик научил его гораздо большим вещам, чем сам Ян его.
Глава шестая
– Поторопись, золушка, наша тыква уезжает через десять минут!