Стихотворения и поэмы для 9 класса

К Гнедичу

Только дружба обещаетМне бессмертия венок;Он приметно увядает,Как от зноя василек.Мне оставить ли для славыСкромную стезю забавы?Путь к забавам проложен,К славе тесен и мудрен!Мне ль за призраком гоняться,Лавры с скукой собирать?Я умею наслаждаться,Как ребенок всем играть,И счастлив!.. Досель цветамиПуть ко счастью устилал,Пел, мечтал, подчас стихамиГоресть сердца услаждал.Пел от лени и досуга;Муза мне была подруга;Не был ей порабощен.А теперь – весна, как сонЛегкокрылый, исчезаетИ с собою увлекаетПрелесть песней и мечты!Нежны мирты и цветы,Чем прелестницы венчалиЮного певца, – завяли!Ах! ужели наградитСлава счастия утратуИ ко дней моих закатуКак нарочно прилетит?1806

«По чести, мудрено в санях или верхом…»

По чести, мудрено в санях или верхом,Когда кричат: «марш, марш, слушай!» кругом,Писать тебе, мой друг, посланья…Нет! Музы, убоясь со мной свиданья,Честненько в Петербург иль Бог знает кудаИзволили сокрыться.А мне без них беда!Кто волком быть привык, тому не разучитьсяПо-волчьи и ходить, и лаять завсегда.Частенько, погрузясь в священну думу,Не слыша барабанов шуму,И крику резкого осанистых стрелков,Я крылья придаю моей ужасной клячеИ прямо – на Парнас! – или иначе,Не говоря красивых слов,Очутится пред мной печальная картина:Где ветр со всех сторон в разбиты окна дуетИ где любовницу, нахмурясь, кот целует,Там финна бедного сумаС усталых плеч валится,Несчастный к уголку садитсяИ, слезы утерев раздранным рукавом,Догладывает хлеб мякинный и голодный…Несчастный сын страны холодной!Он с голодом, войной и русскими знаком!Март 1807

Пастух и соловей

Басня

Владиславу Александровичу Озерову

Любимец строгой Мельпомены,Прости усердный стих безвестному певцу!Не лавры к твоему венцу,Рукою дерзкою сплетенны,Я в дар тебе принес. К чему мой фимиамТворцу «Димитрия», кому бессмертны музы,Сложив признательности узы,Открыли славы храм?А храм сей затворен для всех зоилов строгих,Богатых завистью, талантами убогих.Ах, если и теперь они своей рукойПосмеют к твоему творенью прикасаться,А ты, наш Эврипид, чтоб позабыть их рой,Захочешь с музами расстатьсяИ боле не писать,Тогда прошу тебя рассказ мой прочитать.Пастух, задумавшись в ночи безмолвной мая,С высокого холма вокруг себя смотрел,Как месяц в тишине великолепно шел,Лучом серебряным долины освещая,Как в рощах липовых чуть легким ветеркомЛисты колеблемы шепталиИ светлые ручьи, почив с природой сном,Едва меж берегов струей своей мелькали.Из рощи соловейДолины оглашал гармонией своей,И эхо песнь его холмам передавало.Всё душу пастуха задумчиво пленяло,Как вдруг певец любви на ветвях замолчал.Напрасно наш пастух просил о песнях новых.Печальный соловей, вздохнув, ему сказал:«Недолго в рощах сих дубовыхЯ радость воспевал!Пройдет и петь охота,Когда с соседнего болотаЛягушки кваканьем как бы назло глушат;Пусть эта тварь поет, а соловьи молчат!»«Пой, нежный соловей, – пастух сказал Орфею, —Для них ушей я не имею.Ты им молчаньем петь охоту придаешь:Кто будет слушать их, когда ты запоешь?»Весна 1807

Выздоровление

Как ландыш под серпом убийственным жнецаСклоняет голову и вянет,Так я в болезни ждал безвременно концаИ думал: парки час настанет.Уж очи покрывал Эреба мрак густой,Уж сердце медленнее билось:Я вянул, исчезал, и жизни молодой,Казалось, солнце закатилось.Но ты приближилась, о жизнь души моей,И алых уст твоих дыханье,И слезы пламенем сверкающих очей,И поцелуев сочетанье,И вздохи страстные, и сила милых словМеня из области печали —От Орковых полей, от Леты берегов —Для сладострастия призвали.Ты снова жизнь даешь: она твой дар благой,Тобой дышать до гроба стану.Мне сладок будет час и муки роковой:Я от любви теперь увяну.Июнь или июль 1807

Сон могольца

Баснь

Могольцу снилися жилища Елисейски:Визирь блаженный в нихЗа добрые дела житейскиВ числе угодников святых,Покойно спал на лоне гурий.Но сонный видит ад,Где, пламенем объят,Терзаемый бичами фурий,Пустынник испускал ужасный вопль и стон.Моголец в ужасе проснулся,Не ведая, что значит сон.Он думал, что пророк в сих мертвых обманулсяИль тайну для него скрывал;Тотчас гадателя призвал,И тот ему в ответ: «Я не дивлюсь нимало,Что в снах есть разум, цель и склад.Нам небо и в мечтах премудрость завещало…Сей праведник, визирь, оставя двор и град,Жил честно и всегда любил уединенье, —Пустынник на поклон таскался к визирям».С гадателем сказав, что значит сновиденье,Внушил бы я любовь к деревням и полям.Обитель мирная! в тебе успокоеньеИ все дары небес даются щедро нам.Уединение, источник благ и счастья!Места любимые! ужели никогдаНе скроюсь в вашу сень от бури и ненастья?Блаженству моему настанет ли чреда?Ах! кто остановит меня под мрачной тенью?Когда перенесусь в священные леса?О музы! сельских дней утеха и краса!Научите ль меня небесных тел теченью?Светил блистающих несчетны именаУзнаю ли от вас? Иль, если мне данаСпособность малая и скудно дарованье,Пускай пленит меня источников журчанье.И я любовь и мир пустынный воспою!Пусть парка не прядет из злата жизнь моюИ я не буду спать под бархатным наметом:Ужели через то я потеряю сон?И меньше ль по трудах мне будет сладок он,Зимой – близ огонька, в тени древесной – летом?Без страха двери сам я парке отопру,Беспечно век прожив, спокойно и умру.

«Прерву теперь молчания узы…»

Прерву теперь молчания узыДля друга сердца моего.Давно ты от ленивой музы,Давно не слышал ничего.И можно ль петь моей цевницеВ пустыне дикой и пустой,Куда никак нельзя царицеПоэзии прийти младой?И мне ли петь под гнетом рока,Когда меня судьба жестокаЛишила друга и родни?..Пусть хладные сердца одниСредь моря бедствий засыпаютИ взор спокойно обращаютНа гробы ближних и друзей,На смерть, на клевету жестоку,Ползущу низкою змией,Чтоб рану нанести жестокуИ непорочности самой.Но мне ль с чувствительной душойБыть в мире зол спокойной жертвойИ клеветы, и разных бед?..Увы! я знаю, что сей светМогилой создан нам отверстой,Куда падет, сражен косой,И царь с венчанною главой,И пастырь, и монах, и воин!Ужели я один достоинИ вечно жить, и быть блажен?Увы! здесь всяк отягощенЯрмом печали и цепями,Которых нам по смерть руками,Столь слабыми, нельзя сложить.Но можно ль их, мой друг, влачитьБез слез, не сокрушась душевно?Скорее морем льзя безбедноНа валкой ладие проплыть,Когда Борей расширит крылы,Без ветрил, снастей и кормила,И к небу взор не обратить…Я плачу, друг мой, здесь с тобою,А время молнией летит.Уж месяц светлый надо мноюСпокойно в озеро глядит,Всё спит под кровом майской нощи,Едва ли водопад шумит,Безмолвен дол, вздремали рощи,В которых луч луны скользитСквозь ветки, на землю склоненны.И я, Морфеем удрученный,Прерву цевницы скорбный гласИ, может, в полуночный часТебя в мечте, мой друг, познаюИ раз еще облобызаю…Между маем и 1 июля 1808

К Тассу[5]

Позволь, священна тень, безвестному певцуКоснуться к твоему бессмертному венцуИ сладость пения твоей авзонской музы,Достойной берегов прозрачной Аретузы,Рукою слабою на лире повторитьИ новым языком с тобою говорить![6]Среди Элизия близ древнего ОмираПочиет тень твоя, и Аполлона лираЕще согласьем дух поэта веселит.Река забвения и пламенный КоцитТебя с любовницей, о Тасс, не разлучили:[7]В Элизии теперь вас музы съединили,Печали нет для вас, и скорбь протекших дней,Как сладостну мечту, объемлете душей…Торквато, кто испил все горькие отравыПечалей и любви и в храм бессмертной славы,Ведомый музами, в дни юности проник, —Тот преждевременно несчастлив и велик![8]Ты пел, и весь Парнас в восторге пробудился,В Феррару с музами Феб юный ниспустился,Назонову тебе он лиру сам вручил,И гений крыльями бессмертья осенил.Воспел ты бурну брань, и бледны эвменидыВсех ужасов войны открыли мрачны виды:Бегут среди полей и топчут знамена,Светильником вражды их ярость разжена,Власы растрепаны и ризы обагренны,Я сам среди смертей… и Марс со мною медный…Но ужасы войны, мечей и копий звукИ гласы Марсовы как сон исчезли вдруг:Я слышу вдалеке пастушечьи свирели,И чувствия душой иные овладели.Нет более вражды, и бог любви младойСпокойно спит в цветах под миртою густой.Он встал, и меч опять в руке твоей блистает!Какой Протей тебя, Торквато, пременяет,Какой чудесный бог чрез дивные мечтыРассеял мрачные и нежны красоты?То скиптр в его руках или перун зажженный,То розы юные, Киприде посвященны,Иль факел эвменид, иль луч златой любви.В глазах его – любовь, вражда – в его крови;Летит, и я за ним лечу в пределы мира,То в ад, то на Олимп! У древнего ОмираТак шаг один творил огромный бог морейИ досягал другим краев подлунной всей.Армиды чарами, средь моря сотворенной,Здесь тенью миртовой в долине осененной,Ринальд, младой герой, забыв воинский глас,Вкушает прелести любови и зараз…А там что зрят мои обвороженны очи?Близ стана воинска, под кровом черной ночи,При зареве бойниц, пылающих огнем,Два грозных воина, вооружась мечом,Неистовой рукой струят потоки крови…О, жертва ярости и плачущей любови!..Постойте, воины!.. Увы!.. один падет…Танкред в враге своем Клоринду узнает,И морем слез теперь он платит, дерзновенный,За каплю каждую сей крови драгоценной…[9]Что ж было для тебя наградою, Торкват,За песни стройные? Зоилов острый яд,Притворная хвала и ласки царедворцев,Отрава для души и самых стихотворцев,Любовь жестокая, источник зол твоих,Явилася тебе среди палат златых,И ты из рук ее взял чашу ядовиту,Цветами юными и розами увиту,Испил и, упоен любовною мечтой,И лиру, и себя поверг пред красотой.Но радость наша – ложь, но счастие – крылато;Завеса раздрана! Ты узник стал, Торквато!В темницу мрачную ты брошен, как злодей,Лишен и вольности, и Фебовых лучей.Печаль глубокая поэтов дух сразила,Исчез талант его и творческая сила,И разум весь погиб! О вы, которых ядТорквату дал вкусить мучений лютых ад,Придите зрелищем достойным веселитьсяИ гибелью его таланта насладиться!Придите! Вот поэт превыше смертных хвал,Который говорить героев заставлял,Проникнул взорами в небесные чертоги, —В железах стонет здесь… О милосердны боги!Доколе жертвою, невинность, будешь тыБесчестной зависти и адской клеветы?Имело ли конец несчастие поэта?Железною рукой печаль и быстры летаУже безвременно белят его власы,В единобразии бегут, бегут часы,Что день, то прежня скорбь, что ночь – мечты ужасны…Смягчился наконец завет судьбы злосчастной.Свободен стал поэт, и солнца луч златойЛьет в хладну кровь его отраду и покой:Он может опочить на лоне светлой славы.Средь Капитолия, где стены обветшалыИ самый прах еще о римлянах твердит,Там ждет его триумф… Увы!.. там смерть стоит!Неумолимая берет венок лавровый,Поэта увенчать из давних лет готовый.Премена жалкая столь радостного дни!Где знамя почестей, там смертны пелены,Не увенчание, но лики погребальны…Так кончились твои, бессмертный, дни печальны!Нет более тебя, божественный поэт!Но славы Тассовой исполнен ввеки свет!Едва ли прах один остался древней Трои,Не знаем и могил, где спят ее герои,Скамандр божественный вертепами течет,Но в памяти людей Омир еще живет,Но человечество певцом еще гордится,Но мир ему есть храм… И твой не сокрушится!Между маем и началом августа 1808

«Пустынник Петр говорил в верховном совете…»

Пустынник Петр говорил в верховном совете.Он предложил Готфреда в вожди.Скончал пустынник речь… Небесно вдохновенье!Не скрыто от тебя сердечное движенье,Ты в старцевы уста глагол вложило сейИ сладость оного влило в сердца князей,Ты укротило в них бушующие страсти,Дух буйной вольности, любовь врожденну к власти:Вильгельм и мудрый Гелф, первейший из вождей,Готфреда нарекли вождем самих царей.И плески шумные избранье увенчали!«Ему единому, – все ратники вещали, —Ему единому вести ко славе нас!Законы пусть дает его единый глас;Доселе равные, его послушны воле,Под знаменем святым пойдем на бранно поле,Поганство буйное святыне покорим.Награда небо нам: умрем иль победим!»Узрели воины начальника избраннаИ властию почли достойно увенчанна.Он плески радостны от войска восприял,Но вид приличия спокойного являл.Клялися все его повиноваться воле.Наутро он велел полкам собраться в поле,Что рать под знамена священны притеклаИ слава царское веленье разнесла.Торжественней в сей день явилось над морямиСветило дня, лучи лиющее реками!Христово воинство в порядке потеклоИ дол обширнейший строями облегло.Развились знамена, и копья заблистали,Скользящие лучи сталь гладку зажигали;Но войско двигнулось: перед вождем течетТяжела конница и ей пехота вслед.О память светлая! тобою озаренныПротекши времена и подвиги забвенны,О память, мне свои хранилища открой!Чьи ратники сии? Кто славный их герой?Повеждь, да слава их, утраченна веками,Твоими возблестит небренными лучами!Увековечи песнь нетлением своим,И время сокрушит железо перед ним!Явились первые неустрашимы галлы:Их грудь облечена в слиянные металлы,Оружие звенит тяжелое в руках.Гуг, царский брат, сперва был вождем в сих полках;Он умер, и хоругвь трех лилий благородныхНе в длани перешла ее царей природных,Но к мужу, славному по доблести своей:Клотарий избран был в преемники царей.Счастливый Иль-де-Франс, обильный, многоводный,Вождя и ратников страною был природной.Нормандцы грозные текут сим войскам вслед:Роберт их кровный царь, ко брани днесь ведет.На галлов сходствует оружье их и нравы;Как галлы, не щадят себя для царской славы.Вильгельм и Адемар их войски в брань ведут,Народов пастыри за веру кровь лиют.Кадильницу они с булатом сочеталиИ длинные власы шеломами венчали.Святое рвение! Их меткая рукаУмеет поражать врагов издалека.Четырестам мужам, в Орангии рожденным,Вильгельм предшествует со знаменем священным;Но равное число идет из Пуйских стен,И Адемар вождем той рати наречен.Се _и_дет Бодоин с болонцами своими:Покрыты чела их шеломами златыми.Готфреда воины за ними вслед идут,Вождем своим теперь царева брата чтут.Корнутский граф потом, вождь мудрости избранный,Четыреста мужей ведет на подвиг бранный;Но трижды всадников толикое числоПод Бодоиновы знамена притекло.Гелф славный возле них покрыл полками поле,Гелф славен счастием, но мудростию боле.Из дома Эстского сей витязь родился,Воспринят Гелфом был и Гелфом назвался;Каринтией теперь богатой обладаетИ власть на ближние долины простирает,По коим катит Рейн свой сребряный кристалл:Свев дикий искони там в детстве обитал.Между маем и началом августа 1808

«Адские духи царствуют в очарованном лесе; Ринальд по повелению…»

Адские духи царствуют в очарованном лесе; Ринальд по повелениюГотфреда шествует туда, дабы истребить чары Исменовы.Се час божественный Авроры золотой:Со светом утренним слиялся мрак ночной,Восток румяными огнями весь пылает,И утрення звезда во блесках потухает.Оставя по траве, росой обмытой, след,К горе Оливовой Ринальд уже течет.Он в шествии своем светилы зрит небренны,Руками Вышнего на небесах возженны,Зрит целый свод небес, раскинут как шатер,И в мыслях говорит: «Колико Ты простер,Царь вечный и благий, сияния над нами!В день солнце, образ Твой, течет под небесами,В ночь тихую луна и сонм бессчетных звездЛиют утешный луч с лазури горних мест.Но мы, несчастные, страстями упоенны,Мы слепы для чудес: красавиц взор влюбленный,Улыбка страстная и вредные мечтыПриятнее для нас нетленной красоты».На твердые скалы в сих мыслях востекаетИ там чело свое к лицу земли склоняет.Но духом к вечному на небеса парит.К востоку обратясь, с восторгом говорит:«Отец и Царь благий, прости мне ослепленье,Кипящей юности невольно заблужденье,Прости и на меня излей своей рукойИсточник радости и благости святой!»Скончал молитву он. Уж первый луч АврорыБлистает сквозь туман на отдаленны горы;От пурпурных лучей героев шлем горит.Зефир, спорхнув с цветов, по воздуху паритИ грозное чело Ринальда лобызает;Ниспадшею росой оружие блистает,Щит крепкий, копие, железная броняКак золото горят от солнечна огня.Так роза блеклая, в час утра оживая,Красуется, слезой Аврориной блистая;Так, чешуей гордясь, весною лютый змейВьет кольца по песку излучистой струей.Ринальд, блистанием оружья удивленный,Стопами смелыми – и свыше вдохновенный —Течет в сей мрачный лес, самих героев страх,Но ужасов не зрит: в прохладе и теняхТам нега с тишиной, обнявшись, засыпают,Зефиры горлицей меж тростников вздыхают,И с томной сладостью журчит в кустах ручей.Там лебедь песнь поет, с ним стонет соловей,И гласы сельских нимф и арфы тихоструннойНесутся по лесу как хор единошумный.Не нимф и не сирен, не птиц небесных глас,Не царство сладкое и неги, и заразМечтал найти Ринальд, но ад и мрак ужасный,Подземные огни и трески громогласны.Восторжен, удивлен, он шаг умерил свойИ путь остановил над светлою рекой.Она между лугов, казалось, засыпалаИ в зеркальных водах брега образовала,Как цепь чудесная, вкруг леса облегла.Пространство всё ее текуща кристаллаДрева, соплетшися ветвями, осеняли,Питались влагою и берег украшали.На водах мраморных мост дивный, весь златой,Явил через реку герою путь прямой.Ринальд течет по нем, конца уж достигает,Но свод, обрушившись, мост с треском низвергает.Кипящие валы несут его с собой.Не тихая река, не ток сей, что весной,Снегами наводнен, текущими с вершины,Шумит и пенится в излучинах долины,Представился тогда Ринальдовым очам.Герой спешит оттоль к безмолвным сим лесам,В вертепы мрачные, обильны чудесами,Где всюду под его рождалися стопами(О, призрак волшебства и дивные мечты!)Ручьи прохладные и нежные цветы.Влюбленный здесь нарцисс в прозрачный ток глядится,Там роза, цвет любви, на терниях гордится;Повсюду древний лес красуется, цветет,Вид юности кора столетних лип берет,И зелень новая растения венчает.Роса небесная на ветвиях блистает,Из толстыя коры струится светлый мед.Любовь живит весь лес, с пернатыми поет,Вздыхает в тростниках, журчит в ручьях кристальных,Несется песнями, теряясь в рощах дальных,И тихо с ветерком порхая по цветам.Герой велик и мудр, не верит он очамИ адским призракам в лесу очарованном.Вдруг видит на лугу душистом и пространномВысокий мирт, как царь, между дерев других.Красуется его чело в ветвях густых,И тень прохладная далеко вкруг ложится.Из дуба ближнего сирена вдруг родится,Волшебством создана. Чудесные мечтыПрияли гибкий стан и образ красоты.Одежда у нее, поднятая узлами,Блестит, раскинута над белыми плечами.Сто нимф из ста дерев внезапу родилисьИ все лилейными руками соплелись.На мертвом полотне так – кистию чудеснойИзображенный – зрим под тению древеснойЛик сельских стройных дев, собрание красот:Играют, резвые, сплетяся в хоровод,Их ризы как туман, и перси обнаженны,Котурны на ногах, власы переплетенны.Так лик чудесных нимф наместо грозных стрелЗлатыми цитрами и арфами владел.Одежды легкие они с рамен сложилиИ с пляской, с пением героя окружили.«О ратник юноша, счастлив навеки ты,Любим владычицей любви и красоты!Давно, давно тебя супруга ожидала,Отчаянна, одна, скиталась и стенала.Явился – и с тобой расцвел сей дикий лес,Чертог уныния, отчаянья и слез».Еще нежнейший глас из мирта издаетсяИ в душу ратника, как нектар сладкий, льется.В древнейши, баснями обильные века,Когда и низкий куст, и малая рекаДриаду юную иль нимфу заключали,Столь дивных прелестей внезапу не рождали.Но мирт раскрыл себя… О призрак, о мечты!Ринальд Армиды зрит стан, образ и черты,К нему любовница взор страстный обращает,Улыбка на устах, в очах слеза блистает,Все чувства борются в пылающей груди,Вздыхая, говорит: «Друг верный мой, приди,Отри своей рукой сих слез горячих реки,Отри и сердце мне свое отдай навеки!Вещай, зачем притек? Блаженство ль хочешь пить,Утешить сирую и слезы осушить,Или вражду принес? Ты взоры отвращаешь,Меня, любовницу, оружием стращаешь…И ты мне будешь враг!.. Ужели для враждыВоздвигла дивный мост, посеяла цветы,Ручьями скрасила вертеп и лес дремучийИ на пути твоем сокрыла терн колючий?Ах, сбрось свой грозный шлем, чело дай зреть очам,Прижмись к груди моей и к пламенным устам,Умри на них, супруг!.. Сгораю вся тобою —Хоть грозною меня не отклони рукою!»Сказала. Слез ручей блестит в ее очах,И розы нежные бледнеют на щеках.Томится грудь ее и тягостно вздыхает;Печаль красавице приятства умножает,Из сердца каменна потек бы слез ручей —Чуствителен, но тверд герой в душе своей.Меч острый обнажил, чтоб мирт сразить ударом;Тут древо защитив, рекла Армида с жаром:«Убежище мое, о варвар, ты разишь!Нет, нет, скорее грудь несчастныя пронзишь,Упьешься кровию своей супруги страстной…»Ринальд разит его… И призрак вдруг ужасный,Гигант, чудовище явилося пред ним,Армиды прелести исчезнули, как дым.Сторукий исполин, покрытый чешуею,Небес касается неистовой главою.Горит оружие, звенит на нем броня,Исполнена гортань и дыма, и огня.Все нимфы вкруг его циклопов вид прияли,Щитами, копьями ужасно застучали.Бесстрашен и велик средь ужасов герой!Стократ волшебный мирт разит своей рукой:Он вздрогнул под мечем и стоны испускает.Пылает мрачный лес, гром трижды ударяет,Исчадья адские явились на земле,И серны молнии взвились в ужасной мгле.Ни ветр, ни огнь, ни дым не устрашил героя…Упал волшебный мирт, и бездны ад закроя,Ветр бурный усмирил и бурю в облаках,И прежняя лазурь явилась в небесах.Между августом 1808 и первой половиной 1809

Воспоминание

Мечты! – повсюду вы меня сопровождалиИ мрачный жизни путь цветами устилали!Как сладко я мечтал на Гейльсбергских полях,Когда весь стан дремал в покоеИ ратник, опершись на копие стальное,Смотрел в туманну даль! Луна на небесахВо всем величии блисталаИ низкий мой шалаш сквозь ветви освещала;Аль светлый чуть струю ленивую катилИ в зеркальных водах являл весь стан и рощи;Едва дымился огнь в часы туманной нощиБлиз кущи ратника, который сном почил.О Гейльсбергски поля! О холмы возвышенны!Где столько раз в ночи, луною освещенный,Я, в думу погружен, о родине мечтал;О Гейльсбергски поля! В то время я не знал,Что трупы ратников устелют ваши нивы,Что медной челюстью гром грянет с сих холмов,Что я, мечтатель ваш счастливый,На смерть летя против врагов,Рукой закрыв тяжелу рану,Едва ли на заре сей жизни не увяну… —И буря дней моих исчезла как мечта!..Осталось мрачно вспоминанье…Между протекшего есть вечная черта:Нас сближит с ним одно мечтанье.Да оживлю теперь я в памяти своейСию ужасную минуту,Когда, болезнь вкушая лютуИ видя сто смертей,Боялся умереть не в родине моей!Но небо, вняв моим молениям усердным,Взглянуло оком милосердным:Я, Неман переплыв, узрел желанный край,И, землю лобызав с слезами,Сказал: «Блажен стократ, кто с сельскими богами,Спокойный домосед, земной вкушает райИ, шага не ступя за хижину убогу,К себе богиню быстроногуВ молитвах не зовет!Не слеп ко славе он любовью,Не жертвует своим спокойствием и кровью,Могилу зрит свою и тихо смерти ждет».Между июлем 1807 и ноябрем 1809

Стихи г. Семеновой

E in si bel corpo piu cara venia.[10]

Тасс. V песнь «Освобожденного Иерусалима»Я видел красоту, достойную венца,Дочь добродетельну, печальну Антигону,Опору слабую несчастного слепца;Я видел, я внимал ее сердечну стону —И в рубище простом почтенной нищетыУзнал богиню красоты.Я видел, я познал ее в Моине страстной,Средь сонма древних бард, средь копий и мечей,Ее глас сладостный достиг души моей,Ее взор пламенный, всегда с душой согласный,Я видел – и познал небесны чертыБогини красоты.О дарование, одно другим венчанно![11]Я видел Ксению, стенящу предо мной:Любовь и строгий долг владеют вдруг княжной;Боренье всех страстей в ней к ужасу слиянно,Я видел, чувствовал душевной полнотойИ счастлив сей мечтой!Я видел и хвалить не смел в восторге страстном;Но ныне, истиной священной вдохновлен,Скажу: красот собор в ней явно съединен:Душа небесная во образе прекрасномИ сердца доброго все редкие черты,Без коих ничего и прелесть красоты.6 сентября 1809, Ярославль

Видение на берегах леты

Вчера, Бобровым утомленный,Я спал и видел странный сон!Как будто светлый Аполлон,За что, не знаю, прогневленный,Поэтам нашим смерть изрек;Изрек – и все упали мертвы,Невинны Аполлона жертвы!Иной из них окончил век,Сидя на чердаке высоком,В издранном шлафроке широком,Наг, голоден и утомленУпрямой рифмой к _светлу небу_.Другой, в Цитеру пренесен,Красу, умильную как Гебу,Хотел для нас насильно… петьИ пал бес чувств в конце эклоги;Везде, о милосердны боги!Везде пирует алчна смерть,Косою острой быстро машет,Богату ниву аду пашетИ губит Фебовых детей,Как ветр осенний злак полей!Меж тем в Элизии священном,Лавровым лесом осененном,Под шумом Касталийских вод,Певцов нечаянный приходУзнал почтенный Ломоносов,Херасков, сын и слава россов,Самолюбивый Фебов сын,Насмешник, грозный бич пороков,Замысловатый СумароковИ, Мельпомены друг, Княжнин.И ты сидел в толпе избранной,Стыдливой грацией венчанный,Певец прелестныя мечты,Между Психеи[12] легкокрылойИ бога нежной красоты;И ты там был, наездник хилыйСтроптива девственниц седла,Трудолюбивый, как пчела,Отец стихов «Тилемахиды»,И ты, что сотворил обидыВенере девственной, Барков!И ты, о мой певец беззлобный,Хемницер, в баснях бесподобный! —Все, словом, коих бог певцовВенчал бессмертия лучами,Сидели там олив в тени,Обнявшись с прежними врагами;Но спорили еще ониО том, о сем – и не без шума(И в рае, думаю, у насУ всякого своя есть дума,Рассудок свой, и вкус, и глаз).Садились все за пир богатый,Как вдруг Майинин сын крылатый,Ниссланный вышним Божеством,Сказал сидящим за столом:«Сюда, на берег тихой Леты,Бредут покойные поэты;Они в реке сей погрузятСебя и вместе юных чад.Здесь опыт будет правосудный:Стихи и проза безрассудныПотонут вмиг: так Феб судил!» —Сказал Эрмий – и силой крылОт ада к небу воспарил.«Ага! – Фонвизин молвил братьям, —Здесь будет встреча не по платьям,Но по заслугам и уму».– «Да много ли, – в ответ емуКричал, смеяся, Сумароков, —Певцов найдется без пороков?Поглотит Леты всех струя,Поглотит всех, иль я не я!»– «Посмотрим, – продолжал вполгласаПоэт, проклятый от Парнаса, —Егда прийдут…» Но вот они,Подобно как в осенни дниПоблеклы листия древесны,Что буря в долах разнесла,[13] —Так теням сим не весть числа!Идут толпой в ущелья тесны,К реке забвения стихов,Идут под бременем трудов;Безгласны, бледны, приступают,Любезных детищей купают…И более не зрят в волнах!Но тут Минос, певцам на страх,Старик угрюмый и курносый,Чинит расправу и вопросы:«Кто ты, вещай?» – «Я тот поэт,По счастью очень плодовитый(Был тени маленькой ответ),Я тот, венками роз увитыйПоэт-философ-педагог,Который задушил Вергилья,Окоротил Алкею крылья.Я здесь! _Сего бо хощет БогИ долг священныя природы_…»[14]– «Кто ж ты, болтун?» – «Я… Верзляков!»– «Ступай и окунися в воды!»– «Иду… во мне вся мерзнет кровь…Душа… всего… душа природы,Спаси… спаси меня, любовь!Авось…» – «Нет, нет, болтун несчастный,Довольно я с тобою выл!» —Сказал ему Эрот прекрасный,Который тут с Психеей был.«Ступай!» – Пошел, – и нет педанта.«Кто ты?» – спросил доносчик тень,Несущу связку фолианта?«Увы, я целу ночь и деньПисал, пишу и вечно будуПисать… всё прозой, без _еров_.Невинен я. На эту грудуСмотри, здесь тысячи листов,Священной пылию покрытых,И нет _ера_ ни одного.Да, я!..» – «Скорей купать его!»Но тут явились лица новыИз белокаменной Москвы.Какие странные обновы!От самых ног до головыОбшиты платья их листами,Где прозой детской и стихамиИной кладбище, мавзолей,Другой журнал души своей,Другой Меланию, Зюльмису,Луну, Веспера, голубков,Глафиру, Хлою, Милитрису,Баранов, кошек и котов[15]Воспел в стихах своих унылыхНа всякий лад для женщин милых(О, век железный!..). А онеНе только въяве, но во снеПоэтов не видали бедных.Из этих лиц уныло-бледныхОдин, причесанный в тупей,Поэт присяжный, князь вралей,На суд явил творенья новы.«Кто ты?» – «Увы, я пастушок,Вздыхатель, завсегда готовый;Вот мой венок и посошок,Вот мой букет цветов тафтяных,Вот список всех красот упрямых,Которыми дышал и жил,Которым я насильно мил.Вот мой баран, моя Аглая», —Сказал и, тягостно зевая,Спросонья в Лету поскользнул!«Уф! я устал, подайте стул,Позвольте мне, я очень славен.Бессмертен я, пока забавен».– «Кто ж ты?» – «_Я Русский и поэт_.Бегом бегу, лечу за славой,Мне враг чужой рассудок здравый.Для Русских прав мой толк кривой,И в том клянусь моей сумой».– «Да кто же ты?» – «Жан-Жак я Русский,Расин и Юнг, и Локк я Русский,Три драмы Русских сочинилДля Русских; нет уж боле силПисать для Русских драмы слезны;Труды мои все бесполезны!Вина тому – разврат умов», —Сказал – в реку! и был таков!Тут Сафы русские печальны,Как бабки наши повивальны,Несли расплаканных детей.Одна – прости Бог эту даму! —Несла уродливую драму,Позор для ада и мужей,У коих сочиняют жены.«Вот мой Густав, герой влюбленный…»– «Ага! – судья певице сей, —Названья этого довольно:Сударыня! мне очень больно,Что вы, забыв последний стыд,Убили драмою Густава.В реку, в реку!» О, жалкий вид!О, тщетная поэтов слава!Исчезла Сафо наших днейС печальной драмою своей;Потом и две другие дамы,На дам живые эпиграммы,Нырнули в глубь туманных вод.«Кто ты?» – «Я – виноносный гений.Поэмы три да сотню од,Где всюду ночь, где всюду тени,_Где роща ржуща ружий ржот_,[16]Писал с заказу ГлазуноваВсегда на срок… Что вижу я?Здесь реет между вод ладья,А там, в разрывах черна крова,Урания – душа сих сферИ все титаны ледовиты,Прозрачной мантией покрыты,Слезят!» – Иссякнул изуверОт взора пламенной Эгиды.Один отец «Телемахиды»Слова сии умел понять.На том брегу реки забвеньяСтояли тени в изумленьиОт речи сей: «Изволь купатьСебя и всех своих уродов». —Сказал, не слушая доводов,Угрюмый ада судия.«Да всех поглотит вас струя!..»Но вдруг на адский берег дикийПризрак чудесный и великийВ обширном дедовском возкеТихонько тянется к реке.Наместо клячей запряженны,Там люди в хомуты вложенныИ тянут кое-как, гужом!За ним, как в осень трутни праздны,Крылатым в воздухе полкомЛетят толпою тени разныИ там и сям. По слову: «Стой!»Кивнула бледна тень главойИ вышла с кашлем из повозки.«Кто ты? – спросил ее Минос, —И кто сии?» – на сей вопрос:«Мы все с Невы поэты росски», —Сказала тень. – «Но кто сииНесчастны, в клячей превращенны?»– «Сочлены юные мои,Любовью к славе вдохновенны,Они Пожарского поютИ топят старца Гермогена;Их мысль на небеса вперенна,Слова ж из Библии берут;Стихи их хоть немного жестки,Но истинно варяго-росски».– «Да кто ж ты сам?» – «_Я также член_;Кургановым писать учен;Известен стал не пустяками,Терпеньем, потом и трудами;Аз есмь зело _славенофил_», —Сказал и пролог растворил.При слове сем в блаженной сениПоэтов приподнялись тени;Певец любовныя ездыОсклабил взор _усмешкой блудной_И рек: «О муж, умом не скудный!Обретший редки красотыИ смысл в моей „Деидамии“,Се ты! се ты!..» – «Слова пустые», —Угрюмый судия сказалИ в Лету путь им показал.К реке подвинулись толпою,Ныряли всячески в водах;Тот книжку потопил в струях,Тот целу книжищу с собою.Один, один славенофил,И то повыбившись из сил,За всю трудов своих громаду,За твердый ум и за делаВкусил бессмертия награду.Тут тень к Миносу подошлаНеряхой и в наряде странном,В широком шлафроке издранном,В пуху, с косматой головой,С салфеткой, с книгой под рукой.«Меня врасплох, – она сказала, —В обед нарочно смерть застала,Но с вами я опять готовЕще хоть сызнова отведатьВина и адских пирогов:Теперь же час, друзья, обедать.Я – вам знакомый, я – Крылов!»[17]«Крылов, Крылов», – в одно вскричалоСобранье шумное духов,И эхо глухо повторялоПод сводом адским: «Здесь Крылов!»«Садись сюда, приятель милый!Здоров ли ты?» – «И так и сяк».– «Ну, что ж ты делал?» – «Всё пустяк —Тянул тихонько век унылый,Пил, сладко ел, а боле спал.Ну, вот, Минос, мои творенья,С собой я очень мало взял:Комедии, стихотвореньяДа басни, – всё купай, купай!»О, чудо! – всплыли все, и вскореКрылов, забыв житейско горе,Пошел обедать прямо в рай.Еще продлилось сновиденье,Но ваше длится ли терпеньеДослушать до конца его?Болтать, друзья, неосторожно —Другого и обидеть можно.А Боже упаси того!1809

Предыдущая 1 2 3 4 5 Следующая

Авторизация