Белый слонёнок с поднятым хоботом

Алексей бережно перевернул следующую страницу. Наклеенные сюда фотографии были до мельчайших кусочков знакомы ему с детства и, несомненно, представляли собой историческую ценность. С неподвластных времени отпечатков прошлого Алексееву взору предстали сначала снятые, видимо, с Электрического утёса виды Порт-Артурской гавани, её внутреннего и внешнего рейдов, затем городские пейзажи – фотографии узких, совсем деревенских улочек, дальше следовали бытовые зарисовки, вроде, развала китайских торговцев, а замыкало разворот одно, явно постановочное фото, на котором были запечатлены молодые офицеры с дамами и два китайца, с интересом наблюдавшие за процессом съемки из-за невысокой ограды.

А вот и корабли первой тихоокеанской эскадры: эскадренный броненосец «Петропавловск», броненосный крейсер «Громобой», крейсер «Владимир Мономах», броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков» – сколько испытаний принесёт этим кораблям и людям на них следующий год… тут же, непонятно как попавший в дедов объектив французский крейсер «Паскаль», который чуть позже станет свидетелем боя «Варяга» и «Корейца» в Чемульпо…

Нынешний хозяин бесценных реликвий не спешил отдавать их в какой-либо музей и вообще делиться с кем-либо фактом наличия оных. Не то, чтобы им руководила жадность, просто он не хотел, чтобы к этим фотографиям прикасался кто-то ещё.

К одиннадцати Алексей ополовинил бутылку «Мартеля», которую ему ещё на новый год подарил кто-то из подрядчиков, вдоль и поперёк просмотрел дедов альбом и теперь читал его письма жене – Викторе Лазаревне. Алексей раньше этого не делал, в основном из-за того, что очень трудно было сходу разобрать летящий в завитках дедов почерк, но теперь, вооружившись восьмикратной лупой, он всматривался в каждое слово, иногда даже в каждую букву, чтобы понять смысл написанного. Сколько же нежности было там, сколько любви… Когда подошла очередь дневника, по обеим щекам Алексея покатились горячие пьяные слёзы.

1904 г.: 9го Января вѣнчался в г. Самарѣ у отца Петра.

11го Января взялъ в домъ молодую жену.

26го Октября, утромъ народилась дочь, имя Капитолина. Крещена 28го, имянины 27го Октября

1995 г.: 27го Апрѣля въ 1ом часу ночи померла дочь Капитолина, проживъ на свѣтѣ 6 мѣсяцевъ и 18 часовъ.

1096 г.: 3го Марта в 9 ½ часовъ вечера народилась 2я дочь, имя Антонина, крещена 5го марта (имянинница 1го марта).

1907 г.: 21го Марта стала ходить.

1908 г.: 27го Iюня в 7 часовъ утра (пятница) народилась 3-я дочь Ольга (имянинница 11го Iюня) крещена отц. Василiемъ 29 Iюня.

1909 г.: 8го Iюля въ 6½ часовъ вечера скончалась Ольга, прожив 1 годъ и 14 дней.

1910 г.: 11го января въ 10 часовъ 18 минутъ утра (понедѣльникъ) народился 1ый сынъ Михаилъ (имянинникъ 11го января) крещенъ в среду 13го Января отц. Василiемъ.

1911 г.: 30го Декабря въ 9 часовъ 28 минутъ утра (пятница) народилась 4я дочь Клавдiя, крестили 10го Января вечером (вторникъ). Имянины 24го Декабря, священник о. Василiй (молодой).

1912 г.: Iюля 29го дня в 2 часа 45 минутъ дня скончалась Клавдинька, проживъ 6 мес. 29 дней, 5 часовъ и 15 минут. Хворала дизентерiей.

1914 г.: 17го Января въ 12 часовъ дня (пятница) произошли преждевременныя роды (6 мес.) мертвымъ мальчикомъ.

1915 г.: 6го Января въ 6 ч. 30 м. народился 2ой сынъ Антипiй (имянинникъ 11го Января). Крестил 10го Января о. Феодор.

Алексей утёрся и перевернул несколько пустых страниц. Тут почерк поменялся, орфография стала привычной. Это в отцовом дневнике продолжила заносить скорбные даты единственная оставшаяся в живых из детей – вторая дочь автора, прабабушка Алексея, Антонина Георгиевна Лобачёва, в девичестве Силаева.

И снова к горлу подступили слёзы.

1908 г.: 22го июня умер дедушка Лазарь Фёдорович Суворин.

1919 г.: Погиб на войне папа, Силаев Георгий Андреевич в возрасте 45 лет.

1922 г.: 10го февраля скончалась бабушка Силаева Екатерина Тимофеевна, мать папы.

9го мая скончалась бабушка Иустина Афанасьевна Суворина, мамочка мамы.

17го июля умер мой брат Антипий 1915 года рождения.

8го сентября умер брат Михаил 1910 года рождения…

«Поволжская чума, – с грустью подумал Алексей, – сыпной тиф».

Алексей много раз слышал от родственников рассказы о тифозных эпидемиях, которые по нескольку раз в столетие приносили горе и ужас на его историческую родину, но о том, что происходило в гражданскую и после, всегда говорили как о европейской чуме четырнадцатого века, знаменитой чёрной смерти. Со страхом в голосе. Не было тогда на поволжских просторах дома, из которого болезнь не забрала хотя бы одного человека, а случалось, что уходили целыми семьями и даже деревнями. Семья Алексея заплатила болезни страшную цену, но и у других дела обстояли не лучше – Алексей где-то вычитал, что население Хвалынска к двадцать второму году сократилось приблизительно наполовину. Представить жутко – каждый второй! Разумеется, всему этому способствовали голод и отвратительные условия жизни в поволжских городах и деревнях, по сути, в прифронтовой полосе, объятой негаснущим костром гражданской войны.

Мальчишкой Алексей с ужасом представлял себе это время. Самым страшным ему казалась беспомощность близких ему людей перед болезнью, их незнание, как её вылечить или, хотя бы, как избежать заражения. Как было им несчастным понять, что переносчиком болезни была распространённая тогда повсеместно платяная и головная вошь? Алексею очень хотелось вернуться в то время и спасти бабушкиных братьев и ещё тысячи жизней, просто объяснив им, где прячется смерть. Он много раз представлял себе это в детских мечтах, глядя в чёрно-белые глаза на старинных фотографических карточках.

А измученные голодом и войной люди боролись с болезнью, как могли. Конечно, средневековой дикости в этих попытках спасти себя и свою семью уже не было: никто не ходил голым с плугом вокруг своих жилищ, никто не пытался остановить болезнь подвигами во имя веры, никто не искал отравителей. Личной гигиеной, стрижками наголо, да изолированием больных пытались волжане оградить себя от заразы, но это далеко не всегда помогало. Болезнь косила всех подряд ещё долго.

Вакцину против сыпного тифа, если Алексею не изменяла память, открыли в войну, году в сорок втором, сорок третьем, но болезнь и после этого не сдалась окончательно. Даже в шестидесятые годы – по сути дела, вчера – то там, то здесь вспыхивали очаги местных тифозных эпидемий, особенно в нижнем Поволжье. Алексей знал это, потому что его мама, которая в то время жила в Астрахани, школьницей переболела тифом.

– Не дай бог пережить такое, – ещё раз, глянув в дедов дневник, сказал Алексей и пошёл на кухню курить.

Приблизительно через час, уже основательно датый и утомлённый поисками Алексей был близок к тому, чтобы аккуратно сложить бесценные реликвии обратно на полку и пойти смотреть телевизор, как вдруг ему на глаза попалась лежавшая отдельно от альбома фотография. Это было групповое фото семейства Сувориных-Силаевых. Алексей взял карточку в руки и внимательно всмотрелся в изображенных.

В центре за резным столиком с ножками в виде пузатых ангелочков, сидел хвалынский купец второй гильдии Лазарь Федорович Суворин – глава семьи. Не старик ещё, но уже в летах, по виду завзятый «Тит Титыч»: лицо, что блин на масленицу, взгляд с прищуром, борода веником. Справа от него – супруга, Иустина Афанасьевна, невысокая женщина со спокойным лицом, одетая в строгий тёмный платок «под булавочку», закрывающий плечи и часть спины. Вокруг родителей – дети с семьями: по правую руку – сыновья Григорий и Фёдор, их жёны и дети, а по левую – дочь Александра Лазаревна с мужем Георгием Андреевичем. Рядом с ними, опираясь на колени Александры Лазаревны, стояла девочка лет четырёх-пяти с по-детски открытым, немного полноватым лицом. Рядом На этого персонажа Алексей не мог смотреть без грустной улыбки – этой девочкой была его прабабушка – Антонина Георгиевна.

– Ну, здравствуй, бабуля, – ласково сказал Алексей, – давно не виделись…

Алексей поднёс фото поближе к своим близоруким глазам и испытал сначала ощутимый толчок в грудной клетке, а затем странный зуд приблизительно в том месте, где сходятся рёбра. По своему опыту Алексей знал, что подобный комплекс ощущений обычно предшествует близкой разгадке чего-то невероятно сложного или интересного, чего, может быть, не знает вообще никто, а если и знает, то никогда не расскажет (хотя, могло это быть также и следствием обильных возлияний).

Словно укушенный в седалище неизвестным науке насекомым, Алексей вскочил и с порхающей в дрожащих его руках фотографией прискакал к своему рабочему столу. Настолько аккуратно, насколько смог, он положил фото под «третью руки» и, вытаращив глаза, навис над стеклом. Несколько секунд он не мог навестись, куда надо, пока наконец ему не стала видна многократно увеличенная фигура девочки, в руках у которой была какая-то игрушка. Вот в неё-то теперь и всматривался своими близорукими и вдобавок пьяными глазами Алексей. Ему сильно мешали трясущиеся от волнения ноги и, чтобы унять дрожь, пришлось допить оставшийся в стакане коньяк.

Разумеется, Алексей обращал внимание на эту игрушку и раньше, но он всегда думал, что это какой-нибудь ослик или лошадка. Передняя её часть была закрыта рукой сидящей рядом Викторы Лазаревны, так что сказать точно, кто или что находилось в руках у прабабушки, глядя невооружённым глазом, было очень сложно. Теперь же Алексей, словно заворожённый, смотрел на фотографию через лупу, позволяющую разглядеть всё до зерна. Буквально через пару минут сомнений практически не осталось – такой задницы, брюха и ног не могло быть ни у осла, ни у лошади, кроме того, совпадали цвет и размер. Алексей запустил обе руки в волосы и, что есть силы, потянул вверх. Это помогло, правда, совсем ненадолго отрезветь. Алексей воспользовался передышкой – напряг зрение до болевого порога и сделал ещё одно открытие – из-за рукава Викторы Лазаревны высовывался совершено незаметный на фоне прабабушкиного платья кусок слоновьего уха! Это была победа.

– Так вот ты какой, северный олень! – крикнул Алексей и забарабанил по столу ладонями мелодию из «Большой прогулки». – Наша взял-а-а-а-а!

Вот таким – пьяным, в одних трусах и орущим чёрт знает что – его и застала вернувшаяся откуда-то Марина.

На Марине был брючный костюм песочного цвета, который Алексей купил ей в Италии, кремовая блузка с воротником «стойка» оттуда же и замшевые бежевые туфли. Единственное, чего на Марине не было, так это лица. Остатки макияжа безжалостно стекали по щекам, сделав её похожей на героиню клипа незабвенной группы Take That «How Deep Is Your Love». В одной руке Марина держала маленькую сумочку-клатч, а в другой – вскрытый конверт крупного формата, из которого торчали какие-то фотографии. Алексей успел улыбнуться жене, прежде чем она крикнула: «Сволочь!» и со всей силы швырнула в него конверт.

Пьяный мозг Алексея не смог быстро отреагировать на произошедшее. Какое-то время он тупо созерцал (разумеется, не мозг, а сам Алексей) как вылетевшие из конверта фотографии, исполняя дикие пируэты, опускаются вокруг него на пол, потом перевёл взгляд на дверной проём, в котором исчезла Марина и откуда теперь доносились обрывки её непечатной ругани, и только после этого потянулся за ближайшим снимком и поднёс его к глазам.

Изучение этой фотографии оказалось почти таким же увлекательным, как и предыдущей, с той лишь разницей, что выкрикивать что-нибудь победное и, тем паче, барабанить руками по столу после просмотра оной, совершенно не хотелось. Ровно как и не хотелось верить собственным глазам. То, что лежало на столе у Алексея, была компоновка из снимков, сделанных камерой видеонаблюдения, установленной в коридоре гостиницы «Звёздная», прямо напротив номера, где сегодня в обед Алексей весело проводил время со своей подчинённой. Все кадры, каждый из которых был достаточно высокого разрешения, видимо, для пущей убедительности были снабжены указанием времени.

Первый (12.17) – человек очень похожий на Алексея входит в номер;

Второй (12.32) – в номер входит молодая девушка с хорошей фигурой (на фото видно, как человек, похожий на Алексея, открывает ей дверь изнутри);

Третий (13.35) – молодая девушка покидает номер;

И четвёртый (13.50) – из номера выходит человек, похожий на Алексея.

Насмотревшись, Алексей отложил этот комикс подальше и взял следующий снимок. Здесь он был запечатлён крупным планом на фоне стойки регистрации. Несмотря на кошмарность ситуации, Алексей отметил про себя, что он очень неплохо получился на этом фото. Было в его образе что-то такое романтически-шпионское… «Мёртвый сезон», сумрачный Банионис, «меня ещё никогда так часто не фотографировали»…

Алексей нехотя оторвал седалище от стула и полез под стол за последним снимком, который, как очень скоро выяснилось, играл роль контрольного выстрела в голову – это был скан журнала регистрации, где были ясно различимы фамилия, имя и отчество Алексея, а также его паспортные данные и время посещения гостиницы.

«Трындец», – подумал Алексей, а потом для верности озвучил свою мысль.

– Трындец, – повторил он уже вслух и почувствовал, что в кабинете ещё кто-то есть.

Алексей повернулся и увидел стоящую в дверном проёме свою жену, успевшую умыться и переодеться в домашний халат.

– Марин… – жалобно начал он, – давай всё спокойно обсудим…

Алексей не мог смотреть Марине в глаза. Опрометчиво отведя взгляд в сторону, он не заметил момента броска, и в следующую секунду небольшая, но увесистая подарочная коробочка с браслетом и серьгами «Frey Wille» угодила ему прямо в левый глаз.

– Что ж ты делаешь! – схватившись за лицо, заорал стремительно протрезвевший Алексей. – Больно же!

– А мне не больно? – крикнула Марина, и Алексей почувствовал, что в него ещё что-то попало, на этот раз в область начинающейся лысины, с которой он безуспешно боролся вот уже года три.

Разъярённый, он вскочил со стула с намерением сделать с женой что-нибудь нехорошее, но той уже и след простыл. Закрыв левый глаз ладонью, Алексей помчался в погоню, сшибая по пути все углы.

Марина обнаружилась в ванной. Шум воды практически не заглушал её рыданий. Немного остывший и порядком запыхавшийся от беготни Алексей привалился к двери и вдруг понял, что безумно, фундаментально несчастен. Он опустился на прохладный ламинат и приложил голову к деревяшке, которая отделяла его от продолжавшей стенать Марина. Алексей закрыл глаза и увидел себя как будто со стороны. Его пьяное сознание заполнилось ненавистью к самому себе. Каким же жалким и мерзким показался ему в тот момент лысеющий мужик в халате, сидящий у запертой двери ванной, за которой плачет его обманутая жена!

– Марин, прости меня, пожалуйста! – понимая, что сам вот-вот разрыдается, промычал он в щёлочку между дверью и косяком, – ну, пожалуйста! Я больше так не буду! Ну, по-жалуй-ста-а-а-а! Я был дурак, но я исправлюсь!

Стоны за дверью неожиданно прекратились, вода стихла. Воодушевлённый первой маленькой победой, Алексей продолжил голосить:

– Мариш, солнышко, давай, поговорим! Я всё осознал! Мне не нужен никто, кроме тебя!

Послышался щелчок шпингалета, но Алексей не придал этому значения.

– Я, правда, исправлюсь! Давай, спокойно поговорим! Проси, чего хочешь!

Марина резко открыла дверь. Удар хромированной, похожей на турецкий ятаган ручки, пришелся Алексею точно под правый глаз.