Время. Ветер. Вода
– А потом появился Фил и увез меня оттуда.
– Кто такой Фил? – У нее отлично получалось заговаривать мне зубы, не давая возможности вспомнить о Дубенко.
– Парень мой. Мы не часто встречаемся.
– Почему?
– Он женат. Но иногда приходит переночевать.
После этих слов Вика стала в моих глазах существенно старше. Такие отношения казались мне запредельно взрослыми.
– Ты его так сильно любишь?
– Я никого не люблю, – Вика пожала плечами. – Ну и потом, Фил сказал, что убьет меня, если я буду ему изменять с кем-то постоянным.
Я смотрела снизу-вверх на ее красивое лицо и пыталась представить, как можно быть с человеком, которого не любишь.
– От любви вообще одни неприятности, – сказала она. – А у меня большие планы на жизнь.
– Но разве любовь не может входить в эти планы?
– Конечно, нет. Любовь заставляет людей совершать всякие глупости и страдать.
– И тебе не обидно, что он живет с женой, а к тебе приходит только ради… Ради ночи. Мама говорит, что это унизительно.
Вика выразительно закатила глаза:
– Много твоя мама понимает. Секс для мужчин равен любви. Если у тебя с этим все хорошо, значит, и любить будет именно тебя. Ты как будто с неба свалилась. Так что это пусть его жена обижается.
– Но получается, что он тебя использует.
– Ничего подобного. Это я его использую. Это его квартира. И денег он мне дает. Ты такая еще маленькая, Вита, просто не верится. Я в твоем возрасте уже двоих бросила и с Филом начала встречаться. Он к нам в командировку приезжал. Все, спи. Завтра проснешься и уже не вспомнишь про этих своих придурков.
Вика встала и погасила свет. Я подвинулась, она легла с краю, ко мне спиной, и через минуту до меня донеслось ее размеренное дыхание, а у меня перед глазами все еще стояли омерзительные морды Зинкевича и Дубенко.
Проснулась я от громкого разговора в коридоре и пока не разлепила глаза, думала, что это мама с папой снова спорят из-за старых папиных ботинок, которые он десять лет не может выкинуть. Но потом услышала Викин жалобный голос и сразу все вспомнила.
В следующий миг дверь в комнату распахнулась, зажегся свет, и из-под прикрывающей глаза руки я увидела молодого пухлого мужчину в расстегнутом пальто. Лицо его было красное, большой, с уже наметившимися залысинами лоб блестел от пота, глаза сверкали. Он нервно сжимал-разжимал кулаки и явно был сильно зол.
– Ну вот, видишь, подружка. Говорю же! – суетилась возле него Вика.
– Тупая ты, бестолочь, – зло рявкнул он. – И какого, спрашивается, черта я к тебе перся?
– Ну прости, пожалуйста, Фил, я же не знала. Ты должен был предупредить.
– Что? – взревел он. – Должен?
– Извини, я не так выразилась. Я имела в виду…
– Еще вякнешь что-нибудь в этом духе – вылетишь отсюда со свистом. Поняла?
– Конечно, прости, пожалуйста. Если бы я знала…
Видеть унижающуюся Вику было удивительно и неприятно.
– Еще докладывать тебе о своих планах. Много чести. Захотел – приехал. Все! Ты должна сидеть тут и всегда быть готовой к моему приходу. Одна! Ясно?
– Я могу уйти, – сказала я.
– Поздно. Все настроение испортили.
– Умоляю, успокойся, – Вика ласково обхватила его руку, прильнула к плечу, но он с силой оттолкнул ее и вышел из комнаты.
Она побежала за ним:
– Приходи завтра, хорошо? Придешь?
Дверь громко хлопнула.
Перемену, произошедшую с Викой, когда она вернулась в комнату, описать трудно. Это была странная смесь горечи и отчаяния. Она постояла несколько секунд, глядя на меня немигающим взглядом, а потом, вцепившись пальцами себе в волосы, рухнула на колени и разрыдалась.
Мигом соскочив с кровати, я кинулась к ней.
– Тварь, тварь, тварь, – повторяла она.
– Не волнуйся, он простит тебя. Ты же ничего плохого не сделала.
– Простит, конечно, – сквозь рыдания проговорила Вика. – Только я не могу больше его терпеть.
– И не терпи. Он некрасивый, грубый и старый.
– Ему тридцать два.
– Я и говорю, старый. Ты такая красивая и добрая. А он плохой человек, это видно.
– Спасибо, – горячими от слез губами она прижалась к моим, и я почувствовала привкус ее слез. – Но что со мной станет, если я не буду его терпеть? Как я буду жить и где?
– А если тебе устроиться на работу и снимать комнату? Папа про студентов своих рассказывал, они приезжают из других городов и так живут.
– На работу? – Ее голос снова дрогнул. – Это значит не видать мне никакого театрального. Но это невозможно. Раз я решила, то должна добиваться своей цели. А Фил еще пожалеет. Найду себе кого-нибудь другого и сразу пошлю его. И не просто пошлю, а приду к его жене и расскажу, какой он гад…
Внезапно она замолчала и с неожиданно вспыхнувшим живым интересом подняла на меня глаза:
– Слушай, помнишь, ты про тех ребят рассказывала? Соседей своих? Говорила, что один из них богатый? Познакомь.
Я встала и, обдумывая ее слова, перебралась на кровать.
– Тебе хорошо, у тебя и мама, и папа есть, – продолжала она. – Они тебя всем обеспечивают: и жильем, и едой, а мне как-то крутиться нужно. На актерское поступлю, отучусь, потом в Голливуд уеду. Приедешь ко мне в Голливуд? Я тебя хоть с Лео, хоть с Диланом познакомлю. С кем попросишь, с тем и познакомлю.
– Я этих ребят больше не видела.
– Ну так зайди, позови куда-нибудь.
– Да это как-то не очень прилично. Девушки не должны сами навязываться.
– Глупости, – Вика пересела ко мне и положила руку на коленку. – Я тебя очень прошу. Ты же хочешь мне помочь?
– Хочу, конечно, только нужно подумать.
– Правильно! Ты подумай немного, а потом познакомишь.
В понедельник я встала, как обычно, в семь двадцать, на автопилоте умылась, сварила сосиски, которые до маминого возвращения могла есть беспрепятственно, надела школьные форменные брюки, блузку, серый кардиган.
За окном шел дождь. Барабанил, шелестел, капал. Ветер тихонько гудел в правой створке кухонного окна.
Прислушиваясь к этим звукам и глядя то ли на себя, то ли в себя, я просидела перед зеркалом бог знает сколько времени. Затем, поймав осуждающие взгляды плюшевых друзей, сообразила, что опаздываю. Вылетела из подъезда, на ходу открыла старенький зонт, которым не пользовалась с прошлой осени, и поняла, что ткань на трех спицах оборвана. Вода лилась потоком. Ничего не различить. Первый настоящий дождь в этом году.
Ноги в коротких ботинках промокли сразу, рукава куртки тоже. Жалкий перекособоченный зонт приходилось держать над головой обеими руками, как шляпу. С горем пополам, шлепая по лужам, я все же добежала до школьного двора, но потом вдруг остановилась и со всей ясностью поняла, что не могу туда идти. Просто не могу, и все. Что-то екнуло внутри и застопорилось. Добровольно подняться на эшафот и то было бы проще.
За спиной – тихая, уютная квартира с еще не остывшим чайником и кроватью, стопка новеньких книг, дожидающаяся каникул, теплые носки и жестяная коробка с фигурным печеньем, впереди – пустые и озлобленные лица, при мысли о которых меня начала колотить дрожь.
Домой я вернулась потрясенная простотой освобождения. Из-за все еще витавших запахов вареных сосисок, зубной пасты и моих духов казалось, словно в квартире кто-то есть.
Раньше я думала, что стоит один раз прогулять школу, и вся Москва тут же узнает об этом. Тебя заклеймят позором и заставят прилюдно раскаиваться. Что вечером того же дня телефон будет разрываться от звонков: классная руководительница, директор, завуч – все захотят высказать моей маме, как они меня осуждают. А еще в этот день обязательно случатся все возможные контрольные и проверочные, переписать которые уже никогда в жизни не получится. И еще много чего ужасного произойдет из-за одного только прогула.
Но я не пошла в школу, и ничего страшного не случилось. До меня никому не было никакого дела.
Когда у тебя хорошее воображение, справиться с неприятностями гораздо проще. Достаточно лишь закрыть глаза, включить любимую музыку, и удивительные истории начинают складываться сами собой.
Например, что я умею предчувствовать плохое и могу предупреждать людей о грозящей им опасности: о гибели в автокатастрофе, страшном пожаре или о грабителях. Или что я научилась останавливать время, чтобы избежать плохого, как Хиро Накамура в «Героях». Или ко мне в школу приходят братья Винчестеры и наказывают Дубенко.
Мама говорила, что для того, чтобы чувствовать себя уверенно с людьми, нужно тренироваться перед зеркалом – ведь только так возможно понять, как ты выглядишь в периоды расстройства, радости, злости, удовольствия. И я смотрела. Долго смотрела. В конечном счете почти уверившись, что по ту сторону зеркальной поверхности нахожусь совсем другая я. Смелая и решительная. Способная уверенно подняться на второй этаж и без малейшей доли смущения пригласить на свидание двух ребят, которым это приглашение совершенно не сдалось.
Как и в прошлый раз, открыл Макс, и я с порога выложила, что зову их в субботу гулять. Он внимательно, но без удивления выслушал и махнул рукой в сторону кухни: «С этим туда».
Артем сидел, развалившись на стуле и закинув босые ноги на подоконник. В поврежденной руке он держал планшет, а второй что-то быстро писал. Бандаж в этот раз был надет поверх широкой домашней майки с низко свисающими прорезями рукавов.
На столе стояла коробка с половиной торта, в центр которого была воткнута большая ложка, и открытая бутылка вина. Он мельком глянул на меня, просто сказал «ща» и продолжил переписываться.
Я села возле стола и могла видеть только его профиль: коротко стриженный висок, круглую черную сережку, темные опущенные ресницы, немного нервно раздувающиеся ноздри и сосредоточенно поджатые губы. Потом он вдруг обрадованно улыбнулся своим мыслям, скинул ноги с подоконника и уперся локтями в колени. Предоставив мне еще несколько минут любоваться рваными перьями волос на затылке, черными полосами тату на предплечье и гуляющими под майкой лопатками.
Затем, резко отложив планшет, развернулся ко мне и строго оглядел:
– Раздевайтесь.
– Что?
Он тут же расхохотался:
– А чего ты как на приеме у врача? Сидит тут, стесняется. Возьми себе бокал.
– Нет, спасибо, я по делу.
– Хорошее вино, кстати. Итальянское, – Артем сделал большой глоток прямо из бутылки и помахал ею передо мной. – Что за дело?
Его расслабленная непосредственность смутила сильнее, чем сдержанность Макса.
– У меня есть подруга… – сказала я, чувствуя, что краснею.
– Так…
– В общем, я просто пришла позвать вас погулять в субботу. В парк Горького сходить или еще куда.
– Серьезно? – Не скрывая насмешливого умиления, он наигранно вскинул брови. – Вы с подругой зовете нас с Максом на свидание?
– Нет. То есть да, но не совсем. Лично я нет, но в целом да, – и, прежде чем он успел что-то ответить, добавила: – Ты не думай, моя подруга очень красивая. Она актрисой будет. Она классная. Честно.
– Тоже школьница?
– Нет. Ей девятнадцать.
Он отломил ложкой кусок торта, целиком отправил в рот и запил вином:
– Когда, говоришь?
– В субботу.
– Эй, Макс, – крикнул он в коридор. – Ты что в субботу делаешь?
Затем, не дожидаясь ответа, быстро встал, весело потрепал меня по волосам, достал из шкафчика над раковиной бокал и, поставив передо мной, наполнил вином.
– Подруга – это хорошо, – он чокнулся бутылкой с бокалом и выпил. – Но дело в том, что у меня тоже есть подруга, и она не особо одобряет прогулки с чужими подругами. Понимаешь?
Предположить, что он ответит нечто подобное, было несложно, поэтому я оказалась готова.
– Вот и отлично, – я бодро поднялась со стула. – Тогда пойду.
Артем поставил бутылку, сунул руки в карманы штанов и озадаченно нахмурился:
– Не понял. В чем подвох?
Его искреннее удивление придало еще большей уверенности.
– Для дела нужно было. Но теперь все в порядке.
Я развернулась, чтобы выйти, и тут же врезалась в Макса, который неслышно подошел и стоял у меня за спиной.
– Что я пропустил?
– Кажется, это был какой-то прикол, – Артем растерянно потер подбородок. – Но я его не понял.
– Ничего не прикол, – как можно беспечнее ответила я. – У меня было задание пригласить на свидание кого-то, кого по доброй воле я бы никогда не стала звать. Я пригласила. Вы отказались. Все отлично.
– От кого задание? – спросил Макс.
– От подруги. Мы с ней играем в «Правду или действие».
– С той самой, которая классная? – уточнил Артем.
Я кивнула.
– Я не отказывался, – сказал Макс. – У меня вся суббота свободна.
– Так я тоже не отказывался. Лишь расставил некоторые акценты.
– Это совсем необязательно, – внутренне я уже ликовала. – Это просто игра.
– А мы любим игры, – Артем картинно облокотился о плечо Макса. – Да, котик?
– Мы очень любим игры, – подтвердил Макс, которого «котик» ничуть не смутил.
– Короче, в субботу. В три. У главного входа в парк, – объявил Артем так, словно сам все это затеял.
– Хорошо, – я была очень довольна собой. – Поговорю с подругой.
Глава 6
Суббота выдалась солнечная, но прохладная. Ветер налетал пронизывающими порывами, то норовя унести мой шарф, то скидывая с Вики капюшон. Обеими руками она придерживала его за розовый мех, но куртку не застегивала, хотя и мерзла.
Небо было очень яркое. Голубое. Необычайно голубое, а солнечные лучи ощутимо грели. В воздухе витали головокружительные весенние запахи. На прогретых, не тронутых асфальтом участках земли громко ворковали голуби, а лица прохожих выглядели непривычно расслабленными.
Всю дорогу, пока мы шли от метро, каблуки на Викиных коротеньких сапожках весело и беззаботно стучали. Я исподтишка любовалась ею и гордилась, что мы вместе.
Ребят мы заметили издалека – оба ковырялись в телефонах. Макс, спрятавшись под огромным капюшоном темно-коричневой безразмерной толстовки, полусидел, опершись о каменное основание декоративного фонаря. Артем стоял напротив него. Как и в тот раз, весь в черном, рукава куртки засучены до локтей, на запястьях обеих рук кожаные фенечки, длинная челка забрана резинкой на макушке. На ногах высокие шнурованные ботинки.
Я толкнула Вику локтем, она проследила за моим взглядом и растерянно сбавила ход:
– Ты не предупредила, что они неформалы.
– Какая разница?
– Большая. Это значит, что они несерьезные и глупые.
– Они так же про нас думают.
– Да? – Вика посмотрела на меня из-под длинных густо накрашенных ресниц. – Ну это мы еще посмотрим.
Она решительно устремилась прямиком к ним, и я, глубоко вздохнув, точно намереваясь нырнуть, побежала за ней.
– Привет. Я – Вика, – не дожидаясь, пока я их познакомлю, она протянула руку.
– Привет, – окинув ее откровенно оценивающим взглядом, Артем ответил на рукопожатие, но не назвался. Затем коротко кивнул мне.
Макс же, наоборот, представился, однако руку пожимать не стал.
– Ну, чем займемся? – кокетливо поинтересовалась Вика.
Брови Артема заинтересованно взлетели:
– А что ты можешь предложить?
– Вот это я и хочу понять, – откликнулась она в том же многозначительном тоне, и они принялись гипнотизировать друг друга, пока Макс не сделал лицо, достойное Роберта Дауни на меме, и не потащил всех в парк.
Снег под густыми кустами еще кое-где лежал, но большая часть растаяла, и в солнечных местах земля уже готовилась к появлению молоденькой травки. На деревянных лавочках вдоль асфальтовой дорожки тут и там сидели люди. Все они старались повыше задирать подбородки, подставляя лица долгожданному теплу.
Мы свернули в сторону набережной, и с первой же минуты Вика с Артемом начали общаться, как старые знакомые. Я знала, что они понравятся друг другу, но не думала, что так быстро.
Она была воплощением Афродиты, а он звездным мальчиком. Оба прекрасны, обаятельны и самоуверенны. Им не нужны были какие-то особые темы для разговора. Они просто шутили, смеялись и рассказывали о своем. Вика держалась раскрепощенно, с изрядной долей чувственного кокетства, а Артем, вступив с ней в откровенное соперничество за зрительское внимание, бесстыдно и заносчиво красовался.
Начала Вика с того, как мы с ней познакомились, а после переключилась на театральное училище и свои грандиозные планы в актерской карьере. Рассказывала многословно и увлеченно с такой убедительной уверенностью, будто все уже случилось, вершины покорены, и если мы хорошо попросим, то она любезно согласится дать автограф.
Какое-то время Артем, засунув руки в карманы джинсов, шел рядом и в нужных местах одобрительно кивал. Однако по ироничному взгляду было понятно, что он просто подыгрывает, и, в конце концов, утомившись слишком долго молчать, Артем провокационно сказал:
– В актерстве нет ничего сложного. Всем людям постоянно приходится из себя что-то изображать.
Вика с любопытством прищурилась:
– И что изображаешь ты?
– Только то, что ты хочешь видеть.
– Мы же только что познакомились.
– Я с первого взгляда это понял. Тут все очень просто.
– А может, то, что ты понял, я уже изображаю?
– Это вряд ли.
И они начали перекидываться странными неоднозначными фразочками, отчего наше присутствие с Максом стало казаться лишним.
Однако Макса эта ситуация ничуть не тяготила. Он охотно слушал их игривую перепалку и не прекращал украдкой разглядывать Вику, а когда ловил мой взгляд, смущенно улыбался.
Москва-река блестела и переливалась на солнце, по ее глади мелкой рябью бежали размытые белые облака, и, если долго на них смотреть, создавалось впечатление, что ты плывешь вместе с ними.
– Мы однажды в апреле купались, – сказал Макс.
– Холодно? – спросила Вика.
– Больно, – посмеиваясь, ответил Артем. – Животы отбили.
– Прыгнули с берега в озеро, – пояснил Макс, – и оказалось, что оно только сверху растаяло. Как два карася, о лед колотились, рыбы чуть со смеху не умерли. Было весело.
– Тебе-то весело, а я потом несколько дней дышать не мог. У нас так всегда, – Артем обратился ко мне, точно ища поддержки. – Ступенька на лесенке ломается именно подо мной, тормоза отказывают на моем велосипеде, это я заражаюсь ветрянкой от соседских девчонок, я заболеваю воспалением легких, это меня обжигает петарда, забирают в полицию и выбрасывают из окна. Котик – удивительно везучий человек.
– Котик? – искренне удивилась Вика. – Вы что, геи?
– Я – нет, – поспешно ответил Макс.
– Тогда почему «котик»? Тебя это не задевает?
– Нет.
– А можно я тоже буду так называть?
– Можно, – и он, сунув руки в глубокие карманы, пошел прочь от реки.
– Чего это он? – захлопала глазами Вика.
– Застеснялся, – небрежно ответил Артем. – Детское прозвище. Мама его так называла.
Побродив немного по аллеям, мы дошли до Музея современного искусства. Я предложила сходить на какую-нибудь выставку, но Вика сказала, что разглядывать непонятные картинки невыносимо скучно, и Артем повел нас пить кофе.
В тихом симпатичном кафе с красными в белую клетку скатертями и такими же красными, низко свисающими с потолка абажурами посетителей почти не было.
Не спрашивая о наших предпочтениях, Артем заказал всем по чашке кофе и пирожные.
А пока ждали заказ, Вика стала допытываться, чем они занимаются, и после нескольких минут уклончивых и шутливых ответов ей удалось выяснить, что Макс учится в Физтехе и подрабатывает в какой-то фирме по ремонту компьютеров. А вот где учится Артем, понять мы так и не смогли. За два года он поменял три университета, и нигде ему не нравилось.
Он собирался рассказать про свою работу, но отвлекся на суровую бабушку, громко отчитывающую внука лет семи за то, что он «ни на секунду не выпустил из рук телефон» и «окончательно отупел».
Выхватив у мальчика мобильник, бабушка достала из своей сумки горсть машинок и швырнула на стол:
– На вот, играй.
При виде машинок лицо ребенка скисло, тогда как глаза Артема загорелись:
– Смотри, котик, это же Хот Вилс! Синий Додж Чарджер, как тот, что в духовке сгорел, и Дикси Челленджер, и Фаст Фиш, и… – Не договорив, он вскочил со стула и метнулся к мальчику. – Можно мне посмотреть?
Мальчик удивленно поднял глаза.
– Вообще-то у меня нужно спрашивать, – возмущенно заявила бабушка.
Артем лучезарно улыбнулся:
– Можно?
Неодобрительно скривившись, женщина все же разрешила, а как только Артем сел за их столик, Макс, со словами «ща придем», побежал к ним и пристроился рядом.
Вика выставила перед собой кулачки, положила на них подбородок и, посмотрев из-под длинных черных ресниц, спросила, заранее зная ответ:
– Как думаешь, я понравилась ему?
– Конечно.
– Дурака валяет, но в этом что-то есть. На лицо – хорош, да и шмотки дорогие. А главное, квартира есть без родителей и прочих дурацких родственников. В моей ситуации – идеальный вариант. А ты давай Максом займись. Бог с ним, с детдомом. Так веселее будет.
– Как заняться? Это же должно само получиться. Чтобы я ему понравилась и он мне.
– Боже, Вита, ну что за наив? Такое чувство, что ты живешь в каком-то счастливом утопическом мире, где принцессы какают фиалками, а детей приносят аисты. Тебе, вообще, нужен парень или нет?
– Я не знаю.
– Ничего-то ты не знаешь! – Вика немного разозлилась. – Ну хотя бы для меня можешь сделать вид, что он тебе интересен?
– Наверное, могу, но зачем?
– Видела, как он пялится? Это может все испортить. У парней так бывает. У друзей. Типа не ссориться из-за женщины, пытаться уступить и всякая прочая чепуха. А мне нужно все как можно быстрее обставить, чтобы Фил не чухнулся. Просто отвлеки Макса.
– Я не умею ничего такого.
– Все ты умеешь. Ты очень хорошенькая и, если бы не скромничала постоянно, была бы шикарной красоткой. Просто будь активнее: смейся, жалей его и говори, какой он умный. За руку подержи, о большем просить тебя как-то неудобно.
Когда Макс с Артемом вернулись, их кофе остыл, и Артем заказал новый. Так что сидели мы еще долго, а выйдя, обнаружили, что на улице уже начало темнеть, и повсюду зажглась нарядная подсветка.
И аллеи, и набережная, и павильоны, и кафе – все светилось мягким, нежно тающим в легких весенних сумерках желтым светом. В воздухе витало предчувствие скорого тепла и приятное волнение. Ветер стих.
Мы неторопливо брели мимо еще закрытого в это время года сезонного кафе, когда возле открытой веранды я заметила двоих плечистых парней в спортивных ветровках с надписью «Russia». Они прижали к деревянным перилам худенького паренька и пытались снять с него рюкзак. Паренек сопротивлялся упорно, но тихо.
– Смотрите, – сказала я ребятам. – Может, в полицию позвонить или позвать кого-нибудь?
Макс с Артемом странно переглянулись.
– У главного входа, – сказал Макс и тут же переместился к фонарному столбу, а Артем, бросив нам «ждите здесь», по-мальчишески развязной походкой направился прямиком к странной троице.
Он подошел к пареньку и обнял за плечи. Тот испуганно шарахнулся в сторону, но Артем удержал его:
– Помощь нужна?
Все трое растерянно уставились на него. У обоих парней были густые, страшные бороды. Только у одного черная, а у другого рыжая.
– Иди своей дорогой, – рявкнул чернобородый.
– Уже пришел, – Артем улыбнулся.
Второй опустил рюкзак:
– Пусть деньги отдаст.
– Что за деньги?
– Мои деньги, – сказал чернобородый. – Из кошелька. Три тысячи.
– Я кошелек нашел, – снимая руку Артема с плеча, сказал паренек. – Вон там, возле столба. Просто поднял, даже не смотрел, что там… А теперь они обвиняют меня, что я забрал их деньги. Но я ничего не брал!
– Сколько? Три? – Артем закатил глаза, словно речь шла о сущем пустяке, полез во внутренний карман и, вытащив оттуда пачку денег, принялся перебирать купюры.
– Не давай им ничего, – паренек удержал его за руку. – Это известная разводка.
Однако при виде денег рты у парней пооткрывались.
– Есть только пять, – сообщил Артем, хитро поглядывая на их лица.
Он так махал этой пачкой, что выхватить ее ничего не стоило.
– Можно и пять, – рыжебородый осмотрелся по сторонам, проверяя, много ли людей вокруг.
На несколько секунд остановил на нас взгляд, но, когда Артем сказал: «А хотите десять?» – моментально отвлекся.
– Ну.
– Тогда нужно извиниться. Сначала перед ним, – он похлопал паренька по спине. – А после передо мной. Только как следует. Так, чтобы я поверил. С чувством подлинного раскаяния и самоуничижения.
Парни переглянулись.
– Само что? – переспросил чернобородый.
– Критического снижения уровня самооценки, проявляющегося унижением своей личности, – охотно пояснил Артем. – Ну, то есть вы должны совершенно искренне признать, какие вы наглые мрази и кидалы.