– Я никогда ничего не обещал ей, – разбушевался Ясень. – Вы просто не представляете, как она измучила меня своей любовью. Неужели это невозможно понять? Я не был готов к тому, чтобы провести всю свою жизнь с ней. Здесь покой и свобода, от меня никто ничего не ждет, я могу думать и созерцать. Поверьте, человеком быть гораздо обременительней.
Волчонок издал глухое рычание и кинулся на Ясень. Он прыгал, пытаясь дотянуться до веток, царапал когтями ствол, рвал зубами кору. Ему хотелось растерзать подлеца, уничтожить, превратить в щепки.
– Прекрати, – взмолился Каро, – я всего лишь ушел, позволив ей жить в свое удовольствие. Никто не виноват в том, что она сама себе напридумывала. Даже Колдунья поняла меня. Она сказала, что мы вправе выбрать, кем нам быть…
Волчонок замер и припал к земле:
– Обещаю, Камилла ничего больше не узнает о тебе и никогда не вернется сюда, но ты должен рассказать мне, где найти Лесную Колдунью!
Камилла очень расстроилась, когда обнаружила, что Волчонок не пошел с ней, бросив в тот самый момент, когда его поддержка была ей так необходима. Удивительно, насколько сильно она привязалась к этому зверю.
Однако Волк знал, что обязательно наверстает упущенное и догонит ее, но сейчас ему было некогда. Он мчался туда, где творила свое волшебство знаменитая Лесная Колдунья, и не сомневался: ему удастся убедить ее, что Камилла должна снова встретить Каро, такого, который не только позволит любить себя, но и сможет ответить тем же. Она заслужила это. И ей совсем не обязательно знать, кем он был прежде.
Пока я читала, Артем ни разу не перебил меня. Просто смотрел в черноту окна и слушал. А когда закончила, не оборачиваясь, неожиданно зло спросил:
– Ну и в чем здесь, по-твоему, смысл? В том, что парень готов даже дубом стать, лишь бы эта подруга от него отстала?
– Ясенем, – я немного растерялась от его слов. – Смысл в том, что, когда по-настоящему любишь, можно сделать невозможное.
– Именно. В том, чего не бывает в жизни, нет никакого смысла.
Он сгреб все отложенные фигурки и высыпал обратно в вазочку.
– Ты не веришь в любовь? – осторожно спросила я.
– Я верю только в продолжение рода, взаимную выгоду и удовольствие. А любовь – это вечное стремление человека доказать самому себе, что это он ее достоин. Жажда обладания и самоутверждения.
Тон был холодный и резкий.
– Иди-ка ты, Витя, поспи, – достав телефон, Артем дал понять, что разговор окончен. – Соберемся уходить, я тебя разбужу.
– Почему ты разозлился?
– Голова разболелась.
Это было очень странно, неожиданно и обидно. Ни с того ни с сего. На ровном месте.
Спать я не собиралась, но все равно ушла в родительскую комнату и в кромешной темноте завалилась на кровать.
С улицы между неплотно задвинутых штор шел слабый, едва уловимый свет уличных фонарей. Под окнами время от времени проезжали машины, лучи от фар то и дело пробегали по потолку.
В головную боль верилось слабо, и я мучительно пыталась отыскать причины раздражения Артема. Однако вскоре дверь в комнату отворилась:
– Не обижайся. Сказка хорошая, а вот я не очень.
Я не нашлась, что ответить, и он ушел.
Никогда никто не нравился мне настолько, чтобы принять это за любовь. Нет, конечно, сначала я любила Дина Винчестера, потом Дилана О’Брайена, а затем Тайлера Джозефа. Но подобная выдуманная любовь еще больше побуждает желать реальной, настоящей, человеческой. Из плоти и крови.
Мама считала, что только ограниченные и недалекие женщины озабочены вопросами любви и отношений. Потому что из-за этого они перестают быть самодостаточными, полноценными личностями. Но что я могла поделать, если оно само думалось?
Артем вел себя так, словно прекрасно понимает, какое впечатление производит на людей. Знает, что нравится, и позволяет собой любоваться.
Увлечься таким человеком – хуже некуда, а как избежать этого – непонятно. Ведь до тех пор, пока он не разозлился на сказку, мне показалось, будто между нами возникло особое взаимопонимание, которое и словами-то не объяснить, просто чувствуешь, и все.
Постепенно свет фар начал блекнуть, тени на стенах растворились, и я провалилась в сон.
А когда проснулась, часы на телефоне показывали одиннадцать.
Немедленно вскочив, я побежала в свою комнату, но там никого не оказалось. На кухне тоже. Кровать была аккуратно застелена, а поднос с чашками и пустым лотком из-под мороженого стоял возле раковины.
Они ушли, не разбудив меня, и это было обидно.
Я приняла душ, съела бутерброд и, не зная, куда себя деть, бесцельно побродила по квартире.
Мне определенно стоило больше общаться с людьми. Необязательно с одноклассниками – с другими, нормальными. Теми, кто нравится. Тогда, возможно, я смогла бы разобраться, почему я чудная и почему обычная сказка способна испортить приятный разговор.
– Вика, привет! Это Вита. Помнишь меня?
– Привет, – охотно откликнулась та. – Конечно. Синеглазая девочка, с кожей, как зефир, и голубем в рюкзаке.
– Я подумала, может, мы могли бы как-нибудь погулять вместе?
– Легко. Хочешь сегодня? В четыре нормально?
– Да, конечно, – спешно согласилась я, заметив возле стены в складках клетчатого пледа маленькую черную флешку. – Встретимся у того магазина за углом.
Сначала я хотела занести флешку, когда соберусь уходить на встречу с Викой, но вскоре стало ясно, что терпения мне не хватит.
Дверь открыл Макс. Он был в белой футболке, синих спортивных шортах, босиком, растрепанный и раскрасневшийся. И я еще рта не успела открыть, как он выдал:
– Привет! Тёмы нет.
– Я не к нему. Вот, флешку нашла.
– О! Это моя, – он обрадованно сунул ее в карман. – Спасибо.
– Пожалуйста, – я спрятала руки за спину, чувствуя нарастающую неловкость.
Он тоже замялся.
– Высох? – Я кивнула на пол.
– Ковер в гостиной сырой.
– Понятно, – больше ничего на ум не приходило. – Артему привет.
– Слушай, – вдруг обрадованно спохватился он. – У меня для тебя кое-что есть. Идем!
Мы прошли в маленькую комнату, расположенную над моей.
Мебели в ней почти не было, лишь стол и кровать, но повсюду, даже на кровати, валялись какие-то железяки, проводочки, тетрадки и книжки. На приставленном к изголовью стуле висела одежда. Стол был завален мониторами и ноутами.
Только в самом центре на темно-синем ковре образовался небольшой островок, где, словно выставочный экспонат, лежали две черные гантели.
Макс подошел к балкону и открыл дверь. Там на широкой табуретке возвышалась пирамида из коробок с тортами.
– Выбирай. Этот придурок назаказывал столько, что нам месяц ими питаться. А я сладкое терпеть не могу.
– Зачем же так много?
Макс осуждающе покачал головой:
– У нас все так. Ты вон туда глянь, – он указал пальцем в глубь балкона, где деревянные полки стеллажа были до отказа забиты пачками кофе, чая, соусами, бутылками с водой, пивом и прочей едой.
– Вроде не в голодные годы живем, – засмеялась я.
– Дело не в этом. Просто Тёма человек такой. Совершенно не умеет себя ни в чем ограничивать.
– Откуда же у вас столько денег?
– Не у нас, а у него. Я тут вообще на птичьих правах.
Мигом вспомнилась история про детский дом.
– Вы давно дружите?
Он прошелся пятерней по растрепавшейся челке. Запястья у него были широкие, а вся рука покрыта золотистыми волосками.
– Тёма дружит со мной с восьми примерно. Значит, лет одиннадцать-двенадцать. С небольшим перерывом.
– Ты не считаешь его своим другом? – удивилась я.
Макс улыбнулся, ожидая этого вопроса:
– Считаю, конечно, просто это он со мной дружит. Я его воображаемый друг.
– Как это? – Я в шутку потрогала его пальцем. – Ты же реальный.
– Для тебя. Но для него – нет. Он меня придумал, чтобы было с кем играть и устраивать акции протеста.
– Ты говоришь загадками.
– Я знаю, – улыбка стала шире. – Ну что, будешь брать торты?
– Нет. Мне не нужно столько сладкого и мучного.
– Надумаешь, заходи.
Мы вернулись в комнату, я снова окинула взглядом завалы и уже в коридоре предложила:
– А хочешь, помогу убраться?
– Он придет после восьми.
– В смысле?
– Брось. Я же не тупой и не слепой. У нас такое постоянно. Когда на съемной квартире жили – соседка за солью вечно ходила. Мы даже в кафе поесть не можем, чтобы какая-нибудь официантка вместе со счетом не принесла свой номер.
– Нет, ну что ты? Я – нет… Я просто. Я же флешку нашла.
От своего глупого лепетания мне самой стало стыдно, я опустила глаза, пробежалась взглядом по его золотистым ногам и, заметив на левой лодыжке небольшое, но красиво вытатуированное слово «Беги», уперлась в него.
– Хорошо, – сказал Макс. – Потому что тебе уж точно не стоит с ним связываться. Ты совсем маленькая, а он ушлый говнюк.
Он произнес это так, будто мы уже говорили на эту тему, и я внезапно сообразила, что они обсуждали это между собой.
– С чего это я маленькая? Вы всего-то на три-четыре года старше.
– Взрослым человек становится не от возраста, а от этого, – он провел ребром ладони по горлу. – Чем больше у тебя дерьма в жизни, тем быстрее взрослеешь. Вот и все. Взрослость – это постоянная готовность к геморроям и подставам. Не хотел тебя обидеть. Просто предупредил по-человечески.
– Спасибо. Очень любезно с твоей стороны.
– Ты все еще готова помочь с уборкой? Стараться можно не сильно, потому что в понедельник придет работница и переделает все по-своему.
На нашу встречу Вика опоздала минут на двадцать, так что я уже собиралась уйти. Но она прибежала, обняла и расцеловала, а затем потащила на другую сторону шоссе, где тянулся длинный ряд больших и маленьких магазинов со всякой всячиной: от лака для ногтей, заколок, телефонных аксессуаров до шуб и роскошных ювелирных салонов.
С Викой было легко и весело. Она держалась так, словно все окружающие покинули свои дома только для того,
чтобы полюбоваться ею: эффектно встряхивала распущенными волосами, театрально распахивала глаза, беззаботно смеялась и держала прекрасную осанку, от чего ее округлая, обтянутая белой эластичной футболкой грудь под расстегнутой зеленой паркой была первым, на чем останавливался взгляд.
Удивительным образом Вика искусно балансировала между вульгарностью и детским эпатажем. Мужчины к ней так и липли. Пока мы дошли до торгового центра, с нами пытались познакомиться трое парней и один возрастной мужик. Остальные просто глазели со стороны.
Я рассказала ей о потопе, и она тут же заинтересовалась:
– И что эти ребята? Понравились тебе? Я хочу знать подробности. Чего стесняешься? – Громко рассмеявшись, она ткнула пальцем мне под ребра. – Я люблю обсуждать парней даже больше, чем шмотки.
– В двух словах не объяснишь. Они интересные. Совсем не похожи ни на кого из моих знакомых.
– Симпатичные?
– Один симпатичный и скромный, а второй по-настоящему красивый – как в кино.
– С красивыми не связывайся, – Вика небрежно махнула рукой. – Они либо тупые, либо оборзевшие, либо подлые. Этакая ловушка природы. Типа мухоморов. Яркие, но отравленные. Выбирай первого. Как его зовут?
– Максим. Он в детском доме был, а потом сбежал.
– Ой, нет, – Вика поморщилась. – С парнями из детского дома дела лучше не иметь. Мало того что они бедные, необразованные, без связей, так еще и совершенно неприспособленные к этой жизни. Ничего не знают, не умеют и считают, что им все должны.
Мне стало обидно за Макса:
– У него мама умерла, когда ему пятнадцать было. Ты только представь: живешь-живешь нормальной жизнью, а потом вдруг – детдом. Равнодушие и жестокость. Это ужасно. Тебя любили, заботились – и тут в один день пустота и холод. Как такое пережить?
– Подумаешь, – насмешливо фыркнула Вика. – Не несчастнее других. Я, может, тоже из детского дома. Что в этом особенного?
Я удивленно остановилась:
– Ты сирота?
Вика замялась.
– Мать в тюрьме отсидела десять лет, а как освободилась, нашла себе какого-то священника и с ним теперь живет. Я ее и не помню даже. А у отца пожизненное за ограбление и захват заложников. – Она бросила на меня осторожный взгляд и рассмеялась. – Что ты так смотришь, будто я сама криминальный элемент?
– Совсем нет. Просто я очень удивилась. Поразительное совпадение. Никогда не встречала никого, кто бы жил в детском доме, а тут сразу двоих.
– Нормальное жизненное совпадение, – Вика снова взяла меня под руку. – Так всегда бывает, не замечала? Какие-то вещи вдруг одновременно начинают происходить. Это значит, что жизнь тебе этим хочет что-то сказать. Мы с тобой не случайно познакомились и нужны друг другу.
– Думаешь?
– Несомненно, – она ласково прильнула к моему плечу и тут же игриво вскинулась: – Рассказывай дальше. То, что они красивые и бедные, я поняла, а вот чего в них особенного, пока не уловила.
– Они не бедные. Артем, кажется, богатый. У него есть машина, завал продуктов на балконе и уборщица.
– Да? Ну тогда тебе подходят.
– Шутишь? Это я им не подхожу. Это как думать, подходит ли мне Леонардо Ди Каприо. Приятно, но нереально.
Вика отмахнулась:
– Глупости. Все дело в самооценке. Если я захочу, то и Лео будет бегать за мной, как миленький, – она посмотрела мне на ноги. – Вот чего ты такие страшные джинсы носишь?
– Не знаю. Обычные.
– А давай тебе что-нибудь прикольное купим? – Мы остановились напротив торгового центра, вывеска которого пестрела модными брендами. – Что-нибудь такое, чтобы самой нравилось. Мне вчера немного денег привалило, потом как-нибудь отдашь.
Обычно всю одежду мы покупали вместе с мамой. Она говорила: «Кто-то же должен посмотреть, как сидеть будет», – но по факту выходило, что брали мы то, что нравилось ей. Совсем не модное, зато «приличное». Пару лет назад я попыталась взбунтоваться, однако мама очень сильно обиделась, что я «не доверяю ее вкусу» и хочу от нее отстраниться. Так что было проще носить эти древние шмотки, чем видеть, как она переживает.
Вика повела меня по магазинам. Но я не знала, чего хочу, поэтому бродили мы бесцельно, разглядывая все подряд. В одном месте, где продавались только джинсы, она подвела меня к куче скидочных моделей на низкой деревянной платформе и принялась активно их ворошить, доставая то одну, то другую. Черные, синие, серые – все узкие и обтягивающие, как лосины.
И тут на глаза попались широкие голубые джинсы с большими дырками на коленках и свисающей вокруг них бахромой. Моя мечта!
Я схватила их и сразу, без примерки, поняла, что они мне подходят. Вика тоже одобрила, пообещав подарить мне к ним джинсовку точно такого же цвета, которую она не носит из-за того, что слишком широкая, а она любит в обтяжку.
Домой я вернулась в семь, открыла и сразу поняла – тетя Катя приехала. В квартире было жарко, немного дымно и пахло жареной курицей с картошкой.
В последнее время мне этого очень не хватало.
Мы проболтали с ней до самой ночи, я даже о потопе рассказала, только про Дубенко и ночных гостей не стала говорить, чтобы не пугать и не расстраивать. А после ужина весь оставшийся вечер прислушивалась к музыке наверху, вспоминала новых знакомых и пыталась убедить себя в том, что они слишком непонятные и взрослые для меня и что видела я их всего ничего, а за такой короткий срок никаких привязанностей возникнуть не может. Но ни один рациональный довод не работал.
Точно так же, как прошлым летом, когда мы с родителями ездили на три недели в Болгарию к папиным родственникам в домик возле моря. По соседству с нами жили семьи отдыхающих из России. Три девочки пятнадцати – семнадцати лет. Одна из них, Лада, сначала познакомилась со мной, мы даже немного погуляли вместе, но потом приметили двух других девчонок – сестер.
Они были загорелые, с длинными, выбеленными солнцем волосами, носили тонкие разноцветные майки без лифчиков и очень короткие шорты. Сестры катались на арендованных великах босиком и купались с утра до вечера. К ним постоянно ходили какие-то ребята – то ли местные, то ли из отелей. А по вечерам, надев хорошенькие цветастые платья, они отправлялись на танцы и возвращались иногда только под утро.
Родители их за это ругали. Но они все равно потом снова уходили гулять.
Нас с Ладой так и тянуло к этим сестрам. Однажды Лада сама подошла к ним на пляже и предложила поиграть в карты. Девчонки не отказались. Мы подсели и довольно неплохо общались, до тех пор пока моя мама, загоравшая чуть поодаль, не заметила нас и не позвала меня обедать.
А за обедом строго высказала, что это нехорошие девочки, и мне с ними лучше не дружить. По ее словам, у них слишком много свободы, которая не идет им на пользу. Я, правда, не очень поняла, что нехорошего в свободе, но, зная маму, спорить не имело смысла.
Однако родители Лады не противились этому знакомству и даже взяли для нее в прокате велосипед. Так что она быстро перестала гулять со мной, и мне оставалось только наблюдать за ними со стороны.
Я изо всех сил убеждала себя, что ничего особо интересного у них не происходит. Что с ними наверняка и поговорить не о чем, но мне все равно очень хотелось купаться с ними, закапываться в песок, мазаться мороженым и бегать друг за дружкой по пляжу. Не говоря уже о вечерних походах на танцы.
Каждый вечер я садилась на крыльцо нашего домика и наблюдала, как возле их двора собирается целая компания.
Вечерний воздух пах солью, нагретыми камнями и хвоей, а мое сердце замирало от тоски по чему-то далекому, необъяснимому и прекрасному.
Вот примерно нечто похожее я испытывала, шепотом повторяя за Ланой «Kiss me hard before you go» и пытаясь разглядеть на иссиня-черном небе хоть одну звезду.
Глава 5
– Ты не устала? – Ольга Леонидовна налила себе стакан воды.
Она так неожиданно это спросила, что я не сразу вернулась из своей истории в реальность.
– Совсем нет. А вы устали? Я бы могла рассказывать только то, что касается поездки, но вы просили с самого начала.
– Безусловно, я хочу знать все подробно. Мне очень важно понимать, о чем ты думала и что чувствовала перед тем, как все это случилось. Значит, ты испытывала эмоциональную подавленность и беспокойство, вызванное отъездом родителей? Проще говоря, тебе было одиноко?
– Конечно, мне было одиноко, а как может быть иначе, если впервые за шестнадцать лет остаешься одна?
– Очень хорошо тебя понимаю. Это совершенно естественно. Продолжай. Прости, что перебила.
Я поискала глазами потерянный текст и на какой-то момент задумалась: может, все-таки все началось с джинсов?
С Викой мы встречались еще несколько раз. Просто гуляли по улицам или сидели у нее в квартире, болтая обо всем подряд. Вике тоже было одиноко, она любила поговорить и в моем лице нашла отличного слушателя. Лишних вопросов я не задавала, и она рассказывала все подряд: то какие-то случаи из своего детства, то делилась грандиозными планами на будущее, то вспоминала сны, то вдруг начинала поучать, как правильно поступать и вести себя.
Ей нравилось меня опекать и назидательно делиться жизненным опытом. Вместе с тем о ней самой я знала очень мало. Лишь то, что она приехала из другого города и росла в детском доме. Вика научила меня краситься, смотрела, как я одеваюсь, и отдала мне широкую джинсовую куртку с белым мехом на воротнике.
В субботу я засиделась у нее допоздна, мы весь вечер сами готовили суши, а потом ели их и смотрели кино «Один день». Очень грустный фильм о любви и о том, как важно не упускать время, потому что его нельзя вернуть. Обхватив диванные подушки, мы обе рыдали в три ручья, так что вышла я от нее в растерзанных чувствах и смятении.
Я миновала сквер и только свернула к своему дому, как вдруг почти лицом к лицу столкнулась с Зинкевичем, Тарасовым и Дубенко. Все трое с банками пива в руках просто стояли посреди дороги. Увидев меня, Зинкевич присвистнул:
– Вот это сюрприз. А мы то думали, чем заняться.
Я попятилась.
– Эй, жирная, ты че, плакала? – Передразнивая, Дубенко громко зашмыгал носом.
Тарасов быстро забежал мне за спину, отрезая путь к отступлению.
Я поискала глазами прохожих, но как назло никого не было. Слезы мигом высохли, а ладони вспотели.
– Пожалуйста, только не сейчас.
Из-за всколыхнувшихся эмоций я чувствовала себя очень слабой и неспособной противостоять их напору.
– Что значит «не сейчас»? – сказал Тарасов. – А когда?
– Ой, гляди-ка, – воскликнул Зинкевич. – А коленки-то тебе кто ободрал?
Он сделал шаг навстречу, и я, машинально отпрянув, уперлась в Тарасова.
– Да что-то плохо рвали, – хмыкнул Дубенко, резко наклонился и, уцепившись за разрез на джинсах, дернул.
Послышался треск. Они заржали.
– Хорошо пошло, – Дубенко дернул за нитку с другой стороны.
Я попыталась оттолкнуть его, но получилось только хуже. Дырка над коленкой увеличилась.
В радостном возбуждении Зинкевич подключился к раздиранию моих джинсов, а Дубенко, схватив за лицо, с силой сжал пальцы на подбородке и обдал дыханием перегара:
– Сейчас мы проверим твое тело на прочность.
В ту же минуту я почувствовала его руки на своих голых коленях.
«Нужно закричать, нужно закричать», – твердила себе, но от ужаса не могла и слова проронить. Даже звука издать.
Трясущимися от азарта пальцами Зинкевич принялся расстегивать на мне джинсовку, Тарасов держал сзади за плечи. Дубенко же, довольно похрюкивая, продолжал терзать штанины, все яростнее возя своими лапами по оголенным ногам.
Я понимала, что должна сопротивляться, но вместо этого с испуганной покорностью ждала, что они опомнятся и остановятся сами.
Однако, когда Зинкевич, справившись с пуговицами, сунул под куртку руку и схватился за грудь, во мне все-таки что-то включилось, сработал какой-то первобытный инстинкт самосохранения, и, не отдавая себе отчет, я вцепилась зубами в удерживающую плечо руку Тарасова.
Вскрикнув, он отпустил меня, а я, нагнувшись, прошмыгнула мимо их ног и бросилась бежать.
Сердце было готово выскочить от паники и ужаса.
Парни, конечно же, бегали быстрее, их было трое, и с веселым пьяным улюлюканьем они кинулись вдогонку.
На счастье, по дороге проехала машина, заставив их притормозить, и расстояние между нами увеличилось.
Вдалеке мелькали силуэты людей, но добежать до них я бы точно не успела, оставалось только кричать, но тут, сообразив, что я мчусь прямиком к Викиному дому, я рванула прямо в ее подъезд и, стараясь не думать о том, что будет, если они догонят, открыла металлическую дверь рывком, так же как Артем, когда я его в первый раз увидела.
Бежать нужно было на пятый, но уже на третьем этаже я услышала внизу их голоса.
Я подлетела к Викиной двери и принялась звонить и стучать, как полоумная.
Вика опасливо выглянула на площадку. Отпихнув ее, я заскочила внутрь и со всей силы захлопнула дверь.
Вика недоуменно уставилась на мои голые ноги и болтающиеся вокруг лохмотья. Я всхлипнула раз-другой и внезапно дико, безудержно разревелась, осев прямо на пол в коридоре.
Она быстро нашлась: подняла меня, отвела в ванную, умыла, переодела в свой розовый спортивный костюм, уложила на кровать и принесла горячий чай с лимоном. После чего села рядом и пристроила мою голову у себя на коленях.
– Только не вздумай заморачиваться. Такое сплошь и рядом происходит. В детском доме все в разы хуже. Один раз физрук среди ночи пьяный завалился, еле отбились вчетвером. А наутро оказалось, что мы ему палец сломали, и нас две недели заставляли туалеты мыть. В другой раз уборщица мокрой тряпкой избила прямо в душе за то, что у меня с сапог комья грязи насыпались в комнате. В душе видеокамер нет, и они постоянно там нас подлавливали. А воспитателям по фиг. И там, знаешь, никто тебя жалеть не будет. Поэтому ни ныть нельзя, ни расслабляться. Просто пойди и убей их.
– Что? – Я решила, что ослышалась.
Вика весело рассмеялась:
– Ладно. Шучу. Но я бы это так не оставила.
И она принялась подробно рассказывать, как однажды в девять лет собрала вещи и решила сбежать из детского дома.
Выбралась с утра пораньше и пошла пешком до поселка, чтобы там сесть на автобус. Однако далеко уйти не успела, потому что по дороге на нее набросилась дикая собака, разорвала одежду, искусала руки и ноги и если бы Вика не дотянулась до палки, то, возможно, и загрызла бы насмерть. Так что обратно пришлось почти ползти.
Потом ей наложили множество швов, которые сильно болели до тех пор, пока она не договорилась со старшими мальчишками, чтобы они нашли и убили ту собаку. И только после этого у нее перестало болеть.
Колени у Вики были мягкие, а руки теплые, от нее пахло гелем для душа и кремом. В глубоком вырезе халата на пышной груди мерно покачивалась тонкая золотая цепочка, Вика гладила меня по волосам, и это действовало очень успокаивающе.