Альбом для марок

К Тебе, Господи, прибегаю, потому что Ты – заступник мой, и буду воспевать силу Твою и с раннего утра провозглашать милость Твою, потому что Ты был мне защитою и убежищем в день бедствия моего.

Лет через тридцать с лишним узнал, что это из 58 псалма.

Второй класс я начал снова в Удельной.

Появились беженцы. Ленинградцев расселили в пустовавшем с довоенных лет поселке бывших красных каторжан. Один эвакуированный поразил меня несообразной фамилией Курочкис.

Ручку ленинградцы называли вставочкой. О блокаде – им в голову не приходило рассказывать, нам – спрашивать.

Беженцы из Подмосковья жили кто где. У одного из них была дикая опасная кличка Гитлеровский пастух. Наверно, пас при немцах.

Прозвища были в ходу вовсю – в Удельной, в Москве – равно:

Седой – блондин (с уважением),

Мышка – блондин (маленький),

Шалфей – смуглый (обычно татарин),

Мо́ра – цыганистый (Я цыган Мора из хора),

Хине́за – монголоватый (в школах обычно проходили немецкий),

Глиста – длинный,

Карапет – короткий,

Рупь-сорок – хромой (Ру́пь-сорок, два́-с-полтиной, три́-рубля),

Фунтик – эфемерный,

Фа́тя – жирный (от комика Фатти),

Котовский – лысый, стриженный под ноль,

от имен: Вовочкин – подхалимская форма,

Коля ́ – залихватская,

от сокращенных фамилий: Ждан, Панфил, Баклан, Сот,

Фадей,

необъяснимые: Притык,

Мирзак,

Патэка.

Изумительная для русского уха идиш-немецкая фамилия Визельтир исключала возможность переделки (дезертир) или замены прозвищем, ибо сама воспринималась как царское прозвище: – Эй, Визельтир!

Тукан было тоже прозвище: нос у завуча был как клюв тропической птицы. Одноклассники рассказывали, что Тукан вошел в женскую уборную за Лидией Степановной и нассал ей в жопу. От этого у нее родились две девочки, а в школе – неприличный глагол втукнуть.

Мне в Удельнинской школе было спокойно: уроки знаю, держусь в сторонке. Шурке Морозову хуже – удельнинский, известный, да еще меченый: над его головой поработал стригущий лишай из пристанционной парикмахерской – Плешь, какой падеж?

По фамилии его дразнили Маруськой.

Когда на него наседали толпой, он всегда был готов задрать ногу – и громом на весь школьный двор:

– Лучше геройски пернуть, чем трусливо бзднуть! – и с присказкой: – Нюхай, друг, хлебный дух!

Кроме нас с Шуркой, марками/монетами, в общем, никто не интересовался. Из-под спуда возникли и бесплатно переходили из рук в руки марки – синие царские по семь копеек и голубые французские по пятнадцать сантимов – стопочками по сто штук, перевязаны пожелтевшей от времени ниткой.

Во втором классе я узнал муки совести. Интеллигентный и милый москвич Игорь показал мне свои монеты. На большой переменке, когда в классе никого не было – все гоняли по двору, – я сел за его парту, поднял крышку и достал коллекцию – хотел взглянуть еще раз. Неожиданно решил разыграть и сунул монеты в карман – пусть хватится, испугается, я посмеюсь и отдам. Я даже рассказал об этом соседке по парте, но она не обратила внимания.

Я судил по себе – пропади у меня что, я тотчас пожалуюсь хорошему товарищу. Но Игорь был выдержанный, воспитанный, он промолчал, сделал вид, что ничего не случилось, и я потерял повод вернуть.

Так я стал и сознал себя вором. Как меня бередили эти монеты – австрийский крейцер, американский никель с бизоном, двухзлотовик с паненкой, еще с десяток ничтожных русских, латвийских, эстонских, литовских медяков. Выбросить их – от растравы не спасло бы. Вернуть – с каждым днем все позорнее поздно. И я сидел на краденом – тогда цена ему грош, на 1977 – максимум трешка.

Перед седьмым ноября – двадцатипятилетие ВОСРа – наш класс стали готовить к вечеру.

Так – между собой – мы пели одни переделки:

      Мы мирные люди,      Сидим на верблюде…         По военной дороге         Шел калека безногий,         А в кармане бутылка вина…           Если завтра война,           Слепим пушку из говна…

Теперь пионервожатая вдалбливала официальные тексты:

      Броня крепка и танки наши быстры…         В бой за родину, в бой за Сталина,         Боевая честь нам дорога.         Кони сытые бьют копытами,         Встретим мы по-сталински врага.           Наша поступь тверда,           И врагу никогда           Не гулять по республикам нашим!

В сорок втором это петь было невозможно, и я про себя бубнил:

      Наша поступь тверда,      И врагу никогда —      Уж гуляет по республикам нашим!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Выли немецкие и на другой лад: тбу-ту́-тид, тбу-ту́-тид…