Энн и ботинок Гудмена

Глава 8. Неуловимый смысл вещей

Летние дни наконец стали наполняться чем-то новым и увлекательным, но Энн проходила весь прошлый день отстранённая от внешнего мира даже больше, чем обычно. Она с головой погрузилась в воспоминания о первом чаепитии с Отто, а затем и в день первой встречи, и второй. Как ей хотелось вспомнить его каждое слово, но у неё осталось лишь лучшее общее впечатление, ведь он ни разу не был груб!

– Другие мальчишки наверняка выбросили бы все мои вещи из их шалаша и вдобавок сообщили о том, какая я глупая, что решила, что, если шалаш стоит посреди леса, значит он никому не принадлежит, – шептала себе под нос Энн.

– А может, в приюте много таких мальчиков, как Отто? Может, ребята в приюте даже более приятная компания, чем дети, у которых есть родители? Но если мама узнает, что я вожусь ещё с кем-то, ой нет, сколько придётся выслу-шать! Маму тревожить не стоит. Но с чего это Матильда завела тот разговор?

«Ну да, Отто довольно симпатичный… он хорош собой», – подумала Энн.

– Но что же, я обязательно должна влюбиться в него и выйти замуж? На дворе лето, моя лучшая подруга отправилась на море, а здесь вдруг появляется шалаш и мальчик из приюта! Нельзя ведь взять и упустить возможность приключений. – Энн плюхнулась на кровать. – Зачем вся эта серьёзность в пятнадцать лет? З-з-за-а-амуж-ж… лучше бы мне грозили путешествием в Индию! Хотя… может, и стоило бы выйти замуж за миссионера? Это было бы ещё то приключение. Только вот во всех этих приключениях либо они, либо их жёны рано умирают, а я не готова остаться вдовой или умереть от холеры… И вообще, замужество весьма странная вещь. Ну вот влюбился мой папа в маму, их история была непростая и от того такая страстная и романтичная: родители папы не хотели давать своё благословение на брак с мамой. Но где же теперь страсть, прогулки под луной, маленькие приключения и тайные побеги? Должен быть какой-то же высший смысл в этом браке, кроме меня. Что ж, в общем, Энн, заклинаю тебя не выходить замуж, пока ты не разберёшься в том, что же в браке такого хорошего и зачем вообще он! Аминь!

С этими мыслями к концу подошёл и приятный день. Но вот сон таким не был. Энн снилось бушующее море, тёмное и страшное, разверзающее свою бездонную пасть, чтобы поглотить корабль, который бросало из стороны в сторону. Энн держалась за мачту и вдруг увидела, как её родителей выбросило за борт. Она кинулась к самому краю, едва не оказавшись по ту сторону, искала их глазами на чёрной волнующейся поверхности, звала их и надеялась в ответ услышать крик о помощи, но всё было безуспешно. Затем внезапно тучи разошлись, солнце снова отражалось от голубой глади, сложно было и подумать, что только что прошёл небывалый шторм. Небеса засияли нежными красками рассвета, и оттуда, издалека, словно повиснув на горизонте где-то между морем и небом, в золотом сиянии восходящего солнца она увидела два образа – словно две фигуры нежно-василькового цвета, поднявшие свои правые руки и машущие ей. Энн вгляделась, и нет, она увидела не глазами, она увидела сердцем, что это были её родители. И сердцу её передавалась их радость. Энн кричала им, махала рукой, а корабль медленно начинал свой ход, как вдруг она осознала, что направлялось судно в другую сторону. Её голос судорожно ворвался в пустоту: «Нет, нет! Отправляйся за ними, нет!», и щиплющие слёзы полились по щекам.

Энн проснулась и почувствовала, что щека прилипла к мокрой подушке. Комната была тускло освещена светом луны. Сердце вдруг защемила грусть, и она снова заплакала, вспоминая потерю, которую только что так правдоподобно пережила во сне. И как это обычно случается после живого, яркого, трагичного сна, страх вселяет мысли, что сон непременно однажды станет былью.

– Это всего лишь сон, всего лишь сон, – повторяла она, но никак не могла перестать плакать. И когда сил успокаивать саму себя больше не осталось, она решила произнести краткую молитву: – Боже, успокой моё сердце, дай ему мир и сохрани моих родителей.

Энн перевернула подушку сухой стороной и с медленно затихающими вздохами мирно заснула. А проснулась уже утром под ярые звуки дождя. Первое, что она увидела, – это серые мокрые окна, и ей снова вспомнился сон. Была бы погода солнечной, отвлечься от тяжёлой ночи было бы в разы проще. Энн любила дождь, и даже иногда просыпаться под дождь ей нравилось, но в этот раз тучи выбрали плохое время, чтобы наведаться в гости. Она лениво потянулась в постели и, перевернувшись на другой бок, поняла, что вставать ей совсем не хотелось, снова закрыла глаза и погрузилась в полудрёму, то ли видя сны, то ли что-то себе воображая. Долго оставаться в таком положении она не смогла: обычное утреннее лежание сегодня не ощущалось негой, скорее казалось безуспешным побегом от неприятных, навеянных сном и погодой мыслей. Но, несмотря на то что всё никак не удавалось найти чего-то радостного в грядущем дне, Энн никогда не нравилось это чувство намеренно-го оттягивания плохого, и потому она решительно покинула кровать. «Лежи не лежи, с этим днём рано или поздно придётся встретиться».

– Может быть, Матильда приготовила что-то вкусное. Отто!

Энн, совсем позабыв, что день-то не должен был сулить ничего хорошего, прямо в ночной сорочке сломя голову помчалась в библиотеку. Дверь туда распахнулась, повеяло сквозняком, и окно вдруг с уханьем захлопнулось.

– О, и вам доброго утра, блуждающие призраки! Это вы здесь шалили всю ночь и оставили окно открытым?

Энн схватила приготовленную для Отто книгу, отворила дверь и услышала, как призраки недовольно ухнули ей в след. Она остановилась на секунду, довольно улыбнулась самой себе и побежала прямиком к Матильде.

– Матильда! Матильда! – девочка ворвалась в кухню словно ураган.

– О святые небеса! Ты что здесь делаешь? Да ещё неодетая…

– Книга. Эм, слушай… – она пыталась говорить ровно. – Ты уже отправила вещи Отто?

– Эммануэль, служанка, только что ушла. А что?

– О, нет-нет-нет! Я должна была отправить ему эту книгу. – И, с секунду подумав, помчалась к входной двери.

– Стой! Куда в таком виде? А обувь?

– Э-э, а у тебя что-то есть?

– Снаружи наденешь калоши, но ты в них утонешь, Энн! Стой! Накинь шаль!

– Спасибо, Матильда.

И Энн галопом понеслась за Эммануэль. Через несколько минут она догнала служанку на полпути к дому, где всегда останавливался молочник. Но семейство Миллиган его услугами не пользовалось, потому что у них всегда было своё молоко.

– Эммануэль! – издалека окликнула девушку Энн. К счастью, зов её услышали и остановились.

– Мисс, – сказала она, когда Энн уже достигла её. – Что вы здесь делаете? Что-то случилось? Вы выбежали раздетая, не пожар ли?

– Нет, нет, всё в порядке. – Она протянула девушке книгу. – Заверни, пожалуйста, это в вещи и передай всё вместе молочнику. Это для того мальчика, Отто.

– О, вы для этого бежали раздетой? – удивилась Эммануэль. – Он ваш друг? – Она искренне улыбнулась.

– Да не то чтобы. Но я обещала ему книгу. Передашь, не забудешь?

– Конечно, не беспокойтесь.

Энн шла обратно бодрым шагом, местами запинаясь и забавно хлюпая в спадающих калошах. От утренней хандры не осталось и следа, она снова улыбалась новому дню и вдруг заметила, что дождь совсем прекратился. Зайдя тем же путём в целях предосторожности, в дверях она всё же обнаружила миссис Элеонору Миллиган. Энн словно вросла в пол, от неожиданной встречи ещё и потеряв дар речи. Миссис Миллиган нависла над ней, словно очередная грозная туча, видимо, погода переместилась с улицы в дом.

– О! Мама. А… а что ты здесь делаешь? – запинаясь, наконец заговорила Энн.

– Странно слышать этот вопрос из твоих уст, ведь я одета, умыта и готова к завтраку, всё на своих местах. Но вот я спускаюсь в столовую и вижу в окне, как моя дочь в неподобающем виде бежит… бежит… не знаю, куда можно бежать в таком виде? Энн?..

Энн умоляюще глянула на Матильду, но та выглядела такой же потерянной и ошеломлённой появлением госпожи в рабочей кухне: территория, которую Элеонора Миллиган отдала в полное владение Матильде и не заявляла никаких на неё прав, даже не спускалась в это место.

– Гм, помнишь, я тебе говорила, что у меня будут такие дни, когда я буду делать что-то не так, как всегда. Так вот, сегодня снова один из таких дней. Я решила не одеваться сразу и не спускаться сначала к завтраку, а прежде прогуляться. И вокруг никого не было, в этом я удостоверилась, так что меня никто не видел.

Элеонора покачала головой:

– Я вижу, ты страдаешь от безделья…

– Нет, это не так, как раз-таки я держу себя… я при деле.

– Энн, может, тебя отправить к бабушке?

– Бабушке Бет и дедушке Гансу?! – Наказание выглядело подозрительно приятным.

– Нет, к маме твоего отца.

– Ох… – Лицо Энн недовольно скукожилось. – Мам, ты же знаешь, что она такая… слишком благородная для нас. И ты ведь знаешь, что бабушка всегда вспоминает вашу с папой историю, она не стесняется при мне не довольствоваться тем, что в матери мне досталась простая фермерская девушка.

Элеонора на секунду растерялась, словно и вовсе такого никогда не слышала.

– Да, когда мы встретились с твоим папой, я не была похожа на леди, какой будешь являться ты в этом возрасте. Даже я не смогу обучить тебя всем тонкостям, как это сделает твоя бабушка Аделаида. Ты права, она благородная, как и твой отец, и ты, но я думаю, пришло время тебе поднатаскаться. Здесь ты ведёшь себя слишком вольно.

– Мама, но мне пятнадцать, я не девушка на выданье!

– Да, но в твои годы некоторые девушки выходят замуж. Наша же семья может позволить дать тебе образование, а не поскорее выгодно отдать замуж, чтобы самим не жить впроголодь. Третьего не дано.

– Не помню, чтобы ты получала какое-то особенное образование…

– Может, ты предпочла бы вычищать стойла в конюшни, разделывать кур и стирать бельё за всем семейством, как это делала я?

Энн в ответ лишь хмыкнула:

– Думаю, мы немного отошли от главной темы. Я не намерена ехать к бабушке, для которой богатство и родовитость – синонимы благородства. Чему доброму меня может научить эта женщина?!

– Бабушка Аделаида очень практичный человек. Этой практичности и некоторым навыкам она сможет научить тебя лучше других.

– Но зачем же? Я никак не уясню…

– Уясни одно, Энн, ты девушка и тебе нужно понять, что быть девушкой – это не просто биология, это ещё и качества души, манеры, а манеры – это иногда и самоотречение или самопожертвование, в общем, этим ты упрощаешь жизнь себе и другим, в этом проявляется и твоё уважение к ближним и мужу.

– Ничего не имею против манер, но вот ты снова заговорила о браке…

– И что же на этот раз не так с браком?

– В чём смысл брака, помимо детей?

– В служении, Энн.

– В служении?

– Да.

– И-и… всё? Может, ты хочешь добавить чего-то ещё?

– Оставим этот разговор сейчас. Я думаю, ты не вполне понимаешь суть служения.

– Добавила бы хотя бы любовь…

– Служение – это и есть проявление любви. Но мы ещё успеем об этом поговорить.

– Так, значит, я не еду к бабушке Аделаиде?

– Закроем этот вопрос после разговора с твоим отцом.

Глава 9. «Я согласна стать твоей женой»

Энн была растеряна. Внутри смешались самые странные чувства, ранее не посещавшие разум в таком ярком проявлении. Она не знала, как их унять, как взять и отложить в дальний ящик, закрыв за семью замками в старом чулане, где забытыми лежат ещё множество таких разных мыслей, которые попали туда однажды просто оттого, что их хозяин так и не понял, что с ними делать. Завтрак с родителями, за которым они обязательно подняли бы тему её дальнейшего образования, казался теперь целым испытанием. Потому она сослалась на то, что не голодна, и отказалась спускаться к столу. Элеонора тут же уловила настроение дочери и решила, не теряя времени, поделиться всеми мыслями с мужем.

Джеймс Миллиган был очень вдумчивый человек, ему нравилось анализировать поведение и речь людей, составляя портрет о сильных и слабых сторонах их характера. Он вовсе не выбрал Элеонору лишь за красивое личико, он полюбил её красивое сердце. Его всегда умиляла её лёгкая неуверенность, ему нравилось, что в этом «страшном мире высшего класса», как она сама поначалу выражалась, она могла положиться на него. Он был плечом, на которое она всегда могла опереться. Джеймс удивлялся, как его жена не осознавала, какой невероятной была, каким светом и тихим оазисом являлась в жизни их семьи. Теперь её слова обнажили перед ним все прежние страхи. Только теперь Элеонора переживала не о том, как примут её в высшем обществе, а как примут Энн, сможет ли она встретить такого благородного человека, какого ей подарила судьба. Джеймс внимательно слушал жену, пытаясь подцепить вилкой кусок ветчины.

– Эли, мы давно не навещали мою маму. Я довольно занят сейчас для поездок, но, может, ты и Энн хотели бы поехать вместе? Думаю, Энн удручает мысль проводить все летние дни в Уиллоу-Вэлли, тем более когда все друзья покинули его и путешествуют к морю и в Европе.

– Честно говоря, я думала отправить только Энн… ты же знаешь отношение твоей семьи ко мне и нашему браку. Даже Энн сегодня с утра об этом упомянула. Почему Аделаида вмешивает в это её? Понижает мой авторитет в глазах моей дочери?

– Я поговорю с ней об этом при нашей встрече, не беспокойся. Но знаешь, что я думаю… кто на самом деле понижает твой авторитет?

– Кто же? – удивилась Элеонора.

– Ты, любовь моя.

– Я? Джеймс, что ты имеешь в виду?

– Ну посмотри, ты прямо сегодня утром заявила Энн, что по сравнению с моей матерью ты абсолютно не квалифицирована в вопросах воспитания маленьких леди. Ты отстранила себя от важной части жизни Энн, решив сослать к бабушке, которая не видит в ней всех тех удивительных черт характера, талантов и способностей, которые она унаследовала от нас. Если ты всерьёз решила отправить нашу дочь на перевоспитание, я должен чуть дольше подумать и взвесить все за и против. Но, Эли, разве ты не любишь Энн вот такой? Моментами непоседливой, местами неуклюжей, в другое время тихой и вдумчивой, заливающийся смехом, летающей в облаках, мечтающей о невероятном, словно весь мир у неё на ладони? Я не хочу терять эту Энн, мою Энн. Но знаю, отправь её туда, холодная леди приложит все усилия, чтобы превратить нашу девочку в такую же холодную леди. Ты же в свою очередь сможешь обучить её всем нужным навыкам, не сломав личность.

Элеонора внимательно выслушала Джеймса, взгляд её потеплел, а плечи обмякли:

– Ты прав, как всегда прав. Я люблю Энн именно такой. Но боюсь… боюсь, что не смогу дать ей нужного, чтобы заявить о себе в этом обществе. Она словно стихия, такая неподвластная! Она пошла в тебя.

– В меня?.. – Джеймс рассмеялся. – Значит, во всех её будущих неудачах мы просто обвиним меня, вот и всё. – Он посмотрел игриво на Элеонору, но серьёзность в её взгляде не переменилась. – Неужели тебя так беспокоит её характер? Она вполне очаровательна, а её вздорность можно и простить за хорошее приданное и благородную кровь. Должны же быть от этого хоть какие-то привилегии, – он снова шутил.

Элеонора вздохнула и покачала головой:

– Возможно, меня пугает не только это… Ей уже пятнадцать, и со дня на день она может влюбиться.

Джеймс подавился чаем, но быстро придя в норму, нервно рассмеялся, плавно изгибая правую бровь, и уже со всей серьёзностью в голосе произнёс:

– Вряд ли так скоро.

– Важно то, что она должна знать, за кого стоит выходить замуж, а за кого нет.

– И моя мать научит её этому? Она была против того, чтобы я женился на тебе! Чему она научит Энн? Верно же, она ловко научит её искусству подсчёта чужих денег, глупая моя голова. Энн так невинна в своих рассуждениях, и ты хочешь это забрать, Элеонора? С годами она и так станет более рациональной, но под попечением моей матушки ей грозит лишь меркантильность.

– Считать деньги – не худший навык. Мы оба хотим для неё достойной жизни, а не повторения судьбы моей юности.

– Эль, взгляни на меня. Я верю, что её ждёт прекрасное будущее, но оно не всецело в наших руках. Погоди-ка, если бы я тогда не имел наследства, был одним из сыновей небогатого фермера, ты бы на меня и не взглянула?

– Не смейте ставить под вопрос искренность моих чувств, мистер Миллиган. Вы притворялись бедняком, мечтающим сбежать с бродячим цирком или уехать миссионером в Индию, и уже тогда я подумала, что сбежала бы с этим юношей хоть на край света… Лишь бы провести эту жизнь с тобой. Бедность шла со мной рука об руку всю жизнь и другого я не знала. Но если к ничему добавить любовь, получится всё.

Джеймс умилительно улыбнулся, словно в очередной раз подумав, как не ошибся он с выбором супруги, друга его сердца и жизни.

– Но подожди… – Он поднял указательный палец, поморщив лоб и взглянув на Элеонору игриво и вопросительно. – Когда ты сказала мне да, ты знала, что я не был беден.

– И знала, что твои родители угрожали лишить тебя наследства, если я выберу стать твоей женой.

– Как? Я не мог тебе этого рассказать.

Элеонора отрицательно покачала головой.

– Мама? Не может быть! Она не могла… Ох, какой я осёл, конечно, именно она и могла! Но как?

– Она пришла ко мне ещё до того, как ты сделал предложение.

– Я был уверен в твоих чувствах, а после признания, что богат, я был более чем уверен, что ты согласишься стать моей женой. Твой ответ, конечно, был ответом истинной леди, но я совсем не мог ожидать, что тебе понадобится на решение две недели. Время сводило меня с ума! Почему ты не сказала мне, как всё было на самом деле?

– Моя агония была ни с чем не соизмерима. Ведь я не хотела лишать тебя будущего, но и не могла представить жизни без тебя. Одна эта мысль была величайшей пыткой! А ты совершенно ничего не знал о простой жизни, я знала, что со временем ты возненавидел бы меня. Я хотела быть причиной твоей радости, а не бед.

Эмоции вдруг взяли верх, Джеймс не мог охватить весь их спектр, но внутри почувствовал облегчение и какую-то ребяческую радость, словно ему удалось поцеловать самую красивую девочку в школе. Он подошёл к Элеоноре, сел рядом, схватил её ладони и покрыл бесконечными поцелуями.

– Моя милая, нежная, наивная Эли. Ты мучилась ещё больше, чем я. Поверь, те дни я молился больше, чем за всю жизнь, чтобы именно ты стала моей женой. И Бог услышал меня. Услышал… я смешон, Он тебя и послал мне. Как же ты поняла, что моя мать просто пыталась манипулировать твоими решениями?

– О Джеймс, я проплакала все ночи, думая, что придётся тебе отказать. Я молилась, прося Бога избавить нас от боли и даже чувств. Теперь я знаю, это была не самая мудрая молитва, да и как я могла искренне желать разлюбить тебя, видеть тебя лишь в воспоминаниях? Когда испытание это стало невыносимым, я решила поделиться своими метаниями с пастором. Я надеялась, он в своём совете будет недвусмысленнен, не оставит мне выбора, как отказать тебе. Но он сказал просить в молитве мудрости и исполнения Божьей воли. И вот каждый час нового дня, в работе и наедине мои мысли были направлены к Небу. И вдруг я обрела невероятный мир и радость. Ко мне словно пришло осознание, что моя жизнь не в руках Аделаиды, не в твоих руках и даже не в моих, она в руках Бога, и Он говорил мне довериться Ему, как написано: «Не заботьтесь для души вашей». И я оставила все волнения, будь что будет, на следующий день отправила тебе записку с просьбой о встрече. Ты так быстро примчался! И я сказала «да», потому что только этот ответ был честным.

Джеймс не мог отвести глаз от Эли, как в тот самый день, когда она своими словами сняла с него цепи отчаяния. Но лишь вечером ранее он решил, что пора было отпустить Элеонору из сердца и мыслей. Он проплакал в агонии, пока наконец не уснул. С утра отказался от завтрака, как вдруг к обеду получил письмо от той, при мысли о которой сердце трепетало, как крылья бабочки. Он нёсся к ней и в страхе, и надежде, оба чувства неутолимы, нераздельны, связаны до последнего. Джеймс думал, её взгляд и мимика или даже походка дадут ответ раньше, чем уста, на это он надеялся и этого же страшился. И вот наконец, в объятиях друг друга два сокрушённых сердца обрели исцеление, как только прозвучало заветное: «Я согласна стать твоей женой».

Глава 10. Когда у привычных вещей вдруг меняется ход

Энн спускалась к завтраку без особого настроения. Прошлым днём она отказалась также отобедать и отужинать со всеми вместе, поэтому служанка по имени Бетси приносила обед и ужин в её комнату. Этим утром Энн позвала Бетси помочь привести волосы в порядок.

– Мама хочет, чтобы я выглядела как леди. Сделай что-то подходящее. Косички не подойдут.

Девушка ловко наколдовала нежную причёску, аккуратно собрав все волосы вместе, так что ни одна прядка не выбивалась, и рассыпала несколько белых цветов-шпилек. Энн оценивающе посмотрела в зеркало. Первые несколько секунд ей не нравилось то, что она там видела: она казалась себе не такой, как всегда. Но, позволив глазам привыкнуть к новому образу, решила, что всё же общий вид был не так плох, особенно когда добавился последний, важный штрих – воздушное белое платье.

– Мисс, вы так красивы! – любовалась ей Бетси.

– Спасибо! Думаю, мне тоже нравится результат. Только вот снаружи всё бело, а внутри так серо.

Бетси выглянула в окно, решив, что Энн говорит об улице, но тут же смекнула, что речь шла совсем о другом.

– Что ж, чтобы стало светло, зажигают свечи; чтобы стало радостно, надевают улыбку, – ответила она Энн.

Маленькая нежная фея улыбнулась в ответ и спустилась к завтраку, послушав совета юной девушки. Походка её изменилась, но не настолько, чтобы описать её как парящую, – прежде всё же понадобилась бы некоторая практика; вот парить по перилам Энн умела изрядно, но в этот раз выбрала для спуска ступени, стараясь идти так, чтобы не заполнять пространство лишними движениями.