Призрачный поцелуй

– Я пойду первым. – Парень бескомпромиссно отодвинул Маленькую мисс в сторону, отобрав единственный источник освещения, и твердым шагом принялся спускаться, шаря глазами по всему видимому пространству.

Воняло сыростью, жженой резиной и плохими решениями; где-то неподалеку гудела система отопления, почти заглушая шумное дыхание подростка и отбрасывая на пол слабый отблеск пламени, полыхающего в закрытой печи.

– Здесь ничего нет, – окликнул Сын семейства сестру, оглядываясь. Та все еще стояла наверху, не решаясь спуститься и сканируя взглядом кошмарный подвал. – Иди сюда!

Девочка увидела, как что-то пронеслось за спиной парня, отбрасывая искаженную тень на стены и потолок; на долю секунды ей показалось, что пространство подвала сузилось еще сильней, а кислород в нем откачали, душа любые признаки жизни. Маленькая мисс вскрикнула и попыталась позвать брата, но мысли разбежались, как и все возможные слова, которыми она называла этого человека ранее.

Имена стерлись, но всплыли странные картины дороги, что привела героев сюда, в место, послужившее спусковым механизмом всех бед…

– Там кто-то есть, – испуганно прошептала девочка, надеясь, что ее услышит брат, а не тот, кто прячется в темноте. Если это привидение, то простым ножиком тут не обойдешься, придется изловчиться, только вот она понятия не имела, как именно. Раньше ей никогда не доводилось сталкиваться с настоящими призраками, да и сейчас не больно-то хотелось. Что-то в отеле было не так, но Маленькая мисс никак не могла понять что. Ее пугали не стены, не темнота и не жуткие видения. Мальчики в ее классе научили ее стойко смотреть в глаза даже самым мерзким вещам.

Острое неукротимое ощущение присутствия зла и опасности витало в воздухе, но как будто угроза шла не от самого места.

– Мы здесь одни, спускайся! Гляди, что нашел! – Девочка не купилась на восторг в голосе брата, но все же, пообещав себе быть храброй, ступила на лестницу. Жар от печи охватил ноги, в то время как воздух наверху по-прежнему ощущался прохладным.

Бетонные опоры поддерживали здание, создавая лабиринт из бесчисленных черных как смоль коридоров. Только редкое колыхание огня за печной решеткой и маленький фонарик, зажатый в пальцах брата, давали свет.

– Что это? – Юная искательница приключений подошла ближе, выглядывая из-за спины парня.

– Кости, – проговорил он, словно нашел драгоценный клад, а не чужие останки. – Правда круто?

– Вовсе нет. Ты больной? Надо позвать родителей. Неужели тот, кто топит печь, не видел этого раньше.

Сын семейства поморщился от презрения, которым веяло от сестры, но замечание было резонным.

– Я не хочу стать следующей, – еле слышно сказала девочка. – Мы должны уехать.

Огонь в печи вспыхнул ярче и забурлил сильней, то ли предупреждая, то ли отговаривая.

– Вот почему тот мужик говорил не спускаться сюда, – напомнил парень. – Думаю, это он притащил их.

– Он или нет, в любом случае нужно убираться. Я видела достаточно, чтобы пробыть здесь еще хотя бы минуту. Идем! Я разбужу родителей.

– Вы не сможете уйти, – раздалось из темноты. Дети обернулись, встречаясь взглядами с Консьержем.

– Теперь он и нас убьет! – пропищала Маленькая мисс, оглядываясь в поисках любого предмета, которым можно защититься. В глазах ребенка порой простая палка превращается в карающий меч, но под рукой не оказалось даже жалкой тростинки.

– Стой там, или я проломлю тебе череп, – угрожающе прорычал Сын семейства, поднимая с пола обломок кирпича.

– На вашем месте я бы этого не делал, сэр, – тепло улыбнулся служащий отеля. – Вас ждет неприятный сюрприз.

– Куда уж еще неприятней, – фыркнул парень, заводя сестру за спину. – Родители будут нас искать.

– Прекрасно! В кои-то веки они позаботятся о ком-то, кроме себя. Опустите камень, сэр, прошу. – Консьерж начал спускаться, и дети как по команде приняли защитную стойку.

– Зачем вы это делаете? – спросила девочка, чувствуя, как по щекам катятся горячие слезы.

– Все вовсе не то, чем кажется. Научитесь смотреть внимательней. Чем раньше вы это сделаете, тем проще будет принять.

– Он мелет какую-то чушь, не говори с ним…

– Вы убили этих людей? – в ужасе спросила сестра.

– Я и мухи за всю жизнь не обидел, Лили.

Повисла звонкая тишина, в которой в эту минуту сформировалось что-то неудержимое.

– Л-лили, меня зовут Лили… – всхлипнула девочка, пробуя имя на языке. Оно ощущалось пресным, как картон, и абсолютно чужеродным, но буквально оглушало при каждом упоминании, проливая короткие фрагменты на размытый холст. Ужасные фрагменты.

Она отступила от брата и шагнула в сторону скелетов. Все было так, как и предполагалось. Знакомая одежда и украшения, та же обувь, что носили родители в злополучный день.

Лили обернулась, мотая головой в неверии.

– Нет, нет, нет. Это неправда, это неправда, – затараторила, как заезженная пластинка, ища в глазах Роджера опровержения увиденному. – Этого не могло случиться…

– Мне очень жаль, мисс, – с сожалением сказал мужчина.

– Какого черта вы несете? – вспыхнул парень. – Стой там, чтобы я видел твои руки! – снова обратился он к Консьержу.

– Деймон, он ничего не сделал, – тихо проговорила Лили, кладя дрожащую ладонь на плечо брата. – Он хотел нас спасти…

И вновь магическим образом имя, произнесенное вслух, пробудило память. Деймон разжал пальцы, кирпич с грохотом упал на бетонный пол.

– Господи… – прошептал он, падая на колени и закрывая руками лицо. – Этого не может быть…

– Они не должны слышать, – напомнил Роджер простое правило, указывая на потолок. – Поэтому я позвал вас сюда.

– Ты знал, что имена вернут нам память! Но откуда такая уверенность, что мы придем, если сам велел не спускаться в подвал? – обратилась Лили к Роджеру.

– Я надеялся, что ты не послушаешь. Как и всегда, – горько рассмеялся тот.

Два года назад…

Утренний поезд из города прибыл на станцию вовремя, оросив платформу вонючим дымом и сбросив балласт из четырех пассажиров.

Семейство Кенсингтон никогда еще не бывало в этих краях, поэтому энтузиазм, с которым Уильям Кенсингтон-младший описывал их будущие владения, был не к месту. Его супруга Габи всю дорогу щебетала о том, как красиво за городом, и донимала дочь расспросами о мальчиках. Малышка Лили фыркала на мать, незаметно втыкая наушники и прибавляя громкость, лишь бы не слышать ее высокий голос. А юный Деймон прижал разболевшуюся голову к окну купе, стараясь унять боль в висках и запоминая пейзаж, чтобы по приезде нарисовать его в своем альбоме.

Натертая до блеска арендованная черная машина забрала чету Кенсингтон с вокзала и повезла по пыльному асфальту, трясясь на выбоинах и расплавленных солнцем липких ямах. Да, небесное светило палило нещадно, угрожая испепелить все в радиусе мили, но ходили слухи, будто в отцовском отеле есть бассейн, и это заставляло непрошеного наследника широко улыбаться.

Уильям Кенсингтон-младший никогда не виделся с отцом, он узнал о богатом родственнике всего месяц назад и не стал медлить с заявлением о себе, прихватив жену и детей исключительно на случай, если понадобится смягчить сердце старика. В это время года отель «Полдень» почти пустовал, так как, со слов дальних родственников, Кенсингтон-старший любил отдыхать в уединении в первые недели лета. Лучший период, чтобы рухнуть ничего не ожидающему отцу как снег на голову и потребовать свою долю в семейном бизнесе. Конечно, непризнанный сын магната не был тщеславен и жаден до денег, но, если нельзя получить любовь и внимание, почему не попробовать взыскать что-то еще со старика за все годы отсутствия.

Шикарное по своим масштабам строение заставляло бабочек в животе маленькой Лили трепетать, щекоча внутренности. Встреча с дедушкой непременно должна была быть фантастической, и это еще больше подпитывало восторг. Ее брат не разделял всеобщей радости, опасаясь, что вся семья получит пинка еще на пороге. Он также скучал по футбольным тренировкам и друзьям, особенно по девчонке из класса напротив, которую теперь не увидит до конца летних каникул.

Отдушиной был альбом, в котором Деймон рисовал лучшие моменты жизни как одержимый, чтобы смотреть на них, когда накатит хандра по дому. Что примечательно, ни на одном рисунке не было родителей, особенно вечно орущего отца. Зачем ему быть запечатленным на бумаге, если и так вечно маячит перед глазами, выискивая возможность задать им с сестрой трепку?

– Мы не принимаем постояльцев, – с сожалением возвестил мужчина за стойкой регистрации. Он уже полчаса твердил эту фразу, стреляя глазами в сторону коридора, мысленно умоляя владельца отеля спуститься и уладить неловкость.

Уильям-младший не планировал с ходу заявлять, кем он является, и хотел для начала прощупать почву, но та ускользала у него из-под ног с каждым новым словом консьержа.

– Я имею право находиться здесь, – в конце концов изрек он, потеряв терпение. – Моя фамилия Кенсингтон, и я сын Уильяма Кенсингтона.

Притаившийся за углом, у подножия лестницы, пожилой мужчина с глазами-бусинками и тонким ртом, искривленным в негодовании, не удивился. Он знал, что за годы разгульной жизни наплодил немало наследников, и если бы его состояние прямо сейчас распределяли между ними, то уже остался бы с голым задом. Но, признаться, он не ожидал, что один из алчных детей заявится прямиком сюда, требуя очной ставки. В глубине души старик мечтал, чтобы все до единого бастарды никогда не пронюхали о его существовании и вообще исчезли с лица земли.

Это мерзкое желание клокотало в груди старшего Кенсингтона, бушуя как пламя, стремящееся вырваться наружу и спалить это место дотла, лишь бы защитить от пронырливых лап иждивенцев. Чудовищный план нарисовался в голове и укоренился там, пока отец взглядом препарировал сына, скрываясь в тени коридора и слушая заверения отпрыска о его безусловной причастности к этому месту. Раз он так жаждет его заполучить, придется назначить свою цену. И цена эта будет непомерно высокой.

– Мне очень жаль, сэр, но я не могу… – начал консьерж, когда Уильям Кенсингтон-старший вырулил из-за угла, жестом останавливая фразу и вальяжно шествуя в лобби.

– Не стоит, Роджер. Я разберусь. – Он улыбнулся так приторно, что челюсть задрожала под натиском фальши. – Чем могу помочь?

Одинаковые глаза встретились, изучая друг друга.

– Отец? – неуверенно спросил мужчина, пытаясь скрыть дрожь в подбородке. Как бы он ни раскидывался бравыми фразами, увидеть родителя в первый раз в жизни, когда сам уже стал отцом дважды, – странный опыт, и Уильям-младший понял это, как только встреча состоялась. Он позабыл о желании оторвать здоровенный кусок от торта, которым питался его богатый отец, и захотел стать всего лишь ребенком, отчаянно нуждающимся во внимании родителя.

У старшего же, напротив, не екнуло; он натянул маску радушия, кипя изнутри. Поначалу даже собирался прикинуться полным дурачком, не ведающим о родственниках, но после стер эту мысль из головы, решив играть по другим, более изощренным правилам.

– Я знал, что этот день настанет, – просто сказал он, оглядывая семейство. – Это мои внуки?

Ненавидеть своих детей – это одно, а когда те еще плодились как кролики, увеличивая процент потенциальных наследников… Возмущение в груди скупердяя разрасталось до немыслимых размеров. Но чтобы захлопнуть ловушку, нужно вложить приманку и затаиться, поэтому старик включил радушие на полную мощность, заставляя себя улыбаться.

– Это Лили и Деймон, – с трепетом проговорила Габи, подталкивая детей вперед. – Обнимите же дедушку!

Кенсингтон-младший подавился слюной ревности, когда дети нехотя подошли на раздачу объятий. Он бы хотел сам встать в очередь, а еще лучше – оттолкнуть двух сопляков, чтобы лично поприветствовать отца.

Фарс вышел из-под контроля, аж стены затрещали. Концентрация кисло-притворной радости росла в геометрической прогрессии, но жизнелюбивая Габи Кенсингтон уверяла себя, что им всем просто нужно время, чтобы стать семьей. Откуда же ей было знать, что время, с тех пор как они переступили порог, начало обратный отсчет.

Казалось, новоиспеченный дедушка души не чаял во внуках. Он с интересом изучал рисунки Деймона и даже послушал пару песен из плей-листа Лили. Одному лишь ему было известно, сколько усилий было приложено, чтобы запудрить детям мозги. Все это время Кенсингтон-младший изнывал от тоски, внутренне подпрыгивая, как ребенок в парке аттракционов, каждый раз, когда отец уделял внимание только ему.

Пролетели две недели с приезда Кенсингтонов в этот отель, и лед вроде растаял, но ощущение, что семье здесь не рады, не покидало детей.

За обедом, когда экономка подала суп, странный сгусток пены на поверхности блюда показался подозрительно похожим на слюну, и девочка, сморщившись, отодвинула тарелку. Она планировала поскорее закончить с едой и прогуляться вокруг в поисках чего-нибудь интересного, пока родители будут тешить самолюбие деда разными глупыми историями.

– Я наелась! – известила она, выскакивая из-за стола. – Можно мне на улицу?

– Не уходи далеко! – предупредила ее мать. – В этих краях на удивление рано темнеет, не хотелось бы искать тебя с фонариком. – Габи подмигнула дочери и вернулась к разговору.

– Я тоже закончил, – сказал Деймон, вставая. – Буду у себя.

Он не дождался ответа, прежде чем покинуть столовую.

– Прекрасные дети, – пробубнил Уильям Кенсингтон-старший. – Я буду скучать по ним.

– Мы могли бы приезжать чаще, – вцепился в идею его сын.

– Конечно, – задумчиво отозвался старший, вытирая рот салфеткой. – Конечно… Вы могли бы остаться навсегда.

Супруги просияли, не веря в щедрость предложения. Если бы отель обладал голосом, он бы нещадно вопил, чтобы они уезжали. Чего они, конечно, не сделали, и никогда уже не смогут. Ядовитая идея, поданная за ужином, уже просочилась через поры в головы родителей, отравляя сознание.

Поначалу Уильям Кенсингтон-младший решил, что его отец – рехнувшееся чудовище, но каникулы длиной в месяц в стенах отеля «Полдень» стерли представления о здравом смысле и границы собственной адекватности. Теперь он смотрел в рот родителя, как птенец, жадно поглощая каждый кусок отравленной умственной пищи, которую Кенсингтон-старший норовил поглубже затолкать в глотку сына. «Они – обуза» из его уст звучало как мантра, ежедневно прокладывая путь к темной стороне сущности Кенсингтона-младшего. Дорога оказалась даже короче, чем предполагал кровавый магнат, и вот, по истечении срока, его оружие в человеческом обличье было готово.

В двенадцать часов пополудни шел дождь, как если бы небеса заранее оплакивали потерю. Деймон рисовал в своей комнате, а Лили, включив в наушниках любимую песню, болтала ногами, свешенными с подоконника ее номера.

Роджер, раздав указания горничным, отправился в свою комнату, чтобы немного отдохнуть, но так и не дошел до двери, услышав приглушенное бормотание на лестнице.

– Просто запри ее в комнате, чтобы не путалась под ногами! Я сам с ней разберусь, – шипел Кенсингтон-старший.

– Габи согласилась на это. Мы подписали твои чертовы бумаги, отец. Мы выполним свою часть уговора, а ты выполнишь свою.

Что за уговор, Роджер так и не расслышал; голоса удалились, погружая коридор в тишину, вместе с которой осталось и чувство, что что-то тут нечисто. Он отправился к себе, а спустя полчаса жалких попыток вызвать сон, который никак не приходил, сел на кровати, переваривая услышанное ранее. Беспокойство съедало изнутри, грызло нутро так рьяно, что не было сил унять этот зуд. Поддавшись неведомому порыву и отбросив собственное правило – не влезать в дела постояльцев, – Роджер поспешил наверх.

Габи Кенсингтон сидела на полу коридора, зажмурившись и закрыв уши руками, чтобы не слышать звуков борьбы, доносившихся из номера, принадлежащего Деймону. Она плотно сжимала губы, не выпуская наружу ни слова протеста, пока ужасный кошмар воплощался в реальность. Мать, чье чрево выносило двоих детей, наглухо заткнула рот и уши кровавыми деньгами.

Роджер поспешил к двери, распахивая ее в момент, когда покрасневшее лицо ребенка, перекошенное предсмертной агонией, посерело, а глаза стали пустыми.

– Что ты творишь? – взревел Роджер, кидаясь на горе-отца и разжимая его твердую хватку, хомутом обвившую шею мальчика, после трогая тонкую кожу своими дрожащими пальцами. Некогда пульсирующая жизнью вена спала вечным сном. Он опоздал всего на пару секунд, лицезрев смерть в момент ее появления. Мужчина отшатнулся, не веря в происходящее. – Ты чертов ублюдок! – крикнул он, хватая Кенсингтона-младшего за грудки и швыряя об стену с невероятной для пожилого человека силой.

– Они – обуза. – Убийца, как попугай, повторил слова отца. – Он завещал отель мне! Только мне!

Маниакальный гулкий смех заставил внутренности консьержа задрожать. Неужели, чтобы стать чудовищем, нужно так мало? Или для этого непременно нужно быть порождением другого чудовища? Но ведь эти дети такими не были. Они были чисты и невинны.

На задворках сознания мелькнула мысль о Лили. Роджер на нетвердых ногах побежал к двери, ведущей в комнату девочки. Та была не заперта, и он уже знал почему. Лили в комнате не оказалось, она распласталась под окнами, безжизненная и холодная.

Сейчас

– Они сделали это… – с горечью констатировал Деймон.

– Мне жаль, – только и смог ответить Роджер. Ему всегда было сложно подбирать слова утешения.

– Поверить не могу. А я ведь столько раз пытался оставить себе послание в альбоме, но страницы исчезают…

– Когда они тоже вспомнят, будет хуже – все повторится. Поэтому они не должны слышать ни эту историю, ни имена. – Предостережение Роджера, как обычно, обволакивало холодные кости парня теплом. Тот заботился о Деймоне и его сестре. Пытался их спасти, но не смог.

– Я не допущу, чтобы они повторили этот кошмар снова. Какой это уже по счету цикл?

– Третий.

– Два года прошло… Черт. – Деймон поднялся, отряхивая джинсы; окинув два набора человеческих костей, он набрал побольше слюны и смачно выстрелил сгустком ненависти в сухие тела. – Ненавижу. Мы застряли в гребаном чистилище по их вине.

И Деймон был прав в своем осуждении. Жажда наживы стрелой пробила внутренности его родителей, уничтожив сердца, оставив на месте любви холодную пустоту, которая, подобно вакууму, затягивала в себя все, включая детей. Невинные души отныне были заточены где-то между жизнью и смертью, так же как и орудия расправы в лице мистера и миссис Кенсингтон, став отголоском времени и последствием плохого выбора заплутавшей пары. Никто не знал, что именно послужило причиной судьбоносной сети, опутавшей стены этого здания и запечатавшей внутри несколько человек. Никто не знал, как разорвать этот порочный круг.

Смерть в тот день пришла за всеми, кто находился в отеле, включая алчного Кенсингтона-младшего и его пустоголовую жену: пока расправа вершилась наверху, внизу уже было разлито достаточно вязкого топлива, чтобы стереть все здание с лица земли в считаные минуты. Старик Кенсингтон не планировал делиться с самого начала, он возжелал уничтожить свое наследие со всеми прошеными и непрошеными обитателями, взыскать компенсацию с властей и бесследно испариться, как последняя капля влаги в полуденный зной.

Дождь омывал старый отель вплоть до приезда полиции. Пустынная местность обросла слухами со скоростью пули, и даже самые стойкие из местных жителей вздрагивали, передавая из уст в уста историю жестокости обезумевшего от алчности Уильяма Кенсингтона-младшего, убившего свою жену и детей, спалившего отель дотла. Эти же пройдохи жалели грустного старика, чей сын принес горе в эти места; они проклинали установленного полицией злодея, не зная, что источник истинного безумия разгуливает на свободе совсем рядом. Единственное место, куда он никогда не ступит, но которое сохранит как бесценный клад, – старый отель.

Время мчалось, стирая память о событиях двухлетней давности, покрывая каменный порог серого здания пылью забвения. Никто и понятия не имел, что год за годом, в один и тот же день, ровно в двенадцать, двойная распашная дверь отеля «Полдень» со щелчком открывалась, впуская на порог семью из четырех человек. Они не помнили своих имен, не помнили, как очутились в этом месте, не помнили зла. Но они вспомнят, и все повторится…

Рина Харос

Плененная местью

1. Пять ассоциаций со словом «призрак».

Перерождение, несущее опыт прожитых жизней; неупокоенная душа, желающая найти пристанище по ту сторону жизни; страх смертных перед неизведанным; аномалия, порожденная самим дьяволом; грусть о воспоминаниях по прожитым годам.

2. Есть ли жизнь после смерти?

Жизнь – это колесо, которое, сделав оборот, останавливается и погружает душу во мрак, даруя желанный покой. Существуя в смертном теле, мы набираемся опыта, взлетаем, падаем, а самое главное – чувствуем любовь, страх, ненависть, зависть, разочарование. После смерти воспоминания о прожитых годах помогают душе напитаться знаниями и, перерождаясь, избежать ошибок, совершенных в прошлой жизни.

Смерть – это начало нового пути. Это перерождение, которое даруется каждой душе. И лишь она вправе решать – жить, держась за руки со смертью, или кануть в бездну собственного отчаяния.

3. О чем эта история?

Эта история о том, как велика бывает людская ненависть к тем, кто лучше, красивее, умнее. Это чувство заполоняет собой все нутро, вытесняя важные моменты, которые окружают и помогают найти путь к искуплению.

Ослепленные ненавистью и злостью не смогут найти освобождение после смерти. Грехи – их друзья и возлюбленные, которые сбивают с истинного пути.

Эта история о том, как важно порой бороться за собственное счастье и справедливость. Божья кара наступает не только после смерти, и порой за грехи предков приходится платить собственной жизнью.

Пролог

1843 годРумыния, Брэила

Луна освещала небосвод, кидая призрачные лучи на заброшенный колодец, который стоял в поле неподалеку от Брэилы. Несколько лет назад он служил источником питьевой родниковой воды для всех жителей, но с наступлением засухи полностью иссушился и зарос травой.

Некогда многолюдный небольшой городок превратился в заброшенные катакомбы – многие жители покинули дома после завоевания этих земель, не желая больше опасаться за свою жизнь. Враги могли напасть под покровом ночи, застав каждого врасплох. Именно поэтому люди Брэилы бежали, чтобы найти пристанище в Валахии, которая обещала безопасность и мирное небо над головой.

Послышалось ржание лошадей. Извозчик, восседая на ко`злах, потягивал из фляги разбавленный ром, чтобы скрасить долгий путь. Его темную бороду и волосы уже тронула первая седина, глубоко посаженные зеленые глаза смотрели на мир с тоской и обреченностью, морщины покрыли некогда красивое лицо. Из одежды на исхудавшем теле болтались рубаха с треугольной вышитой вставкой и белые шерстяные штаны длиной до четырех метров, из-за чего их носили с многочисленными сборками. На ногах виднелись потрепанные опинчи – обувь, которая изготавливалась из прямоугольного куска свиной кожи, сгибавшегося кверху и перетягивавшегося лоскутком.

Одна лошадь дернулась, заржала, когда путник проезжал мимо колодца, и остановилась. Извозчик стегнул скакуна хлыстом, но тот не двинулся с места, нервно перебирая копытами и пытаясь развернуться на узкой, заросшей травой тропинке.

– Глупая скотина, а ну пошла!

Мужчина вновь замахнулся хлыстом, но каково же было его удивление, когда прут вырвался из рук и со свистом отлетел в сторону. Вороний крик прокатился по всей поляне, тела птиц полностью заполнили собой небосвод, скрыв луну. Извозчик спрыгнул на землю и, чертыхнувшись, ухватил лошадь за поводья, с силой дернув на себя, но животное мотнуло мордой и через мгновение заржало от страха пуще прежнего. Мужчина обернулся и… безвольно опустил руки, парализованный увиденным.