Шестая попытка

– Да, трудно. Но я почему-то уверена, что, кроме вас, мне некому открыться. А сказать хочется. Вы не представляете, как разрывает меня это желание. Так что мне не помешал бы «мозгоправ».

– Вы меня заинтриговали, прошу, расскажите мне все, – Олег Иванович закинул ногу на ногу, поправил очки и, обхватив колено руками, взятыми в замок, приготовился профессионально слушать.

Анна взглянула на Артема. Ей показалось, что он тоже слушает ее.

– Отец, он… – начала осторожно Анна. – Мы с ним не разговариваем и не общаемся уже долгие годы. С того времени, как умерла мама.

Анна достала фотографию мамы и незнакомой девушки и протянула ее Олегу Ивановичу.

– Я ее безумно любила. Очень. Может, даже слишком.

– Почему смерть мамы так повлияла на ваши отношения?

– Потому что он убил ее! – холодным голосом, тихим, низким, проговорила Анна.

– Убил? – Олег Иванович нахмурился.

– Не он сам, но… Понимаете… Парадоксальная ситуация. Я ненавижу отца и не могу его простить за то, что он дважды спас мне жизнь!

– Это странно, но объяснимо. Успокойтесь и просто расскажите, что случилось. Как он вам спас жизнь?

Анна говорила, а память, чистая, свежая, как будто все произошло только вчера, возвращала ее в те события.

– Первый раз отец спас мне жизнь после выпускного в Школе полиции. Тогда мы с другом попали в жуткую аварию – на всем ходу врезались в стоящий на обочине грузовик. Друг погиб на месте. Машина загорелась. Подоспевшие прохожие сумели вытащить нас. Но я этого не помню. Всплывает, словно потерянный сон, только фраза: «Ей повезло, еще бы чуть-чуть и…» Однако моя жизнь продолжала висеть на волоске, да и огонь обезобразил лицо, шею, руки. Мама не отходила от моей постели. Отец бегал в поисках обезболивающих. Когда у местных врачей опустились руки, он повез меня в Швейцарию, к сослуживцу, который нашел дорогого, но классного пластического хирурга. Мне буквально скроили новое лицо. Через пару лет на мне практически не осталось и следа от тех многочисленных изматывающих операций. Но я была несчастлива, не хотела видеть отца, готова была ругаться с ним, злилась на жизнь, – Анна замолчала, глядя себе под ноги.

– Причина – ваш новый облик? – мягко вернул ее в откровения Олег Иванович.

– Да! Мое лицо переделали. Травмы и ожоги вынудили врачей создать новое лицо, не менее красивое, чем было, но все же… Другое! Понимаете меня? Лицо, отличное от мамы. С той поры мы стали не похожи друг на друга. А ведь я сильно любила маму и была счастлива оттого, что мы казались всем сестрами-близнецами.

– Так на этой фотографии ваша мама и вы?

Анна кивнула, а Олег Иванович еще раз взглянул на фотографию, более внимательно.

– Отец забрал меня у меня самой.

– Но вы же понимаете, что ваша обида на отца…

– Несправедлива? Да! Я это понимала, но с тех пор уже никогда не была к нему так близка, как раньше. Что-то сломалось во мне в тот момент, – Анна вновь замолчала.

Олег Иванович ее не торопил.

– А через пять лет после аварии отец спас мне жизнь еще раз. Но при этом он забрал ее у мамы…

– Что же произошло? – Олег Иванович осторожно выводил ее на дальнейший разговор.

– Отец повез нас в Чечню, к своему другу, сослуживцу, оставшемуся после службы в том краю; он женился на прекрасной девушке и принял все их обычаи и правила.

– Наш взводный, Серега Матвеев! Они были не разлей вода, – Олег Иванович грустно улыбнулся.

– Да, мы поехали к нему. Отец уверял, что война давно закончилась и там мирно. Но по дороге в деревню нашу колонну обстреляли. Несколько взрывов и с десяток автоматных очередей. Потом все затихло. Нас, конечно, охраняли. Солдаты, профессионалы. И они даже уничтожили нападавших, но были не в силах исправить то, что уже случилось, – Анна обхватила голову руками. – Брошенная в машину граната… Я и сейчас помню, как она медленно крутилась, словно юла, и как я завороженно на нее смотрела. Отец оказался между мной и мамой. Он видел гранату, мы все ее видели, и он знал, что случится через мгновение. Отец закрыл меня своим телом, повалив на землю. Взрыв убил маму и тяжело ранил отца. Он выбрал меня и спас, но погубил самого нужного мне человека.

Повисла пауза. Олег Иванович снял и протер очки.

– Анна, ваш отец – герой. У него было лишь мгновение оценить ситуацию и сделать тот выбор. Поверьте, ему сейчас много тяжелее вашего. Он сделал так потому, что любил вас обеих. Если и есть где-то рай, то ваша мама именно там, и она ни на секунду не сомневается в правильности сделанного выбора. Но я понимаю вашу реакцию. Со временем вы сможете разобраться в этом сами. Никакой врач вам не нужен.

В этот момент в палату вошли Аноним с Лестрейдом.

Анна быстро стерла наворачивающиеся слезы и встала с кровати. Олег Иванович с места не сдвинулся.

– И как наш пациент? – громко и энергичнее, чем того требовали приличия, спросил Лестрейд.

– Как я и говорил, он не хочет возвращаться в этот мир, – Олег Иванович ответил загадочно, что сразу пришлось не по душе Лестрейду.

– Что за бред? А где он, по-вашему? – удивленно и недовольно возразил Олегу Ивановичу Лестрейд.

– Как я уже… – начал было Олег Иванович, но в разговор вмешалась Анна:

– Леонид! Вы не могли бы сходить в машину за протоколами? Я их там оставила, по оплошности.

Молча, с наигранно недовольным выражением лица Лестрейд вышел из палаты. Олег Иванович улыбнулся, при этом его густые брови поползли вверх, как открытые на переезде шлагбаумы.

– Олег Иванович, мы должны удостовериться в правдивости слов вот этого человека!

Анна кивнула в сторону Анонима, который мялся у двери палаты.

– Волкович Владлен Эдуардович! – нервно сглотнув, представился Аноним.

– И кто вы больному? – поинтересовался Олег Иванович.

– Он его конкурент и спарринг-партнер, – перебила Анна уже набирающего в грудь воздух для ответа Анонима.

– И что вам требуется от меня? – Олег Иванович сделал вид, что ему неинтересно знать подробности.

– Господин Волкович утверждает, что подрался с нашим больным. Лавров разбил ему нос, но ловкий Владлен Эдуардович сумел нанести ответный удар и оцарапать обидчика.

– Да, сумел, – Аноним, видимо под влиянием ауры больницы, упорно не хотел замечать неприкрытую иронию Анны.

– Вы ведь понимаете, в каком состоянии его привезли? На Лаврове обнаружено более тридцати резаных ран и две колотые, но все неглубокие и неопасные, – Олег Иванович недовольно нахмурился.

– Конечно, я изучила ваше заключение. Были ли на теле… – Анна запнулась, повернувшись к Анониму. – Кстати, вы помните, в каком месте вы его поцарапали?

– Я думаю, в районе шеи, – голос Анонима прозвучал немного неуверенно, словно ему было стыдно. Или страшно.

Анна наклонилась над Артемом. На шее виднелись два тонких пореза – как и было отмечено в протоколе осмотра. Такие раны можно оставить только острым предметом, но никак не ногтями.

Аноним перехватил удивленный и недоверчивый взгляд Анны.

– Я думаю… – голос Анонима совсем сник, – у него следы сзади остались. Я на него со спины напал, когда он в машину садился. Отомстить хотел.

Последние слова Аноним почти прошептал. Олег Иванович осторожно поднял голову Артема.

Анна увидела три характерных следа, оставшиеся от ногтей.

– Видимо, мы каким-то образом упустили эти следы. По крайней мере, я их при осмотре не обнаружил.

– Странно… Хотя что тут удивляться? В этом деле все странно.

Анна задумалась. В этот момент в палату тенью проскользнул Лестрейд. Он просматривал бумаги и выглядел недовольным, даже немного разочарованным.

– Только что получил результаты экспертизы. Кожа под ногтями Волковича принадлежит Лаврову.

– Значит, действительно оцарапали. Что же, хорошо!

– Анна, я вам больше не нужен?

Олег Иванович вопросительно посмотрел на Анну.

– Нет, спасибо вам… большое!

Олег Иванович улыбнулся и быстро покинул палату.

– Мы тоже пойдем, а вы, Владлен Эдуардович, пока можете быть свободным. – Аноним смотрел куда-то мимо Анны. – Что с вами?

Рука Анонима указала в сторону Артема.

– Лавров…

Анна развернулась к кровати. Артем открыл глаза! Он лежал совершенно спокойно, устремив взгляд в одну точку на потолке.

Лестрейд встал в дверях, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Ему было совершенно неинтересно все, что происходило в этой комнате. Хотя уже через несколько секунд его отношение к происходящему резко изменилось.

Анна осторожными, небольшими шагами подошла к Артему ближе.

Ей показалось, что он смотрел в никуда. Не в потолок, а в самого себя.

– Артем… – тихо позвала его Анна.

Артем вздрогнул и медленно повернул голову, глядя на Анну болезненными, слезящимися глазами. Его взгляд изменился от пустого до осознанного. Словно пелена спала с глаз Артема и он вновь мог видеть.

Рассмотрев Анну и заметив недовольного Лестрейда, Артем медленно проговорил:

– Кто вы… такие? Где я? И что… – его взгляд поймал Анонима, который втянул голову в плечи, пытаясь казаться еще более незаметным. – Ты?!

В свой вопрос Артем вложил изрядную долю удивления и ненависти.

Анна старалась даже не дышать. Она пристально смотрела на Артема, который сверлил взглядом Анонима.

Через несколько секунд злость на его лице сменилась растерянностью, а затем болью. Анна почувствовала, что воспоминания обрушились на него гигантской волной, разбивая сознание о скалы реальности, как деревянную шлюпку на миллион острых щепок. Глаза Артема вновь закрылись.

– Дом… Проклятый дом… Нет… – Артем внезапно замолчал.

Его тело напряглось и задрожало в судорогах, вены на лице набухли, из краешка губ потекла струйка крови.

Не ожидавшие такой реакции Лестрейд и Аноним с ужасом смотрели на Артема, а Анна бросилась к нему, пытаясь удержать его на кровати.

– Олега Ивановича! Быстро!

Ее голос почти утонул в крике боли и отчаяния Артема. Он ревел, как раненый медведь, и так же упорно и яростно пытался вырваться из опоясавшей тело судороги. Лицо Артема посинело, закрытые веки дрожали с пугающей быстротой, кровь изо рта залила подушку. Тело мгновенно покрылось потом, словно на улице стояла дикая жара. Зубы Артема захрустели от неимоверного давления, с которым он сжимал свои челюсти.

В палату, едва не сбив Анонима с ног, вбежали санитары и Олег Иванович. Они прижали извивающееся тело Артема к кровати и привычным движением вкололи лекарство.

Анна сделала несколько шагов назад от кровати и с волнением смотрела на происходящее.

Через минуту лекарство подействовало. Тело Артема обмякло и расслабилось. Он лежал с закрытыми глазами и мирно дышал. Лишь кровавый след на щеке и залитая липкой красной кровью подушка напоминали о случившемся.

– Что тут произошло? – грозно спросил Олег Иванович.

Анна устало опустилась на пол. Аноним стоял, прислонившись к стене, и с выпученными глазами смотрел на лежащего Артема. Лестрейд нервно ходил у двери все с тем же недовольным видом.

– Артем… Он проснулся на несколько секунд. И мне кажется, что-то вспомнил, а затем…

– Интересное совпадение, – вслух размышлял Олег Иванович. – Он говорит или приходит в себя только в вашем присутствии. Наш санитар пытался записывать за ним, сидел тут целый день, дежурил. Но после вашего первого визита и насильственного пробуждения он говорит только в вашем присутствии.

– Влюбился, видимо! – пошутил Лестрейд, но его дружно проигнорировали.

Анна встала и подошла к Анониму. На Владлене Эдуардовиче не было лица. Его трясло мелкой дрожью, а белая кожа лица покрылась испариной.

– Вы ничего не хотите рассказать? Мне кажется, вы что-то скрыли от нас?

Аноним отрицательно покачал головой.

– Оставьте Лаврова одного. Пусть отдохнет, да и прибраться тут теперь не мешало бы.

В палату уже проскользнули две немолодые санитарки и приступили к уборке. Одна с помощью двух санитаров поправляла постель, вторая переодевала Артема в чистую пижаму.

Анна кивнула Олегу Ивановичу и вышла из палаты. Лестрейд и Аноним тут же проскользнули за ней.

Как только за Анной закрылась дверь, из уст Артема вырвался звук, похожий на вздох облегчения.

Кирилл сидел на крыльце в легком облачке табачного дыма, когда из подъехавшей машины вышли Варя и Даша. Дочка, едва увидев папу, тут же бросилась ему на шею. Кирилл едва успел затушить сигарету. Он не позволял себе курить рядом с Дашей и всегда старался избегать попадаться ей на глаза с сигаретой в руках.

– Папочка, любимый мой! – Даша крепко обняла Кирилла за шею. – Смотри, что я нарисовала! Мама, мамочка, покажи папе!

К ним подошла счастливо улыбающаяся Варя и протянула лист бумаги. Кирилл усадил Дашу на колени, рассматривая рисунок, на котором неровными мазками был изображен их дом, а рядом три фигуры. Внизу подписи: мама, папа и дочка.

– Отлично! Особенно хорошо у тебя получилась мама!

Кирилл поцеловал Дашу, которая тут же спрыгнула с колен и убежала в дом, как флагом, размахивая рисунком над головой.

На освободившееся место тут же устроилась Варя.

– Ох… Сил нет!

– Намаялись за день?

– Не то слово! Сегодня у Даши взрыв энергии! – улыбнулась Варя. – А ты как? Устал?

– Да, – вздохнул Кирилл, – есть немного! Столько подписей, вопросов, ответов, поездок – и все в один день.

– Как все прошло? – участливо спросила Варя.

– Прекрасно! Джереми очень помог.

– Это хорошо! Я пойду душ приму и что-нибудь соображу на ужин, – Варя поцеловала Кирилла, поднялась с его колен и ушла в дом.

Кирилл остался один. Он достал новую сигарету и с удовольствием закурил. Солнце уже скрылось за горизонтом, и в воздухе растворились длинные летние сумерки. Кирилл глубоко вдохнул чистый загородный воздух, но тут же поморщился, так как подхватил и табачный дым.

Он затушил сигарету и достал из кармана блокнот. Пролистав страницы, исписанные мелким, аккуратным почерком, Кирилл нашел чистую, извлек из того же кармана карандаш и что-то быстро написал, подчеркнув жирной линией.

– Допустим, я не прав и это не Джереми. В таком случае мне нужно подумать о том, кто бы это мог быть еще, – вслух сказал Кирилл, кусая при этом кончик карандаша.

В следующие полчаса он набрасывал в блокноте имена, обдумывал их и перечеркивал. Кирилл вспоминал все самые серьезные случаи, когда мог причинить кому-то сильную боль. Он мучительно напрягал память, но она то и дело выдавала имена и связанные с ними случаи, которые выглядели незначительными, не стоящими такого серьезного приговора, как смерть через непрощение. Иногда он вспоминал что-то забавное, и на лице застывала полуулыбка, но чаще приходилось хмуриться.

Первых трех кандидатов он вспоминал мучительно, память никак не хотела расставаться с событиями, которые спрятала глубоко в своих недрах. Но когда с первой тройкой было покончено, память сдалась. Она вдруг извлекла на свет такие имена и события, о которых Кирилл и думать забыл. Он фиксировал в блокнот имена, рядом писал проблему и иногда диву давался, как мог забыть об этом.

Вот, например, Кира – молодая аспирантка с его факультета прикладной математики. Он учился на третьем курсе и по праву считал себя достаточно взрослым для таких отношений. Стремительная, яркая любовная история. Кира завершила ее на столе кафедры с не подающим надежды доцентом. Но Кирилл простил ее предательство, потому что не любил по-настоящему. Так он думал тогда, немножко в этом сомневаясь, так он думает и сейчас, но уже полностью в этом уверенный.

Или вот, дворовый пацан, разбивший ему губу, отбирая велосипед. Павел, Пахан, как его звали, слыл известным хулиганом на районе. Кирилл вспомнил, как ненавидел его всей душой и сердцем, как обида переполняла ранимую детскую душу. Но вспомнил Кирилл и то, что в девятом классе Пахан на очередном угнанном велосипеде попал под колеса грузовика. В тот же момент, когда Кириллу стало об этом известно, обида растаяла. Он простил его, сам того не понимая, и сразу же забыл об этом отравляющем его школьную жизнь эпизоде.

Перебирая в уме всех, кто хотя бы теоретически мог стать причиной его странных и пугающих снов, Кирилл поразился тому, как много людей он обидел в своей жизни. Мозг блокировал воспоминания о некоторых событиях, видимо, облегчая бремя.

Сейчас же Кирилл чувствовал себя измотанным. С каждым новым именем он возвращал себя в прошлое, в те обстоятельства, когда мог обидеть. И к нему снисходило откровение. Кирилл пропускал через себя чужую обиду, вживаясь в каждого и пытаясь простить себя же чужой волей. Если это получалось, он вычеркивал имя. С каждым таким росчерком Кирилл чувствовал себя легче, словно сбрасывал груз, с которым приходилось жить.

Кирилл задумался на миг, что каждому человеку полезно так делать. Он освободит свою переполненную душу, избавится от багажа боли и ненужных воспоминаний.

Кирилл уже хотел закрыть блокнот в отчаянном жесте человека, у которого ничего не получилось, но замер.

В памяти ярко и очень болезненно всплыло имя – Лена. Кирилл даже вздрогнул. Лена, девушка, которая приютила, когда он нуждался в жилье, и обогрела. А еще – научила заниматься красивым, страстным и прочувственным сексом. Лена была для Кирилла всем, его богиней. Но однажды он проснулся с мыслью, что все кончено. Вот так, странно и необъяснимо. Не было придирок, скандалов, ссор, времени для раздумий – Кирилл знал, лежа в ее объятиях, что делает это в последний раз. Он остыл, мгновенно, словно сквозняком затушенная свеча. Лена по-прежнему нравилась, но он точно знал, что они не будут вместе. Уже сегодня. И Кирилл ушел. Он сказал ей это после пробуждения, оделся и ушел. Лена не останавливала его, не унижалась, не просила и даже не скандалила. Тогда Кирилл подумал, между прочим искренне, что она тоже так считает и это откровение пришло к ним обоим.

Но самое страшное случилось через неделю. Он уже имел на руках билет в Москву, лелея мечту поступить в литературный институт и заниматься тем, что он так любит, – писать. Он собирался лететь в город, где через год, уже поступив в литинститут на высшие курсы, встретит Джереми и Варю и его настоящая жизнь начнет проклевываться как спелое семечко. Но это через год. А пока он шел по улице с билетом в кармане.

Да, Кирилл отчетливо вспомнил даже рубашку, ярко-зеленую, так раздражавшую всех его друзей, но самую любимую, заношенную до дыр. В нагрудном кармане лежал билет, а в руках у того молодого дипломированного математика, собирающегося круто поменять свою жизнь, зажат пакет с несколькими бутылками холодного пива и напитка покрепче. Кирилл шел в общагу с прощальными гостинцами. Но на остановке он случайно встретил ее – Лену. Вернее, услышал.

Было жарко и пить хотелось неимоверно. Кирилл, не сдержавшись от переполняющего душевного порыва, спрятался за остановку, в ее прохладную тень, и откупорил одну бутылку пива, здраво предполагая, что друзья ждут от него беленькой, а не янтарного напитка.

Кирилл почти залпом осушил бутылку и в этот момент услышал знакомый голос на остановке.

– Такие дела, Ксюша! – Лену с ее звонким, птичьим тембром было трудно перепутать с кем-то.

– И что? Ты скажешь ему? – допытывался незнакомый голос.

– Не думаю… Нет, не скажу!

– Но он же его…

– Он мой прежде всего. К тому же у Кирилла своя жизнь, он уже в Москву уехал, как мне сказали. А если судьбе было угодно об этом умолчать, то кто я такая, чтобы ее ослушаться? – Лена говорила немного пафосно, вероятно, защищаясь таким образом от нападок подруги.

– Значит, ты станешь матерью-одиночкой? – возмутилась подруга.

Кирилл не сразу понял, о чем говорят девушки. Мозг, расплавленный жарой и сдобренный хмельным солодом, отказывался реагировать быстро и адекватно.

– Не стану… – тихо сказала Лена. – Ребенка не будет.

Это последние слова, что он слышал от Лены. Они как громом поразили его, пригвоздив к земле.

Кирилл вспомнил, что проторчал за остановкой не меньше двадцати минут, пока вновь смог реагировать на окружающий мир. Лены на остановке уже не было, конечно.

В тот вечер до самого поезда его морально выворачивало наизнанку. Кирилл и сейчас вспомнил те чувства. Он не пошел к друзьям, а вернулся домой и напился один, в хлам. Но даже пьяным не смог решиться на поступок. Выбор был сложным, но тогда, в той части своей биографии, Кирилл его сделал. Правильно или нет – жизнь еще не разобралась. Поступи он тогда по-другому, возможно, не было бы Вари и Даши и, возможно, его книг.

Он побледнел и обвел имя «Лена» в своем блокноте несколько раз. Затем медленно встал и вошел в дом. На улице уже вовсю властвовала ночь.

В легкие Кирилла стремительно ворвался все еще теплый воздух. Через секунду он поспешил назад, улетучиваясь сквозь распахнутое окно, за которым тяжелым покрывалом повисла ночь.

Кирилл сидел на подоконнике, вдыхая воздух полной грудью, и наблюдал за тонким следом неясного полумесяца, который уже через две недели превратится в полную сияющую луну. Жара спала, но долгожданной прохлады так и не наступило.

На кровати давно уже спали Варя и Даша, которая пришла «немного полежать», а к нему сон не шел. Кирилл понимающе списывал это на волнение. Он не мог уснуть, хотя впервые очень этого желал, ведь на этот раз возвращение в комнату должно было стать продуманным и подготовленным.

Помучившись так около часа, Кирилл спустился в гостиную. Там, стараясь не шуметь, он взял с полки коробку с лекарствами и нашел прозрачную бутылочку с маленькими таблетками.

– Докатился до снотворного… – печально резюмировал Кирилл.

Вернувшись в спальню, он поставил таблетки на тумбочку, у изголовья, и лег в постель.

Некоторое время Кирилл не чувствовал никаких изменений. Затем ему вдруг все стало, как он выражался в детстве, «фиолетово». Он перестал беспокоиться, что не спит. Ему теперь и вовсе показалось, что мысль о сне ошибочная. Наоборот! Самое время полежать, помечтать о новой книге.

Кирилл, довольный этой мыслью, подумал, что хорошо бы написать фантастический роман о детях. Почему бы и нет?

Кирилл на мгновение закрыл глаза. Когда же он их открыл, то сразу понял, что все-таки уснул.

Светящиеся стены впервые за несколько дней вызывали положительные эмоции: радость и удивление одновременно.

– И снова здравствуй! – голос Незнакомца звенел ледяным переливом. – Ты меня прости, я немного помог. Ты же спешишь, я знаю, поэтому поиск дверей я пропустил.

Перед тем как встать с пола, Кирилл посмотрел на свое отражение. Таким усталым он не видел себя никогда: словно прожита вся жизнь, а за спиной остались многие годы тяжелого труда и невыносимых испытаний.

Кирилл грустно подумал, что повзрослел за эти дни на десяток годков. Хотя нет, не повзрослел! Постарел!

Кирилл огляделся. В комнате только две стены оставались заполненными фотографиями. На одной из них сияли мутным светом портреты людей, тянущих его в сторону от правильного пути. Это Кирилл понял, заметив пару легко узнаваемых персонажей из прошлого: вытянутое, неприятное лицо бывшего одноклассника и полное, круглое, с маленьким глазками и носом картошкой лицо бывшего главного редактора издательства. Первый правдами и неправдами пытался втянуть за собой в неприятности, со вторым Кирилл на рабских условиях сотрудничал в первый год своего писательского пути. Редактор, имя которого не хотелось даже вспоминать, делал все от него зависящее, чтобы Кирилл оставался «литературным негром», забыв про свои амбиции. Но вновь появившийся в его жизни Джереми вовремя вытащил его из этого болота.

На дальней от него стене фотографии были неразличимы с этого расстояния.

Кирилл вопросительно посмотрел на Незнакомца, привыкнув уже к тому, что тот знает все его мысли и желания.

– Там висят те, кто тянет тебя назад, тормозит, возможно и неосознанно, но все же. Если хочешь найти скелеты в твоем просторном шкафу – то это именно та стена.

Кирилл уже хотел было сделать шаг в сторону дальней стены, но Незнакомец вдруг вытянул вперед руку.

В немом жесте отчетливо читалась просьба остановиться, что Кирилл и сделал. В ту же секунду в руках у Незнакомца появилась фотография Джереми.

– Не угадал! – опередил Незнакомца Кирилл и, не дожидаясь, пока изображение друга превратится в пепел, направился к стене.

– Не угадал… – флегматично довел свою обязанность до конца Незнакомец.

На этот раз думать Кирилл не собирался. Он шел вдоль стены, прощупывая взглядом фотографии. Высоко, там, куда едва можно было дотянуться, висела фотография Лены.

Воспоминания вновь пронеслись в голове обжигающим вихрем. Кирилл, взглянув на отражение между фотографиями и поймав свой уверенный, спокойный взгляд, указал на Лену.

– Вот! Я уверен, что на это раз я угадал!

Незнакомец оставался стоять на месте. Он смотрел на Кирилла все с тем же ироничным и немного насмешливым взглядом, по которому было трудно догадаться о мыслях и намерениях.