Магическая вспышка

– И кто же войдёт в этот отряд? – спросил магистр Шуалтыш.

– Слушай, а кто-нибудь ещё собирался прийти? – спросил Джарвис. – А то уже вечер и дневной запас пива на исходе.

Эндан слегка задумался. Он и не заметил, как, пока они разговаривали, купались в реке и просто отдыхали, подобрался вечер. Весь день состоял для него из лёгких и весёлых разговоров, которые лишь изредка прерывались, как это было вначале, когда Эндану поведали планы совета, и когда архимаг вручил подарок Сандро. Подарок этот представлял собой, небольших размеров свиток, написанный неизвестными Эндану знаками, и что в нём говорилось, никто не знал. Даже магистр Шуалтыш, по словам старого библиотекаря Эндория, у которого Эндан стащил свиток, не мог расшифровать его.

– Ну, – начал Эндан, – скоро должен подойти Клодвиг, вы знаете, как он любит покрасоваться на закате. Возможно, ещё придёт Гауен, я слышал, он сейчас в Магграде, так что это возможно. Ещё собирались Лонгрес с Фионой…

– Фиона – это та девчонка, которую ты взялся обучать? – спросил Сандро. – Дочка Лонгреса?

– Да, она самая, – ответил перебитый Эндан и, поймав прерванную мысль, продолжил. – Аракса, как и Миланси, вряд ли придёт. Кто-то же ещё собирался… А, Айна хотела прийти, когда закончит все поручения совета. И как же я мог забыть, что она говорила, что постарается всё закончить днём, а вечером присоединится к нам; забыть о таких простых мыслях сестры нехорошо.

Джарвис, с лёгкой доброй усмешкой повернулся к Сандро и окликнул его.

– Сандро, ты слышал, Айна обещала прийти сегодня сюда!.. – крикнул Джарвис, – Эй, ты меня услышал? Айна придёт!

Сандро медленно повернулся и сказал:

– Вот, когда она придёт, тогда я с ней и поговорю, а сейчас не слова.

Эндан никак не мог понять прикола, насчёт его сестры, усмешки Джарвиса и и какого-то непонятного разговора, что должен начаться между его сестрой и Сандро; но ему было и не до этого, надо было встречать ещё одного товарища.

На холме, что расположился в стороне заката, стоял чернейшего цвета конь и такого же цвета был всадник. Он стоял, освещённый закатом и ждал, когда все обратят на него свои взоры. Чернейший плащ развивался на ветру, а конь ржал, как бы привлекая к себе внимание. Сомнений быть не могло, это был Клодвиг, один из немногих оставшихся всадников тьмы. Всадники тьмы когда-то были сильными войнами, страдающими жаждой наживы, но однажды их конную рать нанял Чёрный король для борьбы с линнскими эльфами14, но они предали его прямо вовремя боя, потому что правитель эльфов предложил плату в пять раз больше, и тогда Чёрный король проклял их, навсегда запечатав их тела в чёрной рыцарской броне. Всадники тьмы по-разному пытались избавиться от проклятия, но ничто не помогало. А позже, когда один из всадников не выдержал и пытался покончить с собой, то ничего не вышло, поскольку из-за проклятия, они могут умереть лишь в бою, исполняя долг чести.С тех пор прошло почти девятьсот лет и многие всадники тьмы уже лежали в гробах, навсегда обретя покой, но были и те, кто всё так же бродил по Яузе и наводил ужас на жителей деревень.

Клодвиг, используя типичные способы устрашения, по типу грохота цепей, лязганья оружия и лошадиного ржанья, съехал с холма к шатру.

– Трепещите, жалкие смертные! – раздался мертвенно холодный голос из-под железной брони. – Выносите мне все ваши деньги, еду и питьё, а иначе страшная кара постигнет вас всех!

– А можно как-нибудь пропустить вступительную часть и перейти к тому моменту, когда ты наконец слезешь со своего древнего коня и расскажешь нам, почему это ты вдруг решил приехать в закат, а не ночью, – с ноткой высокомерия сказал Джарвис.

Вдруг огненно красные глаза всадника тьмы устремились на юного стрелка, и хоть по ним никогда нельзя было понять эмоции и чувства Клодвига, но Джарвис знал, что за ними не скрывается того гнева, который обычно приписывают этим древним воинам.

– Два года прошло, а он так и не смог понять важность традиций!.. – сказал Клодвиг. – Вот каким ты был дерзким и глупым при нашей встрече, таким и остался.

– Ну, а чего Вы хотите, Клодвиг, от восемнадцатилетнего юноши, выросшего в Магграде, в городе, где все лишились своих корней, – сказала Сегреда. – К тому же молодости свойственен гонор. Вон магистр Шуалтыш с Лонгресом сколько времени пытались успокоить моего мужа, до сих пор не до конца получилось.

Эндан слегка толкнул Сегреду в бок и посмотрел на неё взглядом, так и говорящим: «Ну чего ты? Об этом можно было и промолчать» – хотя Эндан, конечно, понимал, что всем здесь присутствующим уже давно хорошо известна каждая деталь его биографии и его характера.

– Пожалуй, Вы правы, леди Сегреда, – сказал Клодвиг. Между ним и Сегредой с самого начала отношения сложились так, что они оба, видя друг в друге что-то высшее, достойное уважение, не выходили за рамки почтения принятые в высших кругах.

– И кстати скоро должны будут явиться ещё Гауен с Араксой, я встретил их на подходе к Магграду и они уже успели мне проиграть свою порцию Сарконского вина. Оно же сегодня будет, я надеюсь?

– Будет, как и мясо на углях, так и многое другое, об этом можешь не беспокоиться. – сказал Эндан.

В то же самое время, не ведая ни числа, ни даже времени суток, сидел в темнице замка Совета Магии молодой эльф, которому на вид ни один человек не дал бы и семнадцати, хотя ему было без году двадцать, такова магия эльфов. Вообще эльфы очень странные существа, они никогда не старятся внешне, их смерть от старости никто никогда не видел, но этих нарушений им видимо показалось мало, и потому они стали ещё и взрослеть с той же скоростью, что и люди. Кто-то говорит, что это связано различными болезнями, от которых организм эльфов почти не защищён, убивающий часть из них в детстве, а некоторые, сторонники заговоров, доказывают, что это всё связано с их неяузианским происхождением, хотя на самом деле на них так сыграла близость к людям, с которыми они воевали ни одно столетие из-за чего не могли позволить себе тратить сотни лет на взросление.

Однако данный эльф был весьма не обычен для типичного представителя своего народа. Ни одно живое существо, посмотрев на него в этот момент, не поверило бы тому, что этот грязный тощий эльф, одетый в какие-то рваные обноски был сыном короля ардорских эльфов15, Гирандула III. Кто бы мог подумать, что третий сын великого Гирандула окажется в темнице Совета Магии? И если честно, то никто не мог предположить, что именно так обернутся события, ни Илдур, ни Гирандул, даже сам пленный не мог такого представить. И последний до сих пор гадал, что он здесь делает, тем более после того, как он объявил всем имя своего отца, над чем посмеялись даже самые мрачные тюремщики.

Уже пару недель провёл в этой камере принц Атикин, ни разу не выйдя на белый свет, и потому успел изучить помещение, отведённое для него, лучше, чем некоторые знают свои квартиры, в которых прожили более десятка лет. Он знал каждую песчинку в комнате, хотя большую часть времени провёл, упёршись в потолок, лёжа на кровати. Притом надо отметить, что после этих двух недель он не сошёл с ума. Возможно, это была очередная мистическая способность эльфов.

Вот и сейчас он в том же положении лежал на матрасе, и кто знает, сколько бы он ещё смог так пролежать, лишь изредка отвлекаясь на еду, если бы в этот момент не отворилась дверь.

– Вставайте, Ваше высочество, пора выходить.

Атикин послушно встал и подошёл к охраннику. Он ни о чём не задумывался, он просто делал то, что ему говорили, и он бы продолжил не думать, если б его не подтолкнул к выходу страж. Но как только толчок был произведён, Атикин вышел из состояния забвения, и в его голове сразу завертелось множество мыслей, большая часть из которых спрашивала: «А куда меня ведут?» – но когда он попытался расспросить об этом охранника, то не получает ничего кроме грубости человека, который в очередной раз пропускает из-за работы праздничные посиделки с друзьями и семьёй. Остальное время принц провёл в глубоком молчании, пытаясь предположить, что ему грозит.

Страж привёл его в небольшую комнату, напоминавшую светлицу, где некогда собирались принцессы со своими фрейлинами и обсуждали всё, что приходило в голову. Но отсутствие роскоши в помещении принца не огорчило, после двух недель, проведённых в подземелье, его куда больше радовала возможность чувствовать свежий воздух и видеть свет, хотя только и от свечки.

Когда Атикина оставили одного в комнате, он сел на один из восьми стульев, аккуратно выстроенных вокруг деревянного стола, который принц сразу отнёс к поделкам, сделанным ещё в пятнадцатом веке. Атикин сел и начал размышлять. В его голове от насыщенности свежего воздуха завертелись вопросы, что спали с того момента, как его заперли в темнице. И основной из них кричал: «За что?! Что я такого сделал?!» – но он так и не смог найти ответа.

Вдруг что-то зашумело за дверью, словно кто-то бился о стену, пытаясь её пробить. Вслед за этим заскрипел замок и в комнату втолкнули здорового парня, после чего стражи прокричали нечто невразумительное и заперли дверь.

Атикин смотрел на происходящее с выпученными от радости и страха глазами. Никогда ему не было так радостно от наличия поблизости разумного собеседника, хотя стоит отметить, что у эльфов есть свои понятия о разуме: его наличии или отсутствии. Эльфы весьма высокомерные создания и потому мерят весь остальной мир по себе. Например, они никогда не скажут, что низкие гномы являются разумными, как и широкоплечие орки. Лишь худые и длинные гуманоиды по их представлениям имели разум. Что же касается парня закинутого в комнату стражами, то он под это описание подходил лишь наполовину. Его рост превосходил рост почти всех людей и эльфов, что за свою жизнь успел повидать принц, и даже его собственный, но это скорее связано с тем, что сам Атикин не успел ещё дорасти до своего пика. А вот ширина парня, явно не вписывалась в эльфийские стандарты. Он был широкоплечим, таким, какими обычно представляют каких-нибудь борцов или громил при бизнесменах, да и совсем стройным его было не назвать, чувствовалось, что он привык обедать на широкую ногу. Это собственно было видно и по его одежде. Парень был одет в роскошный камзол и сапоги фирмы, которая, как знал Атикин, делала вещи только на заказ.

Очень скоро парень поднялся с пола, отряхнулся и окинул взглядом комнату. По его выражению лица чувствовалось, что в принципе он был доволен внутренним убранством помещения, лишь Атикин вызвал в нём сперва лёгкое отвращение.

Когда парень подошёл ближе к свечке, Атикину удалось лучше рассмотреть его лицо. Внешность парня оказалась абсолютно не эльфийской, даже большинство людей этой широты не обладали такими чертами. Смуглая кожа, крупноватый нос, чёрные, но не очень длинные волосы и обилие различных драгоценностей в одежде – все эти детали говорили скорее о Галийском16 происхождении парня, нежели Яузианском. Однако уже после первых сказанных парнем слов, Атикин почувствовал, что парень точно не является переселенцем, в его речи не проскальзывали странные для уха жителя Яузы словечки.

– Вот почему надо сразу же применять силу? Я ведь всего лишь сказал: «Я не сдвинусь с этого места, пока вы не объясните, что мне грозит» – неужели так сложно объяснить, – произнёс парень.

Он устало посмотрел на одиноко горящую свечку, после чего ещё раз окинул взглядом комнату и достал из карманов камзола десяток свечек.

– Да, не знаю, как можно жить в таком полумраке. Тут же невидно нормально ни лица, ничего, а как можно разговаривать, не видя своего собеседника. Хотя я весьма быстро привыкаю к темноте и могу различить даже самые незначительные детали, но думаю тебе так не дано.

Замолчав, парень глубоко вдохнул, но вместо углекислого газа на выдохе вышла струя пламя, что озарила комнату на несколько секунд. Когда пламя стихло, остались гореть свечки, что парень старательно доставал из камзола.

Расставив свечки на столе и подоконнике, парень вернулся к столу и снова окинул взором комнату.

– Да, всё равно света маловато, но уже значительно лучше. Жаль не помню куда задевал ещё одну дюжину таких свечек, а я ведь отдал за них приличные деньги одному кудеснику, обещавшему, что эти свечки будут гореть вечно. Он явно преувеличил свои способности по заклинанию предметов, потому что пара штук уже успели прогореть, – говорил парень. – Меня кстати Спайком звать.

Атикин поднял свои глаза полные удивления и страха на сидевшего перед ним парня.

– Ты дракон?

– А ты знаешь кого-то другого, кто плюётся огнём? – ответил с улыбкой, не покидавшей его лицо, Спайк. – Так, я тебе уже представился, может, и ты назовёшь себя?

– Да, конечно. Меня зовут Атикин, сын Гирандула III, внук Сермоля II, принц ардорских эльфов, – произнёс принц Атикин.

Улыбка Спайка, что до этого символизировала обычную доброту и жизнерадостность, преобразилась в улыбку, показывающую, что ещё немного и он разорвётся безудержным смехом.

– Прости, но как-то у меня не совпадает образ эльфийского принца, с образом нищего, – чуть не смеясь, произнёс Спайк. – Сомневаюсь, что хоть один принц будет ходить в рваных обносках, в которых в Магграде бедняки просят милостыню на улице храмов. Или в Ардорском королевстве всё настолько плохо? Сомневаюсь… Хотя я должен признать, что в тебе есть черты высших эльфов. Такие белые кожа и волосы, притом волосы длинные, и эти серые глаза – будь на тебе не обноски, а хотя бы кафтан, что висит у меня в шкафу, я бы действительно тебе поверил. А так… чудеса генетики.

Воцарилось неловкое молчание. Атикину было очень неприятно, что единственный его хоть немного разумный собеседник, хоть он и был драконом, коих Атикин видел впервые, не поверил ему. Спайку же было неловко из-за столь невежливого своего поведения, так как он понимал, что с проявления неуважения не начинаются хорошие разговоры, тем более между теми, кто друг друга не знает.

Но Атикин всё же нарушил молчание.

– Тебя прислали пытать меня?

– А что тебя должны были пытать? Ты что шпионил за кем-то? – спросил Спайк.

– Нет, меня схватили на рынке, когда я обещал гному-торговцу, что мой отец всё оплатит. Не понимаю, за что меня схватили.

– Даааа, судя по твоим познанием этой жизни, ты и правда принц, только парень, которому никогда ни в чём не отказывали, может решить, что гном поверит россказням про отца. Нет, дружок гномы верят только наличности, а доверяют только таким же гномам.

– Возвращаясь же к твоему вопросу, – минутку подождав, продолжил Спайк, – то я не тот, кто будет тебя пытать. К тому же за такую попытку воровства максимум, что могут сделать, это высечь. Я же тут такой же заключённый, как и ты, только в больших масштабах. Тоже попался на воровстве, только более крупном и не в этой стране. Когда я десять лет назад прилетел в Магград, я подумал: «Как классно! Заплатил нескольким стражам и чиновникам, получил новые документы и тебя никто не тронет, а через лет пятнадцать о твоих делишках вообще забудут» – но недавно мою настоящую личность раскрыли другие стражи, и брать деньги они не захотели, и вот теперь я сижу здесь и ожидаю, что со мной сделают. Накажут ли здесь или депортируют на Драконий полуостров, а может даже в Ларионовы горы к гномам.

– Но разве ты не можешь улететь? Превратиться прямо сейчас в гигантскую рептилию и взмыть в воздух?

– Конечно, могу, каждый дракон способен перевоплощаться в человека и обратно, когда дорастает до определённого возраста. Мне вот было примерно пятьдесят, когда я научился этому. Но какой смысл? – говорил Спайк, приняв задумчивый вид, при котором его усы и камзол делали его похожем на адмирала флота из какой-нибудь пьесы. – Это ведь кудесники, неужели ты думаешь, что у них не найдётся какого-нибудь демонолога или тваребея, что не сможет завалить дракона, как только я попытаюсь смыться? Мы ведь находимся не в какой-то там тюрьме на окраине Басмунда, а в центре Магграда, в замке Совета, что охраняется так же хорошо как спальня эльфийского короля. Так что вряд ли нам тут что-нибудь поможет.

Как только Спайк произнёс эти слова, дверь снова распахнулась, и в комнату спокойно зашёл парень в дорогом зелёном пиджаке. На самом деле назвать пиджак дорогим на Яузе мог только член низшего класса, который не мог его себе позволить. Но носили его только самые бедные бизнесмены, остальные же предпочитали камзолы, кафтаны и фраки; но этот пиджак по своему пошиву относился к самым дорогим пиджакам трёх планет, а значит, носить их могли только самые богатые из самых бедных бизнесменов.

Парень подошёл к столу и сел, явно не зная как ему относиться к остальным невольникам, толи как к друзьям, толи как к партнёрам по сделке.

– О ещё один пожаловал, – произнёс Спайк, – а тебя за что взяли?

– Аааа… – махнув рукой, начал парень, понимая, что разговор принимает приятельский вид, – занимался транспортировкой нариума17 из Махеты18, и договаривался с покупателями. Ну вот на последней крупной поставке меня и взяли.

– Так ведь нариум запрещён, зачем же ты им торговал? Ты ведь должен был понимать, чем это закончится, – произнёс Атикин.

– Сказал эльф, который требовал, чтобы ему вещи без уплаты отдали, – вмешался дракон. – Затея с нариумом, конечно, рискованная, но если выгорает, то приносит хороший и главное постоянный доход, ведь он вызывает привыкание и организм очень скоро без него жить не может. Сделку то о постах успели продлить?

– А ты откуда знаешь, что речь шла о продлении? – спросил парень.

– Знаком с хозяином одного заведения, где нариум в большом ходу, вот он мне месяц назад и рассказал о том, что вскоре надо будет продлевать договор, иначе у всех будут убытки, – произнёс Спайк, сидевшей в той же расслабленной позе, в которой месяц назад он отдыхал в том самом клубе. – Он мне тогда даже фамилию семейства клонизаторов19 назвал и имя парня, что приедет договариваться. Тебя ведь зовут… кажется… Люк, Люк Доккер.

Парень смотрел на дракона ошеломлёнными глазами. Ему ещё никогда не приходилось видеть парня, что знал бы о подпольных махинациях с нариумом не будучи притом участником сделок. Но это было и немудрено, у Спайка были три качества, которые помогали ему налаживать доверительные отношения с владельцами подпольных заведений. Это были криминальное прошлое, запретные увлечения и деньги. Последнее вообще делало его одним из самых ожидаемых гостей в барах и клубах.

– Да, всё верно, – сказал парень. – Меня зовут Люк Доккер. И да, мы успели продлить договор до того, как нас взяли.

– Вот и чудно, – произнёс Спайк.

Атикин осторожно посмотрел на него. Принца очень смущало, что дракон так много знает о запрещённом растении, об его поставках и о подробностях сделки.

– Спайк, а ты случаем сам не того? Не употребляешь? – спросил Атикин.

– Что? Нариум? Конечно, употребляю, странный вопрос. Знаешь, он добавляет блюдам некоторую пикантность, – отвечал Спайк, но в итоге заметил, что Атикин плохо его понимает, и пояснил. – Дело в том, что я дракон и никакие вещества не могут вызвать у меня привыкание.

– Ах, да драконы же плохо различают вкусы.

– Ну, а вот здесь я исключение из правил, – с лёгким высокомерием произнёс Спайк, – иначе бы я не добавлял бы в суп нариум.

Они продолжали ещё некоторое время беседовать о блюдах, делясь своими любимыми рецептами, но вскоре у Атикина от всех этих мыслей прихватило живот, так как последние две недели он ел только водяное пюре, а никакие изысканные творения поваров к нему в руки не попадали. Поэтому было принято решение, что пора обсудить более важные вопросы, по типу:

– И что нам тогда грозит?

Заданный Атикином вопрос был действительно очень болезненным для сидящих в этой комнате. Каждый из них представлял самое худшее, что способно было с ним случиться, но никто не высказывал никаких предположений.

– Я сначала думал, что со мной поступят по всей строгости закона Магграда и казнят, – сказал Люк, – но потом узнал, что тебя, Атикин, здесь держат за мелкое воровство, и понял, что настолько строгое наказание отметается.

– Почему? – спросил Атикин.

– Просто людей, обречённых на смертную казнь сажают либо в единоличные камеры, либо с такими же обречёнными.

– У меня были приблизительно подобные мысли, – говорил Спайк, – только они меня не перестали мучить. Дело в том, что я десять лет назад сильно напортачил… не хочу рассказывать в подробностях об этом, но итог в том, что меня могут отправить к гномам или того хуже к драконам, и поверьте лучше смерть, чем то, что они способны сделать.

Слушая своих сокамерников, Атикин понял, что и Люк, и Спайк знали, что может быть им уготовано, и понимали, на что они идут. Принц же ни разу не хотел делать что-то противозаконное, он просто поступал так, как он привык, так, как его учили.

– А что грозит мне? – спросил Атикин.

– Максимум за что тебя может ждать наказание, это попытка кражи и бродяжничество, – говорил Люк, явно лучше всех в комнате разбирающийся в законах Магграда, – и наказание здесь явно не такое серьёзное. То есть наибольшее, что тебе грозит это ссылка в Загорье или Куркию.

Тут Спайк принял серьёзный вид или, как бы сказал кто-нибудь из его знакомых, даже напрягся.

– Почему ты сказал про Загорье? – спросил Спайк. – Там же сидят лишь политические преступники и закоренелые убийца с ворами.

– И куча нищеты, – отвечал Люк. – Надо же её куда-то девать, чтобы не было официальной безработицы и перенаселения в мощнейших странах Яузы. Вот большинство неработающих и отсылается в Загорье, а там уж они пытаются выживать на этой варварской территории, среди таких же варварских жителей, без медицины и привычных радостей жизни.

– Ну, я никогда не был в Загорье, и если честно не хотел там побывать, – говорил Спайк, – поэтому не буду высказываться по данному заявлению.

И тут дверь снова отворилась и в комнату вошла юная стройная девушка с слегка зеленоватой кожей и небольшим носом. Когда она прошла к столу, и Спайку удалось, как следует, её рассмотреть, он сказал:

– Что ж, я думаю, если у нас общее наказание, то вариант с Загорьем отпадает.

Спустя некоторое время после приезда Клодвига к шатру подошли и Аракса с Гауеном, но на этом гости не закончились.

Как только солнце окончательно скрылось за горизонтом, у пары ив раздался крик Сегреды. Этот крик совмещал в себе всё, что только могло поместиться в вопле: это и призыв о помощи, испуг, желание спрятаться и куча нецензурной лексики. На крик Сегреды очень скоро сбежались все, кто уже успел прийти на праздник, но поначалу никто не смог понять, что так её напугало, что заставило броситься прочь от ив навстречу спешащим на помощь. Лишь когда Эндан, сохранявший спокойный вид, потому что уже догадывался, в чём дело, растолкал людей и указал всем на белую летучую мышь, каждый понял, что произошло.

– Ну, Фиона, – начал говорил Эндан, обращаясь к летучей мыши, – это, по крайней мере, невежливо. Ладно, я привык к твоим издёвкам над Сегредой, но остальные-то испугались за неё по-настоящему. И тебе очень повезло, что ты не разбудила Загрота, мы его только уложили. Так что давай, принимай обратно человеческий вид и извиняйся перед Сегредой!.. Да и вообще, – продолжал, негодуя, Эндан, – как Лонгрес мог допустить такое поведение.

– Лонгрес бы этого и не разрешил бы, – раздался нежный женский голос, – а я вот разрешила Фионе, подумала, это будет весьма смешно.

Это была Айна. Она протиснулась сквозь толпу и обняла брата. Её аккуратные аристократические черты лица стали в этот момент нежнее, чем обычно, чувствовалось, что она была счастлива.

Эндан посмотрел на сестру серьёзным злым глазом, но долго он не смог его держать и скоро на его лице засияла улыбка.

– Всё можете расходиться и продолжать праздновать, всё в порядке, – сказал Эндан.

После этих слов Фиона с некоторой насмешливой улыбкой прошла мимо Сегреды, двигаясь с Беном к костру. Между женой Эндана и его ученицей не заладились отношения с самого начала, как только Лонгрес привёл свою дочь в дом к юному Миценгейту за пару недель до его свадьбы. Фиона не видела в Сегреде особых положительных качеств, и всегда считала, что Эндан женился потому, что выбора у него уже не было, так как она родила от него ребёнка, пока тот боролся с Назуруктом, и что даже свою беременность она подстроила. Но вслух, конечно, юная кудесница-вампир ничего не озвучивала.

Когда все разошлись и Эндан с Айной остались одни под ивами, архимаг начал разговор.

– Ну что как там родители?

– Всё также считают, что три их сына – позор всего рода, а ты наибольшее их разочарование, – сказала всё с той же милой улыбкой Айна.

– Ну, конечно, – с усмешкой, сев на траву, сказал Эндан. – У нас в семье всегда только ты была умницей разумницей.

– Но при этом большая часть средств уходило на твоё обучение.

– Стараниями деда, – произнёс Эндан.

И после этих слов разговор на время стих. Воспоминания о Тэте, дедушке Эндана и Айны, нахлынули на них с новой силой. Прошло одиннадцать лет с того дня, когда магистр Илдур объявил, что ещё полный жизненных сил кудесник скончался от старости, и стоит сказать, что это был последний спокойный день в их семье. Смерть Тэта стала поворотным событием для отношений внутри семьи, именно тогда их родители, чьё безумное воспитание всегда урезонивал дед, решили внять словам покойника, что последние четыре года своей жизни провёл с Энданом, уверяя всех, что его ждёт великое будущее, и вложить всего, насколько это было возможно, в голову мальчика. Именно с того дня родители решили тратить все свои силы лишь на Эндана, из-за чего его старший брат Айден связался не с теми людьми, а его младший брат закрылся в себе, а после и вообще сбежал. Но Эндану не удалось вынести всего, что нагромоздили на него родители, а когда в пятнадцать его ещё и из школы магии выгнали, тогда родители полные разочарования махнули на него рукой. В итоге вся семья разобщилась, не желая друг друга видеть, и лишь Айна старалась хоть как-то поддерживать отношения с каждым.