История суда и правосудия в России. Том 2: Законодательство и правосудие в Московском государстве (конец XV – 70-е годы XVII века)
Непосредственно историками права были проведены исследования истории возникновения и развития государства и права в России. Это работы Н. Ф. Рождественского «Обозрение внешней истории русского законодательства» (СПб., 1848); С. М. Шпилевского «Об источниках русского права в связи с развитием государства до Петра I» (Ученые записки Казанского университета. Вып. 2. Казань, 1862); Н. Л. Дювернуа «Источники права и суд в Древней Руси: Опыты по истории гражданского права» (М., 1869); Н. П. Загоскина «История права Московского государства» (Казань, 1877. Т. 1), «Курс истории русского права» (Казань, 1906. Т. 1); И.Д. Беляева «Лекции по истории русского законодательства» (М., 1879); М. Ф. Владимирского-Буданова «Обзор истории русского права» (1886) (впоследствии эта работа переиздавалась неоднократно); В. И. Сергеевича «Лекции и исследования по древней истории русского права» (2-е изд. СПб., 1899), «Русские юридические древности» (СПб., 1890–1903), «Древности русского права» (в 3 т., под ред. и с предисл. В. А. Томсинова. М., 2006); А. Н. Филиппова «Лекции по истории русского права» (Юрьев, 1904. Ч. 1).
Историки права также занимались исследованием принципов организации и деятельности судебной системы в ее хронологической последовательности, а также наиболее значимых органов этой системы, в частности Боярской думы как высшего судебного учреждения, приказов, представляющих следующее центральное звено в административно-судебной системе, и местных органов власти, наделенных судебными полномочиями по реформам 30—50-х гг. XVI в. Это работы В. Г. Кукольника «Основание российского судопроизводства» (М., 1832); А. И. Вицына «Третейский суд по русскому праву. Историко-догматическое рассуждение» (М., 1856); Ф. М. Дмитриева «История судебных инстанций и гражданского апелляционного судопроизводства от Судебника до Учреждения о губерниях» (М., 1859); Н. П. Шалфеева «Об Уставной книге Разбойного приказа» (СПб., 1868); Н. П. Загоскина «Уставные грамоты XIV–XVI вв., определяющие порядок местного правительственного управления» (Вып. 1–2. Казань, 1875–1876); Н. В. Калачева «О волостных и сельских судах в древней и нынешней России» (СПб., 1860), «О Боярской думе Московского государства и ее до нас дошедших докладах и приговорах» (СПб., 1884); С. В. Пахмана «История кодификации гражданского права» (СПб., 1878. Т. I); Н. Н. Ланге «Древнерусские местные и вопчие суды» (М., 1881); П. Н. Чеглокова «Об органах судебной власти в России от основания государства до вступления на престол Алексея Михайловича» (Казань, 1885); С. А. Шумакова «Губные и земские грамоты Московского государства» (М., 1895); И. Я. Гурляда «Приказ великого государя Тайных дел» (Ярославль, 1902); А. Ф. Поворинского «Систематический указатель русской литературы по судоустройству и судопроизводству, гражданскому и уголовному» (1896–1904 гг.) (посмертное издание. СПб., 1905); Н. Я. Новомбергского «Слово и Дело Государевы» (СПб., 1911); Г. Г. Тельберга «Политический суд в Московском государстве» (М., 1911. Кн. VII).
Одновременно в поле зрения историков и юристов попадала и группа тем, связанная с практическим правоприменением: совершенствование отдельных институтов судебной системы, классификация видов преступлений и наказаний, способов судебного расследования, принимаемых судом доказательств и т. д.
Открытие и введение в научный оборот Судебников 1497, 1550 гг., а затем Судебников 1589, 1606–1607 гг. и Соборного уложения Алексея Михайловича 1649 г. послужили серьезным стимулом для историков права к всестороннему исследованию российского средневекового права и формированию его отдельных отраслей. Подверглись предметному изучению гражданское и уголовное право, а также процесс их реализации судебными органами. Этим вопросам посвящены работы А. Ф. Рейца «Опыт истории российских государственных и гражданских законов» (М., 1836); П. Д. Колосовского «Очерк исторического развития преступлений против жизни и здоровья» (М., 1847); М. М. Михайлова «История образования и развития системы русского гражданского судопроизводства до Уложения 1649 года» (СПб., 1848); П. И. Дегая «Учебная книга российского гражданского судопроизводства» (СПб., 1846), «Взгляд на современное положение уголовного судопроизводства» (СПб., 1847); А. М. Богдановского «Развитие понятий о преступлении до Петра Великого» (М., 1857); О. А. Филиппова «Очерк русского уголовного права» (Вып. 1. СПб., 1866); А. А. Сухова «Историческая характеристика уголовного права до XVII столетия» (Юридический вестник. 1874. Январь – февраль. Кн. I–II. М., 1873); Л. С. Белогриц-Котляревского «О воровстве-краже по русскому праву» (Киев, 1880); Д. Г. Тальберга «Насильственное похищение имущества по русскому праву (разбой и грабеж). Историко-догматическое исследование» (СПб., 1880); Н. Н. Ланге «Древнее русское уголовное судопроизводство (XIV, XV, XVI и первой половины XVII вв.)» (СПб., 1884); И. С. Таганцева «Лекции по уголовному праву» (Вып. 4. СПб., 1892); П. Д. Калмыкова «Учебник уголовного права» (СПб., 1866); Н. Д. Сергеевского «Русское уголовное право. Часть общая» (СПб., 1889); В. В. Есипова «Очерки русского уголовного права» (Варшава, 1896); М. П. Чубинского «Очерки уголовной политики» (Харьков, 1905); Л. Е. Владимирова «Курс уголовного права» (М., 1908); С. В. Познышева «Основные начала науки уголовного права. Общая часть уголовного права» (М., 1912); И. Я. Фойницкого «Курс уголовного судопроизводства» (4-е изд. СПб., 1912); С. И. Викторе кого «Русский уголовный процесс» (М., 1912) и др.
Рассматривается историческая эволюция системы доказательств, предполагающая замену устаревших видов доказывания новыми. В XVI в. в судебно-следственном производстве получают распространение письменные доказательства, что привело к разработке формы их составления, условий хранения и заверения соответствующими государственными органами или уполномоченными лицами. Об этом писали К. Ф. Калайдович в исследовании «О судебных поединках» (Русская история. 1838. Т. 1. Кн. VI); С. В. Пахман в магистерской диссертации «О судебных доказательствах по древнерусскому праву, преимущественно гражданскому, в историческом их развитии» (М., 1851); К. А. Митюков в работе «О собственном признании как доказательстве по делам гражданским» (Киев, 1884); В. Г. Демченко «Исторические исследования о показаниях свидетелей» (Киев, 1859), «К вопросу об участии земских добрых людей в древнерусских судах» (Киев, 1903).
Исследуется репрессивная политика в России, в частности применение тюремного заключения и смертной казни. Юристами, изучавшими эти виды наказаний, было установлено, что упоминание тюремного заключения, равно как и смертной казни, в виде санкций в законодательстве не определяло частоту их применения на практике, в то время как замена тюремного заключения и смертной казни другими видами наказаний получила широкое распространение в приговорах судов всех инстанций. Укажем работы Ф. Ф. Деппа «О наказаниях, существовавших в России до царя Алексея Михайловича» (СПб., 1848); А. М. Богдановского «Развитие понятий о преступлении и наказании в русском праве до Петра Великого» (М., 1854); К. Ю. Миттермайера «Смертная казнь по результатам научных исследований, успехов законодательства и опытов» (СПб., 1864); А. Ф. Кистяковского «Исследование о смертной казни» (Киев, 1867); Д. И. Пихно «Исторический очерк мер гражданских взысканий по русскому праву» (Киевские университетские известия. 1874. № 8— 10); Н. Суворова «О церковных наказаниях. Опыт исследования по церковному праву» (СПб., 1876); Н. Д. Сергеевского «Наказание в русском праве XVII в.» (СПб., 1887); И. Я. Фойницкого «Учение о наказании в связи с тюрьмоведением» (СПб., 1889); Н. П. Загоскина «Очерк истории смертной казни в России» (Казань, 1892); А. С. Пругавина «Монастырские тюрьмы» (Право. 1903. № 7); А. В. Попова «Суд и наказание за преступления против веры и нравственности по русскому праву» (Казань, 1904); А. Г. Тимофеева «История телесных наказаний в русском праве» (СПб., 1904); П. И. Люблинского «Право амнистии» (1907); М. А. Колчина «Ссыльные и заточенные в острог Соловецкого монастыря в XVI–XIX вв.» (М., 1908); И. Малиновского «Кровавая месть и смертные казни» (Томск, 1908. Вып. 1–2); С. Н. Викторского «История смертной казни в России и современное ее состояние» (М., 1912); М. Н. Гернета «Смертная казнь» (СПб., 1913); Н. С. Таганцева «Смертная казнь» (СПб., 1913).
Знакомство со Статутом Великого княжества Литовского[17], а также Сборником законодательных памятников древнего западноевропейского права, законоположениями о присяжном судоустройстве и судопроизводстве важнейших государств Европы и Америки и английским прецедентным правом и судопроизводством, изложенным сравнительно с шотландским и французским[18], послужило стимулом к развитию такой науки, как сравнительное правоведение в России[19].
Следует признать, что число специальных работ дореволюционных историков и юристов, посвященных изучению законодательства и правосудия Московского государства, заметно уступает числу специальных публикаций по проблемам истории Древней Руси. Названные проблемы Московского государства чаще всего рассматривались в работах, посвященных общей истории российского права и государства в виде отдельных глав, параграфов и не получили развернутого системного освещения. Ярким примером этого может служить «Курс русской истории» В. О. Ключевского, в котором дан обстоятельный обзор законодательства и правосудия Древней Руси, тогда как аналогичные институты Московского государства изложены весьма схематично, а некоторые основополагающие законодательные акты вообще не упомянуты.
Среди работ, имеющих своим непосредственным предметом законодательство, судоустройство и судопроизводство Московского государства, можно выделить публикации Н. Н. Ланге, Н. Д. Сергеевского, И. Д. Беляева и В. И. Сергеевича.
Весьма полное и системное изложение истории судопроизводства в XIV, XV вв., XVI – первой половине XVII в. было дано Н. Н. Ланге[20]. Труд Н. Н. Ланге представлял собой единственное для того времени обобщающее исследование, затрагивающее всю сумму вопросов, характерных для процесса осуществления правосудия в Московском государстве в обозначенный период (позднее Средневековье). Н. Н. Ланге рассмотрел дореформенное судебное устройство (до Губной и Земской реформ 1530—1550-х гг.), выяснил причины, вызвавшие принятие этих реформ, проанализировал введенные ими изменения в судоустройстве и формах судопроизводства, обратив особое внимание на организацию судебной власти на местах: замену наместников и волостелей выборным составом суда; персонализацию участников губного суда (губной староста, излюбленные судьи, «судные мужи иначе судные целовальники», вотчинные судьи) и объем их полномочий. Н. Н. Ланге выяснил основные положения губного права, сформировавшегося на практике, определяющего деятельность губных судов и предусматривавшего такой институт, как отвод судей, ответственность за неявку участников процесса и свидетелей, и обстоятельства, освобождающие от нее; исследовал процессуальные формы реализации правосудия, рассмотрев применяемые на практике виды процесса: суд и розыск. Исследователь изучил устройство центральных судов государства, их структуру и регламентированное реформами взаимодействие с системой местных административно-судебных органов.
Н. Н. Ланге, изучая систему доказательств, показал, что в течение XIV – первой половины XVII в. изменилось отношение Церкви и общества к таким их видам, как «поле» (поединок), крестоцелование и жребий, приведшее почти к повсеместной их замене свидетельскими показаниями и письменными документами, заверенными в установленном порядке[21]. Судебники 1589 и 1606–1607 гг. прямо указывали судам на необходимость вынесения приговоров с учетом свидетельских показаний и письменных доказательств, «бес поля и бес целованья»[22].
Н. Н. Ланге дано обстоятельное описание губного и земского правосудия, осуществляемого выборными губными и земскими судами. Он считал, что сформировавшееся на основе Губной и Земской реформ правосудие приобрело демократичный характер, поскольку осуществлялось коллегиальным составом судей, выбираемых «из всех» жителей местности, проживающих в территориальных округах, входящих в состав губы или земства.
В. И. Сергеевичем была опубликована работа «Древнерусское право» в трех томах (первоначальное название – «Юридические древности»). Третий том посвящен анализу реформы местной власти, управления и суда. В. И. Сергеевич показал обусловленность этой реформы социально-экономическим развитием России, происходившим на протяжении XV–XVI вв., созреванием самостоятельности сельских и волостных миров, их участием не только в пользовании землями, но и в уплате налогов, несении различных повинностей, поставлении ратных людей и т. п., вызвавших в конечном счете их стремление к получению «гражданской дееспособности», что и было на определенных условиях предоставлено сельским и волостным мирам Губной и Земской реформами. В. И. Сергеевич показал длительный процесс этих преобразований, рассмотрев его результаты отдельно по уездам [23].
И. Д. Беляев в работах «Земский строй на Руси» и «Судьбы земщины и выборного начала на Руси» подверг исследованию сложный процесс строительства отношений между центральной властью и «местными земщинами». Земщины, терпевшие длительное разорение от «своеволия наместников», «производивших страшные беспорядки» на подведомственных им территориях, обратились к царю с жалобами «на самоуправство управления московскими наместниками», сопровождавшимися просьбой о предоставлении местным земщинам права «управляться своими выборными старостами и излюбленными головами, заменявшими наместников», а также о составлении «нового Царского Судебника, ограждавшего земщины от своеволия наместников». Просьба миров была удовлетворена принятием Уставной грамоты об отмене наместников и волостелей по городам и волостям, которая «настолько подняла самоуправление земщин, что земщины получили право непосредственно относиться к центральной власти в Москве, а о суде и управе ведаться своими выборными начальниками, излюбленными головами, судьями и старостами, во всех делах, даже уголовных, под контролем самого местного общества, а не центральной власти; так что местная земщина получила [правила] как выбирать помянутых начальников из своей среды, так и сменять их».
Посадским людям и крестьянам было предоставлено право выбирать самим своих судей и сменять их, самим решать, «кому их судить и управу чинить меж ними». Судебные функции полностью передавались в руки выборных судей, список которых за надлежащим оформлением («за поповскими руками и дьяконовскими и со своими приписьми») надлежало посылать в приказ для утверждения. Дьяк приказа «тех излюбленных судей приводит к крестному целованию на том, что им судити во всех делах в правду по нашему крестному целованию», Приказ мог отвести выборного судью, но не имел права назначать сам кого-либо, община в таком случае должна была избрать другого кандидата самостоятельно.
В случае если излюбленные головы и вообще все выборные власти избирались целым уездом, а не только посадом или волостью, их суду и управе «подлежали не только посадские люди и крестьяне, но и все местные вотчинники и помещики по месту жительства и по своим недвижимым имениям». Более того, с избранием «выборных властей по Уставной грамоте в уезде прекращалась всякая судебная и административная власть чиновников, присылаемых от государя, и переходила в руки излюбленных голов, старост, судей под контроль своего общества».
Общество со своей стороны обязывалось платить особый оброк, ежегодно высылаемый непосредственно в царскую казну. Беляев отмечает демократический характер этой Уставной грамоты, представлявшей «местным земщинам свободу – управляться ли самим выборными властями или государевыми наместниками», но в случае выбора наместников Судебник 1550 г., изданный в одно время с Уставной грамотой, предписал обязательное участие в суде наместников или волостелей «выборных судей со своим земским дьяком», без которых суд наместника или волостеля признавался недействительным. «Само судное дело» должно записываться земским дьяком и подписываться земским судьей. Если дело слушалось в наместническом суде, то оно скреплялось печатью наместника, но копия протокола оставалась у выборных судей земского самоуправления.
Земская власть «действовала особо от наместников заодно со своими старостами, сотскими и целовальниками». В помощь себе она учреждала особых приказчиков, которые были защитниками интересов земщины. Обязанности приказчиков заключались в недопущении «своеволий и притеснений со стороны наместников и их пошлинных людей». Наместник и люди его администрации «не имели права взять под стражу и заковать ни до суда, ни после суда, не объявив об этом наперед городовому приказчику; в противном случае городовой приказчик со старостами и целовальниками освобождал взятого из-под стражи и сверх того взыскивал на наместничьих людях бесчестье, смотря по званию обиженного»[24].
И. Д. Беляев считал, что требования земских общин были удовлетворены Царским Судебником 1550 г. и Уставной грамотой, которая, по его мнению, вышла почти одновременно с Судебником. Он не обозначил реквизиты этой грамоты, поэтому остается предположить, что слова Беляева об одновременности принятия Грамоты и Судебника («были приняты почти одновременно») можно отнести к Губной Белозерской грамоте (1539), изданной при Иване IV в период боярского правления, в которой уже говорится о создании губных изб и выборной местной администрации и суде[25]. Можно допустить, что исследователь мог иметь в виду и Приговор о кормлениях и службе 1556 г., красочно описавший творимый наместниками и волостелями произвол и потребовавший в связи с этим скорейшего и повсеместного проведения Земской реформы[26].
Более подробное изложение порядка формирования и деятельности выборных судов содержится также в нормативных актах, принимаемых царем и Боярской думой в 1550-х гг.: Приговоре о разбойных делах 1555 г.; Указе о татебных делах 1555 г. и Приговоре о губных делах 1556 г., в которых законодатель уже прямо обращался к выборным старостам и целовальникам (судьям)[27]. Подробное описание всех должностных обязанностей выборных лиц земского самоуправления, особенно работников судебного аппарата, и их ответственности за исполнение своих обязанностей содержалось уже в более поздних нормативных актах и Судебниках 1589 и 1606–1607 гг.
Таким образом, И. Д. Беляев, проанализировав Земскую реформу, особо обратил внимание на преобразования в области вершения правосудия[28].
Образовавшийся в середине XVI в. Земский собор И. Д. Беляев наделял законодательными и высшими судебными полномочиями, но полагал, что в царствование Бориса Годунова, а затем Василия Шуйского состав Соборов ограничивался только «созывом жителей Москвы», поскольку оба эти правителя не надеялись на поддержку «людей всей земли». Однако с выборами Михаила Романова «земщина всей Русской земли в лице своих выборных почти постоянно присутствовала в Москве и принимала деятельное участие в правлении. Так что этот государь не принимался ни за одно важное дело, не посоветовавшись с выборными от земщины и во всех своих распоряжениях опирался на ее голос», а в своих грамотах и указах писал: «Мы великий государь учинили о том собор и приговорили то-то» или «по нашему великого государя указу и по соборному приговору всей Русской земли»[29].
Существенное внимание исследованию средневекового права судопроизводства посвятил Н. Д. Сергеевский в работе «Наказание в русском праве XVII века», где дается развернутое описание системы наказаний, применяемых в Московском государстве в XVII в. Признавая важнейшей задачей теории уголовного права исследование государственных и социальных условий, оказывающих воздействие на систему наказаний и ее изменения, на способы и практику ее применения и исполнения, Н. Д. Сергеевский рассмотрел важнейшие виды наказаний, культивировавшихся в Московском государстве: смертную казнь, телесные наказания, тюремное заключение, ссылку, имущественные наказания, поражения чести и права, а также основные виды церковных наказаний. Актуальность и значимость своего исследования Н. Д. Сергеевский обосновывал тем, что уголовное право XVII в. непосредственно связано с действующим законодательством XIX в. и выступает его основным источником. Кроме того, исследуемое им законодательство впервые в отечественной истории дает полную картину системы наказаний всего периода отечественного Средневековья.
Н. Д. Сергеевский отмечает, что принцип соразмерности наказания тяжести совершенного преступления во все времена истории уголовного права выступает ведущим принципом действующего законодательства и так или иначе учитывается в нем. В то же время в пределах этого принципа установление и организация карательных мер по содержанию, а равно по определению размеров наказания за отдельные деяния слагаются весьма различно в исторической жизни народов, подчиняясь влиянию многообразных факторов и условий – политических, этических, экономических.
В работе сделан ряд оригинальных авторских выводов о системе наказания российского уголовного права, в том числе о применении групповой ответственности по делам о государственных преступлениях. «Представим себе, – писал Сергеевский, – что, благодаря особым условиям быта, в известных случаях, для государства весьма важные, виновные лица вовсе не могут быть определены индивидуально наличными силами уголовной юстиции; между тем государство не может терпеть безнаказанности их преступных деяний. Тогда для государственной власти остается единственная дилемма: или допустить безнаказанность свыше меры возможного терпения и тем подвергнуть опасности разложения известную сторону государственного порядка, или наложить наказание, не определяя виновного индивида, на всех тех лиц, в числе которых должен находиться действительный виновник. Древнее государство спокойно шло этим последним путем: не будучи сдерживаемо тем отношением к личности человека, которым руководствуемся мы ныне, оно сложило широкий институт групповой ответственности. Но и современное государство в крайних случаях прибегает к тому же приему – наказывает целые общины, селения, не определяя вовсе, кто именно из членов собирательной единицы есть действительный виновник»[30].
Работа Н. Д. Сергеевского представляла собой заметное явление в российской юридической литературе, которое породило интерес к законодательству и правосудию XVII в., одновременно вызвав критические оценки ее отдельных положений и выводов. В частности, Л. С. Белогриц-Котляревский находил бездоказательным утверждение Н. Д. Сергеевского о том, что в российском законодательстве XVII в. слабо учитывалось воздействие принципа возмездия в системе карательных мер; В. Н. Ширяев критиковал автора за оправдание жестокости уголовной репрессии опасностью преступных посягательств на интересы государства.
Таким образом, вышеприведенный обзор позволяет заключить, что в дореволюционной историографии был представлен корпус исторической и юридической литературы, освещающей проблемы организации суда, осуществления правосудия, классификации права по отраслям с разработкой его отдельных институтов. Причем следует отметить, что лидирующее место среди этих исследований занимала именно юридическая литература.
В области истории учений о праве количественный состав исследований (XIX–XX вв.) не достигал такого уровня, как в сфере изучения материального и процессуального права, тем не менее произведения средневековых мыслителей начали активно изучаться, при этом обращалось особое внимание политико-юридической проблематике, содержащейся в них. Подвергалась изучению и роль политических произведений средневековых мыслителей в усовершенствовании правоприменительной деятельности судебно-административных органов[31].
Дореволюционные исследования, непосредственно посвященные произведениям средневековых мыслителей, в значительной степени принадлежали представителям таких наук, как история, филология, история Церкви (в отличие от материального права и процесса его применения, изучавшегося в основном юристами). Представителями общегуманитарных наук было немало сделано в области публикаций новооткрытых источников, переводов их на современный язык и анализа содержания работ мыслителей и публицистов конца XIV–XVII в. И хотя юридическая составляющая этих произведений не всегда учитывалась, однако общий уровень культурного развития в идеологической сфере средневековой России в них был представлен с достаточной полнотой.
Следует отметить, что историками-юристами на профессиональном уровне также изучалась средневековая политико-правовая идеология. Одной из первых солидных работ в этом направлении стало исследование историка права М. А. Дьяконова «Власть московских государей. Очерки из истории политических идей Древней Руси до конца XVI в.» (1889 г.)[32]. В понятие «древнерусская письменность» в дореволюционных исследованиях (отчасти в советских и даже некоторых современных) обычно включались все известные произведения с XI по XVI в. включительно. Раннее и позднее Средневековье не разделялось.