История суда и правосудия в России. Том 2: Законодательство и правосудие в Московском государстве (конец XV – 70-е годы XVII века)
Советская юридическая и историческая литература, посвященная Соборному уложению 1649 г., довольно бедна. Наиболее значимыми публикациями, посвященными этому источнику, являются работа К. А. Софроненко «Соборное уложение 1649 г. – кодекс русского феодального права» (М., 1958); публикация Соборного уложения в шестом выпуске сборника «Памятники русского права» (М., 1956); монография А. Г. Манькова (ЛГУ, 1987) и публикация Уложения с развернутыми комментариями в третьем томе «Акты Земских соборов» издания «Российское законодательство X–XX веков» (М., 1985).
Советскими историками и правоведами была продолжена дискуссия относительно классовой сущности Московского государства, напрямую сказывающейся в деятельности государственных органов, и в первую очередь органов правосудия[52]. Так, Р. Г. Скрынников считает, что «в XVI в… главным явлением политической жизни явилось нарождение самодержавной формы правления в сфере социальной жизни… Утверждение в России самодержавно-крепостнического строя, определившее судьбы страны по крайней мере на два века»[53]. Сомнений нет, что он, как и все вышеупомянутые авторы, воспринимают термины «самодержавие» и «абсолютизм» в синонимическом значении и обозначает ими одно понятие – «абсолютная монархия», которая, по мнению этих авторов, была формой правления России в XV–XVI вв. Между тем из анализа социально-экономических отношений и соответствующей им структуры органов власти, управления и суда в России очевидно, что ни в XV, ни XVI, ни даже в XVII в. (особенно в первой его половине) абсолютная монархия как форма правления в России еще не сформировалась, а формой правления на этом этапе государственного строительства была сословно-представительная монархия.
Однако следует отметить, что не все современные историки отказываются от сословно-представительной монархии как формы правления в России в XVI–XVII вв. Например, Н. Е. Носов полагал, что в середине XVI в. началась «перестройка политических основ Русского централизованного государства как государства уже сословно-представительного»[54]. Л. В. Черепнин также не сомневается в существовании в России в период с 1549 по 1584 г. сословно-представительной монархии: «На Соборах обсуждались крупнейшие проблемы, стоящие перед русским государством… и правительство не могло не считаться с решениями Соборов». Только после Собора 1684 г. в России начался «процесс перехода… от сословно-представительной монархии к абсолютизму»[55].
Проблема соответствия представлений о форме правления средневековых мыслителей, писателей и публицистов состоянию институтов и учреждений и их деятельности в исторической действительности Средневековья неоднократно рассматривалась в советской исторической и историко-правовой науке. Учеными ставился вопрос об определении этапов государственного строительства в России, в данном случае о смене форм правления: сословно-представительной монархии ее абсолютным вариантом. По этому поводу в Институте истории Академии наук СССР в 1960 г. состоялась дискуссия, результаты которой нашли отражение на страницах журнала «История СССР» и в монографии «Абсолютизм в России (XVII–XVIII вв.)», вышедшей в 1964 г. под редакцией академика Н. М. Дружинина[56].
Эта проблема обсуждалась и историками-юристами; к ней неоднократно обращался доктор юридических наук Ю. П. Титов, исследуя проблему перехода от раннефеодальной монархии к сословно-представительной, а от нее к абсолютизму[57]. По мнению Ю. П. Титова, сословно-представительная монархия сформировалась в России в середине XVI в. «Если мы обратимся к истории России (середина XVI – середина XVII вв. – времени, предшествующему абсолютизму), то увидим, что монархия в это время обладала всеми признаками сословно-представительной ее формы, аналогичной сословно-представительным монархиям Англии, Франции, Испании, Германии». Признаки абсолютизма, полагает Ю. П. Титов, начали появляться в России только во второй половине XVII в., уже ближе к концу этого века, а абсолютная монархия как форма правления получила юридическое оформление в первой четверти XVIII в.[58]
Историк права О. А. Омельченко отмечал, что понятие абсолютизма как особого качества власти сформировалось в раннем марксизме в 40-х гг. XIX столетия, а его наступление Маркс связывал «с появлением нового буржуазного общества». В России в XVI – первой половине XVII в. такое общество еще не сложилось [59].
Данную тему неоднократно поднимали историки учений о праве и государстве. Так, Г. Б. Гальперин, исследуя вопрос о политических идеалах мыслителей XV–XVI вв., пришел к выводу, что в политических учениях средневековых мыслителей понятие «самодержавие» выражало представление о «единстве государственной власти, ее верховенстве, но не неограниченности власти царя… идея самодержавия выражала суверенность Российского государства и не только не противоречила идее сословно-представительного управления, но, наоборот, находилась в единстве с данной формой правления»[60].
Большинство историков-юристов, в том числе и авторы настоящего тома, настаивают на наличии в России XVI–XVII вв. сословно-представительной монархии[61]. Точка зрения о самодержавии как абсолютной монархии, якобы реализовавшейся уже в XVI–XVII вв. в России, в юридической науке имела место в основном в 50—60-е гг. XX в., и, по всей вероятности, ее можно объяснить господствовавшей в те времена методологией исследования[62].
Представляет интерес суждение по данному вопросу философов М. Н. Громова и Н. С. Козлова, которые, обобщив результаты дискуссии, имевшей место в исторической науке, пришли к заключению, что «сейчас, когда российское самодержавие как целостная система представляет исторически исчерпанный феномен, можно объективно в нем разобраться. Диалектический подход требует рассмотрения всего процесса возникновения, развития и краха самодержавия»[63]. Но, как было показано выше, этот «феномен» не только не является исчерпанным в настоящее время, но, напротив, остается в поле дискуссии и нуждается во всестороннем дополнительном изучении с точки зрения как сущностного анализа, так и терминологического обозначения, и, естественно, более четкого определения «времени возникновения, становления и краха российского самодержавия», выяснения исторического и современного понимания и употребления термина «самодержавие». Из приведенного высказывания философов М. Н. Громова и Н. С. Козлова не ясно, какой смысл сами эти авторы вкладывают в понятие «самодержавие» и какую хронологию имеют в виду, когда пишут о «крахе самодержавия».
Среди публикаций Судебников следует отметить академическое издание Судебников XV–XVI вв., в котором тексты были подобраны и составлены Р. Б. Мюллером и Л. В. Черепниным под общей редакцией Б. Д. Грекова. К ним были составлены обширные комментарии А. И. Копаневым, Б. А. Романовым и Л. В. Черепниным. До настоящего времени непревзойденным остается комментарий, составленный к публикации Судебника 1589 г. А. И. Копаневым[64].
Существенные вкладом в публикацию источников является издание «Законодательные акты русского государства второй половины XVI – первой половины XVII вв.», подготовленное Р. Б. Мюллером под редакцией Н. Е. Носова. Издание представлено в двух томах, второй том содержит комментарии к опубликованным уникальным нормативным документам (приговорам, указам, уложениям). В этом издании многие акты указанного периода изданы впервые[65].
Историки государства и права и политических и правовых учений в советский период также приняли серьезное участие в публикации правовых источников[66] и исследовании проблем истории российского правоведения, политической и правовой мысли средневекового периода[67]. Государственным издательством «Юридическая литература» одновременно с выпуском отдельных нормативных сборников права издавались серии «Памятников русского права». Так, в течение 1952–1963 гг. этим издательством было опубликовано восемь выпусков; затем была предпринята расширенная публикация отечественных нормативных актов в издании «Российское законодательство X–XX веков» (в 9 т.), выходивших с 1985 по 1994 г. под общей редакцией профессора О. И. Чистякова.
Во втором томе названного издания содержатся тексты Судебников 1497 и 1550 гг., грамот наместничьего управления, губных и земских грамот, а также Стоглава; в третьем томе – Соборное уложение 1649 г. Ко всем текстам нормативных актов даны обстоятельные комментарии.
В 80-е гг. издательством Всесоюзного юридического заочного института был выпущен ряд сборников научных трудов юристов, где публиковались статьи историков государства и права, историков учений о праве и государстве, предметом исследования которых были в основном проблемы средневековой истории государства и права и истории учений о праве и государстве. В сборнике «Развитие права и политике-правовой мысли в Московском государстве», изданном в 1985 г., вышли статьи В. И. Карпеца, предпринявшего попытку определить типические черты, характерные для идеологии Московского государства; Н. М. Золотухиной, изучившей предложенные государевым дьяком И. Тимофеевым варианты наилучшей формы организации верховной власти (формы правления) для России начала XVII в., а также предложенную им классификацию права с выделением коренных законов, к которым он отнес все избирательное законодательство, считая его основным в государстве[68]; Г. П. Толстопятенко, показавшего в своей работе степень влияния Московского государства на формирование обычаев и норм международного права; И. А. Исаева, выяснявшего структуру имущественных отношений по праву Московской Руси, и В. А. Рогова, проследившего процесс эволюции уголовной политики, реализуемой судебными органами Московского государства (вторая половина XVI – первая половина XVII вв.[69]).
В 1987 г. опубликован сборник научных трудов ВЮЗИ по теме «Сословно-представительные монархии: государственность – право – идеология» со статьями: Г. П. Толстопятенко «Международные договоры России периода сословно-представительной монархии», В. А. Рогова «Телесные наказания в русском праве периода становления и развития сословного представительства», Ю. П. Титова «К вопросу о сословно-представительной монархии в России», Н. М. Золотухиной «Проблемы периодизации истории развития русской политической и правовой мысли эпохи феодализма».
В 1986 г. Институтом государства и права Академии наук СССР был издан сборник «Развитие русского права в XV – первой половине XVII в.», в котором рассматривались источники средневекового права, правовое оформление институтов и учреждений, формирование отраслей права, понятие и виды наказаний. Отдельные главы посвящались судоустройству, реформированию судебных органов на протяжении XV – первой половины XVII в. и осуществляемому ими правосудию[70]. По истории государства и права, а также политических и правовых учений вышел ряд учебников и учебных пособий, в которых рассматривались вопросы средневекового государственного и правового устройства (судоустройство и судопроизводство). Тем не менее советская правовая наука оставила много самых разных пробелов по проблемам российского Средневековья, восполнение которых составляет насущную задачу современных российских правоведов и историков.
Глава 3
Историография исследований законодательства и правосудия в современный период (с 1992 года)
Постсоветский период в изучении средневековой истории права, реорганизации судебных органов и осуществление ими правосудия в силу объективных условий развития науки в стране оказался более противоречив, чем предшествующее время. В первую очередь это относится к изданию источников по истории права. К сожалению, в последнюю четверть века уже нельзя наблюдать то содружество историков и юристов – историков права, которое позволило в 1950— 1990-х гг. реализовать многотомные проекты: «Памятники русского права» и «Российское законодательство X–XX веков». Итогом этого стало прекращение издания и комментирования документов – основы исследований по истории государства, права судоустройства и судопроизводства.
Общегражданские историки продолжают плодотворную работу по открытию и изданию документов[71], однако все они являются преимущественно внутриорганизационными правовыми актами органов власти (десятни, писцовые книги) либо индивидуальными актами применения права (жалованные и отказные грамоты). Изданные в последние годы под редакцией Р. Л. Хачатурова тексты в составе многотомной серии «Учебно-научные пособия», опубликованные памятники права Древней и Средневековой Руси являются не более чем простым переизданием актов, опубликованных в 1950-х гг. Однако и такая их публикация тем не менее приветствуется, поскольку многие из правовых памятников, входивших в издания 1950-х гг., стали раритетами, а сами эти издания доступны только в электронном виде.
Представляет интерес публикация А. С. Смыкалиным «забытых» Судебников 1589 и 1606–1607 гг., прежние издания которых давно стали библиографической редкостью. Издание, предпринятое А. С. Смыкалиным, несомненно, восполняет определенный пробел, но оно, как и «Памятники права Древней Руси» под редакцией Р. Л. Хачатурова, только перепечатывает в сокращенном виде тексты памятников и комментарии к ним, содержащиеся в IV томе «Памятников…» и Судебниках XV–XVI вв., изданных АН СССР в 1952 г. Никаких самостоятельных и новых изысканий или привлечения работ, вышедших по данной теме, оба эти издания не содержат, но сам факт публикации редких памятников права следует оценить положительно. При издании А. С. Смыкалиным Судебника 1589 г. и Сводного Судебника 1606–1607 гг. можно было бы учесть открытый В. Д. Назаровым новый список Сводного Судебника (впервые)[72] и опубликованную в 2000 г. интересную статью В. А. Глухова, рассмотревшего институты уголовного права и систему наказаний по Судебнику 1606–1607 гг. Им проведено сравнение Судебника 1606–1607 гг. с предшествующими Судебниками, на основании которого выявлены все новеллы в области уголовного права, процесса и применения наказаний, содержащиеся в Сводном Судебнике [73]. Э. В. Георгиевский проанализировал наказательную политику в Судебнике 1589 г. сравнительно с Судебниками 1497 и 1550 гг., кстати, подтвердив практику применения этого Судебника в северорусских землях[74].
Существенный вклад в публикацию нормативного материала и произведений средневековых мыслителей был внесен изданием «Антология мировой правовой мысли», в том IV которой вошли публикации источников права и правовой мысли Средневековья с XI и по XVII в. включительно[75]. Издание подготовлено юристами-историками. Достоинствами этой Антологии является публикация правовых документов (договоров, договорных грамот, постановлений и распоряжений князей, приговоров, указов, судебников, международных договоров) в сочетании с политико-правовыми доктринами, в которых разрабатывались вопросы, касающиеся организации верховной власти (формы правления) и способов ее законной реализации, образа ее носителя, а также содержания правовых норм, их применения судебными организациями, т. е. непосредственно процесса реализации правосудия.
В этом же ряду изданий находится и выпущенный издательством «Мысль» шеститомник, представляющий собой собрание судебных документов от «начала формирования судебной власти и до ее состояния в Российской Федерации»[76].
Следует отметить, что юристы – историки права в 1990—2000-х гг. активизировали внимание к средневековой истории русского права и процессу правоприменения. Так, В. А. Роговым было издано несколько работ по истории уголовного права и репрессий в Русском государстве XV–XVII вв.[77]
Рассмотрение состояния темы на момент исследования привело В. А. Рогова к заключению, что в советский и современный периоды монографические работы в юридической науке по этой теме отсутствуют. В работе В. А. Рогова «Уголовное право и карательная политика в Русском государстве XV–XVII вв.» было отмечено, что затрагиваемые в ней проблемы, касающиеся уголовного права и политики репрессий по отношению к Судебникам 1589 и 1606–1607 гг., не анализировались вообще ни в дореволюционной., ни в советской, ни в современной историке-правовой науке. Упоминания, содержащиеся в отдельных статьях, подчинены классовому анализу и явно преувеличивают репрессивный характер наказаний этих кодексов права. В определенной мере это касается и трудов по Соборному уложению. Так, В. А. Рогов отметил, что в работе К. Ф. Софроненко повторяется тезис о том, что «все цели наказания сводятся к устрашению»[78].
В работе В. А. Рогова (1992) содержится обзор отзывов иностранцев относительно существовавших в России кодексов права и репрессивной политики государства. На них часто ссылались исследователи, но систематический обзор именно по уголовно-правовой тематике был сделан впервые. В. А. Рогов также одним из первых выступил с опровержением тезиса о «необузданной жестокости» российского феодального права, обратив внимание на присущее в то время «карательной политике элементов здравого смысла, политического такта и большой доли терпимости». Проведенное им сравнение карательных санкций русского средневекового права с санкциями западных государств подтвердило выдвинутый им тезис.
Продуктивной в исследованиях В. А. Рогова является попытка выяснения влияния общественного мнения, получившего наиболее адекватное выражение в политических трактатах и публицистических произведениях мыслителей и публицистов, на законодателей и непосредственно на практику применения наказаний. Однако полного освещения эта тема у него не получила[79]. Им не исследованы в этой работе санкции, содержащиеся в Судебниках 1589 и 1606–1607 гг., анализ которых мог бы полностью подтвердить выдвинутые им же самим предположения относительно репрессивной политики государства. К сожалению, в литературе до настоящего времени имеет хождение заключение, что в этих Судебниках «имеет свое логическое продолжение принцип устрашения, заложенный еще в Судебниках 1497 и 1550 гг.» [80].
Между тем в Судебниках 1589 и 1606–1607 гг. санкции продолжают оставаться альтернативными и неопределенными, позволяющими судьям даже при применении статьи, содержащей санкцию, предписывающую смертную казнь, назначить другой вид наказания. В них отсутствует указание на способ применения смертной казни, а при назначении наказания в виде битья кнутом количество ударов не устанавливается, как и сроки тюремного заключения. Указания о них, как правило, весьма неопределенны: «вкинути в тюрьму» или «вкинули в тюрьму до государева указу». Следует согласиться с тем, что такая неопределенность в санкциях дает возможность уменьшить тяжесть наказания. Судья, например, мог назначить не 50 ударов, а только 5, определить тюремное заключение сроком не в 15, а в 5 лет и т. д., но могло быть и наоборот. При выборе санкции судьей приоритет явно остается «за крепкой порукой», даже если речь идет о совершении тяжких преступлений. Законодателя прежде всего интересует возможность возмещения ущерба потерпевшей стороне и предупреждение рецидива в дальнейшем со стороны осужденного лица. «Крепкая порука» обеспечивает надзор за поведением преступника, проживающего с поручителем совместно на территории одной общины. Даже если не находится желающих предоставить «поруку», то предлагается «вкинуть в тюрьму» преступника до тех пор, пока «крепкая порука» не отыщется. В случае если преступник раскаивается, наказание ему, безусловно, смягчается, во всяком случае, смертная казнь ему уже не грозит.
Барона Мейерберга, посетившего Россию в XVI в., удивила мягкость приговоров, выносимых по отношению к раскаявшимся преступникам. Его поразило, что признавшего свою вину и раскаявшегося вора, укравшего драгоценности из церкви, посадили всего на 42 дня в смирительный дом, а затем отправили в монастырь, в то время как в других странах ему бы не миновать костра[81].
В. А. Рогов в более поздней работе[82] вновь повторил свой вывод о явном преувеличении представления о жестокости наказаний в средневековом российском праве и продолжил свои изыскания в области определения влияния идеологии на реализацию законодательства о смертных казнях, связанные с выяснением категориального аппарата мышления средневекового человека. В этой работе им исследовался несколько другой аспект идеологического влияния на практику применения смертных казней, а именно «влияние народной идеологии». Постановка вопроса, безусловно, правомерна, поскольку влияние общественной (в том числе и политико-правовой) мысли весьма значительно, ибо именно мыслители и публицисты первыми выступают с критикой недостатков существующего государственно-правового устройства, аккумулируя в своих произведениях ожидания общества от законодателей, а впоследствии в своих трактатах и публицистических произведениях легитимируют происходящие перемены, выражая их одобрение или порицание.
Общественное мнение, представленное в такой форме, влияет на законодателей, довольно часто вынуждая их принимать соответствующие нормативные акты[83]. Например, Губная и Земская реформы были приняты под давлением снизу, ибо наместническая практика реализации власти и управления, особенно собирания налогов и вершения правосудия, довольно широко обсуждалась в публицистике и в конечном счете подвела правительство к необходимости глубокого реформирования всей организации власти и суда на местах. Приговор царский о кормлениях и службе 1556 г., активизировавший повсеместное внедрение выборной местной власти и суда, прямо ссылается на то, что причиной принятия этого акта являлись критические замечания, систематически поступавшие в адрес наместников, особенно в области собирания налогов и судопроизводства. Действительно, наместническое управление осуждалось многими мыслителями (И. Пересветовым, Максимом Греком, Зиновием Отенским и др.). Принятие Приговора о лжесвидетельстве и ложных исках 1582 г. также вызвано осуждением общественным мнением корыстного лжедоносительства и лжесвидетельства, на что и отреагировал законодатель запретительными мерами, сопровождавшимися санкциями. Таких примеров можно привести множество (причем в любую историческую эпоху), поэтому представляется весьма продуктивным метод совместного изучения нормативного материала и учений о праве и государстве[84].
Что касается вопроса о наказаниях, предусмотренных нормативными актами, то следовало бы отделять наказания, непосредственно содержащиеся в санкциях законов, от практики пыток, применяемых при задержании преступника и расследовании совершенного им деяния соответствующими работниками судебного аппарата.
В. А. Рогов справедливо заметил, что беззакония и казни, совершаемые в период опричнины, никак нельзя относить к законодательству, поскольку выдвигаемые царем обвинения «не зависели от норм действующего права#* Опричнина, развязавшая в стране кровавый террор, применяла различные изощренные виды пыток и способы смертной казни, которые совершались исключительно в силу «присвоенного Иваном IV права» бесконтрольно подвергать наказаниям лиц, заподозренных царем в измене, крамоле и т. п.[85] Рассматривая далее политику Федора Иоанновича, Бориса Годунова, Лжедмитрия I и Василия Шуйского, В. А. Рогов, к сожалению, конкретно не изучал тексты законов, изданных этими царями.
Восстановление законности В. А. Рогов связывает только с царствованием Михаила Романова. Представляется, что этот процесс начался значительно раньше, ибо меры к восстановлению законности принимались Федором Иоанновичем, Борисом Годуновым и Василием Шуйским и даже Лжедмитрием I.
Василий Шуйский при вступлении на престол клятвенно обещал подданным правовую защиту личности и имущества каждого из них. В 1610 г. при заключен и и договоров с польским королем Сигизмундом III о приглашении королевича Владислава на Московское государство русская сторона тщательно прописала организацию высших органов власти и управления и основные принципы реализации правосудия в государстве.
В. А. Рогов ссылается на бессудные расправы населения с поляками, а поляков с россиянами, но это вопрос другой. Законодательство и его уровень – отдельная тема, и она показательна для менталитета законодателя и его реализации именно в нормативных актах, а не в отношении к поступкам подданных, особенно в ситуации, когда одной стороной являются вызывающие ненависть оккупанты. В. А. Рогов поставил много вопросов, на которые еще не получены ответы, в частности, недостаточно исследован вопрос о законодательстве периода конца XVI – первой половины XVII в. и о влиянии идеологии на его принятие[86]. Эта тема еще ждет своих исследователей.
Интересные соображения приводит В. П. Емельянов, изучавший историю террора в России в сравнении со странами Западной Европы[87]. Он выделяет такое понятие, как «государственный террор», и связывает его с репрессивной политикой действующей власти по отношению к своим противникам. Но только ли к противникам? Террор, развязанный опричными мероприятиями Ивана Грозного, он называет почему-то «судебным террором». С такой постановкой вопроса никак нельзя согласиться, ибо по своей сущности это был как раз террор, совершаемый от имени государства, причем именно внесудебный, ибо казни совершались без суда и следствия, по приказанию царя и близких к нему сановников, и исполнялись они не палачами, предназначенными по должности к этому роду деятельности, а простыми людьми, которых царь заставлял «самих руки кровавить и резать человеков по суставам»[88].