Рассматривая правовое положение центральных органов власти и суда, Сумин неожиданно приходит к заключению о наличии только совещательных функций у Земского собора, не отрицая при этом их «активной государственной рол» во второй половине XVI в. Это заключение не подтверждено аргументацией. Причем дискуссионный вопрос о наличии/отсутствии у Земского собора высших судебных полномочий не рассматривается.
Однако в целом работа интересная, особенно благодаря привлечению архивного материала и рассмотрению на его основании отдельных примеров и казусов судебных процедур. К тому же исследование практической реализации Губной и Земской реформ на материалах Нижегородской губернии может быть в какой-то мере даже поучительным для наших современников, ибо хотелось бы надеяться, что в этом плане изучение судебной системы, функционировавшей в Московском государстве в XVI–XVII вв., будет продолжено.
Несомненный интерес представляет диссертационная работа А. И. Сидоркина на тему «Наказания, связанные с лишением и ограничением свободы в русском уголовном законодательстве IX–XVII вв. Проблемы правового регулирования, систематизация и применение» (Казань, 2005). Автор изучил византийское законодательство, в частности Эклогу и Прохирон, и показал степень влияния этих сборников законов, получивших большое распространение в России, особенно в средневековый период, на применение наказаний, связанных с лишением свободы, поделив их применение на два этапа: первый – IX–XIV вв.; второй – XV–XVI вв. На первом этапе этот вид наказания в основном находился практически полностью в церковной сфере и в большей степени имел религиозный, чем светский характер. На втором этапе он выводится из сферы канонического права и становится прерогативой светского великокняжеского права, не лишаясь при этом христианской идеологизации, сохраняя определенную сакрализацию по отношению именно к этому виду наказания, которая, по мнению автора, исчезнет только в XVIII в., да и то не окончательно.
Под влиянием византийского права первые ограничения свободы правонарушителей на Руси происходили в виде заключения в церковный дом или монастырь и предусматривали в большей степени приведение преступника к покаянию и раскаянью и, таким образом, его исправлению путем воздействия на духовную сферу, способствуя очищению его совести. Этим обстоятельством А. И. Сидоркин объясняет сохранившийся в законодательстве XV – начале XVII в. (по классификации диссертанта, во втором периоде) обычай назначения тюремного заключения без указания срока (что также отнюдь не свидетельствовало о «жестокости русского средневекового права») или борьбы с неугодными элементами, что позволяло изолировать их без указания срока.
А. И. Сидоркин усматривает в такой неопределенной санкции наличие зависимости ее окончания от раскаянья и исправления преступника, поскольку только с достижением этого духовного состояния может быть прекращено заключение. Поэтому А. И. Сидоркин утверждает, что бессрочное назначение наказания не преследовало цели устрашения преступника, напротив, преступнику предоставлялась возможность принесения покаяния и исправления, не связывая это с формальными сроками. А. И. Сидоркин усматривает в таком обосновании бессрочности наказания прямое влияние византийского канонического права. В качестве покаянно-исправительных учреждений использовались монастыри, которые не сразу стали суровыми монастырскими тюрьмами, а в течение длительного времени были именно покаянно-исправительными обителями, пребывание в которых не рассматривалось как кара или отмщение за совершенное деяние, а только как способ исправления преступника.
Наказание в качестве изоляции преступника (тюремное заключение) начинает практиковаться в середине XVI в. в централизованном государстве, когда стала применяться и такая мера, как «отдача в рабство преступника потерпевшему», который сам становился исполнителем наказания. Но эта мера применялась совсем не однозначно. Довольно мягкий по санкциям Судебник 1589 г., предусмотренный для регулирования отношений свободного черносошного крестьянства, знал такой вид наказания, а принятый всего через восемь лет, но уже в суровые годы гражданской войны Судебник 1606–1607 гг. строго запрещал отдачу преступника потерпевшему, причем повторил этот запрет в нескольких статьях. Это обстоятельство нуждается в объяснениях и более тщательном исследовании.
А. И. Сидоркин приходит к выводу, что само понятие лишения свободы начинает рассматриваться как санкция за совершение уголовного преступления только в XVI в. Судебник 1550 г. устанавливает, что тюремное заключение – вид светского уголовного наказания, но за этим видом наказания все равно сохраняется презумпция возможного исправления преступника. Сидоркин усматривает в репрессивной политике государства взаимопроникновение светского и религиозного начала, которое, как ему представляется, сказывается в сохраняющейся неопределенности санкций, предусматривающих тюремное заключение. Для монахов местом заключения остается монастырская тюрьма, отличающаяся тяжелыми условиями, при этом, по мнению Сидоркина, цель заключения и в этом случае презюмируется исключительно в достижении покаяния преступника.
В этом отношении также трудно согласиться с автором и представляется, что им допускается некоторая идеализация монастырского тюремного заключения и его целей, поскольку известны примеры жестокого содержания невинных людей в монастырских тюрьмах с весьма тяжелыми условиями пребывания в них. Так, Соборный приговор 1525 г. был вынесен Максиму Греку, обвиненному митрополитом Даниилом в грехах (поступках), которых он и не совершал никогда («доказательства» были «добыты»), на него было возведено ложное обвинение подставными, подкупленными или запуганными митрополитом свидетелями. Приговор отличался чрезвычайной жестокостью: «И заключену ему быти в некоей келье молчательне. И никак© же исходяще быти весьма, да яко и тамо врежение. Еже от него ни на единого же да не роспрозстиранится. И да не беседует ни с кем же, ни с церковными, ни с прстыми, ни монастыря того ниже иного монастыря мнихи. Но ниже писанием глаголати или учити кого, или каково мудрование имели, или к неким послати послание, или от неких примати, ниже собою, ниже инеми, ниже сообщались, и дружбу имели с кем, или ходатайство свойственно показали, но точию в молчании сидети и каялись о своем безумии и еретичестве. Юза (наказание с затворением) ему соборная наложена от нас есть, яко в отлучении и необщении быти ему совершении». При этом для соглядатайства за ним Соборным судом были назначены надзирателями два инока Волоколамского монастыря – его идеологические противники. К тому же самого Максима Грека, уже немолодого и глубоко верующего человека (старше 50 лет), отлучили от причастия[93 - См.: Судные списки Максима Грека и Исака Собаки. М., 1971. С. 122.]. Максим Грек впоследствии написал, что в течение шести лет пребывания в заключении в Волоколамском монастыре он был «морим голодом, холодом («мразом») и удушаем дымом». так что даже неоднократно терял сознание.
Вряд ли при таких обстоятельствах возможно говорить об ожидании какого-либо исправления от невиновного, оклеветанного человека. К тому времени Максим Грек обладал заслуженной славой философа и был хорошо известен не только в России, но и за рубежом. Однако помочь ему никто не смог. Авторитетный и почитаемый самим великим князем Василием III митрополит Макарий писал заключенному в молчальной келье Волоколамского монастыря Максиму Греку, сострадая ему: «Узы твои целуем, а пособить не можем».
Заключение в тюрьму, предусмотренное Судебниками, столкнулось еще с некоторыми обстоятельствами, которые вынуждали не применять этот вид наказания, заменяя его другими мерами воздействия, а для особо опасных преступников – смертной казнью. В Приговоре о разбойных делах, принятом в 1556 г., говорится о неудовлетворительном состоянии тюрем. Представители местных властей жадуются на недостаточное количество тюрем и отсутствие постройки новых: «тюрем не ставят и крепостей к тюрьмам и сторожей не дают и великого князя не слушают… разбойники из тюрем утекают», кроме того, «сидят в тюрьмах многие люди, и дела их в пожар погорели и сыскать про них нечем» и что с ними делать местным властям, неизвестно. Заключенные в тюрьмах содержатся плохо, «тиуновы люди на них поминки емлют, а с ыных платья сымают, а иных… кнутом бивали…»[94 - Законодательные акты русского государства второй половины XVI – первой половины XVI [в, С. 33–34.], Так что ни о каком спасении души и речи нет. И вовсе не Смута разрушила сакральность наказания, как полагает А. И. Сидоркин, оно и до Смуты было уже утрачено.
А. И. Сидоркин считает, что Соборное уложение 1649 г. стремилось сохранить старые (религиозные) подходы к наказанию как к пути исправления преступника, но вместе с тем диссертант не отрицает, что «со второй половины XVII в. начался открытый пересмотр традиционных воззрений в сторону превентивного террора». Кстати, автор не раскрывает, в чем именно (каких формах) он усматривает «превентивный террор», каковы его цели, против кого он направлен, и не поясняет, кто и какими средствами его осуществлял.
А. И. Сидоркин выражает надежду, что усиление духовно-нравственных начал в пенитенциарной политике государства уже в настоящее время сможет выполнять созидательную, а не сугубо репрессивную роль в плане исправления осужденного и предупреждения преступлений. Остается только удивляться, как быстро забыты и Соловецкий лагерь, и другие лагеря XX в., где эта функция неоднократно провозглашалась и даже размещалась на воротах этих страшных мест заключения, но была чистой фикцией, прикрывавшей разгул ничем не оправданных репрессий. Реальное осуществление воспитательной функции по отношению к преступникам автор надеется достигать с помощью священников. Это мечта или непонимание функции наказания? Как представляется, более прав Ф. В. Гегель, считавший основной функцией наказания возмездие преступнику за совершенное зло.
Однако в целом, рассматривая творческий потенциал этой работы, следует отметить, что она, безусловно, внесла ценный вклад в исследование формирования и развития такого вида наказания, как лишение и ограничение свободы. Весьма интересен взгляд автора на усвоение русской пенитенциарной политикой византийского влияния, и его переработку применительно к условиям российской действительности, но с сохранением основополагающих идей, восходящих к Эклоге, Прохирону и Посланию Фотия (Послание Константинопольского патриарха Фотия князю Михаилу Болгарскому). Эти византийские источники права и политической идеологии были действительно широко распространены в Московском государстве, на них часто ссылались церковные и светские мыслители и публицисты, цитируя их в своих произведениях, и они, естественно, были знакомы и законодателям.
Представляет интерес работа А. А. Рожнова «Генезис и эволюция уголовно-правовых институтов в Московском государстве XV–XVII вв.» (М., 2012), в которой серьезное внимание уделяется исследованию уголовного права и процесса, складывавшихся уже в централизованном Московском государстве. Эволюция понятия преступления, выразившаяся в изменении понимания преступного деяния уже не как вреда, причиненного отдельному лицу, а как общественно опасного деяния, привела к утрате частного характера и приобретению публично-правового значения, что повлекло за собой изменения практически во всех уголовно-правовых институтах.
Выделение понятия «лихой человек», по мнению А. А. Рожнова, стало означать профессионального преступника и, как он полагает, являлось уже само по себе достаточным для привлечения его к уголовной ответственности. Но в литературе существует и другая точка зрения, согласно которой характеристика человека как «лихого» или «злого» сама по себе наказания не влекла, а служила лишь отягчающим обстоятельством при определении наказания за реально совершенное преступление. К сожалению, А. А. Рожнов эту дискуссионную проблему в своей работе не обсуждает.
А. А. Рожнов убедительно показал, что в связи с усложнением структуры государства и централизацией его власти и управления, распространяющейся уже на всю территорию, объединенную единой властью великого князя Московского, а затем и царя, произошли качественные изменения в институтах уголовного права, получил распространение инквизиционный процесс, разрабатывается понятие вины (умышленной и неумышленной), понятие соучастия, меняется отношение к принимаемым судом доказательствам, внимание судов сосредоточивается на свидетельских показаниях и письменных документах, оформленных надлежащим образом. В XVI в. наряду с принятием Царского Судебника в 1550 г. почти одновременно появляются решения Стоглавого собора (1551), а также целый ряд приговоров, указов и уложений: Приговор о разбойных делах (1555), Указ о татебных делах (1555), Приговор о губных делах (1556) и ряд других, которыми вносятся новеллы в процесс их расследования, доказательственную базу, принципы оценки доказательств, а также репрессивную политику государства[95 - В автореферате содержание этих нормативных актов А. А. Рожновым не рассматривается.]. Исследователь справедливо отметил, что в Московском государстве смертная казнь применялась редко, обычно суды заменяли ее выдачей преступника «на крепкую поруку», с тем чтобы он имел возможность возместить ущерб потерпевшему, а общество получило гарантии предупреждения от рецидива с его стороны, рассчитывая на «крепкое» наблюдение за ним со стороны общины, а также земского и волостного выборных управлений, которому к тому же еще и подчинялись учрежденные при земских избах десятские, пятидесятские и сотские, обязанные наблюдать за порядком.
Рассматривая источники уголовного права России XV–XVII вв., включая и Соборное уложение 1649 г., А. А. Рожнов не упоминает (в автореферате) о Судебниках 1589 и 1606–1607 гг. Автор ссылается на якобы впервые проведенную в его работе систематизацию и обобщение высказываний иностранцев относительно действующего права, судебной системы и самого процесса вершения правосудия. Приведенный материал, действительно, представляет интерес, но предметом исследования он уже был в работах В. А. Рогова (как указано выше). К сожалению, ни в одной из работ, касающихся состояния правосудия в Московском государстве (в том числе и у В. А. Рогова), не рассмотрена его критика отечественными современниками, а между прочим, они глубоко и предметно критиковали существующую судебную систему и способы ее реализации, высказывая интересные предложения по ее усовершенствованию (Максим Грек, А. М. Курбский, И. С. Пересветов, Зиновий Отенский и др.).
В советский период этот материал вообще отвергался из-за недоверия к современникам, поскольку презюмировалось, что они не могли в силу субъективных причин правильно оценивать близкую им ситуацию (С. Ф. Платонов, И. И. Полосин, О. А. Державина и др.). Представляется, что пора бы преодолеть этот взгляд, причем если иностранцев по тем или иным причинам можно было бы подозревать в недоброжелательстве по отношению к России, то российские писатели и публицисты искренне хотели помочь своему отечеству избавиться от недостатков и восстановить в стране законность и правосудие, особенно после серьезного ущерба, нанесенных им опричниной.
А. А. Рожнов справедливо указывает на обширность задач по «систематизации в хронологической последовательности знания о фактах, отражающих динамику русского уголовного права и его форм в XIV–XVII вв.», выражая надежду, что их всестороннее решение «станет частью современного научного знания» благодаря дальнейшим исследованиям[96 - См.: Рожнов А. А. Генезис и эволюция уголовно-правовых институтов в Московском государстве XV–XVII вв.: автореф. дис… д-ра юрид. наук. М., 2012.].
Положительным качеством историко-юридических работ, написанных в период перестройки и настоящее время, является их освобождение от устоявшихся схем и догм, в том числе имевших место еще в дореволюционный период, и объективное рассмотрение проблем средневековой истории государства и права в сопряжении с темой реализации правосудия. Например, существенному пересмотру подвергся вопрос о времени формировании сословий в России и их социальном статусе. Историки права отошли от привычной схемы противопоставления: реакционное боярство и прогрессивное дворянство[97 - См.: Носов Н. Е. Становление сословно-представительных учреждений в России Изыскание о земской реформе Ивана Грозного. Л., 1969. С. 10–11, 419–420; Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России (XV–XVI вв.). М., 1985. С. 10, 199–218; Кром М. М. «Вдовствующее царство». Политический кризис 30—40-х годов XVI в. М., 2010. С. 16. Судя по содержанию законодательства этого периода, такая борьба все-таки была, но она не носила такого примитивного характера: «дворяне за централизацию, бояре за феодальную раздробленность», ибо за единое и централизованное государство тогда были все социальные слои населения, противоречивые интересы двух привилегированных сословий выражались в борьбе за землю и особенно за рабочие руки. Правительство стремилось действительно ограничивать аппетиты богатых вотчинников-бояр, часто выступая на стороне помещиков-дворян, которые составляли основной костяк русского войска.]; оценки средневековой идеологии и средневековых нормативных актов только в сфере отражения в них классовой борьбы; характеристики мыслителей XV–XVI вв. как апологетов самодержавия и т. п.[98 - Классовая борьба вообще-то никем не отрицается, но указывается на необходимость учитывать и другие виды противоречий, волновавшие российское общество: бедных и богатых («когда одни множатся в куплях, а другие оскудевают», как писал Иосиф Волоцкий); религиозные противоречия, выливавшиеся в острые споры по поводу тринитарного и других вероучительных догматов; должностные (о них очень хорошо написал Тимофеев, отметивший, что благодаря этой борьбе чины предоставляются за взятки дьякам, неспособным даже «имени своего на хартиях начертать»); сословные, которые стали одной из причин революции 1917 г., и многие другие, наличествующие практически в любом обществе и во все времена. Речь идет не о непризнании классовой борьбы, а о том, чтобы учитывать все виды социальных противоречий в обществе.]
В настоящее время русское Средневековье во всем его объеме: документы и произведения мыслителей и публицистов – вызывает серьезный интерес, причем среди не только профессиональных ученых, но и широкой публики, интересующейся отечественной историей, и в частности формированием и деятельностью судебной власти, осуществлением правосудия и отражением этого процесса в произведениях средневековых мыслителей. Между тем в целом исследования судебных органов XVI–XVII вв. лишены ценностных подходов, носят преимущественно инструментальный характер. Таковыми, в частности, являются труды Н. Н. Ефремовой, Л. А. Морозовой, Л. В. Батиева, А. С. Смыкалина, Д. П. Сумина и др.[99 - См., например: Морозова Л. А. Судебная реформа середины XVI в. (Губное и земское самоуправление и выборные суды на местах) // Государство и право. 2011. № 5. С. 92–99; Батиев Л. В. Судопроизводство в России в кон. XVII – нач. XVIII вв.: автореф. дис… канд. юрид. наук. СПб., 1992; Смыкалин А. С. Судебная система Российского государства от Ивана Грозного до Екатерины II (XV–XVIII вв.) // ВИ. 2004.№ 8. С. 49–69; Сумин Д. П. Указ. соч.; Петрова А. Н. Реформы государственного управления и судебная система Московского государства во второй половине XVII века // Мир юридической науки. 2009.№ 4. С. 58–62; Тиганов А. И. Правовой статус судей в России в XVII – начале XX в.: историкоправовое исследование: автореф. дис… канд. юрид. наук. Курск, 2012.] Это проявляется даже в том случае, когда рассматриваются вопросы преследования за совершение политических преступлений [100 - См.: Голикова Н. Б. Организация политического сыска в России XVI–XVII вв. // Государственные учреждения России XVI–XVIII вв. Памяти А. Д. Горского. М., 1991. С. 11–36; Савченко Д. А. Ответственность за государственные преступления в Московском царстве первой половины XVII в. Новосибирск, 2013.]. Особое место в историографии занимает дискуссия относительно правового и политического содержания нормы ст. 98 Судебника 1550 г. Речь идет об оценке ее значения в законодательстве и применении на практике Русского государства в XVI в. Дискуссия началась еще в дореволюционный период и продолжается до настоящего времени[101 - См.: Фроянов И. Я. Комментарии к ст. 98 Судебника 1550 г. // Исследования истории средневековой Руси, VI.; СПб., 2006, С. 145–155.]. (Подробно содержание этой дискуссии в настоящем издании приводится при рассмотрении Судебника 1550 г.)
Актуальным представляется исследование таких вопросов истории отечественного права, как регулятивное значение закона в праве XVI–XVII вв.[102 - См.: Рогов В. А., Рогов В. В. Русская средневековая правовая норма и ее отражение В законе (логика построения, проблема казуальности и архаичности) // Вестник МГИУ. Сер.; Гуманитарные пауки. 2005. N5 1 (7). С. 121–133; Petrov К. V. Значение «закона» в средневековом русском праве (XVI–XVII вв.) // Cahiersdu Monde Russe. 2005. XI.VI. No. 1/2. P. 167–174; Петров К. В. Уставные грамоты (акты) наместничьего управления XIV – начала XVII в.: генезис правовой формы нормативного акта // Ленинградский юридический журнал. 2006. № 2. С. 169–175; Он же. Имел ли Судебник 1497 г. значение закона в его современном понимании? (По поводу статьи С. Н. Кистерева «Великокняжеский Судебник 1497 г. и судебная практика первой половины XVI в.») // Очерки феодальной России. М.; СПб., 2008. Выл. 12. С. 365–382; Кистерев С. Н. Великокняжеский Судебник 1497 г, и судебная практика первой половины XVI в. // Очерки феодальной России. М., 2007. Вып. 11. С. 444 461; Он же. Закон и порядок в средневековой Руси (ответ К. В. Петрову) // Очерки феодальной России. С. 383–406.], взаимосвязь нормативного акта и нормы обычая, существование судебного прецедента[103 - См.: Петров К. В. «Прецедент» в средневековом русском праве, XVI–XVII вв. // Государство и право. 2005. Nl 4. С. 78–83; Рогов В. В. Проблемы судебного прецедента и судебной практики как источниках права в дореволюционной отечественной историографии // Femis. Ежегодник истории права и правоведения. 2009. М., 2010. Вып. 10. С. 5.], причем речь может идти не только о судебном прецеденте, но и о правовой доктрине, поскольку средневековые судьи в большинстве случаев при вынесении решений и приговоров ссылались не на закон (Судебник), а на справедливость, которая в их понимании опиралась на традиционное понимание правды, справедливости и истины: этот вопрос не только не исследовался, но даже и не поднимался[104 - Впервые он был поставлен К. В. Петровым в докладе на тему «Правовые основания вынесен ид судебных решений в Московском великом княжестве XV в.», прочитанном на Международной научно-практической конференции в Российском государственном университете правосудия; 13–17 апреля 2015 г. (секция X).].
Новыми проблемами историко-правовой науки, активно изучаемыми в постсоветский период, являются: нормотворческая практика[105 - См.: Томсинов В. А. Развитие юриспруденции в Московском государстве (XIV–XVI вв.): статья 1 // Законодательство. 2005. № 4. С. 76 81; Он же. Развитие юриспруденции в Московском государстве (XIV–XVI вв.): статья 2 // Законодательство. 2005. № 5. С. 75–80; Он же. Развитие юриспруденции в Московском государстве (XIV–XVI вв.): статья 3 // Законодательство. 2005. № 6. С. 85 89; Он же. Развитие русской юриспруденции в XVII столетии: статья 6 // Законодательство. 2006. № 1. С. 72–76; Царьков И. И. Нормотворчество: от приказа-повеления к закону, от закона к праву // Право и политика. 2003. № 7. С» 98—130; Сурова Е. А. Российское законотворчество X–XV вв. и проблемы формирования российской государственности. М., 2003; и др.], правовая терминология (ее историческое и современное содержание)[106 - См.: Рогов В. А., Рогов В. В. Древнерусская правовая терминология в отношении к теории права (Очерки IX – середины XVII в.); Золотухина Н. М. Обычай, закон, правда И право в русской средневековой юридической культуре // Истоки и источники права. Очерки. СПб., 2006. С. 626–653.], принципы права, имплицитно содержащиеся в нормах права[107 - См.: Рогов В. А. Преступная личность в праве и идеологии средневековой России // Право и идеология: проблемы исторической взаимосвязи. М., 1991. С. 28–40; Царьков И. И. О правовых принципах в средневековой юриспруденции // Правоведение. 2003.№ 2. С. 197–207; Золотухина Н. М. Соотношение права и нравственности в русской средневековой правовой теории // Наш трудный путь к праву: матер. философско-правовых чтений памяти академика В. С. Нерсесянца. М., 2006. С. 256–274; Кодан С. В. Правовое оформление требований законности в России (XVII – начало XX в.) // История. Право. Политика. 2011.№ 1. С. 42–48; Семенова М. Ю. Особенности осмысления проблемы законности в отечественной политико-правовой мысли допетровского периода // История государства и права. 2011.№ 7. С. 19–22.], формы средневекового отечественного права[108 - См.: Исаев И. А. Символизм правовой формы (историческая перспектива) // Правоведение. 2002. № 6. С. 4—10.]. Обновленное развитие получило изучение характерных для допетровского права местнических правоотношений как с общеисторической[109 - См.: Эскин Ю. М. Местничество в социальной структуре феодального общества // Отечественная история. 1993. N1 5. С. 39–53; Он же. Местническое законодательство. Опыт реконструкции // Modemizaeja struktur wiadzy w warimkacli opozienia. Warszawa, 1999. S. 119–154; Он же. Очерки истории местничества в России XVI–XVII вв. М., 2009; Он же. Динамика местнических споров в XVI–XVII вв. // Российская история. 2013. № 4. С. 79–85.], так и с правовой точки зрения[110 - См.: Петров К. В. Местнические правоотношения в русском праве XVI–XVII вв. (содержание, правовая природа, основания и способы защиты) // Ленинградский юридический журнал. 2006. № 1 (5). С. 190—197-].
К положительным сторонам совместной разработки тем, касающихся анализа средневекового законодательства и политико-правовых доктрин, следует отнести выяснение влияния византийской политической и правовой идеологии и практики государственно-правового строительства Византии на законодательство и формирование государственной и юридической мысли в России. Исследования на эту тему имели место в дореволюционный период, но были практически прекращены в советское время и возобновились после «оттепели» и перестройки[111 - Исключение составляли работы А. П. Каждана «Византийская культура» (М., 1968), «Книга и писатель в Византии» (М., 1973), «Социальный состав господствующего класса Византии XI–XII вв.» (М., 1974) и ряд статей в различных изданиях. К сожалению, дальнейшее творчество А. П. Каждана связано с его работой в Центре изучения Византии в Думбартонн-Оксе и Принстонском университете США. В Америке им были опубликованы: «Studies on Byzantine Literature of the XII-th and XIII-th Centuries» (Cambridge; N. Y.; P., 1984) (in collaboration with Simon Franklin); «A History of Byzantine Literature. 650–850» (Athens, 1999). В 2002 г. посмертно был издан на русском языке труд А. П. Каждана, написанный еще в России, – «Два дня из жизни Константинополя» (СПб., 2002). А. П. Каждан одним из первых в России выявил формы влияния византийской культуры на становление политической и правовой мысли в России. В настоящее время его труды стали хрестоматийными, проложившими путь к дальнейшим исследованиям в этой области.].
В последние десятилетия внимание ученых было обращено на рецепцию византийского (римского) права отечественным правом. В этом отношении следует выделить два подхода. Первый подход постулирует значительное влияние византийского (римского) права на формирование отечественного допетровского права. Этот подход получил развитие в трудах историков – Л. В. Милова[112 - См.: Милов Л. В. Византийская Эклога и Пространная Русская Правда (проблемы рецепции) // Древнее право. 1998. № 1 (3). С. 113–123; Он же. Византийская Эклога и «Правда Ярослава» (К рецепции византийского права на Руси) // TENNADIOC. К 70-летию Г. Г. Литаврина. М., 1999. С-129—142; Он же. По следам ушедших эпох: статьи и заметки. М., 2006. С. 87–99.], а также юристов – В. В. Чемеринской и в большей степени Е. В. Салогубовой[113 - См.: Чемеринская В. В. Влияние византийского права на древнерусское и российское законодательство X–XVII вв. Опыт сравнительного анализа: автореф. дис…. канд. юрид. наук. М., 2004; Она же. Влияние византийского права на древнерусское и российское законодательство X–XVII вв. Оренбург, 2005; Салогубова Е. В. Влияние римского права на российское гражданское процессуальное право // Вестник Московского ун-та. Сер. 11: Право. 1997. № 2. О. 29 37; Она же. Элементы римского права в Российском судопроизводстве X XVII вв. // Древнее право. 1999. № 1 (4). С. 173 179.]. Работы последней подверглись критическому разбору Т. Е. Новицкой, указавшей на явное преувеличение роли диффузного фактора в развитии отечественного права. Труды Т. Е. Новицкой, В. А. Томсинова, К. В. Петрова[114 - См.: Новицкая Г. Е. К вопросу о так называемой рецепции римского права в России // Вестник Московского ун-та. Сер. 11: Право. 2000. № 3. С. 121–133; Томсинов В. А. О сущности явления, называемого рецепцией римского права // Вестник Московского ун-та. Сер. 11: Право. 1998. № 4. С. 3—17; Он же. Рецепция римского права в Западной Европе в средине века: постановка проблемы //Древнее право. 1998. № 1(3).С. 169–175; Петров К. В. К вопросу о рецепции византийского права в домонгольской Руси // Русь, Россия: Средневековье И Новое время. Вып. 3. М., 2013. С. 38 44.] принадлежат ко второму подходу по вопросу о роли рецепции византийского права. В. А. Томсинов выразил его следующим образом: «Степень влияния правового наследия Византии на древнерусскую юриспруденцию была весьма ограниченной. Ее черты определялись в большей мере не этим влиянием, а условиями экономического, политического и культурного развития Древней Руси, особенностями общественного сознания русского народа. Византийскому правовому наследию отводилось в древнерусском обществе более идеологическое значение, нежели регулятора общественных отношений»[115 - Томсинов В. А. Юриспруденция Древней Руси и правовая культура Византии // Вестник МГУ. Сер. 11: Право. 2009. № 4. С. 25 26.].
Однако следует заметить, что тема о византийском влиянии на законотворческую практику и особенно на формирование политике»-юридической идеологии в средневековой Руси изучена недостаточно, и для серьезных выводов о степени влияния византийского законодательства и византийской правовой теории на русское законодательство, политическую теорию и политико-правовую практику в России в Средние века необходимо более подробное ее исследование.
Самостоятельной темой в историко-правовой науке является изучение системы законодательства. В контексте монографического рассмотрения данной темы следует отметить труды А. Г. Манькова, О. А. Омельченко и новейшие исследования С. В. Кодана [116 - См.: Маньков А. Г. Законодательство и право России второй половины XVII в. СПб., 1998; Омельченко О. А. Традиции и наследие русского права. М., 2003; Он же. Эволюция судебного нрава в России XVII первой половины XX в. и попытки его кодификации // Фемис. Ежегодник истории права и правоведения. 2009. М., 2010. Вып. 10. C. 7—53; Кодан С. В. Формирование и развитие системы законодательства в России: основные этапы (IX – начало XX в.) // Российский юридический журнал. 2012. № 1. С. 171–178; Кодан С. В., Февралев С. А. Местное право национальных регионов в Российской империи (вторая половина XVII – начало XX в.). М., 2014.].
В последнее время культурологическому изучению права допетровского времени посвящены работы филологов Б. А. Успенского и B. М. Живова[117 - См.: Успенский Б. А. Харизма власти в России (византийская модель и ее русское переосмысление). М., 1998; Он же. Царь и император: Помазание на царство и семантика монарших титулов. М., 2000; Право и религия в Московской Руси // Факты и знаки. Исследования по семиотике истории. М., 2008. Вып. 1. С. 122 179; Живов В. М. Postscriptum // Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры, М., 2002. С. 291–305; Он же. История русского права как лингвосемиотическая проблема // Там же. С, 187–290.]. Впрочем, их исследования демонстрируют неправовое отношение к правовым вопросам, поскольку, как утверждает В. М. Живов, в допетровскую эпоху «действующее право лежало вне сферы культуры»[118 - Живое В. М. Особенности рецепции византийской культуры в Древней Руси // Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. С. 98–99.].
В западной литературе последних десятилетий, посвященной истории права, правосудия и судебных органов, рассматриваются вопросы, сходные по своей проблематике с указанными выше. У. Батлер изучает проблемы отражения институтов права в обыденном правосознании иностранцев [119 - См.: Батлер У Э. Русское право к 1800 г. глазами иностранцев: некоторые размышления /пер. А. II. Кучера// Вестник МГУ. Сер. 11: Право. 1996. № 3. С. 44–72.]. Проблемам рецепции византийского права посвящены исследования И. Мейендорфа, Р. Хелли и Дж. Векхарда[120 - См.: Мейендорф И. Византия и Московская Русь: Очерк истории церковных и культурных связей в XIV в. Париж, 1990; Hellie R. Byzantine La win Muscovy // XVIII Международный конгресс византинистов: резюме сообщений. М., 1991. Т. 1. С. 437–438.]. Опубликованы работы, посвященные принципам отправления правосудия в 1497–1669 гг.[121 - См.: Wieekhardt G. Due Process and Equal Justice in the Muscovite Codes // Russian Review. Suracuse. N. Y., 1992. Vol. 51. No. 4. P. 463–480.], политико-правовой культуре средневекового российского общества[122 - Cm.: Kollmann N. S. Muscovite Political Culture // A Companion to Russian History / ed. A. Gleason. Wiley-Blackwell, 2009. P. 89 104.], социально-правовым отношениям[123 - Cm.: Berelovitch A. Hierarchic et preseances: le cas de la Russie au XVII
siecle // Revue des Etudes Slaves. 1991. Vol, 63. Ease. 1. P. 229–244; Schmidt Ch. Sozialkontrolle in Moskau – Justiz, KnnnnaUtatund Leibeigensehaft 1649–1785. Stuttgart, 1996.], а также отдельным правовым текстам[124 - Cm.: Weickhardt G. The Composite Law Code of 1606 // Russian History. 2006. Vol. 33. No. 1. P. 1 – 18; Idem. Late Muscovite Criminal Law: The Newly Promulgated Articles of 1669 // Russian History. 2007. Vol. 34. No. 1/4.].
Значительное место в новейшей историко-правовой науке занимают работы, исследующие «частные» вопросы: отдельные институты права, в частности уголовное – материальное право, виды преступлений, систему наказаний[125 - См.: Жильцов С. В. Смертная казнь в праве Древней Руси и юрисдикция Великого князя в ее применении // Правоведение. 1997. № 4. С. 47 52; Он же. Смертная казнь в истории отечественного права (Y – сер. XVII в.): автореф. дне…. канд. юрид. наук. Саратов, 1997; Рожнов А. А. Смертная казнь в России и Западной Европе в XIV–XVII вв.: сравнительно-правовые очерки. Ульяновск, 2009; Он же. Болезненные наказания в Московском государстве XVI–XVII веков по свидетельствам современников-европейцев// Вестник ЕГУ. 2010. Выл, 26. С. 21–36; Сидоркин А. И. Наказания, связанные с лишением й ограничением свободы: в русском уголовном законодательстве IX–XVII вв.: проблемы правового регулирования, систематизации и применения: автореф. дис… д-ра юрид. наук. Казань, 2005: Фумм А. М. Назначение и исполнение уголовных наказаний в отношении иностранцев в дореволюционной России. М.,2011; и др.], пенитенциарную систему[126 - См.: Шаляпин С, О. Религиозно-доктринальные основания пенитенциарной практики в византийском и древнерусском праве // Актуальные проблемы правовой науки. Архангельск, 2000. Выл. 1. С. 23–32; Он же. Церковно-пенитенциарная система в России XV–XVIII вв. Архангельск, 2013; Нарышкина Н. И. Сравнительно-правовое исследование деятельности тюрем в Российском государстве и европейских странах (XVI–XVII вв.). М., 2014.]. Не остаются без внимания проблемы процессуального права, «гражданского»[127 - См.: Фокина М. А. Состязательный гражданский процесс в феодальной России // Правоведение. 1999. № 1. С. 106–113; Вумаков М. Б. Земское судопроизводство в Устюжне Железнопольской в 20-х гг. ХУЛ в. // Архив русской истории. 2007. Вып. 8. С. 619 628: Безус II. Б. Из истории становления процессуального права России (на примере Новгорода XVI–XVII вв.)// История государства и права. 2010. № 5. С. 34–37; и др.] и «уголовного»[128 - См.: Гуськов А. П., Муратов Н. Г. Судебное право: история и современность судебной власти в сфере уголовного судопроизводства. М., 2005; Амплеева Т. Ю. Розыскной процесс в Московском государстве // Закон и право. 2007. № 2. С. 112–113; Серов Д. О. Ревизионно-решающий порядок в уголовном процессе России конца XV – первой четверти XVIII вв. //Журнал российского права. 2008. № 6 (138). С. 102–109; Он же. Особенности уголовного процесса России конца XV – первой четверти XVIII в. // Там же 2009. \2 9 (154). С. 96 103.]. Отметим также выход специальных монографий Ю. В. Ячменева «Правда и Закон. Из истории российского правоведения» (СПб, 2001); В. И. Власова «История судебной власти в России. Кн. первая (1019–1917)» (М., 2003); В. И. Бабенко, И. П. Слободянюка «История суда России (IX – начало XXI вв.)» (М., 2004); И. А. Колоколова «Судебная власть как общеправовой феномен» (Владимир, 2006); О. А. Омельченко «Традиции и наследие русского права» (М, 2006); А. А. Воротынцева и др. «История российского правосудия» (под ред. Н. А. Колоколова. М., 2009). Написаны статьи по отдельным правовым памятникам и проблемам русской государственности в Средневековье: А. О. Лядова, А. В. Евсеева «Духовно-культурные факторы становления Московского государства и права в конце XIV – начале XVI вв.» (История государства и права. 2000. № 4); А. В. Стадникова «Представление о праве и правоприменительной деятельности государства в трудах русских мыслителей позднего Средневековья» (Современное право. 2006. № 12); В. В. Логинова «Крестоцеловальная запись Василия Шуйского как результат опричной политики Ивана IV» (Право и политика. 2011. № 4), «Государство и общество в конце XVI – начале XVII в. Смута – гражданская война – интервенция» (Право и политика. 2011. № 7), «Утверждение сословной монархии в России в нормативных документах XVI – первой половины XVII вв.» (Право и политика. 2011. № 11).
Постсоветский период развития отечественной историко-правовой науки оказался весьма плодотворным в отношении исследований различных правовых текстов. Прежде всего следует отметить цикл исследований, приуроченных к 500-летию Судебника 1497 г. Во исполнение Указа Президента РФ от 17 марта 1997 г. № 236 «О праздновании 500-летия Судебника 1497 г.» историками была проведена международная научная конференция «Судебник 1497 г. в контексте истории российского и зарубежного права XV–XVII вв.», изданы материалы конференции (М., 2000)[129 - См. также: Судебник Ивана III. Становление самодержавного государства на Руси. СПб., 2004.]. Выходом книги была окончена длительная работа по историческому изучению Судебника 1497 г., проводившаяся Ю. Г. Алексеевым[130 - См., например: Алексеев Ю. Г. Белозерская уставная грамота 1488 г. и вопросы наместничьего суда // Вспомогательные исторические дисциплины / отв. ред. В. А. Шишкин. Л., 199L Выл. XXIII, С. 208–222; Он же. Белозерская уставная грамота 1488 г. – закон Русского государства о местном управлении // Вестник Санкт-Петербургского ун-та. 1998, № 9. Серия 2. Выл. 2. С. 3—17; Он же. Судебник Ивана III: Традиция и реформа. СПб., 2001.]. Опубликован большой отклик на нее[131 - См.: Кистерев С. Н. Исследование К). Г. Алексеева о Судебнике 1497 г. // Очерки феодальной России. Вы и. 6. М., 2002. С. 235–269.]. Важным итогом исследований Судебника 1497 г. помимо прочего стало изучение пробелов его текста[132 - См.: Баранов К. В. О неполноте текста Судебника 1497 г. // Судебник 1497 г. в контексте истории российского и зарубежного права XI XIX вв. М., 2000. С. 184–187.] и обнаружение А. И. Плигузовым рукописи, из которой листы с текстом акта были изъяты в XIX в., корректировка взглядов А. И. Плигузова в исследованиях В. Д. Назарова и Б. М. Клосса[133 - См: Плигузов А. И. О списках Судебника и духовной грамоты Ивана III // Судебник 1497 г. в контексте истории российского и зарубежного права XI–XIX вв. М., 2000. С. 137–148; Он же. О списках Судебника и духовной грамоты Ивана III // Russian History. 2000, Vol. 27. Pt. 2. P. 155–168; Назаров В. Д., Клосс Б. М. Судебник 1497 г.: рукопись и текст // Судебник 1497 г. в контексте истории российского и зарубежного права XI–XIX вв. М., 2000. С 53–75.].
В последние годы вышли работы И. В. Попрядухиной, посвященные отдельным правовым аспектам норм Судебника 1497 г.[134 - См.: Попрядухина И. В. Правонарушения и юридическая ответственность по Судебнику 1497 года. Самара, 2011.] Однако в ряде случаев в ее работах содержатся спорные на данный историографический момент тезисы, в частности о Псковской судной грамоте как источнике норм Судебника[135 - Возможно, это связано с тем, что в работе не были исследованы груды К). Г. Алексеева. В автореферате о них нет упоминаний (см.: Попрядухина И. В. Правонарушения и юридическая ответственность по Судебнику 1497 года: автореф. дис… канд. юрид. наук. Казань, 2012).]. В меньшей степени в историко-правовой науке последних лет изучается Судебник 1550 г.[136 - См., например: Морозова Л. А. Судебник 1550 г.: отражение правовой политики Ивана IV в сфере судоустройства и судопроизводства // Историко-правовые проблемы: новый ракурс. Курск, 2010. Выл. 3. С. 250–269.] и особенно Судебники 1589 и 1606–1607 гг., а также нормативные акты (приговоры, указы, уложения), принятые во второй половине XVI – начале XVII в. А. С. Смыкалиным в учебном пособии опубликованы Судебник 1589 и Судебник 1606–1607 гг.[137 - См.: Смыкалин А. С. Русское законодательство конца XVI – начала XVII в. Екатеринбург, 2005.], что, безусловно, является отрадным фактом, но хотелось бы видеть более подробное изучение этих памятников права в историко – юридической науке с публикацией и изучением новооткрытых списков (В. Д. Назаров) и расширенным комментарием, включающим новые статьи, посвященные этим памятникам права (В. А. Глухов написал несколько статей по различным проблемам, касающимся Сводного Судебника). Ждут своего предметного юридического исследования нормативные акты второй половины XVI – первой половины XVII в.
Серьезным вкладом в историко-правовую науку является исследование и публикация старопечатных изданий Соборного уложения 1649 г., предпринятое В. А. Томсиновым [138 - См.: Соборное уложение 1649 года* Законодательство царя Алексея Михайловича/ с ост., предашь, вступ. ст. В. А. Томсинова. М., 2011.], и изучение истории бытования и составления его текста, проводимые Л. А. Тимошиной[139 - См.: Тимошина Л. А. Старопечатные издания Уложения 1649 года и приказные учреждения середины XVII века // Федоровские чтения. 2005. М., 2005. С. 296–304; Она же. Соборное Уложение: история текста XVII в. (Судебник 1589 г. и Судебник 1606–1607 о.) // Вспомогательные исторические дисциплины – источниковедение – методология истории в системе гуманитарного знания. Памяти О. М. Me луч невской: матер. XX между 1 iap. науч, конф. М., 2008. Ч. 2. С. 618–620; Она же. Реализация изданий тиражей Соборного Уложения на рубеже 1640—1650-х гг. // Вестник Нижневартовского государственного гуманитарного университета. 2009. № 2. С. 53 61.], реставрационные работы с рукописью Соборного уложения 1649 г.[140 - См.: Эскин Ю. М., Волчкова М. Л., Морозов Б. Н. Столбец-свиток Соборного уложения 1649 гД история бытования, реставрация и исследование // Отечественные архивы. 2013. № ЕС. 44–54.]
Таков на настоящее время уровень историографии российских исследований средневекового права, правосудия и правовой идеологии.
Глава 4
Историография русского церковного права, церковного судоустройства и судопроизводства
Приступая к данной главе, хотелось бы отметить, что существенной трудностью ее изложения является отсутствие на настоящее время полной и всесторонней историографии церковного права, реализуемого церковной системой судопроизводства, а также сопровождающей этот процесс политической и правовой идеологией за период всего Средневековья. Мы не ставим перед собой задачу полного выявления наименований всех изданий, в которых упоминаются документы по церковному строительству, судоустройству и судопроизводству, равно как и имена средневековых мыслителей, обсуждавших эту тематику в своих произведениях.
В нашу задачу входит определение основных источников, лежащих в основании судоустройства и процесса судопроизводства в XV–XVII в в., а также выявление монографий и статей авторов дореволюционного, советского и современного периодов, содержащих наиболее полный анализ средневековых документов (источников церковного права) и судебных органов, реализующих их в своей деятельности. В этом аспекте представляют интерес и произведения мыслителей, обсуждающих данные процессы в своих трактатах и иных политике-публицистических формах. Совокупность всех этих составляющих величин позволит определить уровень исследованности темы и отметить имеющиеся в ней пробелы.
Сложность данного раздела историографии заключается еще и в том, что само церковное право как научная дисциплина сформировалось только в конце XIX – начале XX в. в университетской науке. До этого все вопросы, касающиеся реализации церковного правосудия фрагментарно рассматривались в трудах по церковной истории. Наиболее обстоятельно эти вопросы рассмотрены в трудах: Макария (Булгакова) «История Русской Церкви» (в 13 т., первое издание – СПб., 1857; современное издание – Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 1994–1996); Евгения (Болховитинова) «Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина греко-римской церкви» (СПб., 1827), современное издание – «Русские писатели-богословы. Историки церкви. Исследователи и толкователи Священного Писания» (М., 2001); Филарета (Гумилевского) «История Церкви в пяти выпусках» (М., 1848–1859), «Обзор русской духовной литературы» (1862–1863); Е. Е. Голубинского «История Русской Церкви» (М., 1880–1881, 1997); П. А. Флоренского «Столп и утверждение истины» (М., 1914, 2012); Г. Флоровского «Пути русского богословия» (Париж, 1937; М.,
2003); А. В. Карташева «Очерки по истории Русской Церкви» (в 2 т. Турин, 1948; М., 1997; Белорусский Экзархат, 2007).
Церковное право историками Церкви не выделялось из общего канонического права, охватывающего весь период развития Христианской Церкви (в том числе византийской и западноевропейской). Каноническое право представляло собой собрание решений Вселенских и Поместных соборов, а также постановлений римских пап. В целях удобства пользования разрозненные правила (каноны) были объединены в Византии в 726 г. в сборник церковного законодательства, называемый Эклогой[141 - Экло?га (от греч. ?????? – выбор) – краткий свод византийского законодательства (лат. Ecloga Basilicorum), представляющий сокращенную выборку – компиляцию из кодификации императора Юстиниана (известной как Corpus juris civilis), а также последующих актов византийских императоров с целью сделать законодательство более доступным для населения.].
В России собрание церковных правил получило название Кормчей книги на сербском языке, известной еще в Киевской Руси. В дальнейшем кормчие книги подвергались пересмотру, дополнялись и переводились на русский язык. Первая попытка пересмотреть византийскую Кормчую книгу была сделана в XV в. митрополитом Киприаном; впоследствии она дополнялась Иосифом Волоцким и пересматривалась Вассианом Патрикеевым в XVI в. Кормчая, составленная Вассианом Патрикеевым, получила широкую известность в литературе в связи с ее обсуждением на Соборном суде 1531 г. и признанием еретической. Она отличалась от остальных ее вариантов тем, что она была составлена не по хронологическому принципу, как все предшествующие варианты, а по тематическому, поскольку Вассиан ставил перед собой задачу введения в текст Кормчей правил, отрицающих имущественные права церковно-монастырских организаций, главным из которых являлось владение землями, населенными крестьянами.
Каноническое право по своему содержанию шире церковного права и имеет в основном религиозный, а не юридический характер. На протяжении нескольких веков каноническое право наряду с общегражданским законодательством государства было источником деятельности всех видов церковных судов.
Вопрос о необходимости выделения и оформления церковного права как отрасли юридической науки был поставлен митрополитом Платоном (1737–1812) только в начале XIX в. Ректор Санкт-Петербургской духовной академии архимандрит Филарет согласился с аргументацией митрополита Платона и разработал программу, предусматривающую систематическое изложение курса церковного права, ас 1814 г. внедрил церковное право в учебный план духовной академии. В 1835 г. церковное право было введено «Общим уставом Императорских Российских университетов» в качестве обязательной дисциплины для всех юридических факультетов российских университетов, с обязательным распространением его изучения на лиц, исповедующих православную конфессию христианского вероисповедания. В 1863 г. последовал Указ императора Александра II о создании на юридических факультетах университетов кафедр церковного законоведения[142 - См., ПСЗРИ. Собр. 2. Отд. 1. Т. 38, № 39752.]. С этого времени церковное право получило юридическое оформление как наука и учебная дисциплина.
Профессор А. С. Павлов, известный специалист по каноническому праву, создал курс церковного права, в котором оно впервые было представлено как отрасль юридической науки[143 - См.: Курс церковного права заслуженного профессора императорского Московского университета А. С. Павлова, читанный в 1900–1902 гг. СПб., 2002.]. Опираясь на солидную источниковую базу, А. С. Павлов дал определение предмета церковного права, показал его соотношение с каноническим правом, выделив их общие и особенные черты. Будучи преподавателем церковного права в Казанском, Новороссийском, а затем и Московском университетах, он в своих трудах научно разработал ряд юридических проблем церковного права. К числу наиболее известных работ А. С. Павлова относятся: «50-я глава Кормчей книги как исторический и практический источник русского брачного права» (Записки Казанского университета. 1864); «Первоначальный русский Номоканон» (Казань, 1869); «Об участии мирян в делах Церкви» (Казань, 1866); «Очерк секуляризации церковных земель в России» (Одесса, 1871). Благодаря собранному автором уникальному материалу и высокому уровню его литературной обработки последняя книга получила широкую известность в дореволюционной, советской и современной историографии. Также его перу принадлежат работы: «Наказной список по Стоглаву» (Записки Академии наук. 1873); «Критические опыты по истории древнегреческой полемики против латинян» (XIX отчет Академии наук о присуждении Уваровских наград. СПб., 1878) и др.
Продолжателем А. С. Павлова в этой области научного знания стал Н. С. Суворов, в трудах которого церковное право уже прочно приобрело статус юриспруденции, отличный от вероучительного богословия. «В историю русской юриспруденции Н. С. Суворов вошел как человек, заложивший основы науки церковного права в России… Современная русская наука церковного права создана трудами двух ученых – А. С. Павлова и Н. С. Суворова»[144 - Гидулянов П. В. Николай Семенович Суворов // Отчет о состоянии и действиях Императорского Московского университета за 1909 г. М., 1910. 4.1. С. 433. Гидулянов отметил, что именно в работах Суворова проявился «римский дух» и запах права».]. Н. С. Суворов разработал ряд проблем церковного права; одной из первых стало его исследование «О церковных наказаниях. Опыт исследования по церковному праву» (СПб., 1876); на эту тему им была защищена магистерская диссертация (1877). Степень доктора юридических наук Н. С. Суворов получил за работу «Объем дисциплинарного суда и юрисдикции Церкви в период Вселенских Соборов» (Ярославль, 1884). Во время преподавания церковного права в Демидовском лицее в Ярославле Н. С. Суворов подготовил двухтомный курс церковного права (1889–1890).
После командировки для работы в архивах и библиотеках стран Западной Европы он пришел к выводу о наличии влияния на древнерусское отечественное церковное право (имеется в виду весь средневековый период) не только византийских, но и западноевропейских религиозных источников. Результаты исследования Н. С. Суворов опубликовал в книге «Следы западно-католического церковного права в памятниках древнего русского права» (Ярославль, 1888). Книга вызвала серьезную дискуссию в науке. С критикой концепции Н. С. Суворова выступил его оппонент по докторской диссертации А. С. Павлов, изложивший свои взгляды в работе под названием «Мнимые следы католического влияния в древнейших памятниках юго-славянского и русского церковного права» (М., 1892). Н. С. Суворов ответил А. С. Павлову статьей «К вопросу о западном влиянии на древнерусское право», в которой доказывал наличие влияния правообразовательной деятельности Западной церкви на Восточную церковь, и в частности на древнеславянское церковное право[145 - См.: Суворов Н. С. К вопросу о западном влиянии на древнерусское право. Ярославль, 1894. Т. LXIIL С. 129–224; Т. LXIV. С. 225–334.]. Дискуссии на эту тему продолжаются и до настоящего времени[146 - См.: Варьяс М. Ю. Церковное право в романо-германской правовой системе: ДПС…. капд. юрид, наук. М., 1997; Морская А. Л. Роль международного права в регулировании государственно-конфессиональных отношений. М., 2011.].
Таким образом, в дореволюционный период церковное право получило свой отраслевой статус в юридической науке и было выражено в книгах: «Учебный курс церковного права» А. С. Павлова, «Курс церковного права» (в 2 т.) и «Учебник церковного права» Н. С. Суворова. В состав «Курса церковного права» Н. С. Суворова вошли: «Общий исторический обзор развития церковного устройства» и непосредственно «Развитие церковного устройства в России», начиная с принятия христианства Киевской Русью и включая последующее затем формирование высшей церковной и местной власти. «Курс церковного права» Н. С. Суворова содержал также «Обзор источников церковного права России» в сопоставлении с источниками церковного права западноевропейских стран.
Состояние церковного суда, этапы его реформирования и формы деятельности рассматривались также в вышеупомянутых трудах по истории Церкви начиная с момента ее образования и до начала XX в.
