Контролер
«Разбежались, как крысы. Развалились бревенчатые стены, словно были ниткой подвязаны. Неправильно я их сплачивал. Надо было не только в Зоне коллектив держать, на базе тоже. По сути, вышло, каждый за себя, каждый своей жизнью жил. Блин, но раньше работало. Да, – отвечал он себе в мысленном диалоге, – раньше такой жопы не случалось. Мы как колотый лед в ведре. Вроде бы и сплоченные, а как вода через край полилась, так и по кускам распались, вытекли кто куда, а кто и в ведре остался. А теперь… Где Седой, где Чилим, где Рама. Один Кишлак по чесноку откололся. Хреновый, в общем, я командир оказался. На страхе да на кулаках парней держал. А надо было за совесть топить. Гнать чертова блатаря взашей, набирать молодых типа Кишлака и по-товарищески, по-доброму, как-то объединять. Конечно, и спрашивать, но не так сурово. А то построил порядки, как в тюряге и что получил в итоге? В ходках держались друг за друга только по необходимости. Какой в задницу кулак, нунчаки на соплях, вот кто мы. Палки по отдельности вроде есть, а связки между ними – ёк. Так и не поговорил с Рамой, а он ведь на меня обиду держал за тот выстрел. И Седому по зубам зря съездил. Блин, даже Товаруга … А че Товаруга? Они все побежали за профессором гребаным. Слишком соблазнительной конфетой он помахал перед их харями. И чего я такой уверенный, что ШАРА нет? – на мгновение сержант потерял опору под ногами. Слишком складно говорил Московский ученый. Так складно, что даже Товаруга проникся. У каждого оказалось, что просить. Может, потому и поверили, что мечту имели? А о чем я мечтаю? – Фаза не сразу смог ответить на этот, казалось бы, простой вопрос. – До конца дней в спецуре лямку тянуть? Бабла наколотить да артов насобирать? Разве это мечта. Она вроде бы должна от самого сердца идти. Про Чилима понятно – семья, кредиты. Рама с ним – по фиг куда. Сверчок – мать там, невесту вернуть, Товаруга – брата, Ссэр за свою жизнь скромно бедную натерпелся, на море ни разу не был, тоже как-то понять можно, проф ясно, Малой, наверное, тоже что-то сокровенное затаил. Может, – Фаза улыбнулся, – я потому в «шар» этот не верю, что у меня нет сокровенного? А Пижон? – Фаза повернул голову, украдкой взглянул на понурого парня, безразлично жующего печенье. – Зря я его не отпустил. Не дойдем, на меня его смерть ляжет. А так – взятки гладки. Тем более, сам хотел», – от таких мыслей Фаза тяжко вздохнул. Вслух сказал:
– Давай собираться. Время дорого.
– Да чего спешить, и так понятно – писец мне, – Пижон продолжал сидеть, вяло жевал и обреченным взглядом ковырял под ногами.
– Вечно ты такой нытик, давай собирайся и пошли, – прогудел Фаза и принялся убирать провиант в вещмешок.
– Никуда я не пойду, – Пижон сплюнул тягучей слюной , взгляд его оставался стеклянным и неподвижным.
– Не дури, – Фаза затянул верхний клапан, закинул шмотник за спину. – Тут недалеко осталось, выкарабкаемся.
– Че-то мне уже не хочется выкара…, – он поперхнулся и закашлялся. Поднес руку к губам, затем отвел, посмотрел на пальцы. Они были в крови.
– Топай давай, – лапища с силой хлопнула его по спине, схватила за шиворот и поставила на ноги, – успеем, если сопли жевать не будешь. Утрись и пошли, – сержант говорил с нажимом.
Пижон обернулся. На него смотрела скуластая рожа с уверенными злыми глазами, глядя в них, становилось понятно, этот шутить не будет. Пижон подчинился.
Фаза взвалил на себя его шмотник и уверенно зашагал через лес. Время от времени оборачивался. Приходилось замедляться, а то и останавливаться, чтобы подождать плетущегося следом стрелка. Тот был слаб, голова под тяжестью шлема гнулась на шее, как маковка на стебельке.
«Как все быстро это у него пошло, – с тревогой думал Фаза, вглядываясь в бледное лицо, на выступившую на лбу испарину, на плесень под носом. – Сколько он еще прошагает на своих двоих? Километр, три? А потом тащить его? А куда деваться? Был бы Ссэр, может, таблетку какую-нибудь дал. Стопэ», – Фаза резко остановился, скинул вещмешок, покопался в недрах. Пока он это делал, приковылял Пижон. Вид у него был крайне уставший.
– На, глотни, – сержант протянул парню банку.
– Что это? – выдохнул тот и обвалился на гнилой пень.
– Энергетик. Выпей, немного взбодрит.
Пижон взял банку, стал цеплять ногтем кольцо:
– Далеко еще?
Фаза с болью взирал, как тот мучается с кольцом и никак не может его отогнуть, затем взял банку, открыл, вложил обратно в руку:
– Нет, километров шесть, семь, – помолчал и добавил, – сегодня вряд ли успеем, но завтра будем на месте. Ты как?
– Херово, – Пижон закинул голову и большими глотками стал пить. В таком положении сержант прекрасно видел разросшееся пятно под носом, которое уже залезло на губу, обогнуло ноздрю и карабкалось на нос. Пазуха внутри была белая, словно набита ватой.
– Слушай, – Пижон оторвался от банки и тяжело дышал, – можно хотя бы шлем сниму. У меня башка его не держит и замок в шею врезается.
– Нельзя.
– Что ты к этим каскам привязался, будто нет ничего страшнее контролера в этой ЗОНЕ! Не видишь, я и так подыхаю, – взвился Пижон, схватился за подбородочный ремень, будто хотел его порвать и яростно уставился на сержанта, – расстегни!!
Фаза долгую минуту смотрел на бледную зверскую физиономию и перекатывал желваками:
– Давай так, – сказал он спокойно и даже примирительно, – я тебе сейчас кое-что расскажу, а ты послушай и не перебивай. Если после этого все же решишь снять шлем, я расстегну замок. Лады?
– Лады, – согласился Пижон, вытаскивая пальцы из-под ремня.
– Был у меня друг, – сержант замолчал, достал сигарету, прикурил. По известной причине не стал предлагать парню. Сделал затяжку, выпустил дым носом.
– Как-то меня и Тихаря Нагибауэр отправил к Сидоровичу передать флешку с инфой. Я тогда еще не был звеньевым и с Тихарем ходили под Люггером. Дорожка в «Деревню новичков» была несложная, за день укладывались туда и обратно. Шлемы тогда были не такие, как теперь. Пси – защита слабая, фильтров надолго не хватало, уплотнители дерьмовые, в общем, полное «г». Поэтому на такой легкий маршрутец пошли без них. Молодыми были, не особо опытными. Уже подходили к Бару, часа два пути оставалось, не больше. Идем через воинскую часть, а из столовки выскакивает стая слепаков и за нами. Укрылись мы в казарме. Нам наудачу, входная дверь в подъезд уцелела. Хотя и болталась на одной петле, путь мутантам преградила. Мы ее подперли тумбочкой дневального и грифом от штанги. Поднялись на второй этаж, решили подождать, пока сявки уйдут, заодно перекусим. Я поел, по лесенке забрался на крышу оглядеться. Сигаретку закурил, смотрю на Зону проклятущую, как сейчас, помню, подумал: «А на хрен оно мне надо?». И тут слышу, с лестницы Тихарь меня зовет:
– Макс! Макс!
Я сразу заподозрил, что-то неладное. Хотя Тихарь знал мое имя, никогда меня им не называл. Я его тоже, только погонялом.
– Макс! – снова слышу его с лестницы. А голос такой, будто… ну как тебе сказать? Будто «карачун» его парализовал, оплетает, а он только языком может шевелить и то еле-еле. (Пижон сразу вспомнил, как сам немел и превращался в гипсовое чучело, а сержант стоял над ним и лекцию читал. Господи, как это давно было). Или вот, – Фаза нашел лучшее сравнение, – словно анестезией обкололи десна, прежде чем зуб выдрать.
Подхожу, значит, я к люку осторожненько так, заглядываю на лестничную площадку. Смотрю в щелку, там Тихарь стоит. Стоит словно в воду опущенный, руки плетьми висят, голову склонил и без автомата. Все, думаю, приплыли. Дверь за ним нараспашку, никого за ней не вижу, хотел было на колено опуститься, чтобы через люк заглянуть подальше, но передумал. Еще раз посмотрел на дружка своего, мороз по телу прошел. Понял я, никто его на прицеле не держит, и сам себе он больше не хозяин. Что делать? Я на крыше, ничего нет на чем спуститься, люк один, не обойти не подкрасться, – голос Фазы загрубел, обесцветился, смотрел немигающим взглядом, позабыв о тлеющей сигарете. – Контролер Тихаря захомутал. Мутант жутко опасный, нельзя с ним вступать в прямой контакт.
Я залег у люка, сдвинулся влево, оставил небольшой сектор для наблюдения. Тихарь в центре и немного пространства позади. Думал, если мутант выйдет, сразу уложу. Но он не появлялся, а заставил Тихаря звать меня. И Тихарь звал. Минут пять звал. Я все это время сверху на него смотрел, ждал, когда контролер выйдет. Тот не появлялся, тогда я достал эргэшку и швырнул с крыши. Думал, взрыв отвлечет мутанта, отпустит Тихаря, тогда может получиться увести его. Херушки. Взрыв отвлек контролера, он, наверное, пошел к окну посмотреть. Но и Тихаря увел с собой. Только хотел быренько слезть, а Тихарь уже снова выходит и меня зовет… Ай, – Сержант дернул рукой, бросил окурок, – копать – хоронить, – посмотрел на обожженные пальцы.
– В общем, залег я, – продолжил Фаза историю, – жду, когда мутяра высунется. Тут Тихарь начал раздеваться. Разделся догола. Стоит понурый и опять меня зовет, как заведенный: Макс, Макс, Макс. Я, понятное дело, не выхожу, понимаю, что псионик меня выманивает. Тихарь замолчал, с минуту стоял истуканом, затем наклонился и отстегнул от разгрузки нож. Выпрямился, движения у него были такие, словно марионетка, словно кто-то невидимый его руками манипулирует. Бац. Воткнул нож себе в бедро. Дернулся от боли, а контролер, надо думать, так его крепко ухватил, что он даже пикнуть не может. Застонал Тихарь, голос его такой жалостливый стал, того и гляди расплачется: «Фаза, дружище, помоги, брат». Ух, у меня тогда все внутри сжалось, ком к горлу подкатил. И ведь ничего сделать нельзя, мутант за стеной прячется. Кровь ручьем по ноге течет, лужа под ним уже образовалась. Начал лезвием в ране крутить, что-то там задел, подогнулось колено, грохнулся он. Причем, как полено – ни руку не подставил, ни лицо не отвернул. Лежал с минуту неподвижно, потом зашевелился, сел, привалился к стене. Весь бок, лицо в крови перепачкал, нож в ноге торчит. И все ноет:
– Макс, друг, помоги мне.
Я лежу, смотрю на все это сверху, сердце кровью обливается, думаю: «Ну, выйди покажись, сука, хоть на мгновение». Терпеливый мутант оказался, знал, что еще второй есть, на крышу ушел, поэтому Тихаря под люк подсунул. Измывался над ним, да и на до мной тоже минут десять, а тогда мне показалось не меньше часа. Располосовал себя Тихарь вдоль и поперек. Когда живот распорол и начал кишки в рот пихать, я не выдержал. Одним выстрелом уложил его. По-хорошему надо было бы раньше. Не заслужил он такое терпеть. Но я не мог, все надеялся – покажется контролер, высунется… А когда Тихарь откинулся, побросал в люк оставшиеся две гранаты, спрыгнул на площадку, скатился по лестнице кубарем и сломя голову вдоль казармы, чтобы мутяра меня через окна не хапнул. Псы к тому времени рассосались. Наверное, почувствовали контролера и свалили подобру, поздорову. Вот так Пижон бывает, когда зону бояться перестаешь.
Фаза встал:
– Пойду, осмотрюсь. Ты допивай давай, скоро идем, – буркнул сержант и пошел в лес. Думал он, все зажило, затянулось, ан нет. На душе было гадостно и горько. Выложил Пижону все начистоту, утаив лишь две детали: первая – до того, как распороть живот и начать пихать кишки в рот, Тихарь отрезал себе гениталии и съел их. Половина лица от глаз и ниже были в крови, он походил на обожравшегося кровососа.
Еще он не рассказал, что Тихарь закаленный, стойкий вояка плакал и скулил, как девка. По щекам текли крокодиловые слезы, мешались с соплями и кровью. Что-то там контролер ему переключил, что чувствовал он всю эту адову боль.
Тихарь ему дважды жизнь спас, а в последний раз, когда угодили в засаду к «бандерлогам» раненого тащил на горбу пять километров, а потом в лазарете еще и крови своей отлил. Одной группы она у них была. После смерти Тихаря Фаза ни с кем не заводил дружбы. Был он у него такой один человечище. До сих пор задается вопросом: что он мог тогда сделать для него, если не убить? Убить раньше? Чувствовал сержант перед ним тяжкую вину, что позволил терпеть такое, но он до последнего надеялся спасти друга.
Пижон некоторое время сидел неподвижно и представлял все в красках. Выходила жуткая картина. Затем допил энергетик, откинул пустую банку. Шлем снимать ему расхотелось.
Глава 3. Исследовательский центр
– О, слышите? – Сверчок поднял палец. Все замерли и напрягли слух. В тусклом свете аварийного освещения его лицо виделось бледнее обычного и заостренным.
– Что именно? – прошептал Ссэр, глядя на парня, у которого рот медленно растягивался в нехорошей улыбке, словно уголки рта тянули гвоздиками.
– Губная гармошка. Так, мой батя играл, – Сверчок поднял руку и стал помахивать кистью, подобно дирижеру, – выиграл в парке аттракционов в Киеве. До последнего дня дул. Здорово у него получалось. Она звучала все тише, будто помирала вместе с ним.
– Это че? Побочка такая? – Рама закинул в рот таблетку и с хрустом разжевал.
– Нет, он ее еще не выпил, – проговорил Малой и уже громче, – Сверчок, хватит разглагольствовать, пей антирад.
– Тихо, тихо, – парень повернул ухо чуть левее, как бы настраиваясь на источник. Улыбка не сходила с его губ и нервно подрагивала, что крайне не нравилось Раме. Ему как-то пришлось наблюдать Мурика, который сходил с ума, перебирая пальцами кровавые ошметки, оставшиеся от Сеги угодившего в мясорубку. Потом все два дня, что шли до базы, он загадочно улыбался, а по ночам разговаривал с покойником. От этих воспоминаний до сих пор мороз по коже. Когда пришли, он в первый же день повесился. Зачем-то надел на себя куртку и берца Сеги.
– Кончай эту пургу, – Рама, запил таблетку водой из фляги, – без тебя стремно. – Обвел взглядом мрачные бетонные стены бункера, до которого, наконец-то, дошли. Расчищенная и закатанная под асфальт небольшая площадка вокруг постройки растрескалась, проросла травой и почти полностью затянулась мхом. Бетонные секции забора еще кое-где стояли, но большинство рухнуло и потонуло в сухостое. Две из четырех наблюдательных вышек обвалились, остались торчать лишь швеллеры.
Металлическая, массивная дверь открылась на удивление легко, без единого скрипа. Перед мысленным взором Рамы возникли здоровенные петли с наплывами выдавленного солидола.
Но прежде чем сдвинулись ригели, профессор достал из контейнера замысловатый прибор с кнопками и минут десять колдовал над электронным замком.
Послышался глухой щелчок, Рама надавил плечом, не особо надеясь на результат. Сколько прошло лет, когда ее последний раз открывали?
Был и второй вход, точнее, лаз. Его пробил в бетонной стене при помощи пластида, а затем расширил ломом, найденным в гараже, Штуцер. Узкое отверстие с острыми краями и гнутой арматурой не подходило для задач миссии. Если человек с трудом мог протиснуться, то транспортер никак.
Еще в лесу на очередном привале кашляя, с передыхами профессор поведал, что центр в четыре этажа подобно айсбергу скрывается большей частью под землей. Сверху остались помещения для службы безопасности, контрольно-пропускной пункт, некоторые складские сооружения и гараж. Постройки возводили основательно, не на одно десятилетие. Но в какой-то момент что-то пошло не так, взорвался атомный реактор. Персонал пришлось эвакуировать.
Здесь профессор слукавил. Эвакуировать было некого. На консервацию его поставила автоматика. Немцы отправили экспедицию, выяснить, что произошло, но из-за серьезных потерь и трудностей она была вынуждена вернуться.
О центре забыли, пока не появился тот самый Штуцер. Он проложил к бункеру дорожку и даже умудрился попасть внутрь. Но ниже второго уровня спуститься не смог. Дорогу преградила бронированная дверь. Он быстро похватал, что успел – радиация зашкаливала, и смотался. С информацией, с документами явился в Российскую лабораторию «Нейтрино». Оттуда сталкера этапировали за кордон, затем в Москву. Там следы Штуцера теряются.
– Малой, – заговорил вновь Рама, обходя дежурное помещение со столами вдоль стен, с блоками зарядных устройств для радиостанции, с пультом управления, с погасшими мониторами, с микрофоном и с оружейным шкафом, – а эти ваши пилюли точняк радиацию глушат? – спецназовец покосился на профессора, который сидел на транспортере, согнувшись над планшетом.
– Точняк, точняк, – успокоил Малой, – да и чего тебе об этом переживать. Мы уже почти у цели.
– А чего тогда вообще их употребляем? – Рама прямо посмотрел на помощника.
– Ну, – хмыкнул Малой, – до «шара» еще дойти надо.
– Так-то да, – согласился Рама и спросил снова, – что вообще изучали в вашей лаборатории?
– Во-первых, не в нашей, во-вторых, это исследовательский центр, а не лаборатория. Разница существенная. В-третьих, все разработки на территории зоны страны коалиции держат в секрете. Об объекте известно только, что взорвался реактор и после этого был законсервирован.
– М-да, – Рама скривил физиономию, задержка и неведение его нервировали. Сил было хоть отбавляй, не терпелось скорее добраться до ШАРА. От предвкушения сердце билось чаще обычного и что-то там под ложечкой поджигало.
Он подошел к бронированному стеклу, посмотрел на «вертушку», на зарешеченный предбанник, в отражение заметил мерцание от включенного ПДА, обернулся, – Чего док, интересного увидел?
С сигаретой в зубах Ссэр колдовал над коммуникатором, после слов Рамы, выключил устройство, опустил руку:
– Ничего хорошего. Дозиметр с ума сходит.
– Похер, – хмыкнул Рама, – скоро все будет похер. Ты придумал, что просить будешь?
– Придумал, – невесело отозвался медик.
– Медсестру на двух ногах? – осклабился спецназовец.
– Иди к черту, – Ссэру было не до шуток. Ему казалось, что он один понимает, как все далеко зашло и как все необратимо. Не верил он в чудодейственные таблетки и в «шар» не особо. В эти минуты бездействия, которые профессор потребовал для рекогносцировки, им вдруг овладело чувство напрасности. Напрасно загубленной жизни в погоне за напрасной целью с напрасными людьми. Все увлечены «исполнителем желаний», просто заколдованы. Случись с ним беда, никто не станет рисковать и задерживаться. Профессор – их путеводная звезда, на ладан дышит, а вменяемость вызывает сомнения. Он перестал разговаривать, лишь изредка перешептывается с Малым. После стычки с монолитовцами Олег Юрьевич уже не одевал шлема и помощник тоже. Радийную коммуникацию поддерживали только Ссэр и Рама.
С транспортера послышался скрип то ли несмазанной калитки, то ли выдираемого из доски гвоздя. Малой быстрым шагом подошел к профессору, склонился к самому раструбу капюшона. Зашуршали слова. Малой слушал и кивал, затем выпрямился, уверенным шагом подошел к пульту управления. Поискал глазами по тумблерам, кнопкам, задерживаясь под некоторыми и читая надписи на немецком. Вдавил кнопку, щелкнул одним переключателем, вторым – панель вспыхнула, загорелся монитор с цифровой раскладкой. Тыкая пальцем по сенсорному экрану, Малой набрал комбинацию. Секунду-другую ничего не происходило, а затем в глубине под ногами что-то глухо загудело. В дежурке, в коридоре вспыхнули потолочные плафоны. Центр оживал.
– Опа, опочки, опопулюшки, – Рама заулыбался, задрал голову и щурился на свет, – кажется, скоро приедет лифт. А Сверчок? Прокатить тебя с ветерком? – пытался шутить здоровяк, то ли подбадривая других, то ли самого себя. – Кончай с музыкой. Таблетку съел? – он посмотрел на все еще улыбающегося парня с кулаком. – Придурок, тебя сейчас радиация шпилит во все дыры. – Спецназовец подошел, тряхнул Сверчка за плечо.
Тот с улыбкой «малахольного» медленно перевел на него взгляд.
– Ешь таблетку, – настойчиво проговорил спецназовец, – здесь радиация сильная, она убивает.
Все с той же улыбкой, не сводя немигающих глаз с Рамы, Сверчок поднес кулак к губам, разжал пальцы, отпустил таблетку в рот.
– Вот и молодец, – по спине Рамы прошел мороз. Не нравились ему уже и глаза парня. Они были будто из мыла. – Теперь запей, – указал на флягу, пристегнутую на поясе. Тот послушно ее снял, скрутил крышку, сделал глоток, повесил на место. И все это время он не сводил глаз со стрелка.
– Не ссы, носи усы, – хлопнул Рама Сверчка по плечу и отошел. Не хорошо ему было после общения с сиротой, словно проткнул ногу ржавым гвоздем, гвоздь вынул, а грязь в ране осталась.
Малой продолжал колдовать над пультом. Время от времени подходил к профессору, что-то шептал ему, получал инструкции и возвращался к переключателям. В очередной раз щелкнул тумблером, в коридоре загудело низко и тихо. На панели замигала зеленая лампочка, затем вспыхнула красная. В ретрансляторе раздался громкий женский голос:»Achtung! Achtung! Erhohte Strahlungswerte! Ich wiederhole es! Erhohte Strahlung!». (Внимание! Внимание! Повышенный уровень радиации! Повторяю! Повышенный уровень радиации!). Левая часть пульта оставалась темной, словно пораженная инсультом.
Профессор издал звук заржавевших петель. Малой подбежал, прослушал шепот, кивнул, затем выпрямился и громко сказал:
– Надо идти, Олег Юрьевич открыл замки. Уже немного осталось, парни. И тогда…, – он с натянутой улыбкой алчно потер ладони.
Все зашевелились, даже Сверчок перестал лыбиться, на что Рама уже не надеялся и для себя решил не оставлять «шизика» за спиной. Парень занял, ставшее, уже привычным, местом во главе колонны, за ним Рама далее Малой, транспортер с профессором, и замыкал Ссэр.
Коридор за дверью оказался коротким, освещался тусклым светом дежурной лампы и упирался в створы лифта.
– Ты прямо как в воду глядел, – тихо проговорил Ссэр в микрофон, обращаясь к единственному, кто мог его слышать.
– Ну, так, – немного нервно ответил Рама.
Запирающая проход переборка сдвинулась в стену. Перешагнув железный рельс, разделяющий коридор и холл, Рама взглянул на дозиметр. «Долбись – колотись! Пипец моим причиндалам. А еще на лифте вниз!!!». Спецназовец остановился, ощущая, как подскочил пульс. Обернулся, встретился взглядом с Малым, сказал:
– Здесь уже почти пятьсот рентген. Подозреваю, внизу еще больше.
– Ага, – проговорил Малой, прошел мимо. Рама медлил. Посмотрел на профессора, который восседал на самоходке, вцепившись бледными руками в джойстик, как паук в добычу. Спецназовец широкими шагами нагнал Малого, спросил:
– Антирад реально работает? – в голосе слышались умоляющие нотки, а на его фоне сзади из динамиков все доносились угрожающие предупреждения рубленным немецким.
– Работает, работает, – проговорил Малой, будто отмахнулся и добавил, – нечего переживать, скоро уже будем на месте, а там желай, чего душеньке угодно. Хочешь здоровья, хочешь денег – что в голову взбредет. В общем, скоро станешь богом, начинай формулировать мечту, чтобы потом без сучка, без задоринки.
Сверчок остановился напротив лифта, обернулся и смотрел на приближающихся людей.
– Жми, – разрешил Малой.
Сверчок вдавил кнопку вызова, сверху послышался стук, затем мерный гул.
– На века строили. Вот что значит немцы, – Малой многозначительно поднял брови, – работает как часы.
– Вот если бы еще реактор уберегли, тогда тема. А так, кнопочка, – Ссэр махнул рукой.
«Ахтунг! Ахтунг!…», продолжал звучать женский голос, от которого хотелось бежать и прятаться.
Гул прекратился, лифт остановился. Рама знаками показал, чтобы все отошли от двери, поднял пулемет. Створы расползлись. Кабина освещалась светодиодными светильниками, внутри было чисто, просторно и все из железа. Спецназовец зря опасался, что она окажется недостаточно большой, чтобы вместить транспортер и уже прикидывал, сколько придется сделать рейсов, чтобы переправить «барахлишко» и каким боком затаскивать ослика. По изрядно пошарпанному полу и царапанным стенкам резонно предположил, что лифтом пользовались часто. Если судить по характеру повреждений, перевозили невысокие тележки.
Рама заглянул в кабину, осмотрел все углы, шагнул внутрь, сделал пару пружинистых приседаний, после чего махнул рукой, приглашая загрузиться профессору. Немного потыркавшись в проеме, Олег Юрьевич сумел завести самоходку и поставить ее вдоль торцевой стенки. За ним погрузились остальные.
– Какой? – сухо спросил Рама у Малого. От волнения и напряжения в горле пересохло. Несмотря на защитный комбинезона и принятый препарат, его не покидала мысль о лучевой болезни. Он кожей ощущал радионуклиды, которые проникают через поры и разрушающие организм. Столько прослушал лекций о вреде облучения, столько про это знал, что просто не мог не обращать внимания на гибельный фактор.
Малой наклонился, вдавил кнопку с цифрой три. После смерти Чилима по протоколу Рама становился старшим группы, но своего лидерства он не ощущал. Малой с профессором и раньше давали понять, что он здесь только как охранник. А оказавшись на месте, вообще, не нуждаются в его услугах.
Спецназовец не переживал по этому поводу. Ему было о чем думать, кроме как о субординации. Он мысленно загибал пальцы, заглядывал в отдаленные уголки памяти, вспоминая, чего желал, чего желает и чего бы мог пожелать.