Критерий Лейбница

Когда она расстегнула застежку-молнию на юбке, у МакКинтока перехватило дыхание, и, чтобы скрыть свою реакцию, он сказал, что пойдет в свой номер за необходимыми личными вещами.

Едва он вышел за дверь, на лбу выступил пот, а сердце забилось в бешеном ритме. Он задался вопросом, не совершает ли он безумного поступка. Пока он механическим шагом шел по коридору и спускался на лифте на первый этаж, где располагался его номер, он подумал о том, что уже давно не женат. Он уже много лет назад развелся и должен считать себя мужчиной, свободным использовать новые возможности. Он поспешно положил в чемодан сменное белье, выглаженный костюм и необходимые вещи личной гигиены, потом закрыл дверь и более спокойным шагом направился на второй этаж, в номер 216.

Он постучал, но ответа не последовало. Тогда он нажал на ручку двери, которая тут же поддалась, поскольку Синтия оставила ее открытой. Следовательно, то, что происходило, не было сном.

Он вошел и услышал шум льющийся в душе воды. МакКинток поставил свой чемодан в стороне от шкафа, потом посмотрел на дверь ванной, которая тоже осталась открытой.

И сквозь эту дверь он увидел Синтию.

За стеклянной дверью душевой кабинки под бодрящими массажными горячими струями стояла она и проводила мочалкой, полной мыльной пены, по пышной груди, под ней, по животу... Она была повернута к двери на три четверти, левая нога была немного согнута в колене. Он видел ее и не мог пошевелиться. Она улыбнулась ему и начала намыливать плечи, подмышки и бока.

МакКинток хотел бы найти силы не смотреть на нее, хотя бы чисто из чувства приличия, но не смог.

Она была прекрасна. Потрясающа.

Он был очарован, глядя на ее великолепное, пышное и невероятно чувственное тело. Она начала намыливать низ живота, медленно, методично, ритмично запрокидывая назад голову.

МакКинток непрестанно следил за движениями мочалки широко раскрытыми глазами, не в силах отвести взгляд. До тех пор, пока не осознал, что она наблюдает за ним, хитро улыбаясь.

Синтия наполнила колпачок геля для душа водой и прыснула через открытый верх кабинки на него. МакКинток вздрогнул так, словно его ударило током, и стал пунцовым от стыда. Теперь он понял, что чувствовал бедный Актион из легенды. О, Артемида! Скольких мужчин ты околдовала своей красотой! Теперь я весь промок в волшебной воде. Я превращусь в оленя?

Синтия улыбнулась и быстрыми движениями намылила спину, ягодицы и ноги и, наконец, тщательно смыла с себя все мыло, поворачиваясь под душем и проводя пальцами по волосам, чтобы промыть и их тоже. Потом она закрыла кран и постояла немного в ожидании, чтобы вода стекла с ее тела, отжала волосы и, наконец, медленно открыла дверь душевой кабинки. Выйдя из нее, она повернулась к нему спиной, чтобы надеть махровый халат, который МакКинток держал наготове. Надев халат, Синтия запахнула его спереди. Она была разгоряченной, благоухающей лавандовым мылом, с мокрыми волосами и розоватой от горячей воды кожей. Она была невыносимо желанна.

Синтия двинулась в направлении выхода из ванны. МакКинток не смог сдержаться, встал перед ней и положил ей на плечи руки, не зная, что делать дальше. Синтия укоризненно взглянула на него.

– Душ!

Он опустил руки и отстранился, позволяя ей пройти.

Синтия вышла из ванной, завязала вокруг талии пояс халата и достала из чемодана фен. Вернувшись в ванну, она начала сушить волосы перед немного запотевшим зеркалом.

МакКинток тоже вышел из ванной и разделся, складывая свою одежду на свободные полки шкафа, а очки без оправы – на письменный стол. Потом он разложил пижаму с левой стороны кровати.

В свои пятьдесят восемь лет он был весьма в форме. Как истинный шотландец, он мало ел, а кроме того любил быстро и много ходить, особенно по внутренней территории Университета. Он пользовался автомобилем только, когда это было действительно необходимо. Все это помогало ему сохранять неплохую форму. Был заметен лишь некоторый намек на животик у этого худого мужчины среднего роста с седыми волосами и пронзительным взглядом карих глаз.

Он направился в ванну, замотавшись вокруг талии полотенцем, а сняв его и открыв воду, отвернулся к облицованной плиткой стене.

Синтия за все это время не удостоила его взглядом. Она уверенными движениями продолжала сушить волосы, в конечном итоге сделав себе завидную укладку. Несмотря на возраст, ее волосы все еще оставались объемными и блестящими. Они были окрашены в цвет, очень близкий к ее натуральному оттенку, и светлая полоска просматривалась лишь в миллиметре от кожи головы, где темно-рыжий не до конца прокрасил корни волос. Она отнесла фен в комнату, а МакКинток все еще продолжал мыться.

Синтия сняла махровый халат и, достав из сумочки флакончик духов, несколько раз побрызгала им воздух, создавая облако. Потом она вошла в это облако и покрутилась в нем несколько секунд, чтобы ее обнаженное тело впитало в себя аромат. Не надевая никакого белья, она накинула на себя шелковую атласную ночную рубашку зеленого цвета, доходящую ей до середины бедра. Наконец, она села в кресло и приняла томную позу.

Руки ее безвольно лежали на подлокотниках, голова была откинута на спинку кресла и слегка наклонена влево, правая нога была согнута в колене, а обнаженная ступня стояла на ковре, которым был покрыт пол, левая нога была вытянута вперед.

Отопление приятно согревало пространство комнаты той весенней ночью. Синтия закрыла глаза, расслабившись в этом тепле.

Через минуту МакКинток вышел из ванной, надев махровый халат, и направился в сторону пижамы, разложенной на кровати. Но оказался перед Синтией. Он смотрел на нее, сидящую в кресле, легкую как нимфа, прекрасную как распустившийся цветок, и вдыхал ее аромат. Порция адреналина пронзила его с головы до пят, и он упал на колени перед ней. Он нежно положил ей руку на левое бедро, слегка прикасаясь к нему. Ее кожа была невероятно гладкой, теплой и увлажненной. Он на несколько сантиметров переместил пальцы вниз по бедру и нежно поцеловал округлое колено. Другой рукой он погладил ее правое бедро и начал попеременно целовать то одну ногу, то другую. Шелк ночной рубашки заскользил вслед за поднимающейся рукой, пока не обнажился пах. МакКинтоку открылся ее лобок, который покрывали волосы, выбритые в форме прямоугольника, геометрически точного, верхняя часть которого начиналась в сантиметре от влагалища, а боковые вертикальные стороны – в двух сантиметрах от половых губ. Он поцеловал левую паховую область, потом направился к правой области, полукругом обходя точку Венеры на расстоянии примерно трех сантиметров и достигнув, наконец, правой стороны. Он смело прикоснулся губами к клитору, но ограничился одним поцелуем теперь уже сухих губ. Он поцеловал ей живот, гладкий, в тонусе, потом область вокруг пупка, а также и сам пупок. Положив руки на ребра, он принялся целовать область под левой грудью и наконец добрался до груди, теплой и пышной, затем поцеловал правую грудь, сладостно потершись об нее губами и носом.

В этот момент Синтия неожиданно открыла глаза и схватила его половой член вверху, словно это был электрический фонарик, заставив его подняться на ноги. Затем она сама встала с кресла и, продолжая манипулировать членом как рычагом управления, уложила МакКинтока поперек кровати с опушенными вниз ногами. Она сняла ночную рубашку и села на него сверху, с эрегированной грудью, потом раздвинула левой рукой большие половые губы, чтобы облегчить вход члена во влагалище, переплела пальцы за шеей и начала ритмично двигаться вверх-вниз. Когда она опускалась полностью вниз, то поворачивала живот вперед, чтобы клитор терся о его кожу. Ритм был совершенным и правильным, с медленным опусканием и интенсивным подъемом.

МакКинток был словно в трансе и, положив руки на колени Синтии, смотрел на нее в исступленном восхищении. Она грациозно двигалась и вместе со своим женским самообладанием казалась божественным существом. Лаская ее взглядом, он заметил чуть ниже подмышек два тонких полукруглых шрама совершенно одинаковой формы. Сначала он не понял, что это значит, но потом вспомнил, как его друг, эстетический хирург, рассказывал ему однажды, что один из способов введения силиконовых протезов в грудь – это как раз через небольшой надрез в области ниже подмышек, чтобы скрыть шрамы. Значит, в этом и заключался секрет ее пышной и чувствительной груди. Но МакКинток не был разочарован. Напротив!

«Какая разница!» – подумал он. Если это было правдой, то он был счастлив наслаждаться результатом.

Эти груди танцевали перед его глазами, пока Синтия поднималась и опускалась с отсутствующим взором и полуоткрытыми губами. Негромкое продолжительное постанывание сопровождало завершение каждого опускания, пока она не начала увеличивать ритм, все быстрее, все сильнее ударяясь об него. Стон превратился в гортанное «оххххх!» при каждом ударе. Когда удары стали совсем яростными, а тело Синтии напряглось от спазмов и покрылось потом, она расцепила сплетенные пальцы и издала пронзительный и продолжительный крик. Тело ее продолжало двигаться в оргазме, но теперь ей хуже удавалось координировать его движения.

МакКинток с изумлением смотрел на этот перфоманс. Он никогда в жизни не видел ничего подобного. Он даже не предполагал, что женщина способна на все это.

Синтия затихла, оргазм закончился, и ее дыхание выровнялось. Она посмотрела на него глазами, метающими молнии, и отвесила ему жесткую пощечину по левой щеке.

– Сволочь! – воскликнула она, потом слезла с него и откинулась на спину на кровать, сразу же заснув.

МакКинток не смел пошевелить ни одним мускулом, оскорбленно рассматривая потолок, в то время как щека горела, словно от раскаленных углей.

Он кончил, еще в тот момент, когда Синтия только начала ускорять ритм.

Стояла уже глубокая ночь. Сон Синтии был легким, и она проснулась сразу же, едва ее мозг уловил изменение фонового шума. До сих пор комната оставалась практически бесшумной, но теперь в ней послышался голос, который что-то бормотал.

Медленно повернув голову, Синтия попыталась установить источник этого голоса и в оставленном включенным свете увидела МакКинтока, который разговаривал во сне. Он лежал в том же положении, в каком она его оставила, в распахнутом халате, а голос его становился все более отчетливым с каждым словом.

Песня моя к златострельной и любящей шум

Артемиде,

Деве достойной, оленей гоняющей, стрелолюбивой,

Одноутробной сестре златолирного Феба-владыки.

Тешась охотой, она на вершинах, открытых для ветра,

И на тенистых отрогах свой лук всезлатой .напрягает,

Стрелы в зверей посылая стенящие.

Синтия сразу же узнала Гимн Гомера под номером XXVII, названный «К Артемиде» и посвященный этой богине. Она очень хорошо знала его, потому что она любила все гимны, написанные в честь Артемиды.

МакКинток невозмутимо продолжил, словно рассказывал лекцию:

В страхе трепещут

Главы высокие гор. Густотенные чащи тесные

Стонут ужасно от рева зверей.

Содрогается суша

И многорыбное море.

Она же с бестрепетным сердцем

Племя зверей избивает, туда и сюда обращаясь.

На самом деле исполнение было эмоциональным и выразительным. В голове МакКинтока эта песнь должна была быть запечатлена во всей интерпретации, которая была свойственна ему и которая вырывалась наружу во время этой бессознательной декламации.

После того, как натешится сердцем охотница-дева,

Лук свой красиво согнутый она наконец ослабляет

И направляется к дому великому милого брата

Феба, царя-дальновержца, в богатой округе дельфийской...

Чтобы из Муз и Харит хоровод устроить прекрасный.

После этих слов Синтия начала вторить ему вполголоса:

Там она вешает лук свой с концами загнутыми, стрелы,

Тело приятно украсив, вперед выступает пред всеми

И хоровод зачинает. И пеньем бессмертным богини

Славят честную Лето, как детей родила она на свет,

Между бессмертными всеми отличных умом и делами.

Радуйтесь, дети Кронида-царя и Лето пышнокудрой!

Ныне же, вас помянув, я к песне другой приступаю.

Знаменитый и великолепный гимн был закончен, подарив ей глубокое удовлетворение.

Много лет назад она пыталась найти сведения о происхождении своего имени, придя, таким образом, к имени Артемида. Она была увлечена мифом, который она выучила наизусть, и ей очень льстило, что МакКинток способен воспроизвести его даже во сне.

Она села на кровати, обнаженная, и с улыбкой взглянула на спящего мужчину. Потом она взяла покрывало, лежащее рядом с подушкой, расправила его и аккуратно накинула на торс и ноги МакКинтока, затем легла под одеяло, выключила свет, повернулась на бок и снова погрузилась в сон.

О той их первой встрече думал МакКинток, закрывая за собой дверь офиса тем вечером.

Синтия изменила его жизнь, и с тех пор он начал чувствовать себя более полноценным и более счастливым мужчиной. Раз в неделю он ездил в Ливерпуль провести с ней ночь, и когда приходил установленный день, дела казались менее обременительными, к некоторым из них ему даже удавалось относиться философски. Обычно все проблемы, маленькие и большие, были для него преградами одинаковой важности, от которых необходимо как можно скорее полностью избавиться, и иногда это становилось навязчивой идеей. Но когда он знал, что вечером он увидит Синтию, его отношение к проблемам немного менялось. Он был более расслабленным, а менее сложные препятствия отходили на второй план. Их можно решить и на следующий день.

Он вышел из офиса и взял машину, выехав на Oxford Road, которая вела к университетскому комплексу на север. Потом он свернул направо на Booth Street East, а потом налево на Upper Brook Street. Небольшой отрезок пути, – и он снова свернул налево, чтобы подняться на пандус эстакады Mancunian Way. В это время движение было умеренным, а легкая изморозь увлажнила лобовое стекло машины. Но стеклоочиститель с легкостью привел видимость к идеальной.

С эстакады он мог видеть свой Манчестер – город, в котором он вырос и который он любил больше любого другого. Но он не мог много отвлекаться, поскольку эта дорога славилась большим количеством аварий. Мотор был уже достаточно прогретым, и кондиционер начал охлаждать воздух в салоне. Mancunian перешел в Dawson Street, и оттуда МакКинток свернул налево, на Regent Road. На круговом движении он проследовал прямо, на трассу M602, которая начиналась именно здесь, и он начала расслабляться.

Он включил авторадио и остановился на канале, где в тот момент передавали новости.

«… манифесты студентов на площади Tien An Men неустанно продолжаются. Третий день демонстраций привел к многочисленным стычкам с полицией. Многие студенты были арестованы, в то время как журналистов старались держать подальше. Было запрещено фотографировать или проводить видеосъемку. Настоятельное требование демократии, кажется, не подрывает твердую стену, которой правительство противопоставляет репрессии в качестве единственного ответа на мирные шествия по площади…»

«Бедные, – подумал МакКинток, – если они пройдут действительно плохо. Они хотят немного больше свободы, а получают удары палкой. Солдаты должны бить их палкой, иначе им нечего будет есть, и тогда их тоже будут бить палкой, или чего похуже. Китай далек от нас, во всех смыслах…»

В этот момент он вспомнил о встрече с Дрю.

Да, именно Дрю, который неожиданно вытащил из шляпы это его открытие вместе со своим чернокожим студентом. Как там его звали? Он не помнил. Зато он помнил о последствиях. Если это открытие в самом деле имеет коммерческую ценность, это было бы весьма полезно для университета. С тех пор, как руководство Говарда решило урезать фонды манчестерскому университету, чтобы большую их часть направить другим, он неустанно занимался тем, чтобы постараться сохранить университет на предыдущем уровне, что было практически невозможным. Любая деятельность предполагала расходы, и если эти расходы невозможно было покрыть доходами от этой деятельности, то он не имел права ее осуществлять. Это не обсуждалось даже. Без апелляций. И приходилось отказываться. Цветок в петлице британской университетской системы увядал. Это было неслыханно и абсурдно, но это было именно так.

«Справедливость и равенство» – именно это было лозунгом Говарда, и на практике он слишком хорошо этого придерживался, этот ублюдок.

Огни Сальфорда мелькали по краям дороги, а изморозь превратилась в легкое капанье на стекло. Движение в противоположном направлении было затруднено теми, кто возвращался в город после рабочего дня. Он медленно ехал вперед, и количество автомобилей стало уменьшаться. Когда же он въехал на вершину Alder Forest, а трасса M602 перешла в трассу M62, он снова оказался на открытой местности.

Идея перемещения пакетов с помощью системы Дрю снова вернулась к нему. Может, это было вызвано документальным фильмом о мировой торговле, который он смотрел несколько дней назад. Там были показаны линии транспортировки для коробок различных размеров, постоянно наполненных и находящихся в непрестанном движении. Впечатляло, сколько товаров отправляется почтой или курьерами. Транспортировка, несомненно, являлась большим бизнесом, и владение абсолютно инновационным, немедленным, надежным и мало затратным методом могло бы стать очень выигрышным. И никакой конкуренции в этом случае. Технология была бы только в их руках, и они могли бы заработать все, что только бы захотели. Учитывая масштабы дела, у него было ощущение, что Университет смог бы спокойно оставаться на привычном уровне.

Конечно, как совместить чисто административное управление университетом с чисто коммерческим управлением, необходимым для международных перевозок, было пока неясным. Необходимо сначала изучить законодательство по этому вопросу, чтобы направить его на благо Университета. Он должен проконсультироваться с экспертами как можно скорее.

Он переключил авторадио на станцию, посвященную классической музыке, и некоторое время ехал, слушая Баха. «Пассакалья» в до минор была великим произведением, много лучше известной «Токката и Фуга» в ре минор, и он слушал ее с большим удовольствием.

Между тем, поселки вдоль трассы недолго освещали темноту сельской местности North West. МакКинток заметил лишь некоторые из них, поскольку был поглощен Рисли, Вестброком, Рэйнхиллом.

В конце «Пассакальи» он выключил радио, чтобы удержать внутри себя ощущение возвышенности, которое ему передалось от музыкального шедевра. Это ощущение привело его в благодатное состояние, и он почувствовал себя превосходно. Усталость рабочего дня превратилась лишь в воспоминание, и когда он проехал Броэдгрин, автострада закончилась, и он въехал в Ливерпуль, свернув на Edge Lane Drive. Он чувствовал себя наэлектризованным от мысли о встрече с Синтией, о вечере и ночи с ней. Она была исключительной женщиной. Она давала ему все, о чем только может мечтать мужчина. Он нуждался в ней. Он любил ее до безумия.

Он ее хотел.

Глава VII

Дрю не мог заснуть.

Разговор с МакКинтоком взволновал его больше, чем он думал. Он считал себя достаточно толстокожим, чтобы позволить вербальной полемике затронуть себя, но напротив, вот он: растянувшийся на кровати и смотрящий в потолок, слушая тиканье часов, почти громовое в тишине ночи. Тех старых механических часов, к которым он был очень привязан. Он, который занимался преимущественно теоретической физикой, осуществляя необычные экскурсии по наиболее запутанным и абстрактным математическим методам с целью доказать своим студентам законы, управляющие Вселенной, он держал на туалетном столике будильник со стрелками и пружинным заводом. Будильник для него был надежной отсылкой к чему-то очень простому, что работает без особых трудностей, что будет всегда работать благодаря, возможно, старомодной технологии, зато понятной и легко воспроизводимой, что в его работе было полностью исключено. Он чувствовал необходимость в надежной гавани, где можно укрыться после тяжелого дня, проведенного в неосязаемой теории, и этой гаванью был будильник. Той ночью, однако, его тиканье не позволяло Дрю расслабиться, а, наоборот, усиливало взволнованный ход его мыслей.

В течение дня, между лекциями, он начал составлять список возможных коллег, с кем можно было бы заняться исследованием открытого феномена. Без сомнения, одним из них был Нобу Кобаяши, который со своими исследованиями высоких энергий уже, вероятно, располагал инструментами, необходимыми для данного исследования. Потом Дрю добавил также Радни Камаранду, математического гения, который доказал свою способность создать математическую модель сложного физического процесса за время, ничтожно малое по сравнению с тем, которое потребовалось другим специалистам. Поскольку изучаемый феномен, несомненно, был связан с манипуляцией пространственно-временной материей, такой физик высокого уровня, как Дитер Шульц также мог бы найти себе хлеб по зубам.

Кроме того, ему нужна была ключевая фигура в группе, кто-то, у кого есть интуиция видеть скрытое решение в огромном количестве сведений и гипотез. Кто-то, кто в нужный момент смог бы понять истинную суть феномена, мгновенно объединить доступные разрозненные элементы и указать коллегам путь.

Дрю знал только одного человека, обладающего такими качествами, но этот человек ставил его в серьезное затруднительное положение. Несколько работ по теории струн было опубликовано Ясмин Новак, в которых ясно отразилась ее способность увидеть то, что другие даже не смогли предположить, а потому прировнять себя к сверхчеловеку. Дрю знал, что никто не смог бы сравниться с ней, и что, следовательно, она была именно тем человеком, который смог бы привести их к решению. Проблема была в том, что Новак была женщиной.

Дрю не умел адекватно общаться с женщинами, а потому боялся, что будет не в состоянии работать спокойно и продуктивно с ученым такого калибра. К тому же Новак была горда и непокорна, а ее независимый дух не позволял ей находить компромиссы с другими. Свое мнение она считала единственно верным и возможным. В случае конфликта она была способна все бросить, не заботясь о последствиях. Короче говоря, она была сложной женщиной, и Дрю не знал, как ею управлять. Но она была нужна ему. Поэтому она тоже была добавлена в список, последней строчкой в небольшой группе ученых, которые должны попытаться обнаружить закономерности, управляющие физическим явлением такого масштаба, что оно способно изменить историю человечества, если только они смогут понять его.

Дрю еще раз подумал о Кобаяши и высоких энергиях. Эксперимент, который Маррон проделал, не затрагивал какие-либо высокие энергии. Все происходило на рабочей поверхности лаборатории, которая включала в себя генератор в несколько тысяч Вольт, пару источников питания низкого напряжения, электроды, улавливающие электроды, электромагниты и различные регулировочные приборы, помимо компьютера для контроля процесса. Дрю не казалось, что он так уж необходим для получения эффекта, но Дрю сказал себе, что они должны прийти к решению как можно скорее, а, значит, нужно выиграть время и пригласить лучших ученых.

«Как можно скорее…» – сказал себе Дрю. Но зачем? Чтобы дать МакКинтоку возможность начать его деятельность по международной курьерской службе ради финансирования Университета? Это его конечная цель, с горечью подумал Дрю. Он не мог в это поверить. На самом деле Университет мог иметь эксклюзивные права на использование системы транспортировки товаров, пока все остальные способы должны находиться в распоряжении других. Не могло быть по-другому для научного исследования такого масштаба.

Перемещение людей, например, методом известной «телепортации», часто присутствующей в фантастических историях, должно быть более революционным, чем перемещение предметов. Это позволило бы осуществить непосредственное и немедленное взаимодействие между индивидуумами, которые живут на большом расстоянии друг от друга. Рабочее совещание людей, разбросанных по миру, могло бы стать реальным за несколько минут до его начала, а по окончанию встречи все могли бы в одно мгновение вернуться к своим делам.

Больной мог бы оказаться в руках лучших медиков независимо от своего обычного места пребывания и без каких-либо затрат времени и денег на возможные переезды.

Место работы и учебы могло бы быть любым с такой системой перемещения. Отец мог бы работать в Сиднее, мать – в Торонто, а сын учиться в Далласе, и при этом вечером они могли бы все вместе пойти в ресторан Венеции.