Ракетчик звездной войны
В лесу у самой промоины – слышны были взревывавшие шумы моторов – «бээмдэшке» пришлось задержаться. Из рощи красных лохматых деревьев выбралась колоссальная животина, с трехэтажный дом величиной.
Ее горбатую спину покрывали костистые гребни, могучие ноги-тумбы глубоко зарывались в грунт, выворачивая кустарник. Голова повернулась, шаровидные глаза на толстеньких стебельках закачались, обозревая возможного противника, и разверзлась пасть-кошелек, размерами равная воротам гаража. Хриплый басистый рев огласил окрестности. БМД почтительно остановилась.
«Чудище обло, озорно и лаяй» удовлетворилось произведенным эффектом и побрело дальше, оставляя по себе просеку-продавку-прогребку.
– Ух ты! – оценил зверюгу Марк, выглядывая из кормового люка. – Годзилла… Нет, давайте лучше назовем его годзиллоидом! Слушайте, товарищи, а мы ж еще не назвали саму планету! Предлагаю… Э-э… Вот есть у нас Юпитер с Марсом, а давайте этой дадим имя Перуна? В нашу честь. Все ж таки бог войны!
– Перун был громовержцем, – улыбнулся Кузьмичев. – А бога войны наши предки звали Воданом. Викинги говорили – Один.
– Водан – лучше звучит! – согласился Марк. – Кто за?
Все, сидевшие на БМП, подняли руки с автоматами. Лязгнул люк, наружу выглянул Джафар с поднятой рукой.
– Я тоже за! – высказался он.
– За рычаги, живо! – шуганул его Переверзев, и механик-водитель просыпался на место.
БМД выехала на обрыв. Промоина открылась вся, занятая по центру базой – балками, соединенными в неровный квадрат, разорванный только в одном месте. Внутри четырехугольника в ряд стояли платформы с ящиками и бочками, а снаружи фыркали четыре БМД. Дно промоины все было изрыто гусеницами.
– Сколько горючки сжег, вонь рейтузная… – проворчал Шматко.
– Да при чем тут горючка! – поднял голос Переверзев. – Какой вообще дурак ставит лагерь на низменности? Вон, их же отсюда перестрелять всех – нечего делать!
– Ну, какой дурак – это ясно… – хихикнул Шматко.
– А если дождь пойдет? – встрял рядовой Саксин. – Тут же зальет все!
– Цыц, солобон! – весело прижучил его Шматко. – Шо делать будем, товарищ полковник? Как держаться?
Голос его стал серьезен – Шматко уловил перемену политического момента.
– Вот что, – сказал Кузьмичев. – Все мы давали присягу, и никто от нее нас не освобождал. Но! Народ тут – это мы, это вон те – и-тэ-эр с мэ-нэ-эсами[12]. Нас мало, но мы в тельняшках. Следить за порядком – вот наша задача! Баб охранять и гражданских – тут есть, от кого. Вот и все…
– Значить, – заключил Переверзев, – мы будем слушать вашу команду, товарищ полковник. Как скажете, так и будем делать!
– Тогда вперед.
БМД съехала по насыпи вниз и остановилась рядом с четырьмя однотипными машинами. От балков побежали люди.
Кузьмичев узнал Аллу, ее подружку Наташу Мальцеву, биологиню, доктора Ханина. Ни Лядов, ни Луценко не показывались.
– Ну, что? – спросила Наташа, отпыхиваясь. – Нашли?
– Нашли… – криво усмехнулся Георгий. Он поднялся на ноги.
Народ прибывал – почти все уже стояли и топтались вокруг БМД. Даже комендант с помполитом приблизились. Кузьмичев поглядел на Воронина – тот вздохнул и покачал головой.
– Значит, так, – громко, командирским голосом сказал полковник. – Все грузы пришли в полную негодность. Почему? Потому что нас поторопили с запуском. Потому что легенные ускорения сделали свое черное дело. Сбросили нас, товарищи, в восемьдесят втором, а сейчас… Ну, примерно две тысячи двухсотый год! Или двести двадцатый – точно неизвестно. Так что на дворе, товарищи, двадцать третий век!
– Это провокация! – заорал Луценко. – Это происки!
– Если и происки, то ваши! – взорвался Воронин. Ученый был страшен. – Говорил я вам – подождать?! Говорил?! Что вы мне ответили, хрущевский выкормыш?! «Народ нас не поймет!» А вот теперь и отчитайтесь перед народом! Вы нас лишили родины! Даже если сюда прилетят наши потомки на звездолетах и вернут на Землю, то никого из родных и близких мы уже не застанем – все они умерли еще двести лет назад! Даже мой маленький внук!
– Молчать! – взревел Лядов и стал рвать пистолет из кобуры.
Кузьмичев поднял «калашников» дулом вверх и дал короткую очередь.
– Предлагаю – ша! – гаркнул Марк Виштальский, поигрывая «макаровым».
Ропот в толпе пошел на убыль. Отто Янович, бледный и растерянный, развел руки в стороны, подальше от кобуры.
– Вы за это ответите! – прохрипел Луценко, с ненавистью глядя на Георгия.
– Все ответим, – усмехнулся полковник и опустил автомат.
Глава 5
Остаться в живых
База на планете Водан, маленький слепок советского общества, подчинялась всем законам психологии и неписаным правилам человеческого общежития. На базе царили раздор и шатание.
Пятьдесят шесть человек, мужчин и женщин, молодых и не очень, ученых, инженеров, солдат, руководящих работников – всех их объединяла тоска по родине плюс инстинктивный позыв быть как все. Но людям мало просто объединиться в стадо – им еще надо выбрать вожака, чтобы признать его и пойти за ним. А за кем?
Больше половины продолжали держаться Луценко – коммунисты блюли партийную дисциплину, малодушных пугали неприятности, символом которых выступал Лядов. Другие склонялись на сторону Кузьмичева и его друзей. Доктор Ханин демонстративно не примыкал ни к тем, ни к другим и очень гордился своим свободомыслием. А кое-кто наивно полагал, что легенные помехи – это все выдумки или ошибка Воронина.
И вот они раз за разом задирали головы то к лиловому, то к бурому, то к белесому небу, ожидая, что вот-вот развернется спираль гиперканала и посыпятся оттуда бочки с дизтопливом и реакторы, детали – Д-установки и строительные краны…
Но небо не размыкалось многомерными вратами.
Красное светило медленно опускалось за пологие холмы, облака на закате окрашивались в изумрудные тона, потом заходило голубое светило, видимое в размере меньшем, чем у земного солнца, и наступали темно-зеленые сумерки. Падала ночь, но не темная – две большие зыбкие луны, мешая на себе сияние обеих звезд, изливали бурый свет. И снова восходило солнце красное, зачиная долгие воданианские сутки, а часом позже вставал голубой гигант…
* * *Лядова выматывал постоянный, нескончаемый страх. Как поселилось это гадкое чувство в минуту сброса, так и держалось в нем. И не убывало, крепло только. Сути легенных помех помполит не понимал, но Воронину он верил. За ничтожное мгновение, которое потребовали выход в гиперпространство и вся эта дурацкая переброска, для них протекла секунда, даже меньше. А на Земле пролетело два с лишним века…
Лядов как-то прочел в «Науке и жизни» популярный очерк о сути теории относительности Эйнштейна, мало что понял, но вынес твердое убеждение: Вселенной правит полная невероять, и доверять здравому смыслу просто глупо, ибо он есть производное земного опыта, к космосу неприложимого…
В кабинет вошел Луценко и с порога спросил:
– Сколько людей у этого диссидента?
– Вы имеете в виду полковника? – поднял бровь Отто Янович.
– Да, да! – раздраженно сказал комендант. – Этот солдафон меня просто бесит!
Подняв покрышку дивана, он достал початый ящик консервов – НЗ для раненых и хворых и вынул банку «Говядины тушеной».
Вскрыл ее, наколол на вилку аппетитный шматик, отломил ломоть круглого хлеба по двадцать две копейки.
Лядов покосился на Луценко – совсем не похоже было, что академик переживал из-за легенных помех. Вся база в трансе, женщины ревут, даже взрослые мужики истерику закатывали, какой-то сержантик пытался черепушку себе разворотить из «калашникова» – благо Переверзев вразумил дурака, излечил «наложением рук»…
А Луценко хоть бы хны. Или он глуп, или отбоялся…
– Так сколько? – повторил комендант свой вопрос.
– Дюжина – это точно, – протянул Отто. – Но половина людей еще не сориентировалась. Надо вести разъяснительную работу.
– Ну, так ведите!
– Я и веду…
– А где он сам?
– Кузьмичев? Убыл на охоту – людей кормить нечем.
Луценко кивнул и облизал вилку – слова Лядова он не принял на свой счет, да помполит и не думал указывать коменданту на недопустимость и предосудительность его поведения – крысятничать и лопать втихушку, когда другим есть нечего. Он и сам кормился из того же НЗ. И прикармливал Семенова. Комсорг все-таки.
…Начало резко темнеть. Небо налилось темным малахитом, с юга поползли тучи красивого лилового оттенка, под ними позаривали молнии. Ударил гром – будто вагоны катались по рельсам.
– Дождь будет… – весомо заметил Луценко.
Выгреб последний кусок, вилкой скребя по банке, и сховал оную в пакет – не тот преступник, кто нарушает закон, а тот, кто пойман.
А следы не надо оставлять! Вот и вся метода…
– Слыхал, как этот враг народа планету назвал? Воданом! В честь бога, понима-ашь… Мало мне его антисоветской деятельности, так он еще и религиозной пропагандой занялся! Надо срочно собрать партконференцию и провентилировать данный вопрос. Дадим планете имя… мнэ-э… О! Назовем ее Ленина! Хм. Нет, так похоже на оленину… Еще анекдоты сочинят идеологически незрелые… Марксия?
– Леонида, – предложил Лядов. – В честь товарища Брежнева.
Загрохотало так, что стакан с графином жалобно зазвякали.
– Ну, и грозы у них тут… – пробормотал Луценко, разжигая примус. – Где чайник?
Отто встал и подал коменданту чайник с водой. Через окна-иллюминаторы и тонкие стены (слой стали-оцинковки, слой пенопласта, слой фанеры) донеслись панические крики.
– Что еще такое… – Лядов выглянул в окно, но ничего особенного не увидел. – Пойду гляну.
– Давай… – буркнул академик, парторг и комендант, заваривая чай «Грузинский», опилки первого сорта.
Отто укрепил шлем и вышел во двор – пара мэнээсов металась у входа в периметр, на ночь «запираемый» БМД – бронемашина надежно затыкала ворота, грозя ворогу пушкой.
– Что случилось? – крикнул он.
В ответ он услышал матерщину. Потом одинокий голос проверещал:
– Потоп, вот что!
Люди выскакивали из домов и карабкались на круглые крыши. Срывались, падали, ругались. Старший планетолог Гоцман надрывался:
– Да что вы все как с ума посходили? Слушайте меня ушами – двери выдержат! Что вы бежите, как самые последние?
Лядов выскочил за периметр и резко затормозил. Если бы на его голове был не круглый шлем, а фуражка, она поднялась бы на встопорщенных волосах.
Дальние холмы скрывала сплошная стена дождя. На базу ни капли еще не упало, но сырой ветер дул в биофильтры, забивая их влагой, а в ущелье, которым заканчивалась промоина, пучилась белесая стена. Оттуда доносился низкий гул – это шла вода.
Помполит пискнул и помчался к балкам. Хлопнул дверью тамбура, махнул рукой на обязательную дезинфекцию и приник к окну, не обращая внимания на Луценко, прихлебывавшего чай из большой кружки.
– Что еще не слава богу? – проворчал комендант.
– Да так… – пожал плечами помполит. – Наводнение…
Луценко поперхнулся, а в следующее мгновение грохочущая вода заполнила все видимое пространство, поднялась до окон, заплескивая мутной пеной и скребясь в стенки несомым песком.
Балок покачнулся. Его развернуло и резко накренило. Академик не удержался, упал, съехав на заднице под стол, едва не опрокидывая бюстик Ленина.
– Что за… А-ах!
Гулкий удар сотряс балок, заскрежетали камни.
– На убыль пошла! – крикнул Лядов.
Луценко замысловато выругался. Окно выпачкало грязной пеной, но кое-что было видно – стволы деревьев с обломанными сучьями плыли, кружась и заныривая, труп какой-то животины протащило…
Выйти наружу после схода воды оказалось непросто – песка и грязи нанесло выше колес, а кое-где и двери засыпало до половины. Пришлось тем, у кого вход-выход остался свободным, откапывать соседей.
Отто сухо поблагодарил «копщиков» и прошелся по периметру. Черт-те что… Четырехугольника больше не существовало – вода растащила балки, сгребла их в три кучки, а один даже опрокинула.
– Где БМД? – крикнул Лядов.
– Откапываются! – ответили ему. – Щас причапают!
«Щас» длилось ровно час. Три БМД с наносами глины на броне и даже на башнях подъехали задом к перевернутому балку, суетливые мэнээсы зацепили тросы. Один трос сорвался, и механик-водитель, высунувшись из люка, обстоятельно указал адрес, по которому ученым рекомендовалось прибыть в кратчайшие сроки. А четвертая «бээмдэшка» буквально влетела в расположение базы, и пара солдат – «верных режиму», как любил выражаться Лядов, – закричала:
– Звери! Звери идут! Стадо! Огромные звери!
– Да что ж это такое! – зарычал помполит и бросился к проходу. Так и есть! Еще один вал клубился в устье ущелья – уже не белесый, а бурый, и не гул наплывал оттуда, а тяжкий-тяжкий топот.
– БМД в проходы! – заорал он, маша руками. – В проходы! Быстро! Сюда и сюда! Автоматчики – на броню!
Механики-водители его послушались и вывели броневики в проходы между скученными балками.
– По моей команде! – орал, надсаживаясь, Лядов. – По передним животным! Огонь!
Огромное стадо набегало из ущелья. Зверюги удивительно походили на китов-кашалотов – такие же тупые морды обрубком и пасти снизу, только не плавники торчали у зверюг, а мощные лапы. Страшные лапы – на каждой по восемь когтей. Эти когти землю драли, что твои бороны.
Две пушчонки забрызгали огнем, забил пулемет, звонко сыпля гильзами, закашляли автоматы. Снаряды и пули рвали набегавшие туши, те падали, на них натыкались бегущие и тоже получали свою долю осколков или прямых попаданий. Вскоре громадная плотина из мертвых тварей воздвиглась перед базой, преграждая путь стаду.
– Прекратить огонь!
Животные, вымешивая лапами грязь, оббежали базу двумя потоками и скрылись на другом конце промоины, где громоздились острые скалы.
Отто спрыгнул с БМД и подошел к гекатомбам, принесенным им в жертву неведомым богам. С туш текло. Противная зеленоватая слизь сочилась и собиралась в противные зеленоватые лужи. Это как же они будут вонять на солнцепеке…
Лядов обернулся и посмотрел на «верных режиму». Те стояли и, было видно, руки их тянулись чесать в затылках, да шлемы мешали.
– Чего встали, рты раззявили? – хмуро спросил помполит. – По машинам, и вперед – балки стаскивать до кучи.
«Верные» козырнули и бросились исполнять приказание.
Глава 6
Первая кровь
– Профессор, а почему тут небо фиолетовое, – спросил рядовой Саксин, – а всякая флора – красная какая-то?
– Это все из-за атмосферы, – благодушно ответил Воронин. – Свет по-разному преломляется на Земле и на Водане. Да и газовый состав разный – у нас… хм… азота много плюс кислород, а здесь вместо азота – аргон и неон. А главное, атмосфера воданианская очень толстая. Вон, ночью звезд почти не увидишь! Из-за этого и растения красные да оранжевые…
Профессор ехал «верхом» – спиною к коробу «Спецтавра», в окружении десантников, пообещавших Кузьмичеву защищать Воронина «до последней капли крови».
БМД ехала на охоту, причем в сафари принимали участие и девушки – Алла и Наташа разместились в отделении для десанта. Естественно, взяли их не на пикничок – надо было исследовать добываемое мясо на предмет питательности и усвояемости. Вдруг да мясо какого-нибудь местного годзиллоида ядовито для хомо сапиенсов? Метаболизм не тот, или еще какаянибудь хрень.
Кузьмичев ехал впереди, сбоку от башни, держась за пулемет – касания вороненого металла малость успокаивали. Все-таки крупнокалиберный…
Всего в километре от базы они убили первого «соискателя на строчку в меню», как выразился Марк Виштальский – огромную животину, ужасно похожую на кита и бегемота одновременно. Его жабья пасть впечатляла набором остреньких конических зубиков, но еще большее почтение внушали громадные когти, каждый размером с кривой кинжал, и числом восемь – на каждой лапе!
С легкой руки Марка животину нарекли гиппоцетом. К великому сожалению, гиппоцетину даже в рот взять было нельзя: твердое и упругое, как резина, мясо бегемота-кашалота еще и воняло премерзко – аммиаком.
Поехали дальше.
* * *Дальше была мутная бурливая река. Деревья не подходили к самому берегу, они толпились на возвышенности и тянули к воде истончавшиеся ветви. Стволы деревьев покрывала пористая кора, мягкая, как поролон, с розовым отливом. Кора чуть заметно пульсировала, а когда мимо проезжала БМД, то ее морщило и кукожило.
На узкий песчаный пляжик не тянуло прилечь – песок дырявили воронки, на дне которых плотоядно шевелились пренеприятнейшего вида хилицеры[13].
Переверзев, в порядке научного опыта, кинул в одну из воронок кусок гиппоцетины – и уродливая морда, блестя фасетками, жадно ухватила подачку, впилась в нее и пропала под слоем песка.
– Так, дети, – сделал вывод старший сержант, – в песочке не играться, а то вава будет, не совместимая с жизнью!
Перебравшись вброд через реку, БМД осилила косогор и выбралась на столовую гору, окруженную скалистыми холмами. За вершиной стлалась равнина, а предел ей обозначили горы, отливая темным изумрудом на ледниках и снежниках.
– Джафар! – позвал Кузьмичев. – Глянь по приборам, прикинь – высок тот хребет?
После секундного молчания из нутра БМД донеслось глухое:
– Ого, и еще как! Восемь-девять километров в среднем, а отдельные пики за полный десяток переваливают!
– Ось бы дэ полазыты!.. – жаждуще простонал Шулейко, скалолаз-экстремал. – Усэ ж таки яка гарна планэта!
Шулейко, как и большая часть населения УССР, литературной «украиньской мовы» не знал, изъясняясь на «суржике» – адаптированной разговорной помеси русского с украинским. И чаще всего его вполне можно было понять русскоязычному «кацапу», как и Тарапуньку, беседовавшего со Штепселем на «Голубом огоньке».
БМД бодро скатилась по склону вниз, к прозрачной речушке, щебнистые берега которой были истоптаны копытами и лапами.
– Не водопой ли тут у местных зверушек? – задался вопросом Марк Виштальский.
– Мабуть, так! – кивнул Шулейко.
Резкий басистый клекот, раздавшийся из леса, был тому подтверждением.
– Приготовиться… – процедил Кузьмичев.
Треща деревьями, на берег выполз невиданный зверь – метров пятнадцати длиной, а в холке выше рослого Саксина. Качая плоской головой, он засвистел и приблизился к воде, раскачиваясь всем туловом. Из пасти у него торчали огромные клыки, причем только сверху, а нижней челюсти не было вообще – рот закрывался этакой мягкой треугольной губищей. Зверь подошел к воде, раскатал губу и вытянул огромный язык.
– Это у него типа хобота… – прошептал Переверзев.
– Да это и есть хобот! – сказал Шматко.
– Да тише вы! – зашипел Марк.
А полковник шепотом скомандовал:
– Огонь!
Пулемет выпустил короткую очередь и разнес шею чуду-юду. Голова его упала на гальку, хобот растянулся, попав между зубов, а тулово еще добрую минуту толклось по берегу, пока не упало в стороне от головы.
– А кровь-то красная! – воскликнул Виштальский.
Он соскочил с БМД и подбежал к голове.
– И вовсе это не зубы! – крикнул он. – Наташа! Глянь!
Девушки боязливо высунулись из люка и вышли, приветствуемые бравыми охотниками.
– Смотри! – с гордостью указал Марк на жертву бронетранспортера. – Заметь, это не зубы, это трубки какие-то… Воздуховоды, что ли?
– А ты прав! – сказала Наташа. – Это что-то вроде трахей. Вот в шее видно – по центру пищевод, плавно переходящий в хобот, а кругом, прямо внутри мышц – вот, видишь? – трубки воздушные… И куда они ведут? – разгорячившись на любимой работе, девушка и думать забыла об опасностях и угрозах. – А ведут они в воздухополость… Молодец, Марк! Садись, «пять»!
– А поцеловать? – подставил щеку одессит.
– А по шее? – в тон ему ответила Наташа.
– Вот так всегда! – вздохнул капитан Виштальский. – Двигаешь им науку, двигаешь, и никакой благодарности!
Мальцева только хмыкала, мешая реактивы и пробуя образцы мяса.
– А знаете, Георгий, – сказала она радостно, – мясо у трахеодонта вполне съедобное!
– У кого?
– У трахеодонта. Не все ж одному Марку местную фауну обзывать!
– Отлично, – кивнул Кузьмичев. – Тогда разделываем тушу и грузим вырезку. Все не поместится – в этом… э-э… трахеодонте центнеров пять весу.
– Да как бы не все шесть, – покивал Переверзев. – Значить, так, десант, ножи наголо! Налетай!
Через час упорных трудов большие куски трахеодонтятины были упакованы в отрезки виниловой пленки и погружены на броню.
– Поехали народ кормить! – весело скомандовал полковник.
БМД взревела годзиллоидом и поперла до дому.
* * *Когда «бээмдэшка» въехала на обрыв и Георгий увидел гору дохлых гиппоцетов, он прикрыл глаза и замычал.
– Слов нет, – потрясенно сказал Марк, – одни слюни остались…
– Идиоты… – пробормотал Кузьмичев и рявкнул: – Раджабов! Вниз!
БМД ринулась под гору, словно с испугу, и не сбавляла скорости до самых балков.
Полковник спрыгнул на землю. Та-ак, где этот придурок? Широкими шагами он отмерил расстояние до Лядова, стоявшего руки в боки у входа в балок.
– Кто стрелял? – рявкнул Георгий. – Кто нагородил эту дамбу из падали?
– Ну, я, – сказал Лядов. – А что?
– Будь ты моложе, – с чувством сказал Кузьмичев, – я бы тебе сейчас морду набил, да так, что ты бы синий ходил! Какого хрена ты навалил эти туши? Что, совсем уже ума нет? Так сними погоны и иди в землекопы! Хотя я бы тебе и лопату не доверил – опасно для общества!
Добровольцы, интересуясь деталями, сходились и жадно наблюдали за ходом скандала.
– Да как вы смеете… – забулькал Лядов, наливаясь нездоровым багрецом. Полковник схватил помполита за мягкий распах комбинезона и как следует встряхнул.
– Ты, урод! – прорычал он. – Ты долго нам вредить будешь? А?! Помощи от тебя не дождешься, ладно! Так хоть не мешай, сиволапый!
С отвращением отбросив помполита, Кузьмичев развернулся к солдатам, стрелявшим по стаду.
– Какого черта… – медленно выговорил он. Солдаты попятились.
– Мы выполняли приказ Лядова… – выступил рядовой.
– Я – ваш командир, а не Лядов, – зловеще-спокойно сказал Георгий. – Понятно?
– Да мы ж понимаем, – заюлил рядовой, – но надо ж было их остановить как-то…
– А головой думать ты не пробовал, служивый? – ласково сказал Кузьмичев. – На черта их было останавливать? Бегут животины – и пусть бы себе бежали! Неужто эти твари дурнее тебя и поперли бы на балки? Короче, так: еще раз замечу, что исполняете не мои приказы, – лично пущу в расход!
– Я не понимаю, – раздался за спиной полковника голос Луценко, – в чем проблема? Бойцы исполняли свой долг, защищали женщин и штатских лиц от нападения, понима-ашь…
– Проблема в том, комендант, что никто ни на кого не нападал! – резко сказал Кузьмичев. – А если у вашего Лядова очко заиграло, то пусть бы спрятался под койку и не высовывался оттуда! Вы тут оба дел понатворили, а мне теперь разгребай!
– Не разводите панику, полковник! – процедил Луценко.
Георгий подошел очень близко к Павлу Николаевичу, приблизил свое лицо к комендантскому – у того глазки забегали и пот выступил – и раздельно сказал:
– Паника, академик ты хренов, будет чуть позже, когда придут ночные хищники. Уже стемнело, и мы просто не успеваем оттащить туши подальше. И теперь придется оборонять каждый балок. Не спать всю ночь и исправлять последствия ваших с Лядовым долбаных инициатив!
– Я бы попросил… – засипел Луценко.
– Пшел вон! – бросил Кузьмичев и громко скомандовал: – Шматко! Скляров! Переверзев! Виштальский! Берите своих людей и распределитесь по балкам. Чтобы в каждом было хотя бы по двое автоматчиков. Раджабов! Поставишь БМД за крайним балком. Будешь отгонять хищников от базы с этой стороны. Где механики-водители? Живо ко мне!
Механики сломя голову помчались на зов. Полковник распределил все боевые машины по сторонам света и занялся гражданскими.
– Трофим Иваныч! – подозвал он профессора. – Поговорите сами с учеными. Правила на эту ночь просты: балки ни в коем случае не покидать, свет не зажигать, к окнам не приближаться, комбинезонов и шлемов не снимать. И вообще – бдить!
– Вы уверены, что ночь будет опасна? – спросил Воронин.
– Я видел следы, – ответствовал Кузьмичев, – и остатки ночных трапез. И вы уж поверьте – ночка будет та еще!
* * *Отцвела зеленая заря, предвещая ночь. Огромными пузырями всплыли луны, сначала одна, потом другая. На промоину опустилась тишина.
Лишь изредка тихонько повизгивали, разворачиваясь, башни БМД. Издали – из-за холмов, из-за леса – доносились рев и клекот – ночные делили добычу.
Кузьмичев сидел в своем балке и лениво ковырялся в тарелке с жарким из трахеодонта. Мясо было вкусным, мягким, с лучком, с морковкой… Картошечки совсем чуток – экономили картошечку.
– Скажите, Георгий, – заговорил Воронин, – и поправьте меня, если я ошибусь… Вот вы, опытный, сильный, мужественный человек. Вы прекрасно разбираетесь в обстановке, видите, какие ничтожества нами руководят, и все же не пытаетесь навести порядок на базе. Почему вы терпите Луценко? Этого Лядова?