В поисках неприятностей

Нам с Невом, если повезет, еще можно доказать, что часть времени мы просидели у его друзей, которые угощали нас тушеными бобами по-мексикански. А Фитиль? На первый взгляд уличный художник всегда работает при свидетелях. Но все они, как правило, спешат и лишь мельком косятся на согбенную фигуру, которая трудолюбиво расписывает мелками квадрат тротуара. Некоторые подходят, чтобы получше разглядеть картину, но на самого художника, как правило, внимания не обращают.

Должно быть, я пошевелилась, потому что заметила, как глазки-бусинки Уилсона впились в меня. Он напрягся, когда я привстала; наверное, подумал, что я собираюсь выпрыгнуть в окно и бежать по улице, как персонаж боевика. Наверняка он много времени по вечерам просиживает перед телевизором!

Нев встал и сказал:

– Мне нужно выпить воды.

– Оставайся где сидишь, зайчик! – рявкнул Уилсон.

– Его только что стошнило! – возразила я. – Ладно, Нев, оставайся на месте. Я схожу и налью тебе воды. – Я подошла вплотную к Уилсону, угрожающе нависла над ним и объявила: – Вы не имеете никакого права мне мешать! И не забудьте, после вчерашнего посещения вашего коллеги наша приятельница умерла!

– Ты слишком много болтаешь! – огрызнулся Уилсон.

– А у тебя слишком жирное пузо! – ответила я.

– Ну ладно, – прорычал Уилсон. – Ты не так запоешь, когда сюда нагрянет полиция. Иди, налей ему воды. Где кухня?

– Рядом. Если я оставлю дверь открытой, вы отсюда увидите, что я делаю. Идет?

Он что-то проворчал и нехотя вышел в коридор, откуда видны были и гостиная, и дверь кухни. Я вошла в кухню и включила воду. Заодно попила сама, хотя все время спиной чувствовала злобный взгляд Уилсона. Потом я налила в стакан воды для Нева и вернулась в гостиную.

– Спасибо, Фран! – сказал он и стал пить мелкими глотками. Потом прошептал: – Фран, ты ведь меня не бросишь? Не думаю, что мне удастся в одиночку управиться с полицией!

Я снова улыбнулась. Неву придется как-то управляться в одиночку, потому что полицейские допрашивают каждого в отдельности.

Откровенно говоря, я в жизни не видела сразу столько представителей закона – тем более в одном доме. Они прихватили с собой всевозможное снаряжение, прожекторы, фотоаппараты и всякую всячину. Мне даже было бы интересно наблюдать за ними, не находись мы в центре событий.

Прибыл некий сержант уголовного розыска по фамилии Парри. Его рыжеватые волосы были стрижены ежиком. Проницательные ярко-голубые глаза, на мой взгляд, были слишком близко посажены. Бровей у него почти не было; возможно, в качестве компенсации он решил отпустить усы. Правда, пока его усилия особым успехом не увенчались. Над верхней губой торчали неровные пучки волос, различной густоты и оттенка, как будто Парри страдал чесоткой. Разговаривал он язвительно и, очевидно, не верил ни единому слову из тех, что мы произнесли.

– Итак, что тут у вас произошло? – Сержант Парри достал записную книжку и с усталым видом принялся листать ее.

Мы ответили, что не знаем.

– Не пудрите мне мозги. И не тратьте напрасно драгоценное время – ни мое, ни ваше, ни инспектора. Знаете, во сколько обходится налогоплательщикам расследование тяжкого преступления? Хотя нет, откуда же вам это знать! Ведь вы-то налогов не платите. Вы же халявщики, живете за счет честных граждан. Ладно, выкладывайте все как есть.

Ну что можно ответить на такие слова? Мы дружно промолчали.

– В чем дело? – нахмурился сержант. – Кто-то сказал, что вы имеете право хранить молчание? А может, вам есть что скрывать?

– Нет, – ответила я, стараясь сохранять выдержку. – Мы ведь уже сказали: мы не знаем, что случилось.

Сержант вздохнул:

– Слушайте, я ведь все знаю! Вы решили поиграть, только все кончилось плохо. Может быть, заключили идиотское пари… А потом вы до смерти перепугались. Или обкурились до потери сознания? Ну, как? И то и другое? Имейте в виду, произведут вскрытие. Мы выясним, какую именно дрянь вы принимали. Все будет гораздо легче, если вы признаетесь сейчас. В суде оценят вашу искренность.

– В каком еще суде?

– В коронерском. В каком же еще? Похоже, нечистая совесть не дает вам покоя.

Я собиралась сохранять хладнокровие, но, услышав его слова, не сдержалась:

– Мне казалось, когда случается такая трагедия, ваш долг – тактично и сочувственно расспросить очевидцев, а не пытаться пришить нам дело!

– А ты у нас нахалка, так, что ли? – Сержант ткнул в меня шариковой ручкой. – Учти, красавица, твой язык принесет тебе много неприятностей. Не дерзи мне! Я все записываю! – Он постучал ручкой по блокноту. – Каждое слово!

Я сказала:

– Ваши усики, похоже, кошка пощипала. Валяйте, записывайте. Вам ведь велено записывать все, а не только то, что вас устраивает!

Сержант Парри отложил блокнот и ручку:

– Ну ладно, не хотите по-хорошему, будет по-плохому. Мы поедем в участок и допросим всех вас там. Все будет записано на пленку. Можешь отпускать какие хочешь остроумные замечания, дорогуша. Но, когда тебе придется подписывать протокол, веселья у тебя поубавится.

Я спросила:

– Разве мы арестованы? За какое преступление?

Он изобразил шутливое удивление:

– Конечно нет, дорогуша! Как можно!

Я понимала, что мы можем и отказаться ехать с ними, но, с другой стороны, едва ли к нам отнесутся благосклонно. Сейчас лучше не обострять отношения… Поэтому мы поехали в участок.

У нас сняли отпечатки пальцев. Снятие отпечатков не показалось мне оправданным. Я спросила, зачем полицейские так себя утруждают.

– На всякий случай. Если мы поймем, что ваши пальчики нам больше не нужны, отпечатки уничтожат, – ответили мне.

– Неужели уничтожат? – спросила я, но ответа так и не получила.

Нас разделили, чтобы мы не могли сговориться. Не знаю, куда увели Нева и Фитиля. Когда уводили Нева, он выглядел хуже некуда. Лицо серое, по лбу течет пот. Вид у него был на сто процентов виноватый. Я надеялась, что полицейские поймут, как ему нехорошо.

Меня отвели в тесную комнатушку – кроме единственного стула в ней не было никакой мебели, – где я просидела целую вечность. За мной следил скучающий констебль, который то и дело ковырял пальцем в ухе, а потом вынимал палец и с интересом разглядывал то, что он оттуда извлек. Очень хотелось чаю, но мне почему-то его не предлагали. Наконец, заглянул сержант Парри и сообщил, что со мной хочет побеседовать инспектор Морган.

Перед тем как нас увезли из сквота, вернулся кудрявый чиновник из муниципалитета. Выяснилось, что у него типичное валлийское имя Юан. В голову невольно закралась мысль: неужели в местные органы власти поступают служить исключительно уроженцы Уэльса, а если да, то почему их так тянет именно в Лондон? Может, они хотят отомстить англичанам за смерть Ллуэлина?[4]

Оказалось, что инспектор Морган – женщина. Наверное, они решили, что женщина сразу завоюет мое доверие, мы поболтаем, как подружки, и я сразу во всем признаюсь. Зато чашку чая я наконец получила.

Инспектор оказалась довольно молодой, что удивило меня. Я всегда считала, что до инспекторов дослуживаются старикашки с седыми волосами и плохими зубами. Или если это женщины, то напоминающие фигурой кирпичный сарай. Морган была одета неплохо, хотя ей не мешало бы получше постричься и уложить волосы. Больше всего она напоминала школьную учительницу. И манеры у нее оказались примерно такие же – властные и в то же время настороженные.

– Мисс Варади? – спросила она, хотя наверняка знала, кто я такая. – Необычная у вас фамилия; мне такая раньше не встречалась.

– Венгерская, – объяснила я. – На всякий случай, прежде чем вы начнете наводить обо мне справки, должна признаться, что я британка по рождению.

Мой отец приехал сюда из Венгрии вместе со своими родителями в пятидесятые годы, когда в Венгрии была революция. Тогда ему было пять лет.

– Ясно, – сказала инспектор Морган. – Итак, Франческа…

Я перебила ее вопросом:

– А вас как зовут?

Заметив, как она изумилась, я пояснила:

– Видите ли, если вы намерены называть меня по имени, мне придется обращаться к вам так же. В противном случае я буду называть вас «инспектор», а уж вы тогда называйте меня «мисс Варади».

Констебль, стоявший у двери, попытался скрыть ухмылку.

Мои слова инспектор Морган восприняла довольно спокойно.

– Что ж, вы правы, так действительно будет справедливо, – согласилась она. – Ладно, когда мы наедине, можете называть меня Дженис. Итак, Франческа… – мягко повторила она, – прошу вас, расскажите о жизни в сквоте. Расскажите о себе и о своих друзьях. Больше всего, как вы понимаете, меня интересует Тереза Монктон.

– Мы звали ее Терри. – Я в самом деле больше почти ничего не могла сказать о ней. Знали мы ее не очень давно. Кое о чем в связи с Терри я догадывалась, но никаких доказательств у меня не было, поэтому и упоминать о моих догадках сейчас не стоило. О себе Терри не распространялась. Возможно, что-то о ней известно Люси. Так я и сказала инспектору Дженис.

– Были у нее еще друзья, кроме вас? – спросила она.

– Не знаю, она с нами не откровенничала. К ней никто никогда не приходил.

– Вы часто спорили, ссорились?

Ссорились мы довольно часто, потому что Терри была ужасной лентяйкой и все время ныла. И все же я ответила не сразу. Мне не понравился вопрос. Интересно, что у нас произошло, по их мнению?

Вслух я сказала:

– Да не очень часто. У нас были обычные стычки из-за того, чья очередь мыть посуду. Терри была довольно скрытная. Мы всегда старались уважать личную жизнь друг друга. Даже у таких, как мы, знаете ли, есть право на личную жизнь! И сохранять его непросто, когда живешь в одном доме. Надо стараться не задавать лишних вопросов – мы их и не задавали.

– С кем из ваших… товарищей она жила?

– Ни с кем! В сквотах люди приходят и уходят! Случайно получилось так, что остались две девушки и два парня! – Справедливости ради я добавила: – Знаете, я ведь не обязана оставаться здесь и отвечать на ваши вопросы!

– Франческа, вы добровольно согласились поехать в участок.

Я такого не припоминала и так ей и сказала.

– Понимаю, вы перенесли сильное потрясение, – продолжала инспектор Морган, пытаясь меня задобрить. – Но мы обязаны выяснить все обстоятельства дела. Будем очень благодарны вам за помощь. Давайте попробуем покончить с расспросами как можно быстрее и безболезненнее, хорошо? Расскажите, когда вы видели мисс Монктон в последний раз.

– Живой? Вчера, примерно в обед. В следующий раз я увидела ее уже мертвой.

– Она висела под потолком?

– Конечно, она висела под потолком! Где же еще?

Поскольку инспектор Морган молчала, я продолжала:

– Нев захотел снять ее, потому что выглядела она ужасно, но я запретила ему прикасаться к ней и напомнила, что мы должны вызвать полицию. Мы и собирались вас вызвать, но к нам неожиданно нагрянули два хмыря из муниципалитета.

– Значит, вы собирались известить полицию о случившемся?

– Да! – вскинулась я. – Хотите верьте, хотите нет!

– Франческа, успокойтесь! Я вам верю, верю! С чего вы взяли, что я сомневаюсь в ваших словах?

– С того, что мы – сквоттеры. Только не уверяйте меня, будто представители полиции беспристрастны. Расскажите это вашему сержанту, а то он не знает!

Светло-серые глаза Дженис стали похожи на два кусочка стали. На несколько минут она забыла, что со мной надо разговаривать вежливо и мы болтаем, как две подружки.

– Вы хотите пожаловаться на действия сержанта Парри?

Ну уж нет, подумала я, я себе не враг.

– Славный малый, – сказала я. – Мечта любой женщины!

Дженис Морган посмотрела на меня в упор:

– Скоро у нас будет подробный отчет о вскрытии, и тогда многое выяснится. Но уже сейчас кое-что нас озадачивает. Вы совершенно уверены, что вчера вышли из дому все вместе?

– Я же вам сказала: да! Мы с Невом пошли в Камден проверить одно местечко, где вроде можно было поселиться. Фитиль ушел еще куда-то, скорее всего, в западном направлении. Он искал свободный кусок тротуара, где можно нарисовать картину. Он уличный художник.

– Да, мы как раз его проверяем. Кстати, почему вы зовете его Фитилем? Насколько я поняла, его зовут Генри.

– Не похож он на Генри. Кстати, не я прозвала его Фитилем. Насколько мне известно, так его звали всегда. Никто не зовет его по-другому.

Если бы она получше знала Фитиля, она бы и сама догадалась, что у него мозги слабоваты; кто-нибудь когда-нибудь наверняка отпустил шутку – мол, запал у него пропал.

– Да нет, он ничего, – продолжала я. – Любит животных, а они любят его… – Я наклонилась вперед. – Я знаю, как он выглядит, и знаю, что вы думаете, но Фитиль нормальный! Ему можно доверять!

– А что вы скажете о Невиле Портере?

Я посмотрела на нее в упор и заговорила очень тихо, потому что хотела, чтобы она внимательно выслушала меня и запомнила мои слова:

– Не запугивайте Нева. Запугать его ничего не стоит. Он не умеет сопротивляться. Скажет вам все, что вы хотите, правда это или нет. Он был болен, у него нервное расстройство. Он очень умный, только с жизнью справляться не умеет. Поэтому и бросил учебу. Ему нужен врач. Кстати, вы можете все проверить. Он ничего плохого не сделал, а если вы хитростью или силой вырвете у него признание, достаточно взглянуть на его медицинскую карту, и станет ясно, что никакой суд его показаний слушать не станет. Так что оставьте его в покое.

Инспектор Морган натужно улыбнулась:

– Кое-что нам уже известно. Нам позвонил поверенный его семьи.

Быстро они работают! Зря времени не теряют. Но я догадалась, что произошло. Как только Нева оставили одного, он распсиховался и попросил адвоката.

– Нев сам попросил позвонить адвокату?

– Да… – вкрадчиво ответила Дженис и продолжила: – Насколько нам известно, он очень нервный и у него, похоже, было нервное расстройство. И все-таки зачем ему адвокат? Может быть, сошел бы просто родственник или знакомый? Или кто-то из врачей, лечивших его? Если он ничего не сделал, ему придется всего лишь ответить на несколько самых простых вопросов.

Я разозлилась, потому что только что попыталась все объяснить, а инспектор будто ничего и не слышала. Но я понимала, что не имею права выходить из себя. Я посмотрела инспектору в глаза и ответила решительно, но вежливо и отчетливо, именно так, как нас учили говорить в частной школе:

– Но ведь он имеет право на защиту?

– Д-да… – Она захлопала глазами.

– Так в чем же дело?

Я перебросила мяч на ее половину площадки. Дженис это не понравилось, однако делать нечего; она лишь наградила меня ледяной улыбкой. Уголки ее рта дернулись кверху, но губы оставались плотно сжатыми. Ее гримаса больше напоминала улыбку мертвеца; я невольно подумала о Терри.

Состояние Нева меня тревожило. Должно быть, он в самом деле испугался, что снова сломается, иначе не попросил бы позвать их семейного адвоката. Ведь не мог же он не понимать: первым делом этот орел юриспруденции позвонит его родителям и скажет, что Нев в беде. Не успеет он оглянуться, как его родители примчатся в Лондон из своей чеширской глуши.

С другой стороны, мне стало легче оттого, что есть кому защитить интересы Нева. Но его поступок лишь вызвал еще большие подозрения у полиции. Отстаивать наши с Фитилем интересы было некому. Впрочем, возможно, нам повезло больше, чем Неву. Мне как-то посчастливилось лицезреть его папашу; если бы я попала в беду, то его захотела бы увидеть рядом с собой в последнюю очередь. Папаша Нева из тех, кто всегда готов поучать, что тебе надо делать, даже если любой идиот понимает: сделать то, что он велит, ты не в состоянии. Когда у Нева случилось нервное расстройство, отец стоял над ним и бубнил, чтобы тот взял себя в руки! Спрашивается, какой от него прок?

– Почему, когда вы вернулись домой и, по вашим словам, жарили сосиски, никто из вас не поднялся наверх и не спросил у Терезы, не хочет ли она присоединиться к вам? Разве обычно вы питались не вместе?

Не знаю, зачем ей понадобилось столько раз повторять одно и то же, причем каждый раз по-разному. Либо она туго соображала, либо надеялась, что рано или поздно я начну сама себе противоречить.

Я в энный раз повторила:

– Ведь я уже рассказывала, что мы с Невом обедали. К тому же Нев вегетарианец. Можете проверить все, что я сказала. Не знаю, чем занималась Терри после того, как мы с ней расстались в понедельник. Мы не поднялись к ней в комнату, когда пришли, потому что думали, что ее нет дома и она вернется позже. А еще напоминаю: Терри с нами не откровенничала, не делилась своими тайнами. Она куда-то уходила, а чем занималась – не знаю.

– Так почему вы поднялись к ней сегодня утром? Может быть, что-нибудь навело вас на подозрения?

– Нет! Мы решили, что она ушла насовсем… и решили проверить.

Я тут же пожалела, что выпалила такую неудачную фразу. Бедная Терри действительно ушла насовсем. И – вот ведь характер! – ухитрилась создать всем остальным массу проблем даже своей смертью!

Образ Терри то и дело возвращался ко мне, хотя я и пыталась его отогнать. Висящее тело как будто находилось в одной комнате с нами. Черно-багровое лицо, утратившее сходство с лицом живой Терри… Ее изящные черты были изуродованы, раздуты. Она показывала нам распухший язык, словно по-детски издевалась.

Морган как будто прочитала мои мысли:

– Франческа, когда вы нашли мисс Монктон, вы обратили внимание на кровоподтеки?

Набат забил в моей голове еще громче. Все видимые участки кожи Терри были в розовато-лиловых и серых пятнах; правда, врач на вскрытии имел возможность взглянуть на них поближе. Времени прошло мало, наверняка подробное вскрытие еще не произвели, только предварительный осмотр, при котором констатировали смерть. И разумеется, кровоподтеки бросались в глаза. Да, инспектор Дженис хитрее, чем я ее считала!

– Хотите сказать – как будто она упала? – Я тоже умею быть уклончивой.

– Ну да… Хотя… скорее, как будто кто-то недавно ее избил.

– Кто-то недавно ее избил? – Плохо, очень плохо!

– Наверняка мы, конечно, не знаем – да, Франческа? – Она снова оскалилась в улыбке, которую сама наверняка считала задушевной. – По крайней мере, я не знаю. При беглом осмотре создалось впечатление, что у нее ушибы на бедрах, предплечьях и сильный ушиб головы сбоку, произошедший от удара, достаточно сильного, чтобы оглушить ее. И еще у нее царапина на правом бедре.

Все хуже и хуже!

– Поэтому еще раз спрашиваю: вы часто дрались?

– А я еще раз отвечаю: нет! Ссорились – да, часто. Но драться мы не дрались – никогда!

– А ваши ссоры… были по своей природе эмоциональными?

Я вздохнула:

– Да с кем там особенно ссориться? С Невом? С Фитилем? Вы, наверное, шутите. Мы жили по своим правилам и более-менее поддерживали мир.

Но думала я кое о чем другом. Как оказалось, Дженис тоже.

– Расскажите, как она была одета, когда вы нашли ее. Вам ее гардероб не показался необычным?

Я призналась, что одежда Терри слегка обеспокоила меня.

– Вот и меня тоже, – кивнула Дженис. – Джинсы и футболка. Никакого нижнего белья. Она обычно так и ходила без трусов?

– Откуда мне знать? – возмутилась я. – Лифчик она не носила никогда – ей незачем было. А царапина на бедре… Глубокая?

– Да, определенно; в ранке мы нашли несколько заноз. Судмедэксперт установит их происхождение. Приводила ли она когда-либо в дом мужчин?

Последний вопрос снова оказался очень неожиданным и коварным. Я понимала, на что намекает инспектор, но мне казалось, что она ошибается.

– Она не приводила с собой никого, ни мужчин, ни женщин. Если она и занималась проституцией, то работала далеко от нас, в другой части города. Я никогда не замечала никаких признаков.

Дженис оставила неприятную тему и суровый тон и снова заговорила примирительно:

– Если можно, расскажите, пожалуйста, о собачьем поводке. Собака принадлежит вашему другу, которого вы называете Фитилем, верно?

– Да. Поводок всегда валялся где-то в доме. Его пес прекрасно воспитан, и он нечасто выводил его на поводке.

– Хотите сказать, что в принципе поводок мог взять кто угодно? Можно ожидать найти на нем отпечатки ваших пальцев и всех обитателей дома?

Ее вопрос стал для меня словно ударом в солнечное сплетение. Так вот почему они поторопились снять у нас отпечатки, не дожидаясь, пока мы начнем возражать! Мне стало по-настоящему тошно.

Мне не хотелось больше говорить, чтобы она ничего больше не заподозрила. Но кто-то рассказывал мне, что до сих пор невозможно снять четкие отпечатки пальцев с шероховатой поверхности. Во всяком случае, они недостаточно четкие, чтобы их можно было предъявить в суде как улику. Человек, который меня просвещал, уверял: для того чтобы подозреваемого признали виновным, необходимо найти между его отпечатками и отпечатками, снятыми на месте преступления, сходство по шестнадцати пунктам. Шестнадцать пунктов – это ужасно много. Поводок Фитиля старый, кожаный, протертый. Дактилоскопистам крупно повезет, если им удастся найти на нем хоть что-то удобоваримое.

Инспектор Морган продолжала сверлить меня стальным взглядом. Я постаралась ответить ей тем же.

– Не думаю, что готова ответить на остальные вопросы без адвоката.

– Боже правый! – воскликнула инспектор Морган. – Сначала Портер, теперь вы. Франческа, вам-то зачем понадобился адвокат?

– Ответ прост. Сначала вы уверяли, что хотите лишь расспросить меня о том, что было перед тем, как мы нашли труп Терри. Потом признались, что кое-что вас беспокоит. Но ваши вопросы указывают на то, что вы подозреваете не просто самоубийство. Я не тупая. Вы считаете, что ее убили.