Маленькие женщины

– Какая красота! – прошептал Лори, понимавший и умевший видеть и чувствовать все прекрасное.

– Так тут бывает часто, и мы любим смотреть на это, потому что оно никогда не повторяется, но всегда великолепно, – сказала Эми, которой очень хотелось суметь это написать.

– Джо говорит о той местности, где мы надеемся когда-нибудь жить, – о реальной местности, сельской, с поросятами и цыплятами и сенокосом. Это было бы хорошо, конечно, но мне хочется, чтобы реальной была та местность – та страна! – что наверху, и мы могли бы всегда в нее войти, – мечтательно сказала Бет.

– Есть еще прелестнее страна, куда все мы со временем уйдем, если будем достойны ее, – отозвалась Мег своим самым нежным тоном.

– А мне ожидание кажется таким долгим, таким трудным! Мне бы хотелось улететь сразу, как ласточки улетают, и сразу влететь в те великолепные врата.

– Ты будешь там, Бет, рано или поздно, обязательно будешь, не бойся, – заверила ее Джо. – Это мне суждено бороться, и трудиться, и карабкаться, и ждать, и, может статься, так никогда туда и не попасть.

– Ну а я составлю вам компанию, если это может послужить утешением. Мне придется здорово попутешествовать, прежде чем я хоть одним глазком смогу взглянуть на ваш Град Небесный. Если я прибуду с опозданием, замолвите за меня словечко, Бет, а?

Что-то в выражении лица Лори обеспокоило его маленькую подругу, но она весело ответила, не сводя глаз с то и дело меняющихся облаков:

– Если люди действительно хотят попасть туда и действительно всю жизнь стараются, я думаю, они обязательно туда попадают, потому что не может быть, чтобы на тех дверях были замки или у входа стояла стража. Я всегда представляю себе все так, как в книге на картинке, где Лучезарные протягивают руки к бедному Христианину, чтобы его приветствовать, когда он поднимается к ним от реки.

– Как было бы интересно, если бы все воздушные замки, что мы строим, воплотились в действительности и мы смогли бы в них жить, – произнесла Джо после небольшой паузы.

– Я их столько настроил, что трудно было бы решить, который выбрать, – откликнулся на это Лори, растянувшись на траве и швыряясь шишками в предавшую его белку.

– Вам следовало бы взять самый любимый. Это какой, по-вашему? – спросила Мег.

– Если я скажу, вы скажете про свой?

– Да. Если девочки тоже скажут.

– Мы скажем. Говорите, Лори.

– После того как я объезжу весь мир… ну, не весь, а столько, сколько мне захочется, и посмотрю то, что захочу увидеть, я хотел бы поселиться в Германии и заниматься музыкой столько, сколько мне понадобится, потому что я собираюсь стать знаменитым музыкантом, таким, чтобы вся вселенная стремилась меня услышать. И мне никогда не придется заботиться о деньгах и о делах и можно будет только наслаждаться и жить такой жизнью, какой я захочу. Таков мой любимый замок. А каков ваш, Мег?

Маргарет, казалось, поняла, что ей не так уж легко рассказывать о своем любимом замке. Она помахала перед лицом веточкой папоротника, словно отгоняя воображаемых комаров, и медленно заговорила:

– Мне хотелось бы жить в красивом доме, полном роскошных вещей – вкусной еды, красивой одежды, прекрасной мебели, приятных людей и кучи денег. Я – хозяйка этого дома и веду его так, как мне хочется, с помощью множества слуг, так, что самой мне вовсе не приходится ничего делать. Ах, как бы я этим наслаждалась! Ведь я не была бы праздной, я творила бы добро, и все бы меня очень любили.

– А разве в вашем замке не было бы хозяина? – задал ей Лори коварный вопрос.

– Но я же упомянула приятных людей, разве нет? – И Мег принялась тщательно завязывать шнурок на своем башмачке, так что никто не мог увидеть ее лица.

– Почему бы тебе прямо не сказать, что у тебя будет прекрасный, мудрый, добрый муж и несколько ангелочков-детишек? Ты же понимаешь – твой замок никогда не станет совершенным без всего этого, – сказала прямодушная Джо, которой не были пока еще знакомы нежные мечты: она все еще с некоторым презрением относилась к романтическим бредням – кроме тех, что встречала в книгах.

– Зато в твоем замке не будет ничего, кроме лошадей, чернильниц и толстых романов, – раздраженно парировала Мег.

– А как же иначе? У меня там были бы конюшни, дополна заставленные арабскими жеребцами, комнаты, доверху набитые книгами, и я писала бы, обмакивая перо в волшебную чернильницу, так что мои работы стали бы такими же знаменитыми, как музыка Лори. Мне хочется сделать что-то великолепное, прежде чем я войду в свой замок, что-то героическое или чудесное, что не будет забыто после моей смерти. Не знаю, что это будет, но я терпеливо выжидаю удобного случая и собираюсь в один прекрасный день всех вас поразить. Я думаю, что стану писать книги и буду богата и знаменита, это мне вполне подошло бы, вот это и есть моя самая заветная мечта.

– А моя – благополучно оставаться дома, с папой и мамой, и помогать им заботиться о семье, – призналась Бет с видом полного удовлетворения.

– И вам ничего более не нужно? – удивился Лори.

– С тех пор как у меня есть мой маленький рояль, я совершенно всем довольна. Мне только хотелось бы, чтобы мы все всегда были благополучны и оставались вместе, а больше ничего.

– А у меня вечно так много всяких желаний, но самое заветное – быть художницей, поехать в Рим, писать картины и стать самым лучшим живописцем на свете! – таково было скромное желание Эми.

– Ох и честолюбивый же мы народец, вам не кажется? Все мы, за исключением Бет, хотим стать богатыми, и знаменитыми, и замечательными во всех отношениях. Интересно бы знать, удастся ли кому-нибудь из нас добиться желаемого? – произнес Лори, жуя травинку, словно задумчивый теленок.

– У меня-то есть ключ к моему воздушному замку, но вот смогу ли я отпереть дверь, остается пока невыясненным, – загадочно высказалась Джо.

– У меня тоже имеется ключ, только мне не позволено дверь отпереть. Треклятый колледж! – пробурчал Лори с раздраженным вздохом.

– А мой ключ – вот! – помахала карандашом Эми.

– А у меня никакого ключа нет! – проговорила Мег безнадежным тоном.

– Да конечно же есть! – тотчас уверенно возразил Лори.

– Где же он?

– Он – ваше лицо.

– Вздор какой! Что в нем толку?

– А вот подождите – и увидите, не принесет ли оно вам что-то вполне достойное, – сказал юный джентльмен, посмеиваясь при мысли о том, что владеет прелестной маленькой тайной, какую, по его мнению, он разгадал.

Мег покраснела за веточкой папоротника, но вопросов никаких не задавала, только смотрела за реку с тем же выражением лица, какое было у мистера Брука, когда он начинал рассказывать историю о рыцаре.

– Если через десять лет от нынешнего дня все мы будем живы, давайте встретимся и посмотрим, скольким из нас удалось осуществить свои мечты, или хотя бы насколько ближе к их исполнению мы оказались, чем сегодня, – предложила Джо, всегда готовая представить некий план действий.

– Святые Небеса! Я же тогда такая старая буду! Двадцать семь лет! – воскликнула Мег, уже считавшая себя совершенно взрослой в свои только что наступившие семнадцать.

– Вам и мне будет по двадцать шесть, Тедди, Бет – двадцать четыре, а Эми двадцать два. Что за почтенная компания! – отметила Джо.

– Надеюсь, я к этому времени успею сделать что-то, чем смогу гордиться, однако я такой лодырь, что, боюсь, проволыню все время, Джо.

– Мама говорит, вам нужен побудительный мотив, и, когда он у вас появится, вы будете великолепно работать, она в этом не сомневается.

– Правда? Клянусь Юпитером[80], так оно и будет, если только у меня появится возможность! – вскричал Лори, с неожиданным энтузиазмом сев прямо. – Мне надо бы удовлетвориться тем, что я могу сделать приятное дедушке, и я действительно стараюсь это делать, но ведь это значит – действовать себе во вред, понимаете, и потому дается с трудом. Он хочет, чтобы я, подобно ему, занялся торговлей с Индией, а мне это – хоть застрелись! Я терпеть не могу весь этот чай, шелк и специи – вообще то барахло, что его дряхлые суденышки везут сюда, и меня совершенно не заботит, как скоро они все пойдут ко дну, когда попадут ко мне в руки. Мое поступление в колледж должно его удовлетворить, потому что, если я подарю ему эти четыре года, он не станет пока вводить меня в дело. Но он сам все уже решил, и я должен делать так, как делал он, если только не отважусь поступить, как поступил мой отец, – порвать с домом и жить так, как хочу я. Если бы только был какой-то человек, кто мог бы со старым джентльменом остаться, я сделал бы это завтра же.

Лори говорил возбужденно, и видно было, что он и правда готов привести свою угрозу в исполнение при малейшем неудовольствии, ибо он очень быстро взрослел и, несмотря на склонность к ничегонеделанию, как всякий молодой мужчина, терпеть не мог подчиняться кому бы то ни было, стремясь самостоятельно пробовать мир на вкус.

– А я советую вам отплыть на одном из ваших кораблей и никогда больше домой не возвращаться, пока не попробуете идти своим собственным путем, – сказала Джо, чье воображение вдруг воспламенилось от мысли о таком дерзновенном подвиге, а сочувствие к бедному мальчику еще более возросло из-за того, что она называла «притеснениями Тедди».

– Это неправильно, Джо! Ты не должна так говорить, и Лори не должен следовать такому дурному совету. Вам нужно поступать так, как желает ваш дедушка, мой дорогой мальчик, – возразила Мег своим самым материнским тоном. – Старайтесь изо всех сил хорошо учиться в колледже, и, когда ваш дедушка увидит, как вы пытаетесь угодить ему, он не будет с вами так непреклонен и несправедлив. Вы же сами говорите, что, кроме вас, некому с ним остаться, некому его любить, и вы бы в будущем никогда не смогли простить себе, если бы оставили его без его разрешения. Не отчаивайтесь, не беспокойтесь, просто выполняйте свой долг, и вы обретете свою награду, как обрел ее мистер Брук, и будете уважаемы и любимы.

– А что вы о нем знаете? – спросил Лори, благодарный за добрые слова, но в душе протестуя против нотации и с радостью отводя разговор от собственной персоны после неожиданного взрыва эмоций.

– Только то, что рассказал нам о нем ваш дедушка про то, как нежно мистер Брук заботился о своей матери вплоть до ее смерти и не поехал за границу домашним учителем к хорошему человеку, так как не захотел оставить ее одну. И как он помогает теперь той пожилой женщине, что была у его матери сиделкой, и никогда никому об этом не говорит, а просто ведет себя как щедрый, добрый и терпимый человек, каким только он и может быть.

– Да, старина Брук просто замечательный, – сердечно отозвался на эти слова Лори, когда раскрасневшаяся и посерьезневшая во время своего рассказа Мег остановилась. – В этом – весь мой дедушка: он не мог не выяснить все о мистере Бруке, ни намеком не дав ему узнать об этом, не мог не рассказать другим о том, какой он хороший, чтобы все его полюбили. Брук не понимал, почему ваша матушка была так к нему добра, и приглашала его приходить к вам вместе со мной, и отнеслась к нему так по-дружески прекрасно. Он нашел, что она – замечательная женщина, и говорил об этом целые дни напролет, и обо всех вас говорил в самых пламенных выражениях. Если я когда-нибудь добьюсь исполнения своих желаний, вот увидите, что я сделаю для Брука.

– Начните с того, чтобы не отравлять ему жизнь! – резко ответила Мег.

– Откуда вам это знать, мисс?

– Я всегда могу угадать это по выражению его лица, когда он от вас уходит. Когда вы хорошо себя ведете, он выглядит довольным и идет бодро. А если отравляете ему жизнь, он задумчив, идет медленно, и кажется, что ему хочется вернуться назад и все переделать получше.

– Это мне нравится! Значит, вы ведете счет моим хорошим и плохим отметкам по выражению лица Брука?! Я вижу, как он кланяется и улыбается, проходя мимо вашего окна, но не понял, что вы установили там телеграфное сообщение.

– Ничего мы не установили. Не сердитесь, Лори, и – ах, прошу вас, не говорите ему, что я вам что-то сказала! Я только хотела показать вам, что меня заботит, как у вас идут дела, а то, что мы говорим здесь, говорится между нами, вы же понимаете, – воскликнула Мег, встревоженная тем, что могло воспоследовать за ее неосторожным высказыванием.

– Я не склонен сводить сплетни, – ответствовал Лори, напустив на себя «спесиво-надменный вид», как называла Джо то выражение, какое порой принимало его лицо. – Только, если Брук собирается превратиться в термометр, я должен это учитывать и постоянно устраивать ему хорошую погоду, о которой он и будет вам сообщать.

– Ну пожалуйста, не обижайтесь! Я вовсе не хотела читать вам проповеди или сводить сплетни и говорить глупости. Просто я подумала, что Джо поощряет те ваши чувства, о которых вы со временем станете жалеть. Вы так добры к нам, мы относимся к вам так, как если бы вы были нам родным братом, и мы говорим вам все, что думаем. Простите меня, я говорила из самых добрых чувств. – И Мег с любовью и в то же время застенчиво протянула Лори руку.

Устыдившись краткой вспышки гнева, Лори сжал маленькую добрую ручку в своей ладони и вполне искренне признал:

– Это я должен просить прощения. Я сердит и весь день был в дурном настроении. Мне очень по душе, когда о моих ошибках и недостатках говорите вы, и очень нравится, что вы относитесь ко мне, как родные сестры. Так что не обращайте внимания, если я иногда бываю брюзглив. Я все равно вам благодарен.

И, стремясь показать, что вовсе не обижен, Лори всячески старался сделать девочкам приятное: он мотал нитки для Мег, читал стихи по просьбе Джо, тряс с дерева шишки для Бет и помогал Эми с ее папоротниками, доказывая, что он – персона, вполне достойная членства в «Сообществе трудолюбивых пчелок». Посреди оживленного обсуждения домашних привычек черепах (одно из этих дружелюбных созданий добралось до них от реки) еле слышный звук гонга предупредил их о том, что Ханна поставила чай «настаиваться» и им едва хватит времени, чтобы попасть домой к ужину.

– Так можно мне участвовать? – спросил Лори.

– Да, если будете себя хорошо вести и полюбите свой букварь, как обычно говорят начинающим ученикам, – ответила, улыбнувшись, Мег.

– Я постараюсь.

– Тогда можно. А я научу вас вязать носки, как это делают шотландские мужчины, – сейчас очень требуются мужские носки, – пообещала Джо, помахав своим вязаньем, словно большим синим флагом, когда они расставались у калитки.

Вечером, когда сумерки сгустились и Бет играла мистеру Лоренсу, Лори стоял у окна в тени занавеса и слушал песню «Маленький Дэвид», чья простая мелодия всегда успокаивала его смятенный дух. Он смотрел на своего старого деда, сидевшего, опустив на руку седую голову, и явно с нежностью вспоминавшего теперь маленькую умершую внучку, которую он так любил. В памяти Лори все еще звучал дневной разговор, и он, с чувством радости решив принести эту жертву, сказал себе: «Я дам своему замку растаять в воздухе, я останусь с дорогим мне стариком, пока буду ему нужен, ведь я – все, что у него есть».