Холод (нет Петра!). Придётся им печи топить. Мишель наверняка у Светланы, ведь там дочь.
– А тебе на когда?
– Я не имею никакого отношения к делам братьев Крыловых.
Готовит. Вёдра выносит.
Перед уходом на работу:
– Следите за электроплиткой: жаркое, щи… А когда пойдёте, проверьте электроприборы.
Будто с больной!
– Ну, что ты, милочка! Я, напротив, сделаю пожар…
На телевидении говорят: «Крылова нет». И Светлана давно не видится с ним. Нет энергии говорить о плохом. «Привет моей правнучке Натали!» Видимо, права Жанна. И куда теперь? Набирает телефон коммунальной квартиры. Архангельский дома. Дело не в этой вере. Те бумаги в книгах, – нелегальная литература! Революционеры! Этим горда. Да, и время неплохое. Убиений не будет.
Телефонирует Коровиным. Так и так, Петя и Варя… Племянница Саша: «Опять религия!» Да-да, ребёнок побудет у них, «тёте Натали» в прокуратуру, тем более, дом от этой конторы неподалёку. Кузина Ольга давно умерла. Её дочь Саша – вдова. А внучка Валя за Валентином, у них маленькая, имя Ольга, как у прабабки. С ними нет как такового общения. Но и другой родни нет.
В кафетерии куплены булочки. Валентин и Валентина на работе. Племянница на пенсии с маленькой Олей.
Кромкинд («Моя фамилия без «д»):
– Вы… мама Крыловых?
И второй внук в тюрьме!
Удивительно. В центре внимания выстрел в конце января. Видимо, ищут тот револьвер. Э-эх! Неприятно. Её отрицательные ответы. Приводят! Не внуков. Немецкий мальчик! И его?
Давно он тут: одет в неновое, но казённое. Такие телогрейки выдают в лагерях. А теперь и в тюрьмах? Он глуповат. А надо хитрить.
Ребёнок доволен: «бабулька Саша» читала им с Олей про Карабаса Барабаса…
С работы Жанна: полная сумка еды.
Она манкировала допросом!
– И Мишель там.
– Видели?
– Нет. Только немца…
– Мельде?
– А ты как жена…
– Я подала на развод.
– Ты плохая декабристка.
– Декабристы не бегают в общежитие на улице Нагорной!
Эндэ чистит морковь на винегрет. Жанна капусту тушит для пирожков. Тесто из «Кулинарии». Пирожки у неё объедение… Неплохо, что не уедет до Вари. А с Мишелем тверда. Вид фарфоровый, характер кремень. Терпелива. Но он, да… канатоходец.
Горностаева отворяет в один момент, как отлипнув от дверного глазка.
– Танечка, твой отец был таким добрым!
– Думаете: я?! Вы с ума сошли!
– Но ты говорила: пение молитв!..
– Это не предлог докладывать в прокуратуру.
Видимо, Брюхановы…
– Мы никуды ничего… – мямлит Брюханиха. – Вот придёт супруг из тюрьмы… Робяты ваши давно не фулюганят, навроде…
Пантелеймоновна:
– Как могли – Варю! Женщину-мать! А проституток полно в гостиницах города!
И она в гостинице. Маникюршей. Отец Пантелеймона (её предание) – командированный интеллигент.
– Жанну – вот кого берегите! В милиции могут надругаться!
У этой глупые фантазии.
Телефон:
– Наталья Дионисовна? Добрый вечер! Ильин. Мишель дома?
– A-а, господин Ильин… Князь? Его нет…
– Всё нормально?
– Не по телефону…
– Вы не против, я к вам подъеду буквально на пять минут?
– Давайте завтра. Буду рада вас видеть.
Радости нет…
«Вена. Унтер-офицер стоящего в Герцеговине полка застрелил в казарме троих и троих ранил. Когда его обезоруживали, он убил четвёртого. После сопротивления унтер-офицер убит». Молодой, у него, наверное, мать, или тётка, или бабка. Родился для того, чтобы умереть. «Философия уходящих», – говорил Пьер. Как у Ницше. Вполне вероятно, унтер-офицер не больной, а ницшеанец. А внуки? И они полны нетерпения. Куплен револьвер! Из него наверняка убит кто-то, и оттого так много арестов.
14 февраля, пятница