Мститель Торнадо, или От провала к возмездию

Торонта

Гордый, можно даже сказать, полный холодного достоинства уверенности в своей силе и своей идее – да, этот взгляд металлических глаз не давал покоя и так раздражал двух здоровенных мускулистых догов.

Они тащили его по грязной, вымокшей дороге, кидали сотню, а может, и тысячу раз головою вниз, прямо туда, в эту склизкую, еще не просохшую после дождя почву, добавляя к этому пинков, толчков и грубой ругани.

Кровь, запекшаяся местами на висках, а кое-где стекавшая просто, подобно карминово-гранатовому соку вина, с черных, спутанных волос, оставляла следы на лесной тропе, но и она не застилала взгляд, не мешала смотреть ему прямо, с ощущением духовного превосходства над двумя солдатами.

Охотничьи псы лишь физически владели телом Торонты, но морально – он остался на правах победителя. Пристальным и весьма спокойным взором прощупывал он двоих силачей-догов, скользил по ним проницательными глазами, ни разу даже не моргнув, останавливаясь периодически на стройных ногах, широких плечах и мускулистых телах, и снова переходя на их искаженные неистовством и яростью лики.

Путь у них долог, утомителен, пройти его – весьма тяжелое бремя. Следовало пересечь всю западную лесную полосу, перейти два раза вброд, поскольку, именно по вине сырой и довольно влажной в этом году осени, ручьи и реки даже не собирались еще мелеть, словно негодуя по поводу скорого прибытия зимы.

Шли мрачною, уверенной поступью – да и что ж было делать? За выполнением задания грядет следующее, затем – долгожданный привал, возможно, скупая награда с человеческих рук в виде костей или иных останков очередной жертвы, павшей на охоте. Такова она, жизнь…

***

С полураскрытого края рта оскаленной в ухмылке пасти скользнула по плечу капля слюны и канула в бездну оврага, откуда частые падения отражали гулкое, поражающее слух эхо…

Торонта брезгливо поморщился. Ужасная штука – бешенство, хорошо, что он не страдает и не страдал никогда этой болезнью, как эта псина, да-да, сейчас он склонится к его плечу, да-да, давай, салдафон*, что же ты мне собираешься сказать?

От склоненного к нему совсем близко подбородка и скул одного из догов, почти дышащего ему в нос, несло вонью. «Побереги силы, да, это я к тебе обращаюсь, ирод, черт возьми тебя и твои глаза, жаль, нельзя их тебе вырвать, чтобы е смотреть в них никогда больше в этой конченой жизни!»

Весь путь он игнорировал насмешки, удары и угрозы двух служак-верзил, торопящихся теперь дойти до первой остановки, воспользовавшись последними солнечными лучами этого долго тянувшегося дня…

–Посмотри на него, стоит, не шевелится, чистый истукан! –

–Потише с ним, знаешь же, кто это? –

– Нет… Может, догадаюсь, пока дойдем. Но, честно, не втюхиваю, кто это.–

–Сейчас уж нет смысла, беспокоить нас он боле не будет–

–Не оклемается уже. –

–Дай ему в рот, чтобы понял! –

–Да успокойся. Гляди, он такой спокойный

–Но хорошо его потрепали. Пускай силу чувствует.

– Силу? – холодный, резкий, как звенящая сталь, голос нарушил идущий привычным ходом разговор и заставил онемевших моментально от неожиданности догов закрыть рты.

–Ваша сила – лишь жалкая пародия настоящей силы, проявляемая в тупой агрессии и физических габаритах. Но я абсолютно уверен в одном: вы и понятия не имеете, а особенно, ты – Торонта указал костлявым пальцем с окровавленным когтем на одного из псов, который был пониже ростом и постоянно поддакивал более высокому товарищу – что теряете и уже не вернете. –

– Ха! И что же мы теряем по-твоему, поддонок? –

–Я сказал. И повторять не собираюсь. Кто-то теряет свободу – затем вновь обретает ее. Кто-то отравляет себе жизнь бесконечно и, в конце концов, теряет ее. И могу вас уверить, меня совершенно не интересует, сколь долго продлятся ваши попытки насилия и осмеивания, которые подобны крикам детей, вопящих днем для того, чтобы было не страшно пережить ночь. Однако коль скоро мы дойдем до вашей цели, а может, и не вашей, я увижу, наконец, как низменно преклоняетесь вы пред вашим господином – идиотом, конечно, – и лижете ему стопы. Вот тогда я буду смеяться очень долго и весьма искренне…

Через несколько секунд Тор лежал, подкошенный, с носом, из которого хлестала, как вода из горного источника, кровь, и с ненавистью в очах и ссутуленных плечах, однако он быстро встал, отряхнувшись и в упор смотря на своих противников.

– Заруби себе на носу, урод. Когда мы придем к нашему хозяину и покровителю, ты ничего уже не увидишь, кроме своей клетки. А если я услышу в следующий раз т тебя нечто подобное, я не только нос тебе сломаю, но и спину твою, чтоб не пялился так смело, это тоже намотай себе на ус–

– О, черт, он так смотрит на нас, мне бы так глядеть на пленных! –

–Посмотрим еще на его взоры, когда окажется в клети. –

– Пошли? –

Взмахнув увесистыми дубинками, используемыми догами обыкновенно для запугивания или проявления силы, грубо стесанными и словно вылепленными из древесины, двое служак взяли цепь, которая скрепляла обе кисти пленника, и вся группа динула вперед, к горизонту, простирающемуся за зелеными холмами…

Направление в пути

Закат окутывал персиково-золотыми крыльями волнистые конусы холмов, все более приближающихся к идущим. Земля освещена была солнечными лучами и словно бы радостно тянула к ним свои руки-деревья, шелестящие на ветру листьями.

Какое же сказочное и поистине дух захватывающее  наслаждение – созерцать закатывающееся светило на фоне контрастных чернеющих за горизонтом стволов деревьев.....

Однако ж не обращал внимания на это восхитительное явление природы ни одна из шагающих вдаль фигур. Двое из них, более крепкие и широкоплечие , размахивающие дубинками, шли чуть впереди, а последняя , потоньше и подлиннее, темным силуэтом словно повторяла их движения.

На самом же деле Торонта брел как бы сам по себе , если не считать цепи,  соединяющей его с догами-захватчиками.

Все идет своим чередом, жизнь склонна изменяться в любой, самый неожиданный момент, нет в ней постоянства, а посему  не бывает вечного мира либо же вечной войны.

Но все можно перенести, смирение храня в сердце, когда дух твой гармонией полон, а натура к цельности склонна.

Тогда и любые препятствия становятся лишь затравкой для последующего рывка, прыжка или полета, а всякое страдание и мука – словно капля бальзама целительного для души…

***

Неси в душе гармонию с собой,

Тогда прекрасен, легок будет путь.

Когда же в сердце мир царит – покой

С собою в землю унесешь, чтоб тихо отдохнуть.

Достойно встретишь ты невзгоды,

Пройдут лета, долгие годы....

Как знать, подаришь миру красоту

И, щедро оставляя на ходу

Плоды своих упорнейших  трудов,

Когда с землей  проститься будешь ты готов -

Да сохранит баланс душевный

Потомок гордо современный.

***

Торонта знал, куда идет. Нет, не куда его вели, или даже, на что он обменял свободную прежде, полную птичьей вольности жизнь. Однако в глубине души сохранил он четкую цель, довольно определенную, превратившуюся в главную миссию, и ничто не отвлекало Тора от мыслей о ней , ничто – ни крики озлобленных долгим путем догов, ни холодный металл цепи, до крови уже натирающей  ему запястья, ни камни, о кои порою трудно было не споткнуться, упав в объятия твердой почвы, абсолютно ничто.

Он просто знал для себя, что поступает, как должно. Солдаты могли причинять ему боль, оскорблять, унижать, как только им это удавалось, но прав был Торонта в одном: свой путь он помнил и видел ясно, четко – а вот что ждало их, простых, верных служак?

Не факт, что встретит ласково хозяин, да и встретит ли, отдав желаемую награду в виде скромного ужина – большой вопрос.

Ведь люди – непредсказуемые создания. Взбредет им в голову отправиться в еще не знакомое дотоле место – пойдут, и пускай обильно поливают землю дождь, врет и трепет одежду ветер, что и понятно, с уходом-то теплых дней, но пойдут наперерез, как задумали, и ничто их не остановит, кроме смерти…

И обещания не держат часто. Дал слово человек собаке – и вот уж обманул самым что ни на есть бесчеловечным образом, а пес сидит, поскуливая от обиды и несправедливости жестокой судьбы.

Таким образом, ни цепям, ни веревкам не дано было соединять такие разные дороги.

А жизнь – удивительная штука, ей подвластно создавать самые разные сплетения обстоятельств, но, видно,  не угодно было небесам связывать судьбы героев.

Однако ж, кто знает, ведь все может случиться внезапно, как поражает иногда молния хрупкое дерево, которое, казалось бы, и не думало еще погибать, но вот – удар! И на месте целого, единого ствола уже огромная расщелина…

Зарождение тьмы

– Эй! Что спим? Встал – и пошел!

Резкий окрик, дополненный не менее резким ударом чуть выше виска, вывел Торонту мгновенно из глубокого сна. Да, он бы и не сказал, что спал, ежели б спросили об этом. Но падение в нирвану, пребывание в забытьи несколько часов – то были последствия усталости и постоянной ходьбы в сочетании с нагрузкой днями и ночами.

Доги собирались на следующий заход, и стоило заметить, что их абсолютно не интересовало ни состояние их пленника, ни даже собственный голод…

Он выпрямил согнутые плечи, обернулся – и встретился взглядом с приветствующим новый день восходящим солнцем.

Утро раннее. Значит, быстрее они будут шагать, ведь, помнится, к вечеру еще совещались успеть до заката добраться к людям, в город.

Мокрая тропа, та самая, по которой они шли вчера, теперь блестела от травяной росы, переливающейся при солнечных лучах украшающих крылышки севших напиться божьих коровок…

Освежающий источник, столь необходимый для утоления жажды и наполнения фляг, находился совсем недалеко, в пяти милях ходьбы. И, естественно, они рассчитывали дойти туда – маленький, но очень гордый водопад, располагавшийся в горной расщелине, находился за зелеными холмами, кои они уже успели миновать.

***

Он ступал  молча, задумчивым взглядом лишь иногда скользя по гладким, влажным кочкам,  пересчитывая мелкие камешки. Долго текло время, казалось даже, что это солнце никогда не сядет. Но Торонта все еще считал. Он считал камешки, собранные горстью в ладони, считал летевших порою прямо перед ним маленьких изящных стрекоз, мелькающих и блистающих прозрачными крыльями , считал ход времени.

Все, что сейчас интересовало и хоть как-то занимало его дух, было время. Торонте  нужно было думать. И вот он воспользовался этим продолжительным путем, организованным его захватчиками, чтобы просчитать свои дальнейшие действия.

Главное сейчас – добраться до места. Скорее всего, будет вольер,  или либо  чуть похуже – самая обыкновенная клетка. Это, по сути, не важно. Но зато там-то и будет происходить зарождение тьмы – мрачной, но по-своему торжественной и неостановимой мести. Там он будет сидеть взаперти, в одиночестве, и вместе с тем – действовать.

На его стопе внезапно что-то стало шевелиться. Лис кинул взгляд вниз – по жилистой ноге деловито полз, изящно перебирая многочисленными ножками, черный, с красным узором из пятнышек на спинке, паук.

Несколько чувств поразили Торонту одновременно: сначала то были брезгливость, отвращение, но затем  возникла некая заинтересованность, будто бы радостная и удовлетворяющая,  и вмиг – коварная улыбка растянула его прежде сжатый рот. В голову пришла идея. Через несколько секунд Тор разглядывал рисунки на спине паука уже в раскрытой ладони. А тот смотрел на него в ответ, блестя своими глазками-бусинками, и, казалось, не собирался кусать, применяя свое главное орудие – яд из хелицеровых железок – а лишь перемещался туда-сюда,  по лапе, семеня длинными и тонкими ножками.

***

– Чёрт побери! Он опять стоит истуканом, прикинулся мумией, разрази меня гром!

Недовольство во властном голосе дога  словно бы разрезать тихую сферу задумчивости Торонты. Буквально через минуту ему двинули в спину увесистой дубинкой, но он удержался на ногах, продолжая держать в лапе своего нового знакомого. Затем лис осторожно оглянулся через плечо и сразу же столкнулся с яростью искаженной, здоровенной и даже слегка отъевшейся мордой.

***

Их было двое: один, спортивного телосложения, широкоплечий,  с довольно длинными , натренированными ногами, а имя его было Дик, сокращенное от более полного Ричарда, по прозвищу Смелое Копье. Второй – не сказать, что коротыш,  да и, по сравнению с Торонтой, отличавшимся астенической фигурой и высоким ростом, но этот пес коренаст был , как широкий пень, толще Дика раза в два. Звали его Дюк,  или Альбер Дюггер. Оба состояли на службе у браконьера. Работа одна. Конкуренции не было никогда меж этими  служаками, ведь обоим доставалось какое-никакое дельце, да и слишком уж различались  во взглядах эти двое, чтобы враждовать  на службе. Однако же, читатель, ежели интересуют тебя судьбы двух догов, то позволю заметить, их сюжетным линиям также посвящены главы, но они идут несколько позднее.

А пока, давайте ж обратимся вновь к Торонте. Итак, стоял он и глядел в эти резко очерченные скулы , откормленные щеки, подбитые лоском, залитые кровью и яростью выпученные глаза, которыми Дюк вращал, словно шестернями. А за спиной уже стоял, деловито покачивая дубинкой и играя мускулами, стройный Дик, словно бы подначивая товарища. Но у Тора в голове уже созрели сложные формулы и планы по спасению жизни ядовитого каракурта (А это был именно такой паук). Он просто поднял лапу с многоногим существом над головою,  как можно выше, выжидая момент, когда оба дога бросятся на него… Но этого не произошло.

Дюк  продолжал орать, а Дик спокойно поглаживал дубинку, рассматривая Торонту с ног до головы; тот приготовился к худшему, задерживая дыхание и напрягая все тело…

Пару секунд спустя Дик шагнул вперед, предвкушая удар по носу пленника. Однако, готовый мысленно ко всем испытаниям, а возможно, и к новой боли, Тор резко подпрыгнул, увернувшись в сторону – и Дик промахнулся.

***

У него всегда с собой была фляга. Удобная, небольшая емкость, которую можно было наполнять чистою родниковой водой. Именно туда и поместил Торонта паука, возмущенно дергавшего ножками и явно не понимающего, что вообще происходит, а посему даже не успевшего куснуть лиса за лапу.

После десятка тумаков, полученных от Дика и Дюка, а также длительного перехода вброд – поскольку речка хоть и пообмелела к началу зимы, но замерзать еще явно не желала, по-прежнему являясь серьезным препятствием для путников – так вот, после всех этих событий усталость снова взяла верх и ввела Торонту в продолжительную нирвану.

Они преодолели реку, плотину, добрели до водопада, наполнили фляги холодной водой. А темной ночью всю группу свалил с ног сумеречный сон.

На этот раз он проснулся раньше своих сторожей. Открыв свой сосуд, положил его на твердую землю и стал ждать. Спустя несколько минут выполз оттуда его маленький многоногий спутник, гордо подставив солнечным лучам красные узоры на черной спинке. Торонта наблюдал за им некоторое время.

– Очень надеюсь, что ты не опутал всю флягу паутиной, поскольку она мне еще пригодится. – он усмехнулся, любуясь множеством расположенных в каком-то своем неведомом ему порядке красных пятен.

–Не волнуйся, – глазки паука сверкнули в темноте, подобно крупицам бисера. – Я еще и не таки сплетения вязать могу. Весьма удобный у тебя сосудик, цельный!

– Благодарю. Я все еще жажду увидеть твое второе, не менее значимое, ремесло. – Коварная улыбка, та самая, что уже появлялась как поит читатель, у Торонты, вновь исказила его черты.

–Тебя я решил не отравлять своим ядом, поскольку увидел, что ты весьма занимательный тип.

–Взаимно. Пожал бы тебе лапу, если б у тебя они были побольше.

После этих слов каракурт вытянул изящную ножку, а Тор в ответ подставил ему свой коготь.

Они заключили сделку. Каракурт все же выделил несколько капель яда, но вовсе не с тем, чтобы укусить своего нового друга, а для того, чтобы позволить Торонте вылить смертельно опасную жидкость в его уже известную нам флягу.

В его душе, где-то очень глубоко, куда могла заглянуть в свое время разве только златоволосая Мира, зарождалась понемногу черная тьма. Она поднималась торжественно, не спеша, направляя его мозг, и без того сутками бешено работающий, на самые дерзкие идеи. Тор становился мстителем, готовящимся к своей мрачной победе. И совсем не в простом отмщении Дику или Дюку она заключалась, нет. Но он готовился к триумфу над всем человечеством, столь глубоко осквернившим его жизнь.

Травяной настой

Знакомство дружба с Пэтси (так звали харизматичного каракурта) не прошли бесследно лишь для Тора и самого паука. Дюк и Дик топали весь следующий день практически в абсолютном молчании, лишь иногда прерываемом короткими проклятиями, посвященными нескончаемому дождю. Фляга, болтающаяся на поясе у Торонты, была предусмотрительно закрыта: пауки не очень-то любят влажность. Ливень нещадно хлестал стонущую землю, клонил и мял к ее поверхности красивые головки вымокших цветов. Почва, обильно вымытая, благодарила словно бы небеса за желанную и необходимую ей воду после длительной тяжелой поры, когда царил лишь холодом и осенней прохладою пронизанный ветер. А теперь приятные и вкусные капли глотали деревья своими напитывающимися корнями и будто расцветали и свежели за стеной дождя.…И так продолжалось все утро.

***

После столь значительного и сочного водопоглощения словно преобразилась вся местность, по которой они шли. А нужно заметить, что все трое, вернее, как может поправить меня читатель, четверо путников преодолели окраину города и приближались медленно, но верно к окончательной цели – дому.

Впрочем, дом ли это был для каждого из них?

Для двух догов – лишь временная остановка, позволяющая отдохнуть после долгой дороги. Жизнь охотничьих псов весьма и весьма активна, ведь она связана с ежедневными похождениями, но все-таки – хорошо, чертовски хорошо осознавать, что у тебя всегда есть крыша над головой, очаг, у которого можно погреться, если уж хозяин благодушно снизойдет до позволения зайти в комнату, где сам предпочтет сидеть в огромном кресле-качалке, держа трубку в одной руке, а в другой – газету.

Надо ли говорить, что для Тора и не дом это бы вовсе. Скорее, то было временное обстоятельство, пережить которое следовало со всею стойкостью его сильного духа только ради достижения своей цели, стоявшей теперь во главе всех его жизненных задач.

Вот и добрались. Обессиленных путников было трое. Четвертый же преспокойно трудился над сплетением узорчатых, серебристых сетей и ожидал лишь открытия сосуда, когда можно было бы вновь вдохнуть свежего воздуха окружающей природы…

Торонта периодически открывал флягу, давая нескольким каплям возможность просочиться внутрь емкости, и тогда его маленький друг мог так же, как и ветви деревьев, вкусить немного живительной влаги.

***

На окраине – опушке, полуголой, обрубленными деревьями, кои смотрелись все как на подбор, была последняя, заключительная в сем походе, остановка.

Буквально в двадцати шагах располагалась псарня. Собаки были самых разных пород: от типичных гончих, стройных и подтянутых, на длинных ногах, до коренастых, невысоких, но крепких бульдогов. Хозяин, коему принадлежало сие имение, любил и ценил весьма своих работников – они служили ему верою и правдой, не было среди них ни хворающих, либо же отлынивающих от службы трутней, либо же слабаков…

Дик повел ушами и внезапно свернул только что закуренную папиросу. Он чуял приятный, знакомый только ему запах. Чутье не могло его подвести. Там была Лада, красивая и томная собака породы колли влажными карими глазами и роскошным рыже-белым мехом. Дик прикрыл глаза. Он вспоминал детские годы, когда, будучи еще шустрым и неопытным щенком, забегал на территорию чужого поместья, чтобы увидеться с Ладой, тогда еще юной, пушистой девочкой с заостренными ушками.

Вот это была жизнь! Утром – тренировка, всякие команды «подай палку», «хороший мальчик», или же – «Дик, пошли на охоту, учись малыш, ловить зверя, большого и малого», или еще интереснее – рыбалка. Днем, после небольшого отдыха – снова поход.

Вечер же был сказочным временем, ведь можно было лежать на сене, приоткрыв слегка один лаз в полудреме («Дик, следи за ружьями, не спи, хорошие гончие не спят сутками!»), а можно было, послав к черту все указания, сорвавшись с места, пока остальные псы призирают охотничьи пожитки, мчаться к Ладе. Она была не против – и радостные, мокрые от прошедшего дождя, носы двух собак мягко соприкасались.

Теперь же Лада повзрослела, превратившись в настоящую леди, с еще более густою шубкой и все теми же влажными карими глазами. Сложно сказать, читатель, на что готов был пойти Дик ради этих блестящих глаз…

***

Жарили в тумане кости,

Приходили в дом к нам гости,

Новоселье у собак –

И пора зажечь косяк*…

Мне же этого не надо:

Мне нужна лишь только Лада,

Чтоб в глаза ее смотреть,

Перепрыгивая жердь.

Помнишь, как в тумане влажном

Повстречались мы с тобой

Побеседовать о важном:

Чтобы ты ушла со мной.

Жарили в тумане кости,

Приходили в дом к нам гости,

Новоселье у собак –

И пора зажечь косяк*…

А мне этого не надо:

Мне нужна лишь только Лада,

Чтоб в глаза ее смотреть,

Перепрыгивая жердь.

Почему же не желаешь

В путь-дорогу ты со мной,

Разве ты не замечаешь,

Что во мне горит огонь?

Около псарни находилось полуразрушенное, кирпичное строение, с еще сохранившейся наполовину крышей, а в пяти ярдах от него – стоги сена. Именно там Дик и Лада вновь, вспомнив дорогие сердцу детские годы, кружились, наслаждаясь привольной, полной как опасностей, так и удовольствий, истинно собачьей жизнью и, конечно, друг другом.

***

А Дюк все мрачно сопел носом, доводя до умопомрачительной прожарки косточки маленьких, подстреленных совсем недавно, цесарок. Наконец он выпрямился и посмотрел хмурым недоверчивым взглядом на сероватое небо – а не будет ли снова дождя?

Торонта также смотрел на небо, но прогнозы капризной погоды мало интересовали его. Его занимали размышления, совершенно отличавшиеся от взглядов приземленного Дюка, или даже романтичного Дика. В данную минуту даже сама месть, коя могла завладеть на долгое время его рассудком, уступила свои позиции философским созерцаниям, склонность к которым была у Тора в крови, часто навещая его пытливый ум.

И вот он думал. Деятельный мозг гонял туда-сюда самые разные идеи. Тор созерцал небеса и, кто знает, вспоминал, возможно, с тихою скорбью золотистую Миру и ее заваренный чай.

– Ожидать и созерцать иногда полезно, друг мой. –

Он обернулся, потом, словно вспомнив о чем-то, посмотрел вниз и улыбнулся. Пэтси поморгал снизу вверх своими блестящими и, надо сказать, довольно многочисленными, пуговками и вскарабкался на плечо к лису, а потом полез по его черному локону лохматых и от постоянных встреч с дождем грязью пушистых волос.

–Я задумал план. И намерен воплотить его любой ценой в жизнь. –

Торонта вздохнул. Но то был не вздох сожаления или же скорбящей грусти – скорее, знак подготовления его души к тому, что скоро должно было произойти.

–Ты обещал участвовать в моем плане, помнишь? –

–Конечно. Пэтси никогда не забывает своих обещаний, – паук гордо риоднялся на маленьких ножках, – Я выделю тебе столько яда, сколько необходимо. –

–У нас есть фляга. – Торонта ходил взад-вперед, скрестив лапы за спиной, – Нужен еще сосуд. Не хочу, чтобы мы загрязняли твой походный домик. –

Каракурт деловито вскарабкался ему на плечо.

– Сию задачу можно решить, думаю, за несколько часов. – Торонта внимательно на него посмотрел. – Здесь же водятся улитки, не так ли? –

– Ты имеешь в виду панцирь? А, кстати, неплохая идея. Они могут подойти. –