Мститель Торнадо, или От провала к возмездию
Лис достал папиросу и, держа ее двумя пальцами левой лапы (на правой по-прежнему восседал каракурт), прошелся аккуратно взад-вперед.
«Ворланд? Не встречал еще сего типа»
«Ах, да. Ведь вы не встречались дотоле. Предвкушаю обещающий быть занимательным момент, когда вы познакомитесь друг с другом» Тор усмехнулся.
«Что за птица с именем, подобным тому, как зовут Сатану?4 – Пэтси перебежал на хлипкую полку, ту самую, где некогда сидел мудрый ворон. – Хотел бы я узнать поближе сего персонажа, хоть и птицы не внушают мне обыкновенно доверия»
«Даю слово, вы подружитесь. Ворланд – весьма и весьма умный, проницательный черный ворон, при этом всегда верно исполняющий свои обещания, в отличие от меня. – В этом месте внезано горькая усмешка искривила его черты, но так же внезапно и пропала, не удостоенная внимания многоногого собеседника Торонты. – Их, кстати, мало осталось, черных воронов. Вытесняют серые, претендуя на законные владения. Он говорил мне как-то, что в нашем НоуХаусе является единственным представителем столь редкого семейства, и знаешь, я не думаю, что то было обычное хвастовство. Ворланд обладает неповторимым умением появляться так же внезапно, как примерно явился ты сегодня, но даже сия черта не так меня поражало, как трудолюбие, плодотворность работы, с коими он так рьяно ведет летопись, а ведь эти записи содержат историю наших родных мест в Канаде…»
«Талантливый, выходит? – Каракурт задумчиво почесал одну ножку о другую и достал из-за пазухи пару красиво и замысловато сплетенных серебристых носочков, усыпанных сложным геометрическим узором – Буду с нетерпением ждать очередного его визита. Звучит интригующе.»
Контролер-бульдог не заходил днем, как уже упоминалось в предыдущих главах, и Торонта договорился с Пэтси заранее спуститься через сотворенный им портал в полу, пользуясь заманчивой возможностью вновь ощутить свежее дыхание окружающего мира, а затем вновь вернуться, раздобыв доски или иной материал для закрытия своеобразного выхода-отверстия.
***
Он стоял и скреб на каменных глыбах чертежи, не обращая внимания на многоногого друга, катающегося у него в волосах. Прошло чуть более часа, как Пэтси наконец отправился на поиски жертв своей тонкой, но цепкой пряжи, и Торонта остался вновь наедине с самим собой.
Пребывание в таком одиночестве стало давным-давно привычным состоянием для его души, ведь именно в такие моменты и рождались совершенно неожиданные и одновременно, гениальные по своей простоте умозаключения, сотворения новых, свежих идей, напитывающих его мозг, подобно тому, как питает и оживляет холодная вода из горного источника после долгого и утомительного пути. Не пускал он окружающих проникнуть внутрь своего духовного состояния, позволяя созерцать встречным ему прохожим лишь внешнюю сторону жизни Торонты. Исключением был, разве что, Ворланд, мудрый черный ворон, да и новоиспеченный друг – каракурт Пэтси. Однако ж, смею заверить дорогого читателя снова, что нет постоянства в этом мире – и не будет никогда.
Солнце уже склонно было прятать постепенно свой меркнущий с каждым часом лик за пышною чередою облаков, но все еще как будто сомневалось в принятом решении, создавая солнечные блики на стволах могучих платанов. А Тор все еще шагал меж каменных глыб, настолько сильно поглощенный мыслительной деятельностью, что не сразу заметил, как за горизонтом, на раскинутой вдали зеленым пятном поляне, появилась чья-то бредущая вперед фигурка. Лишь спустя несколько минут осознал он, что силуэт сей шел медленно в направлении заката солнца, периодически наклоняясь и собирая что-то. Чуть приглядевшись, Торонта разглядел бредущую лисицу, собирающую пушистые одуванчики. И так поразило его это занятие, поскольку сама незнакомка обладала такой же воздушностью и хрупкостью, как и летящие по ветру цветы.
Надо заметить, что была она близка по происхождению к нему самому, только отличалась, как выяснилось позднее, удивительно голубым окрасом шерсти. Как ни странно, голубые песцы – не такая уж редкость в северных лесах Канады. Но сей небесно-голубой с серым отливом мех оказалщся еще одной чертою, так сильно запомнившейся Торонте с первого взгляда. Фигура, как хрустальная ваза, утонченная и грациозная, оканчивалась худенькими лодыжками и м аленькими стопами, что так медленно и неуверенно брели по траве, постаревшей и пожелтевшей к концу осени, а длинный хвост светлым шлейфом летел следом, словно бы ведя свою собственную, не зависимую от хозяйки жизнь. Была какая-то невесомость и легкость, веявшая от всего ее облика, и шла она, будто покачиваясь, едва ли не падая на сквозном ветру…
***
То чувство, о коем он раннее уже упоминал, говорящее о вечности проходящих дней, теперь обрело новую сторону. Вернулся Торонта только, когда лунный лик уже весьма ясно освещал землю с небес, и тихий, мягкий, голубоватый свет пролился на дорогу, ведущую его обратно, к своему аскетическому жилищу. Он установил лестницу, с помощью деревянных досочек и сплетенной из паучьих нитей бечевки, и теперь сию конструкцию можно было складывать и снова разбирать, раз за разом, в нужное ему время. Вернувшись, он сложил несколько блоков на место отверстия с целью маскировки, нанес новые чертежи на многостраджальную поверхность пола, совершил несколько тренировок, включающих подтягивания на железных турниках и прыжки вверх-вниз, от стены и вдоль нее, не забыв после и о медитации, и даже выпил пару чашек травяного чая с бульдогом-контролером. Старина Освальд (так звали охранника) испытывал дружеское сочувствие, совершенно искренне проникаясь к своему пленнику, и порою, как ни своеобразно это выглядило в глазах наблюдателей – маленьких серых грачей, поддержка сия выражалась в продолжительных беседах, философских шуток по поводу многих жизненных событий и похлопывании друг друга по плечу. Однако ж все это теперь было как в тумане, который захлестнуло его первое впечатление о незнакомке, кою увидел он на лесной окраине. Да и не встреча то была, а скорее, наблюдение, созерцание нового образа, так неожиданно вошедшего в его сложную, изломанную во многих эпизодах жизнь.
Вначале ему казалось, что видел он где-то раннее собирательницу одуванчиков, но память порою не позволяет восстановить целиком нужную нам картину, фрагменты коей выпадают из нашей головы, и Торонта проклинал это ее такое ненавистное сейчас свойство, ведь оно не давало ему найти ответ на интересующий его вопрос. А стоит сказать, что пылкий ум его никогда не сдавался, и наш герой всегда находил недостающие детали, поскольку отличался настойчивостью и решительным характером.
Голова уже шла кругом, но это было лишь следствие переутомления, вызванного почти круглосуточной работой над собой в совокупности с восприятием и анализом происходящих событий.А одна и та же мысль, словно бы доминируя над другими, не давая покоя, так и стояла перед глазами, и наконец, Торонта поднялся со своей койки и написал мелками на темной, обшарпанной стене своей «кельи» : «Просвет в черном – то, что я видел сегодня».
Ворланд
Как же долго ждал он, пока заря пробудит спящую землю! Не позволяя усталости взять верх над своим телом, Тор продолжил работу, верный установленному распорядку дня и ночи, упражняясь и записывая формулы к свежим, только что начерченным рисункам. К слову сказать, все убранство скромной кельи – именно так они с Ворландом любили называть временное обиталище Торонты – напоминало только школьную доску, на которой усердные школьники, скрипя до боли в ушах мелками, выписывали что заученные уравнения или же условия задачек, кои им предстояло решить, поскольку вся была покрыта чертежами Торонты и кое-где, в уголках, оканчивающихся красивым завитушками, выведенными вороньим пером с хорошо заточенной остью. Предпочитающий обозначать свои письмена, всегда пунктуальный Ворланд, даже цитируя изречения мудрых гениев и философов, оставляя имя автора рядом с принадлежащим ему фразой, записанной им аккуратно, вне зависимости о материала, коим пользовался. Торонта, в свою очередь, в письме и зарисовках, ценил, прежде всего, скорость и четкость. А посему его почерк отличался не столь приятной глазу чистотой письма и аккуратностью, свойственному вороньему перу, однако ж изобиловал живописностью рисунка, дополняющего каждое утверждение, и геометричной оригинальностью чертежей.
Вот и теперь, ожидающий прилета своего друга, сидел Тор за самодельным деревянным столиком (добродушный бульдог-контролер, очарованный харизмой своего пленника, принес в клетку досок и целый ящик с гвоздями, не преминув поучаствовать в создании столика) и выписывал для себя основные моменты запланированного отмщения. О лестнице и провале, созданном им не так давно (прошло несколько недель, и даже внешне невозмутимый Пэтси в глубине своей паучьей души весь закипал от возбуждения и раздражения, поскольку они все еще не покинули их скромное жилище) Торонта помнил ясно и, конечно, не собирался распространяться кому-либо об этой тайне, тайне известной только их сплоченной команде: Освальда было в какой-то степени жаль, поскольку он не подозревал о возможности у его пленника сбежать в любой момент, хотя она была буквально у него перед носом.
Однако, смею заметить и напомнить читателю, что Торонта ведь не собирался просто сбегать. Он знал о своей основной миссии, выучив весь ее план поэтапно, подобно тому, как Августин Аврелий знал свою «Исповедь» или же как кающийся грешник помнит «Отче наш…»: возмездие должно было осуществиться, и он никогда бы не позволил себе соблазниться на шанс кажущейся теперь такой легкой, до смешного простой свободы. Посвятить в свои планы Ворланда, закадычного и близкого ему друга, Торонта собирался как раз в момент их предстоящей встречи, ибо знал: преданный ворон не станет разглашать его тайну…
***
– Каар…Я вижу, ты по полной зашиваешься, фрэнд, – проницательный, темно-серый вороний глаз внимательно осматривал ссутуленную спину друга, и блеск его радужки был подобен моноклю степенного зрителя, направленного на театральную ложу с высокого балкона.
– Мне нужно закончить работу. Завершу, скорее всего, сегодня, к полуночи – как раз луна осветит в последний раз край опушки.
– Закончить можно все, что угодно. Интересует меня боле, откуда сил берешь ты на свои труды? Ведь время все ж таки не безграничный ресурс и тратить его следует порою с мудрой умеренностью. А у тебя не то, что золотой середины – конца и края не предвидится…
– Время – отнюдь не столь значимый фактор, поверь мне, друг мой. И он совсем не влияет на мою работоспособность. Более того, трудолюбивую мою деятельность может сейчас нарушить лишь одно.
Торонта вдруг откинул голову назад, пригладил виски и уставился своими металлическим, синеватыми глазами в пространство (то был обыкновенный признак умственного напряжения.
– Что же это?
– Смерть, друг мой. Но чувство есть одно, живет оно во мне давно. Умирать Пока что рано, не сделано еще так много. Как выполню свою миссию – стану спокоен, подобно тихому и ясному небу после только что разразившейся грозы.
– Твоей настойчивости можно позавидовать. Но все же, думается мне, и прав я, безусловно, что тает постепенно энергия твоя. Не думаю также, что это мудро – загонять себя в тупик своей деятельной жизнью. Я не могу посещать тебя чаще, но понимаю, что наши беседы отвлекают тебя от времени ярма, что носишь за собой и день, и ночь.
Читатель наверняка заметил: чем более утомлен был главный герой, тем поэтичнее были его выражения. Такая поразительная, на первый взгляд, особенность, думаю, связана и с опустевшим желудком: Торонта почти ничего не ел в плену, кормя свой мозг умственными решениями и задачами.
Друзья разговорились, как обычно, и вновь потек тот самый приятный диалог, содержание и направленности коего устраивала и лечила духовно обоих собеседников, и который так обожали подслушивать слетавшиеся к вольерам и любящие пофилософствовать грачи.
***
Немного подробности, я думаю, не помешает, поскольку биография такого персонажа, как Торонта, не так уж и проста, хранит в себе много неосвещенных покамест в произведении тайн и стоит того, чтобы отвести хотя бы часть главы на этот счет.
Итак, черный лис, известный уже как Торонта, по прозвищу «Мрачная туча» имел гораздо более длинное имя – Адам Джонатан Торнадо. Родился он в семье чернобура5 и серебристого песца на краю обрыва, нависающего над пропастью, куда обыкновенно скидывали тела убитых ими черепах горные орлы.
Сие столь нетрадиционное обстоятельство напоминало крушение корабля в бурю, поскольку рождение будущего мстителя произошло не иначе как некий апокалипсис , потрясший землю своим явлением…
Отец Торонты, как уже было отмечено, был чернобурым – в каком-то плане его можно было назвать смоляным – с темной шерстью, в волосках коей уже местами простучала благородная седина, посеребрившая его мех, честолюбивым, энергичным, несмотря на преклонные лета, вспыльчивым, упрямым и гордым зверем. Имя его было Громус, или Гром, но окружающие знали его больше как Охотника на вампиров (Он ловил вечерниц, коллекционируя как весьма интересные экземпляры, а из их крыльев варил различные настои – очень-очень эксцентричный был тип!). Кроме этого столь необычного занятия, отец Торонты ходил на службу. Служба эта заключалась в выполнении определенных обязанностей участников ЛПО – лесных партизанских отрядов.
Исполнять следовало:
1.Всегда быть начеку, особенно в момент прихода на лесную землю людей
2.Шпионить за охотниками, браконьерами и даже так называемыми "мирными" туристами , особливо в случае нанесения ими прямого или командного вреда абрригенем и их семьям
3.Учитывать и вычислять , по возможности, все капканы, ловушки, силки, приманки и привязи, после обнаружения – гасить – то есть обезвреживать
4.Носить с собою маленькие обожженные шишки в целях самозащиты и, если необходимо, нападения
5.Наконец, просто быть добропорядочным гражданином своего леса, оказывал помощь неимущим, обездрленным и раненым аборигенам.
У Громуса было оружие, с которым он не расставался (деревянная палка, праща с обоженными шишками, маленькое походное ружье – и, конечно, огромная уверенность в своих силах и амбициозность, которая нередко являлась одною из причин неудач и ошибок, доставлявших расстройства его супруге).
Стоит отметить, что они с Селиной, матерью Торонты, составляли удивительную, но гармоничную пару, основанную на контрасте разных темперамента и чувств. Селина, принадлежащая к роду серых песцов, с мягкими чертами, мягкими серебристыми волосами и таким же мягким характером, обладала чисто французской красотой: хрупкая фигурка, большие, чуть раскосые серовато-голубые глаза с томными ресницами скрывали решительный и смелый нрав.
Она обладала удивительным даром успокаивать и примирять вздорный нрав Громуса, порою пугающий непредсказуемостью совершаемых отцом Торонты поступков.
Вместе же они дополняли друг друга, подобно тому, как сочетаются в природе гроза и ветер, которые, будучи в союзе, разумеется, склонны порождать резкий гром, а возможно, и тихий, плачущий дождь.
***
Но однажды все зашло слишком далеко, и даже тот, казалось бы, гармоничный союз, кой представляли собой Гром и Селина, не смог победить вышедшую из-под контроля ситуацию.
Раздраженный неудачами в своих похождениях на вечерниц (ибо сторожевые псы уже успели вычислить несколько его традиционных и часто посещаемых охотничьих пунктов, не брезгуя помощью ловчих птиц – ястребов, соколов и пустельг, запросто распространявших точную информацию о его походах), Громус забрел на сей раз в довольно необычную пещеру. Сие место располагалось на юге Ноухауса, тогда еще заросшего, канадского леса.
Зайдя внутрь, он остолбенел : Все убранство необыкновенного места было в буквальном смысле увешано.... вечерницами? Нет, то были безумно красивые камни, не считая сталактитов и сталагмитов, свисающих с краев пещеры. То были яркие, сверкающему самородки , искрившееся разноцветные блеском.
Поглощенный и словно зачарованный, недолго созерцал путник эту красоту – оставив в сторону котомку с оружием и казавшимися теперь такими жалкими и ненужными летучими мышами , начал он собирать камеи, один за другим, один за другим....
"Гром! – тонкий пронзительные голос печальным стоном прозвенел по стенам пещеры. – Пожалуйста, остановись! Прошу тебя! "
Обернувшись, словно очнувшись от заколдованного сна, Громус удивился, заметив, что голос принадлежал не кому иному, как его верной подруге, Селине.
Она продолжала:
"Я пришла, чтобы остановить тебя. Не делай этого, прошу."
"Сели, возвращайся домой! "– резко выпрямившись, Гром сам удивился собственному голосу – до такой степени жестко он прозвучал.
"Нет. – Большие глаза серебристой лисы горели решительным огнем. – Я останусь с тобой, раз уж ты настолько уверен в себе, что не желаешь услышать голос истины. Мы можем быть не одни в этой пещере, и ты это прекрасно знаешь, хоть и не веришь в древние легенды. *
Примечание *: В пещерах обитали (возможно, и обитают) большие, красивые, со следующей чешунй и неутомимым пламенем драконы. Факт, которого бояться все лесные жители.
Громус фыркнул : "Конечно же, мы останемся. Здесь столько всего удивительного. Посмотри только, какой подарок принесла Нам фортуна! А ты дрожишь при мысли от какого-то суеверия, боишься допотопных фантазий, да притом – я совершенно уверен! – несуществующих. Мы возьмем гранаты, лазуриты и малахитовых можно взять пару штук, ты не представляешь, сколько в них драгоценный краски и силы! "
"Да, но не всегда то, что дарит фортуна, нужно брать себе! Она может дать тебе щедрый подарок, а после – отомстить за вечность, проявленную к нему, и забрать за свой дар твою жизнь! "
Упрямство одержало верх в его пылкой душе, не уступив осторожности и самосохранению , и даже любовь и доверие, которые он испытывал, так или иначе к богобоязненной Селине, отошли на второй план перед желанием доказать ей – своей верной подруге – сто он может абсолютно все. Все, включили охоту, службу и захват драгоценных камней из логова дракона (тем
более, если он в него не верил) .
Один из камней особенно привлек его внимание – то был даже не камень, а скорее, маленький осколок, но сила его яркого свечения привлекла Громуса более всех других, и он, не поединка, решил потянуться за красивую самородком.... Селина плакала и шла за ним, сжав зубы и маленькие кулачки от бессилия… Внезапно колоссальный По своей силе и громкости крик сотрясение пещеру, а затем огненной пламя светило ее всю , не успев еще сжечь стоящих благополучно далеко Громуса и Селину.
Они оба в ужасе застыли, на их мордах было подобие маски смерти, коя заковала Все эмоции под замок и не давала резко повернуться и сбежать. Вот так стояли и смотрели в пучину, бездну , провал, из-за которой раздался крик… А всего через некоторое мгновение оттуда показалась огромная (больше Селины и Грома, вместе взятых, целиком) голова с разинутой пастью , вся покрытая красновато-изумрудного оттенка чешуей (ведь она отливала обоими цветами – изумрудом и кармином одновременно !) и увенчанная раскидистыми рогами, кои оканчиваличь причудливой формы камнями.
Зрелище великолепное. Но не до великолепия было горе-охотнику и его спутнице. Как ни странно, в этот раз первой среагировала на опасность Селина : Громус оцепенел и стоял, как в бреду, однако она резко одернула его, но при этом упала сама. Словно бы наконец осознавший всю суть происходящего, Гром подхватил Сели – и побежал прямо с ней на руках, прочь, прочь от этого кошмара…
Он все же забрал один из камней – это был тот самый маленький осколок, на который позарился пытливый дух Грома.
***
Им удалось спастись. Однако ж все имеет свои последствия, а за поступки, как говорится, нужно быть в ответе.
Селина была печально права: за некоторые подарки судьбы необходимо платить. Когда побег был осуществлен, Гром не сразу заметил, но Искра от огня пламени дракона попала на прядь пышных волос Селины и въелась найти в кожу. С тех пор серебристый песец страдала головной болью, а потом и вовсе начала таять На глазах. Желающий загладить перед ней свою вину, Гром как мог варил насто и зелья, но в скором времени убедился с глубокой печалью, что все эти меры разбивались об страшную магическую силу языков доверенное пламени, подобно тому, как пена волн разбивается о морское побережье. Селина совсем ослабела и осунулась: ее и без того хрупкая фигурка стала схожа с салатом маленькой, костлявой птички… К счастью, противоядие было найдено. Тот самый камень – единственный, который удалось вынести из пещеры – оказавшийся к тому же осколком аметиста, теперь висел на шее у Сели, как амулет – оберег. Без него она не жила, а просто чахла, существовала кое-как. А камень словно бы возвращал Не к жизни. О ссорах было забыто навсегда. Гром почти не выходил теперь на охоту. Жизнь дорогой и верной подруги теперь приобрела иную значимость в его глазах. Он понял, что может потерять ее с минуты на минуту.
Одним из теплых, майских вечеров они сидели над оврагом, обнявшись. Громус укрывал Селину теплой шалью, а она шептала :" Если у нас родится сын, пусть он будет сильнее, смелее и мудрее, чем мы тогда. "
Так и произошло, спустя месяц, когда была сильная гроза, разрывающая небо и сотрясающая землю, ветер был, словно стая волков, погнавших добычу, сметая все на своем пути, деревья трепетали и размахивали ветвями… Известно, Гром и Ветер рождают Ураган. Так на свет появился Адам Джонатан Торнадо, с кратким именем Торонта, про прозвищу "Лис Мрачная Туча ".
***
Сколь часто мы ошибки совершаем,
Но стрелки на часах не повернешь назад…
Тот временной отрезок словно возвращаем –
И в лес вдруг превращен уже заросший сад.
Себе даем порою обещанья,
Не исполняем – хоть и верой поклялись!
За этим неизбежно наказанье –
И оборвется невиновного вдруг жизнь…
Поставив во главе желанный интерес,
Глухи мы к чьим-то чувствам и мольбам,
А стоит лишь завесу приподнять,
Чтоб дать проникнуть и влететь чужим мечтам.
По совести сказать, убив себя морально,
Живем мы все в цинизме, слепоте,
Как черви, разгребая слои почвы,
В духовной абсолютной слепоте!
Вот так: приняв поспешное решенье,
Что позже вызывает сожаленье,
Нельзя исправить, повернувши вспять,
Обратно все вернув, чтоб снова не сломать.
А как хотелось бы жить в мире из чудес,
Не важно, что сие – сад, парк или лес…
Но там бы волшебство помогло помочь внезапно,
Чтоб исправлять ошибки, повернув обратно.
Но сладким медом не всегда сыты порой,
Бог с горьким дегтем мудрый ниспошлет покой.
Ошибки не дано нам вечно исправлять,
Чтобы уроки мудрые могли мы извлекать.
А вот прислушаться иль нет к таким урокам –
Не буду целомудренным пророком –
Мы склонны, к счастью, сами выбирать.
А уж потом, свершивши земле свои дела,
Душа узнает, какова ее дальнейшая судьба.
Все воздается за поступки, а не за слова.
И это помнить следует сперва!
Посвящается непростой судьбе матери Торотны,
Селине Вересковой, серому песцу.
Торонта
Ворланд не успел заметить , как Торонта резко обернулся и зашагал вдаль, в ночную, глухую темноту. «Каар…Постой....Куда ты?»
Друзья вышли, покинув келью черного лиса, на свежий воздух, окутанный дыханием благоухающей ночи, чтобы развеяться и обменяться важной информацией – но , то ли осторожный ворон предпочёл не распространяться пока что на больную тему, то ли раздраженный нагнетающей скрытностью лис чувствовал ее и мстил товарищу своим хмурым молчанием, разговор, такой необходимый и нужный в эту минуту, не пошел и оборвался. И вот теперь, пользуясь кромешной темнотой, укрывающей его злость от друга, вышагивал Торонта вперед, по тропе , по направлению к освещенной луной опушке.
"Ты не сказал того, что мне было нужно. А поскольку мы и так достаточно поговорили с тобой, не думаю, что мне актуально боле здесь задерживаться. У меня есть работа , занятия. Прощай. "
Ворланд с сожалением в его темно-серых глазах, провожал взглядом друга, но уже не пытался его догнать, размахивали крыльями и создавая ветер, повышая темп воздуха – он также был разочарован в поведении приятеля. Не желал он говорить с ним на эту тему -не нуждался Торонта, по его мнению, в общении с красивой незнакомой…
Торонта зажег папиросу, затянулся дымом, и из него во мгле вырисовывалась потихоньку маленькая и изящная фигурка лисички.
"Ответь, – начал он, прожигая словно насквозь сложенные вместе крылья Ворланда, – Тебе случалось наблюдать иных жителей в округе? Возможно, здесь имеются другие вольеры, клетки и замкнутые норы, как думаешь? "