Трансильванские рассказы
Тот обернулся и махнул вперед. Лайош бросился за ним, настиг здоровяка и дернул за плечо.
– Стой, дурак! Ты ему уже не поможешь.
– Ты чего? – недоуменно воззрился Хайнц-Ульрих. – Он хоть и валах, но наш парень. Мы не можем его бросить! Не можем!
– Дурак ты, дурак, Удо. Ты видел, какой зверь? Это ни черта не волк. Это – приколич. И мне наплевать, веришь ты в них или нет. Приколич, говорю. Ночь на носу. Даже следов не видно. Куда ты собрался? Заблудимся, заблудимся к дьяволу. Или попадем на съедение собратьям той твари. Ну же!
– Может еще выкарабкается?
– Может, но вряд ли. Если только сам приколич того не захочет. Завтра вернемся сюда при свете и поищем кровавые следы, может быть, набредем на тело, похороним по-человечески, – ответил предводитель отряда.
Воцарилось молчание. Сакс стоял и глядел на старшего товарища стеклянными непонимающими глазами. Сердцем он рвался спасти друга, но разумом понимал правоту опытного воина. Мужчина бессильно опустил клинок. На его глазах навернулись слезы.
– Мне его тоже жаль, тоже, брат. Правда. Пойдем.
Лайош положил руку на плечо Удо, и вместе они вернулись на тропу.
Понграц не понимал, что следует делать. Ему уже не один раз доводилось терять соратника, но всегда, провожая кого-то в последний путь, он испытывал смятение. Вот и теперь парень испуганно смотрел на спутников, не зная, следует ли что-то сказать или хранить молчание. Но слова никак не шли. Сердце отчаянно бухало в груди, тело бросило в жар, на лбу выступила испарина. Вдруг юноша заметил, что товарищи сняли капюшоны, и сам стянул худ с головы. Он с силой сжал ткань в кулаке, как если бы это позволило ему вернуть душевное равновесие, и непроизвольно сделал шаг назад, словно хотел скрыться от друзей. Те же стояли рядом и молчали. Каждый думал о своем. Предводитель отряда сложил руки на груди, опустил голову и принялся еле слышно что-то нашептывать. Затем он насторожился, поглядел на лес, в черную непроницаемую стену деревьев, и прислушался. Понграцу показалось, будто потомок кочевников ожидает ответа. Хайнц-Ульрих смотрел вверх, но как-то отрешенно. Он то ли молился, то ли тщетно пытался скрыть накатывающийся на глаза слезы. Руки здоровяка повисли, как плети, губы судорожно сжались.
– Прости, друг, – наконец-то проговорил он. – Я всегда подтрунивал над тобой, но это не всерьез. Я готов был за тебя перерезать глотку кому угодно. Ты знаешь. Прости, не уберег. Пресвятая Богородица, моли бога о нас, – и перекрестился.
Лайош посмотрел на него и тяжело вздохнул:
– Ладно, идемте. Теперь ему ничем не поможешь, – и добавил – Если верить старику, скоро будем на месте. Лес взял свою жертву. Будем надеяться, больше хищники нас не тронут.
Мужчины продолжили путь. Шли молча. Каждый по-своему оплакивал Яноша. Парень прошел столько передряг: бился с турками, со своими собратьями валахами, с разъяренными крестьянами, ополченцами мятежных магнатов, и всегда ему удавалось переиграть смерть. А теперь бедняге суждено погибнуть не от сабли или стрелы, а сгинуть в челюстях ненасытного волка. Бывший семинарист подумал, что только он из всех троих может прочитать заупокойную молитву. И хоть Понграц и недолюбливал шайку святош в рясах, а отношения его с богом не были простыми, он осознал: его долг проводить друга к всемилостивейшему отцу. Юноша чуть замедлил шаг, дабы спутники не услышали его слов – почему-то он их стыдился – и прошептал:
– Te, Domine, sancte Pater, omnipotens aeterne Deus, supplices deprecamur pro anima famuli tui Ioannis, quem de hoc sæculo ad te venire iussisti.
Неужели он до сих пор помнил текст, который давно считал забытым? Ведь после отчисления ему так хотелось вытравить из памяти всё, что связано с учебой. Но фразы рождались сами собой:
– Ut ei digneris dare locum refrigerii, lucis et pacis. Liceat ei portas mortis sine offensione transire et in mansionibus sanctorum et in luce sancta permaneat, quam olim Abrahæ et eius semini promisisti.
На глазах выступили слезы. Теперь Понграц чувствовал себя настоящим священником, служителем перед престолом всевышнего. Никогда его молитва не была такой страстной и чистой:
– Nullam eius anima sustineat læsionem, sed, cum magnus dies ille resurrectionis et remunerationis advenerit, resuscitare eum.
Кого же оплакивал парень, погибшего друга, или собственную никчемную судьбу?
– Domine, una cum sanctis et electis digneris; dimittas ei omnia delicta atque peccata, tecumque immortalitatis vitam et regnum consequatur æternum. Per Christum Dominum nostrum. Amen1.
Закончив молитву, Понграц прислушался. Волки больше не выли, да и никаких странных шорохов из чащи не доносилось, будто с гибелью Яноша лес на самом деле успокоился. Путники шли след-в-след, и только их шаги нарушали мертвенную тишину.
Тут за поворотом деревья расступились, и наемники увидели Микшу Маре. В отличие от деревень саксов, где дома стоят плотно один к другому, словно ряды воинов, вдоль длинных улиц, здесь дворы валахов были разбросаны без какого-либо порядка. Над землей стелился зыбкий туман. Из него, словно призраки прошлого, вставали полуразрушенные стены с пустыми черными окнами, покосившиеся изгороди, печные трубы, столбы и колодцы. В лунном свете картина выглядела жуткой. Белая штукатурка отливала мертвенно-синим, а участки обнажившейся кирпичной кладки темнели, будто язвы под струпом. Впереди в центре развалин виднелась небольшая церковь с колокольней и поместье кенеза. В отличие от крестьянских хижин, эти добротные здания время пощадило.
Мужчины прибавили шагу. Цель близка. Теперь дело за малым: забрать сокровище и скорее назад, к лошадям.
– Глядите, да тут могилы, – Калди показал на трухлявые деревянные кресты, торчавшие из облаков седого тумана. По обе стороны от дороги раскинулось кладбище. Большинство надгробий, по-видимому, обрушилось, и чаще всего над убогими холмиками высились лишь жалкие обрубки. Молочно-белое марево растекалось от храма на пригорке к погосту, постепенно скрывая последнее прибежище жертв мора.
Порнграц вздрогнул прежде, чем осознал, что происходит. Спереди, сзади, справа и слева из клубов хмари буквально выросли человеческие фигуры. Тощие, сгорбленные, с согнутыми под странными углами конечностями и запрокинутыми головами, они не могли принадлежать живым людям. С мертвых тел свешивались рваные лохмотья. Два шага – и вампиры обступили путников. Упыри простерли когтистые руки. Кольцо сжималось. Рты с редкими желтыми зубами безмолвно раскрылись в предвкушении добычи.
Наемники рубили, кололи, резали, да только всё напрасно. Нежить не знает ни боли, ни страха. Ей неведомы ни опасность, ни чувство самосохранения. Восставшие крестьяне напирали на воинов, повалили их наземь, холодные, как осенняя глина пальцы, сомкнулись на шее юного Калди, и он потерял сознание.
***
Понграц очнулся от стужи. Прежде, чем открыть глаза, парень прислушался – никого. Тело не болело. Он чувствовал и ноги, и руки, пошевелил пальцами – цел и даже не связан. Неужели нечестивые создания не разорвали его в клочья?
Ночь. На небе ни облачка. Полная луна светила так ярко, будто пыталась соперничать с солнцем. А звезд было так много, как на астрономической карте, которую показывали семинаристам на занятиях по натурфилософии. Молодой воин приподнялся на локтях и осмотрелся. Он лежал на кладбище, на могильном холмике. Рядом валялись остатки сломанного креста. Туман начал рассеиваться. Он уже остался лишь в отлогих местах отдельными клоками. От мороза пучки жухлой травы покрылись тонким слоем серебристого инея. Но где же товарищи? Наемник огляделся и позвал друзей – тишина. Нужно идти. Понграц попытался встать. Получилось лишь со второй попытки. Голова кружилась, ноги подкашивались. Земля будто бы шаталась, как палуба корабля в шторм. Вспомнились слова Яноша о том, что вампиры вытягивают кровь незримо и понемногу. Очевидно, упыри насытились им и бросили.
Молодой воин нашел целый крест и оперся о него. Сердце колотилось в груди, каждый его удар отдавался в висках. Понемногу головокружение проходило, дрожь в ногах унималась. Где же Удо и Лайош? Возможно, они уже очнулись и теперь направляются обратно. Но нет, друзья не могли его бросить. Однако парень вспомнил, что случилось с Яношем и понял: могли. Позвать еще раз? Но нет, ведь никто не знает, какие еще твари скрываются среди развалин. Или товарищам повезло меньше, и теперь их тела остывают где-то среди руин? Понграц снова посмотрел вокруг в надежде увидеть кого-то из ребят, но деревня казалась совершенно пустой. И тут взгляд уперся в поместье кенеза. Здание было не больше городских особняков саксонских купцов, но для валахов, проживавших в бедности, оно должно быть, казалось настоящим дворцом. Два этажа с широкими сдвоенными окнами, башня, приспособленная для обороны, большая дверь в обрамлении каменных наличников, черепичная крыша. Белая штукатурка фасада всё еще держалась. В лунном свете она отливала синевой.
Сколько тут идти? Совсем недалеко. Две сотни шагов не больше. Быть может Лайош с Удо уже там? Тогда им нельзя позволить уйти с добычей. Ноги уже твердо стояли на земле, голова кружилась не так сильно. Сохранялась лишь слабость, но молодому воину стало уже значительно лучше. «Надо попробовать», – решил он и двинулся вперед.
Парень перекрестился на ходу и, дабы придать себе смелости, начал шептать:
– Exsurgat Deus et dissipentur inimici eius et fugiant qui oderunt eum a facie eius2.
Морозный воздух ударил в лицо, сердце вновь заколотилось, казалось, что дыхание его слишком шумно, а шаги непозволительно громки. Как трещит мерзлая трава, как скрипят камни под сапогами! Но наемника было уже не остановить. Отринув страх, он шел, вперед, читая:
– Sicut deficit fumus deficiant sicut fluit cera a facie ignis sic pereant peccatores a facie Dei3.
Вот и крыльцо. Понграц остановился, отдышался и дернул ручку. Дверь со скрипом открылась. Юноша обернулся, зашел внутрь и прислушался. Тихо, как в могиле. Даже звуки с улицы не долетали сюда. Здесь точно никого нет. Бывший семинарист постоял еще немного, надеясь услышать шаги или возню, но нет, внутри пустого здания царило абсолютное безмолвие. «Интересно, Лайош с Удо уже побывали здесь, или мне удалось проникнуть в особняк первым? Если уж зашел, то нужно подняться наверх и проверить комнату с кладом», – решил молодой воин. Он достал из поясного мешочка кремень, трут и свечку, вынул нож, присел на корточки, и принялся высекать искры. Пальцы слушались плохо. Получилось лишь с пятого раза. Сухой гриб вспыхнул, и наемник зажег фитиль. Парень осторожно встал и, прикрывая огонек рукой, медленно пошел перед.
Лестница оказалась прямо перед ним. Деревянные ступени выглядели целыми. Понграц взялся за перила и начал аккуратно подниматься. Доски пугающе скрипели и прогибались, но выдержали. Вот уже и второй этаж. Юноша остановился и прислушался. Вновь тишина. Он огляделся – длинный коридор уходил в обе стороны. По нетронутому слою пыли и облетевшей штукатурки на полу стало ясно, что сюда долгое время никто не заходил. Как же говорил старик? Дверь будет справа. Воин повернулся, сделал пару шагов и увидел проем в обрамлении змей. Твари переплелись в причудливом орнаменте и наставили друг на друга пасти с клыками и высунутыми языками. Кто же додумался украсить свои покои таким ужасным рисунком? Дверь оказалась закрыта. Нет, Удо с Лайошем точно не были тут. Если так, возможно сокровище всё еще на месте. Понграц с силой дернул раз, другой – трухлявые доски треснули и подались. Еще, еще и еще – косяк хрустнул, вывернулся из стены, и дверь распахнулась. За ней оказалась абсолютно пустая комната. Очевидно, наследник кенеза вывез всё отцовское добро из родового гнезда. Парень поспешил к камину, поставил свечу на полку и начал отсчитывать плитки. Сердце забилось в предвкушении. «Ну с Богом», – выдохнул он. Нажал. Послышался щелчок – раз, два, три – стена со скрежетом отъехала.
Получилось! У новоиспеченного кладоискатели дыхание перехватило от восторга. Неужели старик не соврал? Честно говоря, вчера его словам верилось с трудом. Взору предстала кованная дверь. Наемник достал ключ, провернул два раза в замке, потянул ручку и отшатнулся. Неожиданно свет ударил ему в лицо.
«Чертовщина какая-то!» – прошептал воин и заглянул внутрь. Глазам предстала небольшая комнатка в длину и ширину меньше человеческого роста. Она оказалась освещена, но ни факела, ни свечи, ни фонаря видно не было. Ровные стены покрывала чистая белая штукатурка. Посредине прямо на полу стоял сундук. Понграц наклонился и потянулся к нему, но уперся в незримое препятствие, как будто впереди находилась пластина из стекла, насколько прозрачного, что заметить ее было невозможно.
И тут раздался голос:
– Сколько торговок сегодня было на рынке?
«Неужели и это правда?» – пронеслось в голове. Волна мурашек пробежала по спине. Мужчину прошиб пот.
– Столько, сколько за всю ночь не испортишь, – вспомнил он ответ.
– А сколько из них приглядны на вид?
– Только четыре.
– А сколько из них без оспин?
– Только две.
– А какая из них охотно разделит ложе, первая или вторая?
– Вторая, – произнес парень, и тут же понял ошибку.
– Левая! Левая! – крикнул он.
Но поздно. Стены родового особняка сотряс жуткий раскатистый смех. Свет в комнате с сундуком сменился с белого на красноватый. Вмиг на чистых белых стенах и полу проступили пятна засохшей крови. На крышке ларца появился иссохший труп. Понграц хотел бежать, но ноги будто пристыли к полу. Всё тело парализовало – то ли от ужаса, то ли от проклятия клада. Молодой воин мог только наблюдать, как мертвец поднимается и ковыляет к нему. Вот он выхватил кинжал, размахнулся и вогнал лезвие юноше в грудь.
***
Хайнц-Ульрих ковылял от края леса по направлению к церкви. Голова гудела, разбитое колено ныло, видимо, ударился при падении. Зато цел – и то хорошо. Очнулся он лишь недавно и, как и Калди, сначала не мог понять, что произошло, потом звал друзей, но ночь также встретила его лишь тьмой и безмолвием. Меч он выронил в схватке, вот только не помнил, где. Мысленно попрощавшись со старым другом, сакс выхватил кинжал, намереваясь пронзить любого врага, хоть мертвого, хоть живого.
«Лайош с Понграцем. Где они? Неужели, их загрызли насмерть? А меня почему бросили? Или накушались, твари? – Думал мужчина. – Если парни живы, то почему меня не нашли? Неужели бросили, как беднягу Яноша? Или они меня ищут? Может быть, крикнуть громче? Нет, вдруг сбегутся те мертвые твари? Если ребята решили искать сокровище без меня, то мне точно нужно в особняк этого валашского графа. Вдруг они хотят присвоить золотишко себе. Ну нет, голубчики, придется делиться. Если же я отыщу клад, а их тут не будет, то заберу всё себе».
Голова закружилась сильнее, началась одышка. Хайнц-Ульрих остановился и навалился на стену ближайшего дома и расстегнул ворот дублета, чтобы легче было дышать. Он посмотрел вправо, влево, но никого не увидел. Похоже, вампиры исчезли также неожиданно, как и появились. Что ж, пусть лежат в могилах, там им самое место. Товарищей тоже нигде не было. Удо уже подумал прочесать всю деревню, заглянуть в каждый дом, под каждый куст, но затем решил, что ночью здесь оставаться опасно. Он пойдет в поместье, добудет сундук, если он там действительно есть. А если уж искать друзей, то утром, при свете дня, когда не будет ни оборотней, ни ходячих мертвецов. И тут мужчина увидел, как в окне усадьбы промелькнул свет. Показалось? Он протер глаза, но ничего больше не заметил. Нет, нужно срочно идти. Бежать! Вдруг они без него уже делят добычу?
Сакс перехватил кинжал и продолжил путь. Быстро не получалось. Колено ныло всё больше и больше, каждый шаг отдавался болью. Но Хайнц-Ульрих привык терпеть. Он сжимал зубы и переставлял ногу, с каждым разом приближаясь к цели. Вот он поравнялся с апсидой церкви и опасливо заглянул в окна нефа – чернота. Удо повернулся вперед и увидел темную фигуру перед домом кенеза. Мужчина остановился от испуга, вгляделся … и с облегчением узнал товарища. Да это же Понграц. И хоть воин рассчитывал присвоить всё золото себе, сейчас он обрадовался, увидев друга.
– Эй, Понграц! – негромко крикнул он и присвистнул.
Тот ничего не ответил, как-то неуклюже повернулся всем телом и пошел на зов. «Узнал-таки!» – обрадовался здоровяк и заковылял навстречу.
– Понграц, а где Лайош?
Но бывший семинарист продолжал молчать. Двигался он как-то странно, рывками, иногда запинался. Тело раскачивалось, голова болталась. И вот когда тот подошел довольно близко, Хайнц-Ульрих заметил кровавое пятно на груди соратника.
– Парень, да ты ранен! – сообразил Хайнц-Ульрих. – Сейчас я тебе помогу. Дай только дойти. Видишь, эти твари и меня покалечили.
Через три шага Удо вплотную подошел к молодому воину и уже хотел подхватить его, подставить плечо, как внезапно юноша взмахнул руками и вцепился товарищу в горло.
– Ты что?! Это же я! – хотел сказать сакс, но вышел только хрип. Он пытался разжать пальцы нападавшего, но тщетно. В последней попытке освободиться, наемник вонзил кинжал в спину мертвого друга. Ударил раз, второй, третий, пока не обмяк, и они оба, бездыханные, повалились нам мерзлую землю.
***
Лайош шагал по направлению к особняку кенеза. Искать своих спутников он не собирался. Если они встретятся – хорошо, нет – еще лучше. Мужчина пришел сюда за золотом и не собирался уходить ни с чем, однако долго задерживаться здесь точно не стоило. Деревня, да и вся округа прокляты. Опытный воин понял это, как только лошади отказались идти в чащу. Но он не мог повернуть назад. Некое чувство подсказывало, что сейчас его направляет сама судьба, или, быть может, те духи, фигурки которых достались ему от отца. Потомок кочевников не помнил их имена, и не особо верил в их силы, но порвать с таинственными существами не решался. Ощущения редко обманывали, иногда необъясним образом глава отряда мог предугадать исход того или иного предприятия, оттого, видимо, и оставался жив до сих пор. Но теперь он смутно предвидел некое важное событие, но итога его предсказать не мог. Лайош понимал: встреча со стариком, гибель Яноша, нападение вампиров, потеря спутников – звенья одной цепи. Всё было предопределено изначально. Если уж идти, то до конца. Возможно, проклятая земля забрала себе достаточно жертв, а он, последний, и есть тот избранный, кому единственному суждено завладеть золотом.
Воин добрался до центра деревни. Слева церковь, впереди поместье кенеза. Мужчина остановился отдышаться и поглядел по сторонам. Никого: ни живого, ни мертвого. Гробовая тишина. Всё: заиндевелые заросли полыни, накренившиеся изгороди и последние клочки некогда густого тумана – застыло в ночном безветрии. Наемник вгляделся в окна особняка и заметил слабый отблеск света. «Вот чёрт! Неужели эти проныры уже внутри? Вздумали увести клад у меня из-под носа?» – подумал предводитель отряда. Ярость придала ему сил, и Лайош уверенно зашагал к дому.
Он взошел на крыльцо, дернул дверь – заперто, рванул еще раз – та не подалась. «Вот дьявол, так они еще и закрылись!» – пронеслось в голове. В бессильной злобе воин начал что есть мочи стучать кулаком: «Эй вы, ведьмины дети! Пустите меня, черти! Я знаю, что вы там!» И вдруг послышались шаги, щелкнул замок, и дверь открылась. В лицо ударил поток теплого света. На пороге стояла худая бледная девушка, очевидно, служанка, лет двадцати в расшитой валашской сорочке, белой юбке и цветастом переднике.
– Чего так долбиться? – спросила она, насмешливо. – Можно просто постучать, как добрые люди, я не глухая.
Мужчина опешил. Он ожидал чего угодно, но не такого. Наваждение? Морок? Нет, этого точно не могло быть.
– Чего молчишь? – усмехнулась незнакомка. – Как колотить, так он храбрый, а как пристыдили, так сразу присмирел? Ладно, чего стоишь? Проходи в дом, а то мне тут холодно на сквозняке.
Лайош зашел внутрь и огляделся. Он стоял в ярко освещённом холле. Повсюду горели светильники. Вдоль стен стояли длинные деревянные скамьи с циновками. Вокруг оконных и дверных проемов пестрел затейливый узор из переплетенных лоз, листьев и ягод. Дощатый пол покрывали домотканые половики. Вправо и влево тянулся коридор. Дом выглядел так, будто в нем жили, прямо сейчас. За ним точно следили, наводили порядок, создавали уют. Возможно, именно таким был особняк во времена кенеза. Но почему он такой сейчас?
– Проводи меня в покои хозяина. – потребовал воин.
– Извини, господин, но его сейчас нет. Зайди в другой раз.
– Сам он мне не нужен, – злобно произнес наемник. – Отведи меня в его комнату.
– Нет, так нельзя. Господин Крецелеску никому не разрешает заходить к нему в комнату, когда его нет дома.
– Веди живо! – с этими словами Лайош одним движением выхватил меч и приставил его конец к шее девушки.
– Ээ, полегче, – скривилась та, нисколько не испугавшись, и попыталась отвести лезвие рукой, но мужчина крепко держал клинок, и уловка не удалась. – Ладно-ладно. Следуй за мной, – сказала служанка и направилась к лестнице.
Ступени оказались новенькими. Они не прогибались и не скрипели. «Здесь всё неправда. Этого просто не может быть, – говорил себе наемник. – Кто она такая? Наверняка, такая же мертвая тварь, как и те, на погосте. Или иллюзия, порождение нечестивого чернокнижия?» Он заметил, что в доме больше никого не было. По крайней мере, из соседних комнат никаких звуков не доносилось. Но ведь тут должна быть челядь – конюх, кухарь, прачка. А еще всё кругом буквально сверкало первозданной чистотой. Ни соринки, ни пыли, ни паутины, ни пятен. Нет, никакое колдовство не может быть точной копией реальности. У него всегда есть изъян.
На втором этаже провожатая свернула вправо и остановилась перед дверью из тонких филенок, окаймленных профилированными брусками. Вокруг косяков извивался орнамент из переплетающихся змей. Воин легонько подоткнул девушку в спину мечом.
– Эка какой нетерпеливый нашелся, – язвительно бросила она через плечо и цокнула языком.
Служанка сняла с пояса большую связку ключей, выбрала нужный и повернула в замке.
– Прошу – пригласила она гостя.
– Только после тебя.
– Пожалуйста, – гордячка кокетливо приосанилась и вошла.
Хоть кенеза и не было дома, в его комнате почему-то горели свечи. Жарко пылали дрова в камине. Справа высилась большая кровать с пологом, застеленная дорогим тонким бельем. В изголовье пестрела груда шелковых подушек. Слева стояли кованый сундук и изящный столик для умывания. На полу красовался дорогой турецкий ковер.
«Всё, больше она мне не нужна», – подумал Лайош и резком движением пронзил девушке горло. Вместо крика послышались клокочущие звуки. Несчастная рухнула на пол и затихла. Убийца вытер клинок передником жертвы и посмотрел в окно. Чернота. Ни луны, ни деревни, ни церкви видно не было. к камину. «Точно, морок», – решил наемник. Затем он повернулся к камину, легко нашел нужные плитки и нажал. Стенка отъехала в сторону, открыв взору дверь. Мужчина отпер ее ключом и увидел небольшое помещение, отделанное белой штукатуркой. Посредине стоял ларец. «Вот он, – подумал воин с облегчением. – Значит, всё было не зря. Кстати, не такой уж большой. А я-то думал нанимать телегу. Осталось только донести его до лошади. Нужно поскорее убираться отсюда». С вожделением кладоискатель потянулся к сокровищу, но уперся в незримую преграду. Тут заколотая служанка открыла глаза, поднялась, выплюнула всю кровь изо рта и произнесла:
– Сколько торговок сегодня было на рынке?
Лайош повернулся и вздрогнул. «Нет, ей не удастся меня запугать. Она уже была мертва, когда открывала мне дверь. Я это знал. Я не должен бояться. Меня не сломить, только не сейчас», – подумал он, собирая все душевные силы.
– Столько, сколько за всю ночь не испортишь, – ответил наемник.
– А сколько из них приглядны на вид?
– Только четыре.
– А сколько из них без оспин?
– Только две.
– А какая из них охотно разделит ложе, черненькая или беленькая?
– Левая! – не поддался на уловку мужчина.
– Ты выиграл, забирай свою награду и проваливай, – расхохоталась покойница, затихла и вновь рухнула на пол.
Сундучок оказался тяжелым. Видимо, много золота скопил старый кенез. Открыть его Лайош так и не смог, но слышал, как звенят внутри монеты. Ничего, в Надьсебене можно и отмычку купить, и взломщика нанять. Перед входной дверью мужчина помедлил – вдруг у крыльца его уже ждет сотня мертвецов. Но площадь перед особняком оказалась пустой. Обычно нечистая сила чтит уговор, если играешь по ее правилам. Воин поставил ларец на землю. Нелегко нести его, особенно, когда недавно вампиры вытянули из тебя немало крови. Но нужно идти. Ночь еще не кончилась, а, значит, и опасность не миновала.
Наемник плелся по деревенской улице. Ноша оттягивала плечо, поясница начала ныть, дыхание сбилось. Но он шел, пока мог, каждый шаг отдалял его от проклятого особняка, надежда окрыляла и заставляла двигаться вперед. Вот уже последний дом. Нет, всё, нужно остановится и передохнуть, иначе и надорваться можно. Лайош нагнулся и с облегчением поставил сундук на землю. Вдруг из-за обваливавшейся стены послышался шорох. Мужчина не успел обернуться, как его со спины насквозь пронзили мечом. От жуткой боли ноги подломились. Он рухнул наземь, а затем чьи-то сильные руки перевернули его на спину. Над ним стоял Янош.