Трансильванские рассказы

Вольпертингер. История, рассказанная купцом Йоханнесом Ротом из Кронштадта и достоверно записанная с его слов

Вот вы говорите, что вольпертигеры живут только в Баварии. Только кто их там видел-то? Одни разговоры пустые. А у нас, в Семиградье они водятся. Везде или не везде, конечно же, сказать не могу. Но в Бурценланде от Тартлау до самого Мариенбурга каждая хозяйка расскажет, что видала рогатого зайца на лесной опушке. Много их поразвелось лопоухих. А знаете кто в этом виноват? Да-да, именно я.

Дело вот как было. Лет двадцать назад, когда, как говорят, трава росла зеленее да яблоки родились вкуснее, приехал к нам в Кронштадт мужичок один. Сейчас уж я знакомств с чужаками на вожу, в авантюры не пускаюсь. Но тогда интересно стало.

Звали господина того Хорст Шалькхамер. Роста он выдался среднего, чуть полноват. Лоб прорезали две залысины. Ходил он в темно-зеленом уппелянде и красно-коричневых шоссах и пуленах с пиками. Вещи неброские, однако наметанный глаз сразу определит и отменное качество шерсти, и стоимость покраски ткани, и недешёвую оторочку из песцового меха. Да, человек состоятельный, но не кичливый. Держался просто, говорил немного.

Прибыл он по делам в магистрат испросить разрешения на продажу своего пива во Внутреннем Городе. И мне в ратушу нужно было, уж не упомню по какому поводу. Разговорились. Оказывается, прибыл в наши края господин Шалькхамер из Баварии, знаменитой хмельным напитком. Но, не пожилось ему чего-то на родине. Наверное, конкуренты задавили. А у нас тут почитай непаханные пущи. Да ещё и жена недавно усохла от чахотки. Вот и продал бедняга с горя всё имущество, какое не смог с собой увезти, и отправился в Семиградье начинать жизнь с чистого листа. Здесь ещё деньжат подзанял и купил участок земли под Нойштадтом. Там с Божьей помощью поле ячменём да пшеницей засеял, дом поставил и производство наладил.

И вот, как закончили мы дела в совете, пригласил я нового знакомого нашего пива отведать бурценландского, потому как думал, будто не хуже оно их, баварского.

– Нет, – говорит, – такое, да не такое.

– И какое оно должно, быть по-Вашему? – спросил я.

– А вот приедешь ко мне, узнаешь, – ответил Хорст и подмигнул хитро.

Это сейчас я дальше церкви святого Варфоломея стараюсь не ходить. А тогда лёгок на подъём был, да и спина не так болела. Через пару дней был я уже у Шалькхамера. Место ему досталось хорошее, у холма. По правую руку поля, по левую – буковый лес темнеет. Дом большой, добротный, будто не один хозяин там жил, а куча народу. А рядом сама пивоварня, амбар и даже просторная токовая солодильня. Баварец был рад гостю, так как обычно он общался лишь с кнехтами да единственной служанкой Зигхильдой.

Вот пошли мы его владения осматривать. Он мне всё производство показал рассказал, как и чего устроено, поведал об особых приёмах, которыми только в его краях мастера владеют. И всё-то у него лучшее, простое, добротное: и зерно здоровое, незатхлое, и солод, в меру пророщенный, золотой, сладковатый, и хмель с мягким пряным запахом и даже вода из горного источника без малейшего привкуса, дрова, хорошо просушенные только лиственных пород, никакой соломы или хвороста. А большие и малые сосновые кадки для замачивания ячменя, вилы для ворошения зёрен, деревянные лопаты, котлы и чаны для варки сусла из красной меди, бочки для брожения – всё поддерживалось в идеальной чистоте и порядке. И, возможно, это было и сто раз не так, но Хорст неизменно говорил будто у него и сырьё, и ёмкости, и инструменты, и само производство лучше, чем в самой Баварии.

А как из пивоварни вышли, приметил я в противоположном углу двора загончик.

– А что у тебя там? – полюбопытствовал я.

– А вот подходи – увидишь, – загадочно улыбнулся Шалькхамер.

Подошёл я, гляжу, а внутри зайчата бегают.

– Зайцы? Зачем тебе они, неужели пиво варить помогают? – удивился я.

– Э, друг мой, то совсем не зайцы, а вольпертингеры!

– А кто такие Вольпертингеры?

– Эти звери водятся только в моих родных краях, в Баварии. Телом они, как зайцы. Только у них рога, как у оленя, крылья, как у утки, и клыки, как у рыси.

– Подожди, приятель, так ведь у них ни рогов, ни крыльев, ни клыков нет.

– Так маленькие они ещё, не выросли пока. Вот смотри. – Хорст наклонился, выловил зайчишку и начал ему что-то нащупывать на макушке, а затем передал мне, – Потрогай, у него на темечке уже бугорки проступают, скоро из них рога появятся.

Я взял насмерть перепуганного зверька, но сколько ни пытался, никаких бугорков не отыскал.

– Да-да, вот они, – кивнул я, дабы не обижать товарища.

Тот был в восторге. По его сияющему лицу я понял, что своими питомцами он гордится ничуть не меньше, а, возможно, и больше, чем самой пивоварней.

Тут на крыльце появилась Зигхильда и многозначительно посмотрела на хозяина.

– О, пошли! – Шалькхамер хлопнул меня по плечу и легонько подтолкнул в дом, – Зигхильда приготовила нам айнтопф и поджарила колбаски, и да, ты отведаешь моего лучшего пива пару-тройку кружечек.

Напиток действительно оказался отменным. Бьюсь об заклад, ни у нас, в Кронштадте, ни в Розенау, ни в самом Германнштадте такого не найти.

– А откуда ты зайцев этих взял? – я решил вернуться к прерванному разговору.

– Вотльпертингеров-то? Мне их из самой Баварии и доставили. Знаешь, сколько заплатил? Нет, даже и не спрашивай, а то ославишь меня как глупца и транжиру на всю округу.

– А почему дорогие-то такие?

– Думаешь, просто так зверя этого поймать? Нет, брат, вольпертингер – тварь редкая. Изловить трудно. Заметить его могут лишь молодые женщины приятной наружности и только в вечерних сумерках при полной луне. При этом даму должен сопровождать верный благонравный мужчина, знающий подходящие места на опушке леса. Поймать зверя можно только, если насыпать ему на хвост соли. Хотя иные делают так. Берут свечу, мешок, палку и лопату. Отверстие мешка растопыривают палкой, а перед ним ставят зажжённую свечу. Когда вольпертингера привлечёт свет, его загоняют в мешок лопатой. Так-то.

– Удивительно, – покачал я головой и хлебнул ещё пива. А когда тебе их привезли?

– Привезли их только три дня назад. Такие славные. Сразу видно, не простые зайцы. Исинные вольпертингеры. И характер – ух какой! Знаешь, меня ведь до этого несколько раз обмануть пытались. Один раз прислали зайцев с наклеенными рогами. Пока до Семиградья доехали, все рожки-то поотпадывали. Другой раз прислали зайцев с пришитыми крыльями. У большинства раны на спинах загноились. Половина до Бурценланда не доехала, погибли в дороге бедняги. Чего только не бывало. Денежки заберут – и концы в воду. А этот торговец – честный малый. Я сразу ему поверил, когда он мне первое письмо написал. И ничего наклеивать не стал, ни пришивать. Я даже и не догадывался, что рога-то у них только на втором году вырастают, крылья – на третьем, клыки – и того позже. Сразу видно, человек знающий. Написал мне бугорки проверить. И я сразу же их нащупал. Тут уж сомневаться не приходится – вольпертингеры, как есть.

Я хоть и был во хмелю, едва подавил смешок и, скрывая улыбку, запихнул в рот кусок колбаски побольше. По мне так в загоне бегали самые обычные зайчата. Но Хорст говорил с таким восхищением, так сияли его глаза, всё лицо господина Шалькхамера наполнял такой энтузиазм, что я счел преступлением нарушать вдохновлённый настрой приятеля. Пусть же неизбежное разочарование наступит как можно позже и обернется наименьшими последствиями. В лучшем случае погрустит немного и закажет очередному проходимцу новую партию зайчат.

– А делать ты с ними чего намерен? – решил я поддержать разговор и отхлебнул ещё ароматного пива.

– Разведу, – широко улыбнулся Хорст, – а потом в лес выпущу, и будут у меня тут свои маленькие Баварские Альпы.

– Грандиозно, – развёл я руками. – А я-то думал, ты с них какую-то прибыль получить хочешь.

– Нет, друг. Ну не всё же серебром и золотом измеряется. Хочется же чего-то и для души. А меня-то и пивоварня прокормит.

Вот так почитай до полуночи и просидели. На утро уехал я от радушного хозяина и далее полгода у него не бывал. Пару раз в месяц мы обменивались письмами. Он меня к себе приглашал, да дела навалились, не смог я выбраться. Решил, что до дня святого Мартина даже и пытаться не стоит. Очень уж хотел узнать про зайчат, бес так и подталкивал под руку написать, но остерёгся. Вдруг попаду, как говорят, на больную мозоль? Но пиво-то я с тех пор покупал только от господина Шалькхамера, он же тогда-таки получил разрешение во Внутреннем городе торговать. Вкусное оно, словно черти варили, до сих пор помню. Нигде на королевской земле от Тартлау до Брооса такого не найти. Пил его и Хорста добрым словом поминал.

Только после дня святого Франциска Ассизского заметил я, что последнее письмо от товарища моего пришло в день Рождества Богородицы. А на моё он так и не ответил. Отправил ему ещё одно послание, и снова ничего не получил. Тогда я подождал ещё немного, а после дня святого Мартина направился прямиком в Нойштадт.

Открыла мне Зигхильда. Выражение её лица сразу показалось мне безрадостным и озабоченным.

– А, это Вы, господин? Вы, должно быть к хозяину. Но не думаю, что он захочет Вас принять, – произнесла она, тяжело вздохнув.

– А что случилось то?

– Нездоров он. – покачала головой женщина.

– Можно я всё-таки пройду?

– Проходите, – нехотя процедила она сквозь зубы и потупила взор.

Взглянув на двор, я сразу почуял неладное. Грязь, мусор, много опавших листьев. Никакого загона с зайчатами. Вместо него на груде досок громоздилась рассохшаяся старая бочка без дна.

Служанка тем временем угрюмо побрела вперёд. Я же последовал за ней.

– А чего случилось то? – не отставал я.

Мы вошли в дом. Там было чисто, но пахло несвежим.

– Да всему виной зайцы проклятущие. Говорила же я господину Шалькхамеру, чтоб он бросил эту затею. Не выведутся эти его вольпеншпиглеры из них. А он всё надеялся. Говорила, жену бы себе завёл, тогда б о зайцах и думать перестал. А он всё своё. Последних долго ждал. Всё думал, рога у них вырастут. Да какие рога, святой Иоанн Дамасский? По два раза на день бегал, проверял. Уж кнехты над ним подшучивать стали. Тут недавно заехал к нему господин Шмидхойзер за бочкой пива, да так и сказал: «Никакие они не вонпербрингеры, а самые что ни на есть зайцы, и нечего их держать, дармоедов, никакой пользы от них не будет». Он де сам охотник и зайцев постоянно бьёт, так вот такие они и есть, и бугорочки те у них на головах у всех имеются. Хозяин тогда только посмеялся в ответ да отмахнулся. Но, видимо мыслишка-то ему запала, да начала бедолагу точить. С той поры господин раздражительным сделался. На работников покрикивать начал, те уж не знали, куда от него и схорониться. И на пиво всё больше налегал. Сна тоже лишился. По ночам как в коридоре половицы заскрипят, всё знаю – хозяин идёт. То по дому ходит, то у окна стоит. Зайцев видеть больше не желал, велел не кормить больше, пока рога не вырастут. Ну да как их не корить, всё же божьи твари. Я уж тайком им носила, только бы он не видел. Однажды застал меня за этим занятием вечером – а сам он пьяным был – как отшвырнёт меня ручищей. Я так и упала. И больно, а ещё сильней обидно. А господин тем временем так по загончику пнул, что только доски затрещали. А потом второй раз и третий. Те и сломались вовсе. Сам он доски по сторонам раскидал. Зайцы-то по всему двору и разбежались, а потом уже из ворот повыскакивали. А хозяин тогда в дом ушёл, в комнате своей заперся и плакать начал. С того дня он дела на пивоварне забросил и на палинку налегать начал. Никогда за ним такого не водилось. А через неделю и вовсе от себя почти выходить перестал. Не ест почти ничего, исхудал, не бреется, одежду неделями не меняет, да вразуми его святая Мария Якоби. На пивоварне-то дела совсем худо пошли. Кнехты от рук отбились, сущий гоблинарий устроили, прости Господи. Без надзора у них всё вкривь и вкось выходит. Последняя партия пива кислая получилась, никто её покупать не стал, да пригрозили, ежели такое варево ещё на рынок привезут, не позволят нам больше торговать во Внутреннем Городе. И дались ему зайцы эти! По человеку-то не так горюют, как он по ним, окаянным. А деньги скоро кончатся, так и по миру пойдём.

– Ладно, хватит причитать, веди меня к нему!

– Да никого он видеть не желает.

– Не желает, а придётся! – решительно произнёс я и без дозволения начал подниматься на второй этаж.

Зигхильда жестом велела подождать, постучала в дверь и, не услышав ответа вошла.

– Господин, к Вам пришли, – объявила она.

Я прошёл следом. Комната оказалась грязной, один вид её наводил тоску. По углам скопилась пыль и паутина. Па полу была разбросана одежда. Повсюду лежала посуда с засохшими остатками еды. На полках, столе, подоконнике, под шкафом виднелись кружки и чашки. Сам хозяин, обросший, небритый в грязной рубахе лежал на незаправленной кровати со сбившейся, давно не стиранной простынёй и скомканным одеялом, усеянным пятнами разнообразных оттенков от белёсого до тёмно-коричневого. А дух кругом царил в высшей степени нездоровый: пахло затхлостью, мусором, палинкой и немытым телом.

Впрочем, бывший пивовар глаз на меня поднять не изволил. А служанка начала стыдливо собирать тарелки и стаканы, будто я их ещё не успел заметить.

– Здравствуй, Хорст, – произнёс я как можно громче и беззаботнее.

Страдалец посмотрел на меня неприветливо. Всё выражение лица его говорило: поди прочь.

– Не предложишь старому приятелю стул? – продолжил я в том же духе.

– Сделай милость, уходи, – наконец-то процедил хозяин голосом, похожим на скрип рассохшейся двери, повернулся на бок лицом к стене.

Меж тем Зигхильда составила всю грязную посуду в стопку, покосилась на меня и прошмыгнула в коридор. Я же без приглашения сел и покачал головой:

– Нет брат, сейчас-то я точно никуда не уйду. Скажу прямо: надо тебя спасать.

– Не надо меня спасать – не хочу.

– Тебе не надо, мне надо. Вот скажи мне, чего ты таким сделался, почему пивоварню забросил, сам того и гляди мхом порастёшь. Деньги закончатся скоро, на что жить будешь?

– Не твоё дело, – прорычал Хорст уже громче.

– Может и не моё, но только я не уйду, покуда ты мне ответ не дашь.

Поняв, что просто так меня не выставить, господин Шалькхаймер повернулся обратно и тяжело сел на кровати. Глянул на меня как жертва на палача. Я же подбоченился и даже ногу на ногу закинул.

– Ну так и что? Будешь рассказывать?

Потянулся бедолага к палинке, да я бутылку перехватил.

– Дай! – кричит.

– Нет, друг, больше у тебя этой гадости не будет. Зигхильда, принеси господину воды! – позвал я, открыв дверь. – Ты лучше расскажи, отчего печалишься.

Тяжело вздохнул пивовар, головой тряхнул, да начал своё невесёлое повествование:

– Всему виной зайцы проклятущие. Обманули же меня, снова обманули. Как глупого Ханса провели. И уж в который раз. Долго я думал, будто смогу вольпертингеров вырастить, да в лесу у себя поселить. Вон там, – он махнул рукой в окно. – Я ж их больше, чем своё пиво любил. Считай меня последним идиотом, но и пивоварню-то ради них завёл. Думал, разведу этих, потом новых куплю. Будут они вокруг скакать, а я стану смотреть и радоваться. На последнюю партию особенно большие надежды возлагал. Думал: вот они – настоящие. Всю мне голову запудрил торгаш, чтоб ему антихристовому семени, пусто было. Ходил ведь каждый день, как дурак, бугорочки на головах у них щупал, думал, будто вот-вот рога расти начнут, – по щеке господина Шалькхамера прокатилась слеза. – А потом ко мне Шмидхойзер пожаловал, уж не знаю, ангелы ли, черти ли его принесли. Только вот он прямо сказал: зайцы это простые, никакие не вольпертингеры. Я ж сначала ничего, только отмахнулся да в дом пошёл, а потом три шага шагнул и меня, как молнией ударило, как только на ногах устоял. Точно же зайцы! Ну, – думаю, – ничего, не впервой мне обманываться. Начал себя утешать, уговаривать. Да только не знал я с тех пор покоя. Всё мысли в голове роились, словно осы, так и ужалить норовили. Сна я в первые же дни лишился. Делать всё медленнее стал. Вот пришлось мне письмо писать. Сел пару фраз вывел, а потом снова накатило, и писать уж не могу. Сижу чуркой и в стену гляжу. Вот утро вставать пора, а лежу и с постели, и нет мочи подняться. А дальше, сам знаешь, палинка пошла. И за зайцев обидно, и за себя, что меня все обмануть горазды, а я на все уловки ведусь.

Много ещё говорил Шалькхамер и про жену покойную вспомнил, и на бездетность посетовал. Про смысл жизни упомянул, дескать нет его уже, и на Господа нашего роптал, и всех святых Его. Сумел я Хорста убедить помыться, побриться, переодеться. Меж тем Зигхильда комнату его убрала, проветрила, постель новую застелила. Весь день у него провёл. Когда же на утро прощаться начали, взглянул я в глаза товарища и показалось мне, будто не смог я его воодушевить: всё та же тоска в них, никакого прежнего блеска. Понял я: если ничего не сделать, вскоре ещё хуже будет.

– Попробую я твоему горю помочь, – сказал я, сам ещё не ведая, как. – Перво-наперво узнаю, есть ли вообще звери такие, и где их сыскать можно. Может и нет их вовсе.

– Попробуй, – только и вздохнул Хорст.

Обнялись мы, и я ускакал в Кронштадт.

Вот сидел я в своей лавке и думал, у кого бы о вольпертингерах-то спросить. Знаете вы или нет, но во всём Бурценланде самым умным слыл магистр Клингзор. Говорят, будто родился он до основания города. Если так, то ему без малого триста лет, если не больше. А ещё предрёк он рождение святой Елизаветы, дочери короля Андреаса II. Слыл тот Клингзор знатоком тёмных искусств. Знал он о движениях звёзд и планет на небосводе. Мог мёртвого из могилы поднять, и в былое заглянуть, и в грядущее. Кому как не ему знать о зверях невиданных. Только как подступиться-то к чародею?

Только подумал, как заскрипела дверь, и сам Клингзор на пороге показался. Я прямо с места соскочил от удивления и испуга. А он, важный такой, идёт, словно епископ в пятидесятницу, посохом по полу постукивает и улыбается лукаво. На нём роба тёмно-синяя, украшенная золотым шитьём, узорчатый кушак с кистями, а на груди подвеска с двумя драконами, промеж которых огромный карбункул огнём пылает. Сам ничего не говорит, на товары посматривает, но всё больше на меня косит, дескать решусь ли заговорить о том, что у меня на сердце.

– Доброго дня Вам, магистр Клингзор, – начал я.

Обычно я приветствую покупателей словами «Бог в помощь». Но таким, как он, божья помощь, явно ни к чему.

– И тебе доброго, Йоханнес, – сказал и воззрился на меня.

– У меня к Вам разговор имеется, господин Клингзор, – начал я издалека, ведь боязно прямо спрашивать.

– Ну что ж, приходи ко мне сегодня после заката, тогда и потолкуем, – отвечал знаток тёмных искусств.

Я кивнул.

– А не боишься? – лукаво улыбнулся чародей. Сказал и вышел. Так ничего и не купил, и ни о каком товаре не осведомился.

Как солнце село, отправился я на Шварцгассе к особняку Клингзора, тому самому с драконами на фасаде. Взял с собой бутыль лучшего вина из Вурмлоха и фонарь. Страшно, конечно, но делать-то нечего. Говорили же, что, если с такими людьми договариваешься, нельзя от своих намерений отступать. Мстительны они очень. Если струсишь, будет только хуже, найдёт тебя колдун даже в собственной постели, и ни имя Господне, ни святые Его тебя не уберегут.

Подошёл я к воротам – открылись двери сами собой, а затем за мной замки сами и защёлкнулись. Далее путь лежал по туннелю, по которому повозки во двор въезжают. Идти-то там десять шагов, а ноги, словно каменными сделались, трудно ботинок от мостовой оторвать. Вдруг слева вой послышался, да жалобный такой, будто по покойнику убиваются. Прислушался, мать честная: «Спаси нас, Йоханнес, мы – души тех, кто сгинул в горах». Дальше иду. Справа голос скрипучий раздался: «Варись варево густо, будет людям пусто! Вот яд гадюки, вот рука мертвеца, вот роса висельника, вот глазки младенцев». И тут от стены таким удушливым и едким потянуло, что я задыхаться начал. Ком к горлу подступил. «Ну, – думаю, вывернет меня прямо здесь наизнанку». Но я нос и рот зажал, дальше пошёл. Тут сверху шорох донесся. Не иначе как промыслом божьим отшатнулся я к стене, и тут из дыры в потолке кипяток полился. Жаром так в лицо и пахнуло. А потом глядь – и нет ничего, плиты каменные сухие, нет на них ни капли. Не иначе, морок.

Вот вошёл я во двор. Справа по деревянной лестнице человек спустился. Меня увидел и фонарь поднял. Гляжу, а лицо у него бледное, сероватое, как неокрашенный лён, и глаза тусклые, белёсые. Взял он меня за руку и наверх повёл, пальцы у него ледяные, а хватка цепкая. Вот вошли мы в комнату, просторную сводчатую, стены панелями деревянными обшиты. Повсюду шкафы громоздятся с книгами и свитками. На столах предметы диковинные, мудрёные приборы да бутыльки с зельями. А посредине на складном кресле Клингзор сидит, как король на троне. Тут провожатый мой в мгновение ока исчез, будто и не было его вовсе.

– Здравствуй, Йоханнес, – приветствовал хозяин. – Знал, что ты не робкого десятка, но не думал, что вот так смело сможешь по моему двору ночью пройти. Ну, говори, с чем пожаловал.

И рассказал я чародею про вольпертингеров, про Хорста-пивовара и про болезнь его.

– Сколько лет живу, никогда таких историй не слыхивал. Думаешь, знаешь людей, как облупленных, а они раз и удивят тебя через сотни-то лет, – усмехнулся магистр. – Значит, ты хочешь доставить другу своему рогатых зайцев. А знаешь ли ты, что зверей таких нет на всём белом свете?

– Нет, не знал такого.

– Но, если уж впрямь хочешь, могу сказать, кто их создать может.

– Скажите, пожалуйста, добрый господин. А то совсем пропадёт человек, сопьётся и по миру пойдёт.

– Сказать-то не трудно. Да только стоить вам будет его помощь уж больно дорого.

– Сколько бы ни стоило, а Шалькхамер на такое дело никаких денег не пожалеет.