Александровскiе кадеты. Том 2
Ему показалось, что это был голос Двух Мишеней.
В следующий миг его почти оглушила длинная очередь.
– Вниз! Да вниз же! – Илья Андреевич весьма неделикатно сгрёб Ирину Ивановну в охапку, с неожиданной силой толкнув к лестничному спуску. – Вниз, в подвал, и налево! Сразу налево! Первый поворот!
– А вы?! Вы, Илья Андреевич?
– Сказал же, я их задержу! Быстрее, да быстрее же!
На миг умолкнув, в главном вестибюле вновь ударил пулемёт, взорвалась граната.
– Седьмая рота, за мной! – звонко скомандовала Ирина Ивановна.
В подвале горел свет, и выстрелы над головами грохотали уже куда тише. Только тут Федя понял, что они с Петей Ниткиным всё это время держались за руки.
Кадеты кубарем скатились вниз по ступеням.
– Давайте, давайте, влево первый поворот! – торопил их Положинцев. – Скорее, да скорее же!
Взрыв. Взрыв. Взрыв наверху, и вопли людей, полные ярости и боли. Пулемёт повёл очередь и захлебнулся. Грохот боя тотчас надвинулся.
– Сюда! Скорее!
Кадеты припустили, Ирина Ивановна – замыкающей. Положинцев куда-то исчез, словно испарился.
– Куда дальше? Дальше куда? – Оказавшийся впереди Севка Воротников метнулся туда-сюда.
Над головами часто-часто гремели выстрелы, надсаживаясь, орали люди. Кто-то – непонятно кто – прорвался в корпус; потянуло дымом.
– Бегом! – Ирина Ивановна рванула свой ридикюль; в руке её оказался плоский дамский браунинг.
Что-то взорвалось совсем близко, за спинами. Со звоном лопались лампочки, свет почти погас.
– Ирина Ивановна! – Федя бросился назад, к наставнице. Вместе с ним – Петя Ниткин и почему-то Костька Нифонтов.
Наверху палили, палили и палили, где-то рядом топали тяжеленные сапожищи.
– Седьмая рота! За мной! Сюда! И бегом по коридору! – вдруг грянул отлично знакомый голос.
Две Мишени. А за ним – капитан Ромашкевич.
Так, наверное, спускаются ангелы.
– Константин Сергеич! – завопили кадеты. – Александр Дмитриевич!
– Тихо! Тихо, господа! Что я сказал – бегом марш! Капитан Ромашкевич, головным! Выводите ребят!
– Всё понял, выведу! – Ромашкевич бросился к голове роты. – За мной, кадеты, за мной!..
– Ирина Ивановна! – Две Мишени, однако, кинулся в противоположном направлении. – Ирина Ивановна, вы целы?
– Цела, цела, – несколько сварливо бросила госпожа Шульц, изрядно удивив этим Фёдора – она словно и не рада, что Две Мишени вернулся!.. – А вы, господин подполковник?
– Цел, цел, – в тон ей отмахнулся тот. – Что со мной будет!
– Что там творится?
– Потом все расспросы, Ирина Ива…
Выстрелы грянули над самой головой. По узким ступеням, по той самой чёрной лестнице вниз скатилось человеческое тело, нелепо колотясь о камень.
– Сюды! – заорал кто-то наверху. – Сюды давай!
Ирина Ивановна и Две Мишени разом вскинули руки одинаковым жестом. Два браунинга ответили огнём, и сверху донеслась чёрная подсердечная брань.
– Фимку! Фимку убили! – истерично взвизгнул женский голос. Что-то пролетело в воздухе, ударилось о стену; Две Мишени резко пнул это что-то, отшиб далеко в сторону, а затем, широко расставив руки, почти что рухнул на кадет и госпожу Шульц, прикрывая их собой и разом заталкивая за угол.
Взрыв – у Феди в голове зазвенело, мир закружился; сверху уже топали ноги, грянул винтовочный выстрел, за ним ещё.
– Дьявол! Сколько ж у них гра…
Взрыв.
– Тут нельзя оставаться! Прорываемся! К мальчишкам!
Но сверху уже валом валили люди с винтовками, в чёрных пальто и бушлатах, вроде как флотских, без знаков различия; выстрелы загремели и в дальнем конце подвала, туда тоже ворвались нападавшие.
И тут Федю осенило.
– Сюда! Скорее!
Господи, помоги, взмолился он. Помоги отыскать правильную дверь!..
Стоп, да вот же она. В узкой нише, почти скрытая за стояками труб. И – незапертая.
– Что это, кадет?!
– Вниз! Вниз! – только и мог выдавить Федя.
Ирина Ивановна опомнилась первой. Решительно распахнула дверь, шагнула внутрь.
– Константин Сергеевич!.. Да помогите же мне, мальчики!
Они почти втащили подполковника внутрь. Закрыли дверь. Подперли старым ржавым ломом.
Здесь, однако, их встретила кромешная тьма.
– Что это? – услыхал Фёдор шёпот госпожи Шульц.
– Старый подвал, самый старый, – так же шёпотом отозвался Две Мишени. – Надо же. Думал, его наглухо заколотили давным-давно…
– Надо спускаться, – вдруг сказал Петя Ниткин. Сказал очень спокойно и очень рассудительно. – Иначе нас…
– А ты откуда знаешь? – прошипел молчавший до этого Костик Нифонтов.
– Знаю, – с прежним спокойствием сказал Петя.
– Света нет. – Две Мишени принялся рыться в карманах. – Сейчас, у меня были спички…
– Там, внизу, мешок с припасами. Там и фонарь, и свечки.
– Кадет Ниткин! – ахнула было Ирина Ивановна, однако подполковник быстро приложил палец к губам – голоса раздавались совсем быстро. Грохнул выстрел – похоже, палили просто так, во все стороны.
Вспыхнул фонарик. Две Мишени зажёг свечу, вручил её Косте Нифонтову.
– Потом станем разбираться, Ирина Ивановна, – сказал примирительно. – Не прожигайте, прошу вас, кадета Ниткина взглядом. Напротив, кадету Ниткину стоит вынести благодарность – за сделанное признание. Нам этот припас очень поможет…
Они медленно и осторожно двинулись прочь от ведущих наверх ступеней.
– Всё будет хорошо, – шепнул Две Мишени. – Верные войска должны вот-вот подойти. Капитан Ромашкевич выведет седьмую роту. Всё будет хо…
Бабахнуло; потерна наполнилась дымом.
– Дверь взорвали, – Ирина Ивановна развернулась, поднимая браунинг.
– Смотрите! – вдруг дернул её за рукав Костя Нифонтов.
Из-под двери в боковой стене потерны пробивался слабый свет. Две Мишени, ничтоже сумняшеся, рванул створку.
Потрескивая и стреляя искрами, здесь высилась невиданная электрическая машина. Опутанная кабелями, усеянная, словно глазами, желтоватыми стёклами циферблатов.
Она работала. Неведомо как и занятая неведомо чем.
По коридору топали многочисленные сапожищи, кто-то орал, вопил, толпа приближалась.
Две Мишени пожал плечами, тщательно осмотрел браунинг.
– Ирина Ивановна…
– Понимаю, – кивнула госпожа Шульц. – Надо прикрыть детей. Может, они успеют. Но… Константин Сергеевич, дорогой. У меня к вам просьба. Я… я не должна попасть к ним в руки. Не должна попасть живой. Вы понимаете меня?
Подполковник на мгновение закрыл глаза. Вновь открыл и резко, отрывисто кивнул.
– Обещаю вам это, Ирина Ивановна. Слово офицера.
– Тогда… – начала госпожа Шульц, и тут за дверью заголосили:
– Заперлись! Изнутри! Есть там кто-то! Точно, есть! Ерохин, давай лом! Петюнин, топор!.. А ну открывай, твари! Открывай, хуже будет!..
– Попили нашей кровушки!.. – взвыл женский голос.
Ирина Ивановна склонилась к Фёдору, Пете и Косте.
– Сейчас они начнут ломать дверь, – сказала она очень спокойно. – Мы её откроем. И… будем стрелять с Константином Сергеевичем, покуда хватит патронов. А вы – бегите. Как можно быстрее. Постарайтесь выбраться из корпуса. Прячьтесь. И… храни вас Бог. – Она быстро перекрестила каждого.
Феде Солонову не было страшно. Только зубы мелко стучали, и он никак не мог понять отчего.
– Давайте все сюда, – скомандовал было Две Мишени, но тут вдруг дверь застонала как-то совсем жалобно, задёргалась, забилась под ударами; а в следующий миг странная электрическая машина за спинами кадет и подполковника с госпожой Шульц затрещала, зажужжала особенно громко – и вдруг всё окуталось темнотой, сплошной, непроницаемой; едва слышны стали крики, грохот и треск за дверями.
Ноги у Фёдора словно приросли к полу. Дыхание пресеклось, и вот тут ему стало страшно по-настоящему.
Машина шипела всё громче, неведомая сила точно вдавливала их в каменные плиты; а снаружи раздались выстрелы, длинная очередь, словно там заработал настоящий пулемёт. Крики, проклятия – вновь очередь, ещё одна, потом ещё – пулемёт резал в упор.
И вдруг всё стихло.
– О Пресвятая Госпоже Владычице Богородице! Вышши еси всех Ангел и Архангел и всея твари честнейши, помощница еси обидимых… – шептал рядом трясущийся Петя Ниткин.
Всё стихло, двери вдруг распахнулись, ударил сквозь тьму свет сильного фонаря; но разглядеть силуэт возникшего на пороге человека они так и не смогли. И сдвинуться с места тоже. Тьма держала их, не отпускала, тянула куда-то, в бездонную воронку, кружила, вырывая из времени и мира; у Фёдора всё помутилось в глазах.
Человек с фонарем что-то крикнул, что именно – разобрать было нельзя. Кинулся к ним, но тут тьма сделалась совершенно чернильной, что-то сильно ударило Фёдора в темя.
Полыхнул ослепительно-белый разряд, словно во мрак подвала ворвалась небесная молния, так, что Фёдор на миг ослеп; а когда вновь открыл глаза, вокруг было очень-очень тихо. И темно тоже было, но это была уже совсем другая темнота, привычная. Где-то рядом капала вода. Пахло кошками и сыростью.
В узкое оконце пробивался слабый свет. А за спинами…
За спинами не было никакой машины.
И впереди ничего не было. Вернее, ничего знакомого.
Глава X
6 (19) мая 1972 года, Ленинград
– Все целы? – Константин Сергеевич недоумённо переводил взгляд с госпожи Шульц на троицу кадет и обратно. – Господи, что это было? И… где мы?
– У-у м-меня ф-фонарь есть, – выдавил Петя Ниткин.
Зажгли. Луч заметался по серым бетонным стенам, вдоль которых тянулись трубы. Под ногами хлюпало, кое-где брошены были полусгнившие доски.
– Подвал какой-то…
– Только не наш, Ирина Ивановна. Если только нас всех не поразила одновременная галлюцинация.
Осторожно двинулись вперёд, по прогибающимся доскам.
Совсем близко хлопнула тяжёлая дверь, послышались шаги. Две Мишени и госпожа Шульц разом вскинули пистолеты – совершенно одинаковым движением.
Однако к ним никто не спускался. Напротив, сверху донёсся недовольный визгливый женский голос:
– Эй, Семёныч! Ты чё, с утра уже того, тёпленький? Я тебя куда послала, в восемнадцатую квартиру, а ты чего?
– Да не шуми ты, не шуми, – отозвался мужской голос, слегка запинаясь. – И вообще я… как с-стёклышко… с-стояк перекрывал…
– Как стёклышко он! – продолжала шуметь невидимая тётка. – Перегаром так и несёт!.. Ладно, стояк перекрыл? Вот и давай в восемнадцатую, они уже и в райисполком писали, и в райком…
– Ладно, ладно, иду я, иду… только наряд закроешь, ага? А то устал я что-то…
– Пьянчуга ты, – злобно сказала тётка. – Алкаш. Никакого с тобой сладу. Один сантехник на всю жилконтору – и не просыхает!.. А наряды закрывать требуешь!..
Взрослые переглянулись. Кадеты переглянулись тоже. Никто ничего не понял. Нет, кое-что они, конечно, поняли – главным образом насчёт «стёклышка», перегара и тому подобного. Но что за «райкомы» и «райисполкомы»?
– Да иду я, иду, Марь Петровна, – недовольно бухтел тот самый Семёныч.
– Дверь запереть не забудь!
– Да не забуду, не забуду… замок тут ржавый, намучаешься… а новый у вас не допросишься…
– Вперёд, – одними губами скомандовал Две Мишени. – Не хватало ещё, чтобы нас тут закрыли!..
Они шли на свет и голоса, по импровизированной дорожке из старых, кое-как сбитых вместе досок. Очень скоро они кончились; вверх вели узкие ступени.
– Быстрее!
Обитая железом дверь в подвал и впрямь запиралась на висячий замок. Лестница шла выше – обычная лестница, узкая, без всяких изысков – чёрный ход, скорее всего, какого-то доходного дома. Обычная дверь, серая, вела на улицу.
– Наверх!
Взбежали на один марш.
Внизу, шаркая ногами, появился мужичок в кепке и сером ватнике, в чёрных сапогах, с серой брезентовой сумкой через плечо. Смоля папиросу и что-то бормоча, он довольно долго терзал замок подвальной двери, пока не запер.
Сплюнул и, всё так же шаркая, отправился восвояси.
Хлопнула дверь.
– Где мы, Ирина Ивановна? – жалобно спросил вдруг Костик Нифонтов. – Куда корпус делся?..
– Не знаю, Костя, дорогой. Но постараемся узнать. Ну, Константин Сергеевич!.. Давайте ступим в неведомое!..
– Только браунинг спрячьте, Ирина Ивановна.
Толкнули дверь. Изнутри она была покрашена серой краской и изрядно грязна. И вообще на лестнице воняло – тоже изрядно, видно, дом был из дешёвых.
Две Мишени решительно шагнул через порог, Федя – за ним следом. И невольно зажмурился – от яркого солнца и голубого безоблачного неба. В лица повеяло теплом, весной. Из-под ног взлетел толстый наглый голубь.
Они оказались во дворе-колодце: посредине небольшой скверик с тройкой старых тополей, окружённый низкой зелёной оградкой; желтовато-песочные стены с густой россыпью окон, возле многих – коричневые коробы ледников.
Двор был пуст; по левую руку виднелась арка, за ней – шумела улица. И не просто шумела, шумела совершенно не так, как привык Фёдор и остальные. Низкий басовитый гул, сопровождаемый высоким скрежетом.
– Ничего не понимаю… – Две Мишени снял фуражку, утёр лоб. – Весна. Теплынь. И… эта… жилконтора?..
Федя подумал и стянул шинель, остальные последовали его примеру.
Они топтались на одном месте. Видно было, что взрослые растеряны, и от этого становилось ещё страшнее.
Из подъезда напротив вдруг вылетел мальчишка, наверное, ровесник Фёдора, Пети и Кости. Были на нём короткие синие штаны выше колен да видавшая виды рубаха в клетку с закатанными рукавами. Светлые волосы растрёпаны, а под глазом свежий синяк.
Мальчишка замер на миг, уставившись на незнакомцев со странным восторгом; а потом вдруг сломя голову бросился к ним.
– Здрас-сьте, – выпалил он единым духом. – Идёмте, идёмте скорее, вам нельзя тут, нельзя, пойдёмте…
– Мальчик, – Ирина Ивановна Шульц, похоже, если и растерялась, то куда меньше остальных, – мальчик, что это? Почему нельзя?.. Куда идти?
– К нам, – быстро проговорил тот. – Меня Игорем звать, я… я вас ждал. Дед не верил, не верил, а я сказал – ждать обязательно, я и ждал. В школу не ходил, вроде как болен. Идёмте, идёмте, я сейчас всё объясню!
И потянул их к арке.
– Главное – ничему не удивляйтесь. Просто идите, – торопил Игорь. – Мы вас ждали. Дед, бабушка… все. Сигнал был. Мы знали, что вы придёте… Я тут входы в подвал проверял, бегал, а вы уже сами вышли… Только скорее, тут нельзя долго, нельзя!
– Почему, Игорь? – очень спокойно и очень серьёзно спросила Ирина Ивановна.
– Милицию могут вызвать. – Мальчик кинул быстрый взгляд на тёмные окна, угрюмо уставившиеся на них с высоты. – Или неотложку. В Кащенко отвезут, и всё!..
– Куда отвезут? – не понял Две Мишени.
– В дурдом. Ну, к психам. К ненормальным, – принялся объяснять мальчик Игорь, не переставая тянуть их к арке.
Фёдору пришлось схватить Петю Ниткина за руку, потому что тот с разинутым ртом глазел по сторонам, хотя, на взгляд Фёдора, ничего такого уж необычного во дворе не было. Ну разве что асфальт под ногами. В Гатчино такой имелся только на главных улицах, да и то не на всех.
Но тут они вышли из арки, и…
– Постойте, это ж Кронверкский проспект! – вырвалось у Константина Сергеевича.
– И Народный дом государя Александра Третьего[1]! – подхватила Ирина Ивановна.
Они стояли на оживлённом перекрёстке. Вокруг спешили люди – одетые совершенно не так, как ожидал увидеть Фёдор. Нет, не в каких-то фантастических нарядах: на мужчинах простые пиджаки или рубашки, брюки и штиблеты, а вот на женщинах – короткие платья, до колен или даже выше, особенно на молодых; очень многие простоволосы, хотя те, что постарше, носили платки. А вот шляпки – почти никто!
А ещё по улице ехали автомоторы – не приходилось сомневаться, что это автомоторы, четыре колеса, внутри люди, – но совершенно необычных, обтекаемых форм. По другой стороне проспекта тянулась чёрная железная ограда, за ней поднимались деревья сквера, ещё дальше высилось знакомое Фёдору по открыткам здание Народного дома.
Вдоль улицы сверкали трамвайные рельсы, и по ним как раз катил жёлто-синий вагон – такой же зализанный, округловатый, как и автомоторы на дороге.
– Этого не может быть… – выдохнул Костя Нифонтов.
– Ничему не удивляйтесь, – почти с мольбой выдохнул Игорь. – Ну трамваи, да… ну машины…
– Это не наш мир, – вдруг остановилась Ирина Ивановна. – Это… это…
– Не бойтесь, идёмте же! – продолжал умолять мальчик Игорь. – Скорее, скорее!..
– А куда? И далеко ли?
– Да недалеко совсем!..
– Будущее, – вдруг сказал Петя Ниткин. – Я знаю. Это – будущее.
Все так и замерли.
– Идёмте! – Игорёк чуть не плакал. – Идёмте, пялятся уже на нас!..
На них и впрямь косились. Здесь почти никто не носил бород, словно вновь явился государь Пётр Алексеевич и стал брать за них особую подать. И одежда была у всех какая-то уж очень простая, лёгкая…
– Встали тут, – проворчала какая-то бабка и, шаркая, принялась их обходить.
– Идёмте, мальчики. – Ирина Ивановна схватила Петю и Костьку за руки, Фёдор пошёл сам.
Будущее. Ну да, будущее, что же ещё?
– Вас переодеть бы надо, – в лихорадочном волнении говорил меж тем Игорь, – да негде там было. Вот я деду твердил, что на чердаке сумку держать надо, а он!..
Они шли по проспекту, и Федя чувствовал, как подгибаются коленки. Что с ними случилось? Что с корпусом? Что с родителями, с сёстрами?.. Как они тут оказались, но самое важное – как им вернуться назад?!
Навстречу пробежала стайка ребят и девчонок, ровесников кадет и Игоря – ребята явно в форме, правда, непривычно унылой: серые пиджаки и брюки. «Ни ремня, ни фуражки, шпаки какие-то», – подумалось Фёдору. Девчонки – в коричневых платьях и чёрных передниках, похожих на гимназические, только куда короче. Федя не выдержал – покраснел.
Ирина Ивановна тоже покраснела.
У всех ребят на шее повязаны были красные платки на манер скаутских.
Девчонки дружно вылупились на Ирину Ивановну.
– Ух ты, какое макси… – услыхал Федя шёпот одной.
– А шляпка? Шляпка? Ну точно, это из кино!..
– Скорее! Скорее! – всё тянул и тянул их Игорёк.
Они меж тем дошагали до большого перекрёстка. Над кронами взметнулась игла Петропавловки; по правую руку словно какой-то великан уронил плоский серый блин странного круглого здания, куда постоянно входили и откуда постоянно выходили люди – непонятно было, как они там все помещаются?
Слева поднимался красивый светло-серый дом в пять этажей, перед ним стоял памятник – некий усатый мужик; Феде его облик ни о чём не говорил, а вот Ирина Ивановна вдруг прищурилась:
– Батюшки-светы… да это ж никак господин Горький?
– Горький, Горький, – подтвердил Игорёк. – Писатель такой, знаменитый. Идёмте!
И тащил их дальше.
– Нет, а что, красиво… – негромко сказал Две Мишени. – О, а вот и «Стерегущему» памятник!..
– И соборную мечеть построили, – одобрила и Ирина Ивановна. – А ведь только собирались строить!..
Мимо них катила совершенно небывалая, невиданная жизнь. Нет, нельзя сказать, что всё было тут «дико, странно и непонятно» – ну, автомоторы несколько отличаются, хотя на грузовики взглянешь и сразу поймёшь, что это именно грузовик, а не что-то там иное. Трамваи другие – а рельсы такие же, провода, дуги…
– О, и особняк Кшесинской!.. А дальше всё совсем уже не так… Троице-Петровский собор – где он?
Федя тут раньше не бывал и как оно – не знал. Но взрослые, Петя Ниткин и даже Костька Нифонтов явно понимали, о чём речь.
– Был собор – и нету…
– Ба говорит – много чего теперь нету. – Игорёк перетащил их через улицу. Взметнулся высокий дом с многочисленными полуколоннами, всё того же строгого стиля. Пробежали аркой во двор – хороший двор, зелёный, чистый. Игорёк толкнул дверь – чёрный ход, что ли?..
Но нет, лестница оказалась чистой, куда приятнее той, где они оказались поначалу. Бегущие вверх марши обнимали обрешёченную шахту лифта – очень простого, безо всяких вычурностей.
Двери тут были высокие, филёнчатые, солидные. Правда, без бронзовых табличек с именами жильцов или хозяев.
Наконец Игорёк остановился возле одной. Снял с шеи ключ на верёвочке, отпер.
– Входите, входите же!.. Ба! Деда! Сюда, сюда! Я… я привёл!
Длинный коридор, слева вешалка. Справа – целый ряд дверей. Пахло чем-то жареным.
– Игорёша? – раздалось близкое.
Появилась аккуратная, чистенькая старушка – нет, просто пожилая женщина, стройная не по годам, с аккуратно завитыми и подкрашенными хной волосами, в длинном халате и переднике. Ахнула, увидав гостей.
– Господи боже мой!.. Коля! Коля!!!
Из дальнего конца коридора уже раздавались быстрые шаги, старик – нет, тоже не старик, пожилой мужчина с окладистой бородой, совершенно лысый, в домашнем костюме: мягкая куртка с накладными карманами, подпоясанная витым шнурком.
Что-то было в этом костюме знакомое и привычное, он словно пришёл из Фединых дней…
– Здравствуйте, господа, – выдохнул старик. – Господи, Господи, Мура!.. Случилось!.. Проходите, скорее проходите!.. Игорёк, ты – гений. Посрамил деда, и как же я счастлив!..
– Господа… – выдавил наконец Две Мишени. – Простите… но мы всё равно ничего не понимаем…
– Сейчас. Сейчас, мои дорогие. Я всё объясню.
…В этой квартире Феде казалось, что никакое это не будущее – потому что мебель стояла тяжёлая, резная, отлично ему знакомая: в таком же стиле обставлена была дача «зимогоров» Корабельниковых.
Господи, что же там с Лизой?!
Они все сидели за столом, накрытым белой скатертью; мальчик Игорь забрался с ногами в кожаное кресло.
– Господа, – прокашлялся хозяин, – позвольте представиться. Дед вот этого обнаружившего вас сорванца – Онуфриев Николай Михайлович. Профессор, доктор физмат, то есть физико-математических, наук. Физик-теоретик и…
– И практик. – Бабушка Игоря поставила на середину стола самовар, но не настоящий, а на электричестве, как у Ильи Андреевича Положинцева.
– И моя супруга Мария Владимировна.
Та поклонилась:
– Мария Владимировна, в девичестве – Пелёнкина. Выпускница гимназии княгини Александры Алексеевны Оболенской, тысяча девятьсот семнадцатый год. Последний…
Лицо у неё дрогнуло, и Федя вдруг подумал – что-то очень, очень плохое случилось тогда, в этом их тысяча девятьсот семнадцатом.
Две Мишени кашлянул, выразительно глянув на госпожу Шульц – дескать, как будем представляться?.. Но Ирина Ивановна его опередила:
– Кадеты Александровского корпуса Фёдор Солонов, Пётр Ниткин и Константин Нифонтов. Ваша покорная слуга, преподаватель русской словесности Ирина Ивановна Шульц. И… – теперь уже она взглянула на подполковника.
– И преподаватель военного дела того же корпуса Аристов Константин Сергеевич, – скромно закончил Две Мишени.
– Очень, очень приятно… да что я несу, замечательно! Феноменально! Великолепно! – не смог сдержаться профессор. – Откушайте, что бог послал, и поговорим наконец…
Кадеты дружно протянули чашки к самовару, хозяйка по очереди цедила кипяток.
– Если без предисловий, господа – вы в будущем; впрочем, вы, наверное, уже и сами догадались. У нас сейчас девятнадцатое мая тысяча девятьсот семьдесят второго года. По новому стилю. По-старому – шестое мая.
– Мы в будущем… – Две Мишени откинулся, на миг зажмурил глаза. – Но как?..
– Это очень длинная и довольно печальная история, Константин Сергеевич. Прошу вас и вас, Ирина Ивановна, и вас, дорогие кадеты, послушать со вниманием. Я опущу многие детали, но если в главном, то… Мой отец, Михаил Владимирович, тоже был физиком. Преподавал в Петербургском университете. Он-то и заложил основы нашей теории времени. Теории, ставшей нашим счастьем и проклятием…
– Коля, поменьше красивостей, – строго сказала Мария Владимировна.
– Да, прости, Мурочка, дорогая. – Профессор потёр лоб. – Самое главное – невозможно попасть из будущего в прошлое. Прошлое уже случилось, его изменить нельзя. Невозможно попасть из прошлого в будущее – его ещё нет. Погодите! – Он поднял руку, видя, что Две Мишени уже открыл рот, собираясь не то возражать, не то спорить. – Минутку внимания, сейчас всё станет более или менее ясно. Мой отец исследовал так называемые мировые линии, его интересовали самые глубокие аспекты мироздания. Своё время он опередил очень и очень намного. Однако это всё так бы и осталось умозрительной игрой, если бы он, пытаясь создать теорию, в которой временны́е путешествия, излюбленный приём современных сказочников, были бы возможны, не создал – больше как игру ума! – иную теорию, теорию временно́й квантованности… простите. Теорию прерывности потока времени. Теорию параллельных потоков, каждый из которых опережает другой на некий временной интервал. Для простоты – на день. Или на два. Для нашего объяснения не важно. Нельзя попасть в прошлое своего потока. Нельзя попасть в будущее своего потока. Но можно попасть в прошлое параллельного потока. Другое дело, что оно, быть может, будет отличаться от твоего. Вот скажите, господа… вы сможете меня проверить. Если изначальные вычисления верны, то вы из своего тысяча девятьсот восьмого года, верно?