Джек Ричер: Средство убеждения

– Ваша очередь, – произнес я.

– Я просто хотел взглянуть, как у тебя получится, – сказал Бек.

Наступила тишина. Я улыбнулся.

– Хотите посмотреть еще раз? – предложил я.

Бек промолчал. Взяв револьвер, я снова крутанул барабан и дал ему остановиться. Приставил дуло к виску. Ствол был такой длинный, что мне пришлось максимально отставить локоть. Я нажал на спусковой крючок, быстро и решительно. В тишине отчетливо прозвучал громкий щелчок. Звук точного механизма стоимостью восемьсот долларов, работающего так, как ему положено. Опустив револьвер, я крутанул барабан в третий раз. Поднял револьвер. Нажал на спусковой крючок. Ничего. Я проделал то же самое в четвертый раз, быстро. Ничего. В пятый раз, еще быстрее. Ничего.

– Хватит, – сказал Бек.

– Расскажите мне о восточных коврах, – сказал я.

– Рассказывать особенно нечего. Их стелят на пол. Люди их покупают. Иногда за очень большие деньги.

Я улыбнулся. Снова поднял револьвер.

– Ставки шесть к одному, – заметил я.

Я крутанул барабан в шестой раз. В комнате стало абсолютно тихо. Я приставил дуло к виску. Нажал на спусковой крючок. Услышал шлепок курка, ударившего по пустому гнезду. И больше ничего.

– Достаточно, – сказал Бек.

Опустив кольт, я откинул барабан и вытряс патрон на стол. Аккуратно выровнял его и катнул обратно Беку. Латунь прогремела по дереву. Остановив патрон рукой, Бек молча сидел минуты две-три, глядя на меня так, словно я был хищным зверем в зоопарке. Как будто жалея о том, что нас не разделяет решетка.

– Ричард сказал, ты служил в военной полиции, – наконец проговорил он.

– Тринадцать лет, – подтвердил я.

– И у тебя хорошо получалось?

– Лучше, чем у тех громил, которых вы прислали за ним.

– Мальчишка отзывается о тебе очень хорошо.

– А как же иначе, – сказал я. – Как-никак я его спас. При этом сам вляпался по уши.

– Тебя нигде не хватятся?

– Нигде.

– А родные?

– У меня никого нет.

– На работе?

– Теперь я не могу на нее вернуться. Не так ли?

Какое-то время Бек играл патроном, катая его по столу указательным пальцем. Затем положил его на ладонь.

– Кому я могу позвонить? – спросил он.

– Зачем?

– Чтобы получить рекомендации с места работы, – продолжил Бек. – У тебя ведь был хозяин, так?

Вот они, ошибки, требуют расплаты.

– Я был сам себе хозяин, – сказал я.

Бек положил патрон на стол.

– Лицензия, страховка, регистрация в налоговой полиции? – уточнил он.

Я помолчал мгновение.

– Не совсем.

– Почему?

– Были причины.

– Документы на фургон есть?

– Куда-то подевались.

Бек снова покатал патрон по столу, не отрывая от меня взгляда. Я буквально видел его мыслительный процесс. Он лихорадочно думал. Обрабатывал информацию. Пытался сопоставить ее с тем суждением, которое уже составил обо мне. Я читал его мысли. «Крутой парень, бывший военный, на старом фургоне, который ему не принадлежит. Угнал машину. Убил полицейского». Закари Бек улыбнулся.

– Подержанные компакт-диски, – сказал он. – Я видел тот магазинчик.

Я промолчал, спокойно выдержав его взгляд.

– Дай предположить. Ты распространял краденые компакт-диски.

«Наш человек». Я покачал головой.

– Пиратские копии. Я не вор. Я бывший военный, пытаюсь заработать на жизнь. И я верю в свободу самовыражения.

– Черта с два, – буркнул Бек. – Ты думаешь только о том, чтобы урвать лишний доллар.

«Наш человек».

– Об этом тоже, – согласился я.

– И как у тебя получалось?

– Достаточно неплохо.

Бек сгреб патрон и швырнул его Дьюку. Тот поймал его одной рукой и бросил в карман пиджака.

– Дьюк у меня возглавляет службу безопасности, – сказал Бек. – Ты будешь работать на него начиная с этой минуты.

Я взглянул на Дьюка, затем на его босса.

– А если я не хочу на него работать? – спросил я.

– У тебя нет выбора. За тобой числится убитый полицейский в Массачусетсе, а у нас есть твое имя и пальчики. Тебе назначается испытательный срок до тех пор, пока мы не поймем, что ты за человек. Но ты взгляни на это со светлой стороны. Думай о пяти тысячах долларов. Это ведь уйма пиратских компактов.

Разница между почетным гостем и сотрудником, принятым на испытательный срок, заключалась в том, что ужинал я в кухне с другой прислугой. Верзила из домика привратника на ужине не показывался, но зато были Дьюк и другой тип, которого я определил в механики на все руки или в подручные. Кроме того, на ужине были горничная и кухарка. Мы впятером сидели вокруг простого стола и ели те же блюда, что и хозяева в гостиной. А может быть, и лучше, потому что кухарка, возможно, плюнула им в кастрюлю, а вот нам она вряд ли бы плюнула. Я много времени провел среди рядовых и сержантов и знал, что к чему.

Разговор за ужином не клеился. Кухарка была угрюмой женщиной лет под шестьдесят. Горничная держалась робко. Мне показалось, она здесь относительно недавно и еще не знает, как себя вести. Она была молодая и некрасивая. На ней были хлопчатобумажная рубашка и шерстяной свитер. На ногах громыхающие ботинки на толстой подошве. Механик был средних лет, худой, седой, молчаливый. Дьюк тоже молчал, потому что думал. Бек озадачил его проблемой, и он не знал, как к ней подступиться. Можно ли меня как-то использовать? Можно ли мне верить? Дьюк неглуп, это очевидно. Он видел все тонкие места и был готов потратить какое-то время на то, чтобы их внимательно исследовать. Дьюк мой ровесник. Быть может, чуть моложе, быть может, чуть старше. У него грубое некрасивое лицо, скрывающее возраст. Мы с ним примерно одной комплекции. Возможно, у меня кость чуть пошире, возможно, он чуть более громоздкий. Вес наш различался не больше чем на фунт-два. Я сидел рядом с Дьюком, молча ел и пытался точно рассчитать время, когда нормальный человек должен был бы задать вопрос.

– Ну, расскажи мне про восточные ковры, – наконец сказал я, своим тоном показывая, что уже догадался о том, что Бек занимается чем-то совсем другим.

– Не сейчас, – ответил Дьюк тоном, ясно подразумевающим: «Не перед прислугой».

Затем он посмотрел на меня так, словно хотел сказать: «В любом случае мне не хочется обсуждать это с сумасшедшим, рискнувшим шесть раз подряд сыграть с судьбой в русскую рулетку».

– Патрон ведь был муляжом, так? – спросил я.

– Что?

– В нем не было пороха, – уточнил я. – Наверное, набит ватой.

– Почему он должен был быть муляжом?

– Я мог бы выстрелить в Бека.

– А у тебя были такие мысли?

– Нет, но он человек осторожный. Он не стал бы рисковать.

– Я держал тебя под прицелом.

– Я мог бы сначала прикончить тебя. А затем воспользоваться твоей пушкой.

Дьюк напрягся, но ничего не сказал. Я буквально почувствовал его мысль: «Этого типа следует остерегаться». Дьюк мне не нравился. По моим оценкам, ему в самое ближайшее время предстояло пополнить списки потерь.

– Держи, – сказал Дьюк.

Достав из кармана патрон, он протянул его мне.

– Жди здесь.

Встав из-за стола, он вышел из кухни. Я поставил патрон перед собой, как это делал Бек. Доел ужин. Десерта не было. Кофе тоже. Вернулся Дьюк, покручивая на указательном пальце одну из моих «анаконд». Пройдя мимо меня к двери черного входа, он кивком предложил мне присоединиться. Взяв патрон, я зажал его в кулаке. Вышел следом за Дьюком. Когда мы проходили в дверь, она пискнула. Еще один металлодетектор, аккуратно встроенный в косяк. Но охранной сигнализации не было. Безопасность определялась морем, стеной и колючей проволокой.

За дверью оказалось холодное сырое крыльцо, а за ним калитка, ведущая во дворик, представлявший собой лишь кончик скалистого пальца. Шириной ярдов сто, он раскинулся полукругом перед нами. Дворик был темным, и лишь отсвет из окон особняка выхватывал серый гранит. Ветер усилился, и в море белели барашки. Грохотал прибой. Сквозь низкие, быстро несущиеся тучи проглядывала луна. Бесконечный горизонт был черным. Похолодало. Обернувшись, я различил наверху окно своей комнаты.

– Патрон, – приказал Дьюк.

Повернувшись, я отдал ему патрон.

– Смотри.

Он вставил патрон в кольт. Дернул рукой, закрывая барабан. Прищурился, глядя на серый лунный свет, и повернул барабан так, чтобы гнездо с патроном оказалось на десяти часах.

– Смотри, – повторил Дьюк.

Выпрямив руку, он навел револьвер чуть ниже горизонта на плоские гранитные глыбы, спускающиеся к морю. Нажал на спусковой крючок. Барабан повернулся, курок упал. Сверкнула вспышка, раздался грохот. Револьвер дернулся. Среди каменных глыб блеснула искра, и тотчас же донесся безошибочный металлический лязг рикошета, растворившийся в тишине. Пуля, наверное, отлетела ярдов на сто в Атлантику. Быть может, убила рыбу.

– Это был не муляж, – сказал Дьюк. – Я действую достаточно быстро.

– Ладно, – кивнул я.

Открыв барабан, он вытряс стреляную гильзу. Она со звоном упала на камни ему под ноги.

– Ты осел, – сказал Дьюк. – Осел, убивший полицейского.

– Ты служил в полиции?

Он кивнул:

– Было время.

– Дьюк – это твое имя или фамилия?

– Фамилия.

– Зачем торговцу коврами нужна вооруженная охрана?

– Как тебе уже объяснили, это очень жесткий бизнес. В нем крутится много денег.

– Ты действительно хочешь, чтобы я здесь остался?

Дьюк пожал плечами:

– Возможно. Если действительно будет туго, нам понадобится пушечное мясо. Пусть лучше это будешь ты, чем я.

– Я спас мальчишку.

– И что с того? Уйми свою прыть. Мы все в свое время вытаскивали мальчишку из беды. Как и миссис Бек, и самого мистера Бека.

– Сколько у вас человек?

– Недостаточно, – буркнул Дьюк. – Если на нас действительно напали.

– Это что, война?

Он ничего не ответил. Просто молча прошел мимо меня в дом. Повернувшись спиной к беспокойному океану, я последовал за ним.

В кухне делать было нечего. Механик исчез, а кухарка и горничная убирали со стола. Они укладывали посуду в большую посудомоечную машину, которая пришлась бы к месту в крупном ресторане. Горничная была как на иголках. Она не понимала, что происходит. Я оглянулся, ища кофе. Его по-прежнему не было. Дьюк снова сел за стол. Никаких неотложных дел у него не было.

А я чувствовал, как утекает время. Я не слишком доверял оптимистичному обещанию Сьюзен Даффи насчет пяти дней спокойствия. Пять дней – это очень большой срок, когда приходится держать взаперти двух здоровых мужчин, причем в обход закона. Мне было бы приятнее, если бы Даффи сказала про три дня. В этом случае ее реализм произвел бы на меня большее впечатление.

– Отправляйся спать, – распорядился Дьюк. – Тебе надо будет приступить к службе в половине седьмого утра.

– Что я должен буду делать?

– То, что я тебе скажу.

– Дверь моей комнаты будет заперта?

– Можешь не сомневаться, – заверил меня Дьюк. – Я отопру ее в шесть пятнадцать. В шесть тридцать ты уже должен быть здесь.

Я лежал на кровати до тех пор, пока не услышал, как Дьюк поднялся следом за мной и запер дверь. Затем я подождал еще, убеждаясь, что он больше не вернется. После этого я снял ботинок и проверил, нет ли мне сообщений. Крохотный зеленый экранчик ожил радостным уведомлением: «Для вас почта!» Сообщение было только одно. От Сьюзен Даффи. Оно состояло из единственного слова-вопроса: «Местонахождение?» Нажав клавишу ответа, я набрал: «Эббот, штат Мэн, 20 миль к югу от Портленда, одинокий особняк на длинном каменистом мысе». Этого будет достаточно. Все равно почтового адреса и точных географических координат у меня нет. Если Даффи немного повозится с крупномасштабной картой этих мест, она найдет то, что нужно. Я нажал «Отправить».

Затем я уставился на крошечный экран. Я не знал, как именно работает электронная почта. Соединение устанавливается мгновенно, как при телефонном звонке? Или моему ответу придется ждать в каком-нибудь отстойнике, прежде чем он попадет к Даффи? Я предположил, она ждет от меня вестей. Наверное, они с Элиотом дежурят круглосуточно, сменяя друг друга.

Через девяносто секунд на экране снова заморгало уведомление: «Для вас почта!» Я улыбнулся. Возможно, у нас получится. На этот раз сообщение Даффи было длиннее. Всего двадцать пять слов, и тем не менее мне пришлось листать страницы экрана, чтобы прочитать его полностью. «Спасибо, будем работать с картами. Отпечатки пальцев показывают, что двое телохранителей, задержанных нами, служили в армии. У нас все в порядке. А ты? Есть прогресс?»

Нажав клавишу ответа, я набрал: «Возможно, нанят». Затем, задумавшись, мысленно представил Куинна и Терезу Даниэль и добавил: «Пока больше ничего». Затем, еще подумав, написал: «Относительно телохранителей попросите Пауэлла из военной полиции „10–29, 10–30, 10–24, 10–36“, лично от меня». После чего нажал «Отправить». Дождавшись, когда машина доложит: «Ваше сообщение отправлено», я уставился в темноту, гадая, говорит ли поколение Пауэлла на том же языке, на котором говорило мое. Сообщение 10–29, 10–30, 10–24, 10–36 было составлено с использованием стандартных радиокодов военной полиции, которые сами по себе ничего не значили. Код 10–29 обозначал «слабый сигнал». Это была стандартная жалоба на неисправное оборудование. Код 10–30 означал «прошу помощи, ничего экстренного». Код 10–24 обозначал «подозрительная личность». Код 10–36 означал «пожалуйста, передайте дальше мое сообщение». Код 10–30 означал, что все сообщение не привлечет ничьего внимания. Его запишут и занесут в архив, после чего о нем забудут. Однако в целом эта цепочка на специальном жаргоне имела другое значение. По крайней мере, так было, когда я носил форму. «Слабый сигнал» означал «молчи и не поднимай лишнего шума». Вместе с кодом о запросе помощи получалось: «Это должно остаться между нами». Значение кода «подозрительная личность» не требовало объяснения. Последний код означал «держи меня в курсе». Так что, если Пауэлл не забыл, что к чему, он поймет мое сообщение так: «Без лишнего шума проверь этих ребят и сообщи мне». И я очень надеялся, что Пауэлл не откажется выполнить эту просьбу. Он был передо мной в долгу. И по-крупному. Он меня продал. На мой взгляд, Пауэлл должен был искать способ загладить свою вину.

Я снова посмотрел на крошечный экран: «Для вас почта!» Это была Даффи. «Хорошо, поторопись». Ответив: «Стараюсь», я выключил устройство связи и запихнул его ногтем в каблук. Затем пошел осматривать окно.

Это была стандартная скользящая рама из двух половин. Нижняя, расположенная снаружи, поднималась вверх. Сетки от комаров не было. Внутри краска была положена тонким аккуратным слоем. Снаружи, где рама подвергалась воздействию непогоды и ее приходилось постоянно перекрашивать, слой краски был толстый и неаккуратный. Окно запиралось латунным шпингалетом. Никаких современных охранных систем не было. Сдвинув шпингалет, я попытался поднять окно вверх. Рамы разбухли, но двигались. Приоткрыв окно дюймов на пять, я ощутил дуновение холодного морского воздуха. Перегнувшись через подоконник, я осмотрел его, ища датчики системы сигнализации. Их не было. Подняв окно до конца, я внимательно изучил раму. Никаких признаков охранных систем. Но это было понятно. Окно находилось в пятидесяти футах над скалами и океаном. А сам особняк был недоступен благодаря высокой стене и воде.

Высунувшись в окно, я посмотрел вниз. Я нашел то место, где стояли мы с Дьюком, когда он стрелял из револьвера. Минут пять я свешивался в окно, опираясь локтями на подоконник, вдыхая соленый воздух и размышляя насчет того патрона. Я нажал на спусковой крючок шесть раз. Должна была бы получиться кровавая каша. Моя голова лопнула бы словно переспелый арбуз. Дорогой ковер на полу был бы безнадежно испорчен, дубовые панели расщеплены. Я зевнул. От размышлений на свежем воздухе меня потянуло в сон. Нырнув обратно в комнату, я опустил раму и лег в кровать.

Я успел встать, принять душ и одеться, когда в пятнадцать минут седьмого послышался щелчок замка, который отпер Дьюк. Начинался день номер двенадцать, среда, день рождения Элизабет Бек. Я уже проверил электронную почту. Сообщений для меня не было. Ни одного. Меня это ничуть не встревожило. Я провел десять спокойных минут у окна. Прямо передо мной вставало солнце, океан был безмятежен. Он казался серым, маслянистым и будто усмиренным. Отлив был в самом разгаре. Обнажились скалы. Тут и там блестели лужицы воды.

На берегу копошились птицы. Это были черные кайры. Они как раз меняли оперение. Черное вместо серого. У них были ярко-красные ноги. Вдалеке кружили в воздухе бакланы и чайки с черными спинами. Над самой водой носились серебристые чайки, выискивая завтрак.

Дождавшись, когда шаги Дьюка затихнут в коридоре, я спустился вниз, прошел в кухню и столкнулся лицом к лицу с верзилой из домика привратника. Он стоял перед раковиной и пил воду из стакана. Вероятно, запивал ежедневную горсть стероидов. Верзила был просто необъятный. Во мне шесть футов пять дюймов роста, и мне приходится быть осторожным, входя в стандартный дверной проем шириной тридцать дюймов, чтобы не задеть плечами за косяк. Но этот тип был по крайней мере на шесть дюймов выше меня и дюймов на десять шире в плечах. И весил он фунтов на двести больше моего. А может быть, и еще больше. Меня до мозга костей проняла неприятная дрожь, что бывает всегда, когда я сталкиваюсь с великаном, рядом с которым чувствую себя маленьким. Казалось, весь мир чуть сместился.

– Дьюк в тренажерном зале, – сказал верзила.

– А где этот зал?

– Внизу.

У него был высокий, пронзительный голос. Должно быть, верзила годами глотал стероиды как леденцы. Ему было лет тридцать с небольшим. Сальные светлые волосы, пустые матовые глаза и плохая кожа, футболка, сквозь которую проступали бугры мышц, и спортивные трусы. Его руки были толще моих ног. В целом он производил впечатление карикатуры.

– Мы занимаемся перед завтраком, – продолжил верзила.

– Замечательно, – заметил я. – Ступай в зал.

– И ты тоже.

– Я никогда не занимаюсь.

– Дьюк тебя ждет. Если ты будешь работать у нас, тебе придется заниматься вместе со всеми.

Я взглянул на часы. Двадцать пять минут седьмого. Время неудержимо бежит.

– Как тебя зовут? – спросил я.

Верзила не ответил. Только посмотрел на меня так, словно я пытался заманить его в ловушку. Это еще одна проблема стероидов. В большом количестве они плохо влияют на способность соображать. А у верзилы, похоже, по этой части и отправная точка была недалеко от нуля. Он был жестокий и глупый. Пожалуй, лучше не скажешь. Сочетание ужасное. Это было написано у него на лице. Он мне не понравился. Пока что мне никак не удавалось проникнуться симпатией к своим новым коллегам.

– По-моему, это не трудный вопрос, – продолжил я.

– Поли, – сказал верзила.

Я кивнул:

– Рад познакомиться, Поли. Моя фамилия Ричер.

– Знаю, – буркнул тот. – Ты служил в армии.

– Это тебя чем-то не устраивает?

– Терпеть не могу офицеров.

Я кивнул. Значит, меня проверили. Теперь они знают, какое у меня было звание. То есть у них есть доступ к закрытым системам.

– И почему? – спросил я. – Ты не смог сдать экзамен на офицерское звание?

Поли промолчал.

– Пойдем искать Дьюка, – предложил я.

Поставив стакан, Поли провел меня по коридору через дверь до деревянной лестницы в подвал. Под особняком находился еще целый подземный этаж. Должно быть, его выдолбили в скале. Стены были из камня, местами залатанного и выровненного штукатуркой. Воздух здесь был сырой и затхлый. Под самым потолком в клетках из проволоки болтались голые лампочки. Комнат было много. Одно помещение, выкрашенное белой краской, оказалось достаточно просторным. Пол был застелен белым линолеумом. В помещении стоял сильный запах застарелого пота. Вдоль стены выстроились велотренажер, беговая дорожка и силовой тренажер, а к крюку под потолком были подвешены тяжелая боксерская груша и рядом другая груша поменьше. На полке лежали боксерские перчатки. В стойке стояли грифы от штанг, а на полу рядом со скамейкой возвышались круги. У тренажеров стоял Дьюк. На нем был все тот же темный костюм. Он казался очень уставшим, словно ему пришлось провести на ногах всю ночь. Утром он не успел вымыться. Его спутанные волосы выглядели ужасно, костюм был помят, особенно пиджак сзади.

Поли сразу же начал выполнять какие-то сложные упражнения. Из-за огромной мускулатуры движения его рук и ног были ограниченны. Он не мог достать до плеч пальцами. У него были слишком большие бицепсы. Я посмотрел на силовой тренажер. Всевозможные рычаги, рукоятки, захваты. Мощные черные тросы тянулись через блоки к высокой стопке свинцовых пластин. Для того чтобы сдвинуть все это с места, надо иметь огромную силищу.

– Ты занимаешься? – спросил я у Дьюка.

– Не твое дело, – ответил тот.

– И я тоже нет.

Повернув свою слоновью шею, Поли посмотрел на меня. Затем улегся спиной на скамейку и поерзал так, чтобы плечи оказались под штангой, лежащей на подставке. На штангу с каждой стороны было надето по толстой пачке дисков. Покряхтев, Поли обвил руками гриф и высунул язык, словно готовясь к чему-то очень ответственному. Затем напряг руки и приподнял штангу с подставки. Гриф прогнулся и задрожал. Вес дисков был такой большой, что гриф выгнулся дугой, как в старом кино про советских штангистов на Олимпиаде. Снова закряхтев, Поли выпрямил руки, поднимая штангу до конца. Продержав ее так пару секунд, он расслабил руки, и штанга с грохотом упала на подставку. Повернув голову, Поли пристально посмотрел в мою сторону, как будто это должно было произвести на меня впечатление. Он действительно произвел впечатление, но не то, на которое надеялся. Штанга была тяжелая, и у Поли была могучая мускулатура. Но мышцы, накачанные стероидами, лишены своего главного качества. Выглядят они потрясающе, и, если применять их против статической нагрузки, получается замечательно. Но они очень затрудняют движения и такие тяжелые, что просто устанешь таскать все это великолепие на себе.

– Ты сможешь отжать в положении лежа четыреста фунтов? – спросил Поли.

От напряжения он немного запыхался и не мог отдышаться.

– Никогда не пробовал.

– Хочешь попробовать прямо сейчас?

– Нет, – сказал я.

– Эй, ты, тряпка, это тебе поможет накачаться.

– Ты забыл, что я офицер, – сказал я. – Мне не нужно качать мышцы. Если мне понадобится отжать в положении лежа четыреста фунтов, я просто найду какую-нибудь здоровенную глупую гориллу и прикажу ей сделать это вместо меня.

Поли сверкнул глазами. Не обращая на него внимания, я посмотрел на тяжелую грушу. Стандартное оборудование тренажерного зала. Не новая. Я толкнул грушу ладонью, и она мягко закачалась на цепи. Дьюк пристально следил за мной. Затем он посмотрел на Поли. Я не понял, что означает этот обмен взглядами. В свое время мы широко использовали такие тяжелые груши для отработки навыков рукопашного боя. Чаще всего мы в военной форме, чтобы привыкнуть драться в обычной одежде, отрабатывали удары ногами. Однажды много лет назад я распорол грушу каблуком. Из дыры посыпался песок. Наверное, на Поли это произвело бы впечатление. Но я не собирался повторять это сейчас. У меня в ботинке было спрятано устройство электронной почты, и я не хотел его сломать. Мелькнула абсурдная мысль сказать Даффи, чтобы в следующий раз она прятала такое устройство в каблук левой ноги. Впрочем, Даффи левша. Возможно, она была уверена, что как раз делает так, как нужно.

– Ты мне не нравишься, – вдруг сказал Поли.

Он смотрел мне в глаза, поэтому я предположил, что он обращается ко мне. У него были крохотные глазки. Кожа блестела. Он был ходячим складом химических препаратов. Экзотические соединения буквально лезли у него из ушей.

– Нам надо побороться руками, – продолжил Поли.

– Что?

– Заняться армрестлингом, – объяснил он.

Поли легко и бесшумно приблизился ко мне. Рядом с ним я ощутил себя карликом. Он практически закрыл свет. От него несло потом.

– У меня нет желания заниматься армрестлингом, – сказал я.

Я заметил, что Дьюк следит за мной. Затем я взглянул на руки Поли, сжатые в кулаки. Они были не такими уж огромными. Стероиды не влияют на силу рук; эти мышцы нужно разрабатывать специальными упражнениями, а большинству качков это даже в голову не приходит.

– Козел, – сказал Поли.

Я молчал.

– Козел, – повторил он.

– Что получает победитель? – спросил я.

– Удовлетворение.

– Хорошо.

– Что – хорошо?

– Хорошо, давай попробуем.

Похоже, Поли был удивлен, но тем не менее он быстро вернулся к скамейке со штангой. Сняв пиджак, я бросил его на руль велотренажера. Расстегнул манжету на правой руке и закатал рукав до плеча. По сравнению с рукой Поли моя казалась тощей. Однако моя ладонь была даже чуть шире. И пальцы длиннее. Кроме того, своей скромной мускулатурой я был обязан наследственности, а не фармацевтической промышленности.