Джек Ричер: Средство убеждения
Опустившись на колени друг напротив друга, мы поставили локти на скамью. Лучевые кости Поли были чуть длиннее моих, то есть он должен был выгибать запястье, что было очком в мою пользу. Сложив ладони, мы сплели пальцы. Рука Поли была холодной и влажной. Дьюк занял место у торца скамьи, словно рефери.
– Начали! – сказал он.
Я пошел на обман с самого начала. Суть армрестлинга состоит в том, чтобы усилием локтевого и плечевого суставов развернуть руку вниз, увлекая вместе с этим руку соперника. У меня не было никаких шансов сделать это. Только не в единоборстве с этим верзилой. Совсем никаких шансов. В лучшем случае мне удалось бы просто удержать свою руку на месте. Поэтому я даже не стал стараться завалить руку Поли. Я просто стиснул его ладонь. Миллион лет эволюции сделал большой палец человека противостоящим остальным четырем пальцам, таким образом дав возможность использовать руку как клещи. Обхватив костяшки пальцев Поли, я безжалостно сжал их. А руки у меня очень сильные. Я сосредоточился на том, чтобы удерживать свою руку в вертикальном положении. Уставился прямо в глаза Поли и стиснул его руку с такой силой, что у него хрустнули пальцы. Потом я нажал сильнее. Еще сильнее. Поли не сдавался. Он был невероятно силен. Он давил на меня. Я обливался потом и учащенно дышал, стараясь изо всех сил не проиграть. Так продолжалось около минуты. Мы молча напрягали руки, чуть дрожавшие от усилий. Затем я нажал сильнее. Дал боли разлиться по руке Поли. Увидел, как она отразилась у него на лице. После этого нажал еще сильнее. Это действует безотказно. Когда противник начинает думать, что боль достигла предела, становится еще хуже. А потом еще и еще, словно затягивается храповик. Все хуже и хуже, как будто впереди ждет целая бесконечная вселенная мучений, нарастающих, нарастающих и нарастающих с неумолимостью машины. Противник теперь может думать только о своих страданиях. И у него в глазах мелькают первые признаки паники. Он понимает, что я действую обманом, но ничего не может с этим поделать. Нельзя же просто беспомощно воскликнуть: «Он делает мне больно! Это нечестно!» В этом случае козлом станет он, а не я. А этого допустить нельзя. Поэтому противник глотает боль, гадая только о том, станет ли еще хуже. А хуже становится. Обязательно. Впереди еще много боли. Не отрывая взгляда от глаз Поли, я стискивал его руку сильнее и сильнее. От пота его ладонь взмокла, поэтому моим пальцам было легко скользить, сжимаясь все туже и туже. Внимание Поли не отвлекалось на зажатую кожу. Вся боль была сосредоточена в костяшках пальцев.
– Достаточно, – крикнул Дьюк. – Ничья.
Я не разжимал руку. Поли не ослабил давление. Его рука была непоколебимой, словно дерево.
– Я сказал, достаточно! – повторил Дьюк. – Болваны, вас ждет работа.
Я приподнял локоть, чтобы Поли не смог застать меня врасплох последним отчаянным рывком. Он отвел взгляд, убирая руку со скамьи. Мы разжали пальцы. Рука Поли была покрыта отчетливыми белыми и красными пятнами. Подушечка моего большого пальца горела огнем. Поднявшись с колен, Поли выпрямился и быстро вышел из зала. Послышались его грузные шаги по деревянной лестнице.
– Это была большая глупость, – заметил Дьюк. – Ты только что нажил себе еще одного врага.
Я никак не мог отдышаться.
– Что, я должен был проиграть?
– Возможно, это было бы лучше.
– Я так не привык.
– Значит, ты дурак.
– Ты начальник охраны, – сказал я. – Тебе следовало бы запретить Поли играть в детство.
– Это не так-то просто.
– Тогда избавься от него.
– Это тоже не так-то просто.
Я медленно поднялся. Опустил рукав и застегнул манжету. Взглянул на часы. Уже почти семь часов утра. Время неумолимо идет.
– Чем я буду заниматься сегодня? – спросил я.
– Водить грузовик, – сказал Дьюк. – Ты ведь умеешь водить грузовик, так?
Я кивнул, потому что отпираться было глупо. Спасая Ричарда Бека, я был за рулем фургона.
– Мне нужно принять душ, – сказал я. – И переодеться.
– Обратись к горничной, – устало бросил Дьюк. – Я что тебе, черт побери, лакей?
Смерив меня взглядом, он направился к лестнице, оставив меня одного. Встав, я потянулся, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и тряхнул кистью, разминая ее. Затем подхватил пиджак и отправился на поиски Терезы Даниэль. Теоретически она могла содержаться взаперти где-то здесь. Но я ее не нашел. Подземный этаж представлял собой лабиринт помещений, высеченных в скале. Назначение большинства из них было очевидно. Я увидел котельную с гудящим котлом и сплетением труб. Рядом была прачечная с большой стиральной машиной, установленной на высоком деревянном столе, чтобы вода под действием силы тяжести сливалась в трубу, уходящую в стену на уровне колена. Затем шли кладовые. Две комнаты были заперты. Двери очень прочные. Я внимательно прислушался, но не услышал ни звука. Я даже осторожно постучал, но ответа не было.
Поднявшись наверх, я застал в коридоре первого этажа Ричарда Бека и его мать. Ричард вымыл голову и зачесал волосы налево, чтобы скрыть отрезанное ухо. Приблизительно так же поступают мужчины в годах, скрывая лысину на макушке. У него на лице по-прежнему отражалась борьба противоречивых чувств. Ему было уютно в безопасном полумраке дома, но я видел, что он ощущает себя словно в ловушке. Казалось, Ричард был рад видеть меня. И не только потому, что я его спас; похоже, для него я был олицетворением внешнего мира.
– С днем рождения, миссис Бек, – сказал я.
Элизабет Бек улыбнулась, польщенная тем, что я не забыл. Сегодня она выглядела лучше, чем вчера. Она была лет на десять старше меня, но, если бы мы случайно встретились где-нибудь в баре, клубе или поезде дальнего следования, я, наверное, обратил бы на нее внимание.
– Какое-то время вы поживете у нас, – сказала миссис Бек.
Затем до нее дошло, почему именно я задержусь у них в гостях. Я прятался, потому что убил полицейского. Смутившись, она отвела взгляд и быстро пошла прочь. Ричард последовал за ней, один раз обернувшись на меня. Я снова отыскал кухню. Поли там не было. Вместо него я застал там Закари Бека.
– Какое у них было оружие? – без предисловий начал он. – У тех типов из «тойоты»?
– У них были «узи», – сказал я. «Подобно всем хорошим обманщикам, надо максимально придерживаться правды». – И граната.
– Какие именно «узи»?
– «Микро», – сказал я. – Самые маленькие.
– Магазины?
– Короткие. На двадцать патронов.
– Ты уверен?
Я кивнул.
– Ты хорошо разбираешься в оружии?
– Эти пистолеты-пулеметы были разработаны лейтенантом израильской армии, – сказал я. – Его звали Узиэль Гал. Он был мастер на все руки. Ковырялся со старыми пистолетами-пулеметами чехословацкого производства двадцать третьей и двадцать пятой модели до тех пор, пока не получилось что-то совершенно новое. Это было еще в сорок девятом году. Первый «узи» пошел в серийное производство в пятьдесят третьем году. По лицензии выпускался в Бельгии и Германии. Мне достаточно часто приходилось встречаться с ними.
– И ты абсолютно уверен, что это были модели «микро» с короткими магазинами?
– Абсолютно.
– Хорошо, – сказал Бек таким тоном, словно это имело для него большое значение.
Затем он вышел из кухни. Я остался стоять на месте, размышляя о той срочности, с которой Закари Бек задал свои вопросы, и о мятом костюме Дьюка. Это сочетание меня сильно встревожило.
* * *Отыскав горничную, я сказал ей, что мне нужна одежда. Та ответила, что отправляется в магазин за продуктами, и показала длинный список. Я попытался объяснить, что вовсе не прошу ее купить мне одежду. Пусть принесет мне чью-нибудь. Залившись краской, горничная затрясла головой и ничего не сказала. Затем откуда-то появилась кухарка. Сжалившись надо мной, она приготовила яичницу с беконом. И сварила кофе, что пролило луч света на весь предстоящий день. Я съел яичницу, выпил кофе и поднялся в свою комнату. Горничная оставила в коридоре на полу перед дверью аккуратно сложенную одежду. Черные джинсы и черную джинсовую рубашку. Черные носки и белое нижнее белье. Все было свежевыстиранное и тщательно отутюженное. Я решил, что одежда принадлежит Дьюку. Вещи Бека или Ричарда были бы мне малы, а в одежде Поли я выглядел бы так, словно нацепил на себя палатку. Подобрав вещи, я зашел в комнату. Заперся в ванной, снял ботинок и проверил устройство электронной почты. Мне поступило одно сообщение. От Сьюзен Даффи. «Твое местонахождение установлено по карте. Мы устроимся в мотеле на шоссе I-95 в 25 милях к ю-з от тебя. Ответ от Пауэлла кавычки только для твоих глаз, оба УД после 5, 10-2, 10–28, кавычки закрываются. Как успехи?»
Я улыбнулся. Пауэлл не забыл наш жаргон, «оба УД после 5» означало, что телохранители прослужили в армии пять лет, после чего были уволены досрочно. Пять лет – это слишком большой срок, чтобы увольнение можно было объяснить индивидуальной непригодностью к службе или недостатками подготовки. Такое проявилось бы значительно раньше. Вылететь из армии, прослужив пять лет, можно, только если ты очень плохой человек. Ну а коды 10-2 и 10–28 не вызывали сомнений. Код 10–28 был стандартным ответом на запрос о качестве радиоприема и означал: «Сигнал сильный и отчетливый». Код 10-2: «Срочно необходима медицинская помощь». Но на жаргоне военной полиции оба кода вместе следовало понимать так: «Этих ребят необходимо обязательно убрать». Пауэлл заглянул в архив, и ему не понравилось то, что он там увидел.
Нажав «Ответить», я набрал: «Пока что никаких успехов, ждите новостей». Отослав сообщение, я спрятал устройство в каблук. Под душем я пробыл недолго. Смыл пот тренажерного зала и переоделся в свежее белье. Обувь, пиджак и плащ я оставил свои. Спустившись вниз, я застал в коридоре Закари Бека и Дьюка. Оба были в плащах. Дьюк держал ключи от машины. Он до сих пор так и не помылся. Он по-прежнему казался усталым. Увидев меня, Дьюк недовольно нахмурился. Возможно, ему было неприятно видеть меня в своей одежде. Входная дверь была распахнута, и я увидел, как мимо проехала в старом запыленном «саабе» горничная, направляющаяся за покупками. Быть может, ей предстоит купить торт имениннице.
– Пошли, – сказал Бек таким тоном, будто нас ждала работа, а времени было в обрез.
Мы прошли через входную дверь. Металлодетектор пискнул дважды, по одному разу на Бека и Дьюка, а на меня промолчал. Воздух на улице был прохладный и свежий. На небе ни облака. У крыльца ждал черный «кадиллак» Бека. Дьюк открыл заднюю дверь, и Бек устроился сзади. Дьюк сел за руль. Я сел рядом с ним, что показалось мне самым подходящим. Все молчали.
Дьюк завел двигатель, включил передачу и поехал по дорожке. Я увидел, как Поли вдалеке отпирает ворота для «сааба» горничной. Он снова надел костюм. Мы пронеслись мимо него и направились на запад, прочь от моря. Обернувшись, я увидел, как Поли закрывает за нами ворота.
Проехав пятнадцать миль вглубь материка, мы свернули на север, на шоссе, ведущее к Портленду. Уставившись вперед, я гадал, куда меня везут. И что будет, когда доставят на место.
* * *Меня привезли в морской порт, расположенный на окраине города. Над водой поднимался лес мачт, труб и надстроек, на причалах суетились огромные краны. На заросших бурьяном пустырях громоздились брошенные контейнеры. Вдоль низких пакгаузов сновали туда-сюда грузовики. В воздухе кружились чайки. Дьюк въехал через ворота в маленький дворик, вымощенный растрескавшимся бетоном, кое-где заплатанным асфальтом. Во дворе не было ничего, кроме сиротливого автофургона в центре. Это был грузовик средних размеров, переделанный из бортового пикапа, на раму которого установили большой фургон. Он был шире кабины и нависал над ней. Машина, какую можно найти в любом агентстве проката. Не самая маленькая, не самая большая. На фургоне не было никаких надписей. Грузовик был выкрашен синей краской, сквозь которую проступали ржавые подтеки. Он был старым и всю жизнь провел на соленом воздухе.
– Ключи в кармане на двери, – сказал Дьюк.
Подавшись вперед, Бек протянул мне листок бумаги. На нем были указания, как найти какой-то адрес в Нью-Лондоне, штат Коннектикут.
– Отгонишь грузовик строго по указанному адресу, – сказал Бек. – Это стоянка, похожая на ту, где мы сейчас находимся. Там будет ждать другая абсолютно такая же машина. Ключи также в кармане на двери. Оставишь эту, а ту пригонишь сюда.
– И не заглядывай ни в ту, ни в другую, – добавил Дьюк.
– Поедешь медленно, – продолжил Бек. – Не нарушай правила. Не привлекай внимание.
– А в чем дело? – спросил я. – Что в этих машинах?
– Ковры, – ответил у меня за спиной Бек. – Я думаю о тебе, вот и все. Тебя разыскивает полиция. Так что лучше вести себя тихо. Не торопись. Остановись, перекуси и выпей кофе. Веди себя естественно.
На этом инструктаж закончился. Я вышел из «кадиллака». В воздухе пахло морем, мазутом, автомобильными выхлопами и рыбой. Дул ветер. Со всех сторон доносились невнятный промышленный гул и крики чаек. Я направился к синему грузовику. Обошел его сзади и увидел, что рукоятка дверцы фургона опломбирована свинцовой пломбой. Я открыл водительскую дверь. Нашел ключи. Сел за руль и завел двигатель. Пристегнулся, устроился поудобнее, включил передачу и выехал со стоянки. Бек и Дьюк, оставаясь в «кадиллаке», проводили меня взглядом. Их лица оставались равнодушными. Постояв на первом перекрестке, я повернул налево и поехал на юг.
Глава 4
Время неумолимо идет. Я мог думать только об этом. Мне предстояло пройти какое-то испытание, и это должно было отнять у меня по меньшей мере десять драгоценных часов. Лишние десять часов, которых у меня не было. А грузовик был хуже осла. Старый, упрямый. Двигатель громко ревел, трансмиссия скрипела и визжала. Подвеска была изношена, и машина моталась и раскачивалась. Но в зеркала заднего вида – огромные прямоугольники, прикрученные к дверям, – было прекрасно видно все, что находилось сзади меня дальше чем на десять ярдов. Я направлялся по I-95 на юг, и все было спокойно. Я был уверен, что за мной никто не следит. Уверен, но не убежден наверняка.
Сбросив скорость, я вывернулся на сиденье, поставил левую ногу на педаль газа и разул правую. Бросил ботинок на колени и одной рукой вытащил устройство электронной почты. Прижал его к рулевому колесу и, не отрываясь от дороги, набрал: «Срочно встречайте меня первая стоянка I-95 на южном выезде из Кеннебанка выезжайте немедленно захватите паяльник и свинцовый припой». Нажав «Отправить», я бросил устройство на соседнее сиденье. Сунул правую ногу в ботинок, поставил ее на педаль и выпрямился. Снова проверил зеркала. Ничего. Тогда я занялся математикой. От Кеннебанка до Нью-Лондона миль двести, может быть, чуть больше. Четыре часа со скоростью пятьдесят миль в час. Два часа пятьдесят минут со скоростью семьдесят, а семьдесят было максимум, что можно выжать из этого драндулета. Поэтому у меня было не больше часа десяти минут на то, чтобы выполнить намеченное.
Я ехал вперед. Держал ровно пятьдесят в правом ряду. Все меня обгоняли. Никто не ехал за мной следом. Хвоста за мной не было. Я не мог решить, хорошо это или плохо. Возможно, альтернатива была еще хуже. Через двадцать девять минут я проехал мимо Кеннебанка. В миле за городом увидел знак стоянки. Он обещал еду, бензин и место для отдыха через семь миль. На семь миль у меня ушло восемь с половиной минут. Наконец я увидел узкую дорожку, отходящую от шоссе вправо и поднимающуюся вверх по склону через густые заросли деревьев. Обзор был плохим. Листочки были еще молодые и маленькие, но их было так много, что разглядеть что-либо было очень трудно. Стоянку я не видел. Взобравшись на гребень, я спустился на самую обычную стоянку у автомагистрали. По сути дела, это была широкая полоса асфальта с расчерченными по косой местами для машин и небольшая группа приземистых кирпичных строений справа. За строениями виднелась заправка. Перед зданиями стояло с дюжину машин. Одним из них был «таурус» Сьюзен Даффи. Он был последним в левом ряду. Рядом с ним стояли сама Даффи и Элиот.
Медленно проехав мимо, я подал рукой знак обождать и остановился за четыре места от «тауруса». Заглушил двигатель и немного посидел в благодатной тишине. Убрал устройство электронной почты в каблук и зашнуровал ботинок. Затем постарался изобразить из себя нормального человека. Потянувшись, я открыл дверь, вылез из кабины и попрыгал на месте, словно разминая затекшие ноги и наслаждаясь свежим лесным воздухом.
Пару раз обойдя вокруг машины, я осмотрел всю стоянку, после чего застыл на месте, не отрывая взгляда от подъездной дороги. На ней не было ни души. Со стороны шоссе доносился шум редких машин. Шоссе было достаточно близко, но все же его загораживали деревья, поэтому на стоянке я чувствовал себя спокойно и уединенно. Я отсчитал семьдесят две секунды, что на скорости пятьдесят миль в час составляет милю. На дороге так никто и не появился. А следить на удалении больше мили не имеет смысла. Тогда я побежал прямиком к Даффи и Элиоту. Элиот был без костюма и в такой одежде, похоже, чувствовал себя неловко. На Даффи были те же самые потертые джинсы и ношеная кожаная куртка, которые я уже видел. Выглядела она в них восхитительно. Федеральные агенты не стали тратить время на приветствия, чем я остался доволен.
– Куда ты направляешься? – спросил Элиот.
– В Нью-Лондон, штат Коннектикут, – сказал я.
– Что в фургоне?
– Не знаю.
– Хвоста нет, – заметила Даффи. Это было утверждение, а не вопрос.
– Возможно, электроника, – предположил я.
– Где она может быть?
– В фургоне, если у них хватило ума. Вы привезли паяльник?
– Пока нет, – сказала Даффи. – Но его уже везут. Зачем он?
– На фургоне свинцовая пломба, – объяснил я. – Надо будет поставить ее на место.
Она нетерпеливо взглянула на подъездную дорогу.
– Такую штуку быстро не достанешь.
– Давайте пока проверим то, что можно, – предложил Элиот. – Чтобы не терять времени впустую.
Мы бегом вернулись к грузовику. Нагнувшись, я заглянул снизу. Грузовик был покрыт толстым спекшимся слоем древней серой грязи, кое-где исчерченной подтеками масла.
– Только не здесь, – сказал я. – Для того чтобы добраться до металла, понадобится зубило.
Элиот обнаружил устройство в кабине через пятнадцать секунд после того, как начал поиски. Оно было прилеплено к поролону пассажирского сиденья с помощью маленькой полоски изоленты. Это была крошечная металлическая коробочка размером с четвертак и толщиной с полдюйма. От нее отходил тонкий проводок длиной дюймов восемь, судя по всему передающая антенна. Зажав устройство в кулак, Элиот вылез из кабины и уставился на подъездную дорогу.
– В чем дело? – встревожилась Даффи.
– Странно, – сказал он. – В таких штуковинах батарейка от слухового аппарата. Маленькая мощность, небольшая дальность. Дальше чем за две мили ее не поймаешь. Так где же тот, кто за тобой следит?
Подъездная дорога оставалась пустой. Я был последним, кто приехал на стоянку. Мы стояли, уставившись в пустоту. Наши глаза слезились на холодном ветру. За деревьями шелестели машины, но на дороге никто не появлялся.
– Сколько ты уже здесь? – спросил Элиот.
– Минуты четыре, – сказал я. – Может быть, пять.
– Ничего не понимаю, – сказал он. – Это значит, что тот тип должен был отстать от тебя на четыре или пять миль. А на таком расстоянии он ничего не услышит.
– Может быть, никого нет, – предположил я. – Может быть, мне доверяют.
– Тогда зачем ставить эту штуку?
– Может быть, ее и не ставили. Может быть, она здесь уже много лет. Может быть, про нее забыли.
– Слишком много «может быть», – сказал Элиот.
Резко развернувшись, Даффи всмотрелась в рощицу.
– Он мог остановиться на съезде с шоссе, – предположила она. – Смотрите, это как раз на одном уровне с нами.
Мы с Элиотом тоже повернулись направо и всмотрелись в рощицу. Да, предположение Даффи имело смысл. Глупо сворачивать на стоянку и ставить машину рядом с объектом наблюдения.
– Давайте посмотрим, – предложил я.
За узкой полоской стриженой травы следовала такая же узкая полоска, где край леса был укрощен аккуратными насаждениями. Дальше шли просто деревья. С востока их ограничивало шоссе, с запада стоянка, но в промежутке высились сорокафутовые великаны, растущие здесь, вероятно, с незапамятных времен. Пробраться сквозь эти густые заросли проблематично. Повсюду вьющийся плющ, колючие кустарники и низко опущенные ветки. На дворе стоял апрель. В июле или в августе роща, наверное, становится просто непроходимой.
Мы остановились на самой опушке леса. Далее начинался засеянный травой луг вокруг развилки шоссе. Стараясь оставаться за деревьями, мы посмотрели направо и налево. На обочине ни одной машины. Развилка была пустынной. Движение по шоссе было редким. Случались промежутки секунд по пять, когда в поле зрения не оставалось вообще ни одной машины. Элиот снова пожал плечами, показывая, что он ничего не понимает. Мы развернулись и стали продираться назад.
– Чертовщина какая-то, – пробормотал Элиот.
– У них не хватает людей, – предположил я.
– Нет, они на федеральной магистрали номер один, – вдруг сказала Даффи. – Иных вариантов нет. Она тянется параллельно девяносто пятому шоссе вдоль побережья. Идет от Портленда на юг. Наверное, почти на всем протяжении между дорогами не больше двух миль.
Мы снова повернулись на восток, как будто можно было увидеть сквозь деревья машину, остановившуюся на обочине далекого параллельного шоссе.
– Лично я поступила бы именно так, – сказала Даффи.
Я кивнул. Объяснение было вполне логичным. Конечно, имелись определенные технические проблемы. Если шоссе действительно отстоят друг от друга на две мили, любое смещение взад или вперед, обусловленное дорожными условиями, приведет к тому, что передатчик окажется вне зоны действия приемника. С другой стороны, Беку необходимо отследить мой маршрут лишь в самых общих чертах.
– Вполне возможно, – согласился я.
– Нет, вероятно, Даффи права, – сказал Элиот. – Этого требует здравый смысл. Они постараются как можно дольше не показываться в твоих зеркалах.
Я снова кивнул.
– В любом случае следует исходить из предположения, что они здесь. Как далеко автострада номер один идет параллельно шоссе девяносто пять?
– До бесконечности, – ответила Даффи. – По крайней мере, дальше Нью-Лондона. Они расходятся вокруг Бостона, но дальше снова сближаются.
– Хорошо, – сказал я, сверяясь с часами. – Я уже провел здесь около девяти минут. Достаточно для того, чтобы сходить в туалет и выпить чашку кофе. Пора возвращать электронику на дорогу.
Я попросил Элиота положить передатчик в карман и на «таурусе» Даффи ехать на юг, держа стабильные пятьдесят миль в час. Нам же предстояло догнать его на грузовике где-то перед Нью-Лондоном. Беспокоиться о том, как вернуть передатчик на место, будем потом. Элиот уехал со стоянки, и мы остались вдвоем с Даффи. Мы проводили взглядом скрывшийся в сторону юга «таурус», после чего повернули к подъездной дороге. У меня остался час и одна минута, и мне нужен паяльник. Время неумолимо идет.
– Как там? – спросила Даффи.
– Кошмар.
Я рассказал про гранитную стену высотой восемь футов, про колючую проволоку, ворота и металлодетекторы в дверях, про комнату, которая запирается только снаружи. Рассказал про Поли.
– Моего агента не видел? – спросила Даффи.
– Я только что попал туда, – напомнил я.
– Она там. Я должна надеяться на это.
Я промолчал.
– Нам нужно какое-либо продвижение вперед, – сказала она. – С каждым часом, проведенным там, ты вязнешь все глубже и глубже. И тянешь за собой Терезу.
– Знаю.
– Что ты можешь сказать про Бека? – спросила Даффи.
– Он по ту сторону закона.
Я рассказал про отпечатки пальцев на бокале, про исчезнувшую «максиму». Затем рассказал про русскую рулетку.
– И ты играл?
– Шесть раз, – подтвердил я, не отрывая взгляда от подъездной дороги.
Она изумленно вытаращилась на меня:
– Ты с ума сошел! Шесть к одному – ты должен был быть трупом!
Я улыбнулся:
– А тебе приходилось играть?
– Я никогда не пойду на это. Мне не нравится чересчур высокая вероятность размозжить голову.
– Ты думаешь так же, как и большинство людей. И Бек так думает. Он полагает, вероятность один к шести. Но на самом деле вероятность один к шестистам. Или к шести тысячам. Если зарядить один тяжелый патрон в хорошо сработанный, ухоженный револьвер вроде «анаконды», будет просто чудо, если барабан остановится с патроном в верхнем положении. Вращательная инерция постарается развернуть его патроном вниз. Этому помогут точный механизм, немного смазки, сила тяжести. Я не идиот. Русская рулетка значительно менее опасна, чем думают люди. И ради того, чтобы меня наняли на работу, стоило пойти на такой риск.