Я не слишком верила ей. Что она могла мне дать? Ржавую железную женскую шпильку династии Цин, как в прошлый раз? Или унылую безвкусную наньянскую[3 - Наньянский – происходящий из Наньяна, так китайцы называют Юго-Восточную Азию.] игрульку неизвестно какого времени?
– То, что ты хотела, – добавила она, чтобы обманом заставить меня задержаться еще хотя бы на минуту.
Немного поколебавшись, я все же переступила порог и шагнула к ней. Порог ее дома тоже остался с цинских времен, кажется, что он высотой по колено. Дверная рама обросла паутиной, но оставалась прочной. Дорожка, ведущая в глубь дома, была более гладкой и аккуратной, чем мостовая в переулке, и, кстати, намного старше. Внутренний дворик увивали лозы зеленого винограда, ослепительно яркий солнечный свет падал прямо через маленькое оконце в крыше. Но там, докуда не доставали его лучи, царили тьма и мрак, скрывавшие в себе призраков, больших и маленьких. Двор был небольшой и тихий. Сизые кирпичи, черная черепица, деревянные и глиняные изваяния придавали дому сходство со старым полуразрушенным храмом, который настоятельно требует ремонта.
Она лежала на другой стороне внутреннего дворика, не в доме, а на краю коридора. Ширины деревянной кровати как раз хватало, чтобы вместить ее огромную тушу. На ней почти не было одежды, только черная москитная сетка, обернутая вокруг тела. Черные с проседью волосы свисали с кровати на тенистую землю, расползались во все стороны, как сорняки, высасывали из земли жизненные силы, буйно разрастались, как будто спешили сбежать, пользуясь тем, что она на последнем издыхании.
Она – та самая знаменитая собачатница – Си Ши[4 - Си Ши – красавица из княжества Юэ (эпоха Чуньцю, 722–479 гг. до н. э.), славная тем, что болезнь делала ее еще красивее.], Хай Куй по прозвищу Актиния. Ее работа – убивать собак и продавать их мясо. Даже в молодости было так. Сейчас передо мной лежала безнадежно больная собачатница Си Ши, я никогда не видела ее изящной фигуры и первой в городе красоты времен ее молодости. А еще это была именно та женщина, которая с тех пор, как мне исполнилось три или четыре года, умоляла Жун Яо отдать меня ей, чтобы она меня вырастила как свою дочь. Чтобы достичь своей цели, она сначала пообещала выбить для Жун Яо пять своих золотых зубов, а позже, после смерти стоматолога Цзиня, ее чаяния стать матерью только возросли, она никак не отставала и даже предлагала переспать с Жун Яо. Но все ее предложения были категорически им отвергнуты. Она, должно быть, до смерти ненавидела его, а меня – непонятно, то ли любила, то ли ненавидела. За исключением кошки, мне никогда не перепадало от Хай Куй ничего хорошего – даже в те годы, когда я целыми днями голодала, я ни разу не получала от нее еды. Она была скупа, как стоматолог Цзинь.
Хай Куй убивала не только собак, но и кошек. Мою кошку, Цици, я забрала именно у нее. Каждый день по дороге в школу я проходила мимо мясных рядов. В тот день я проходила мимо мясной лавки и вдруг услышала, как кто-то окликает меня по имени. Однако, подняв глаза, я обнаружила, что лавка пуста, никому не было до меня никакого дела. Когда я уже собиралась уходить, я снова услышала, как кто-то называет мое имя. Я с удивлением огляделась. На меня по-прежнему никто не смотрел. И снова позвали. Я внимательно прислушалась – звук доносился из маленькой, узенькой клетки. Внутри сидела кошка с серой шерстью. Она смотрела на меня умоляющими глазами. Я наклонилась. Она потянулась ко мне мордочкой и высунула маленький язычок, чтобы лизнуть меня.
– Это ты меня зовешь? – спросила я.
Она тут же почтительно встала, как ученик, отвечающий на вопрос.
– Она тебя весь день зовет! – внезапно подала голос Хай Куй, спавшая на разделочной колодке. Ее лицо лоснилось, и даже на расстоянии я почувствовала запах крови, исходящий от ее тела, и жар, исходящий от ее жира.
Я не знала, о чем она говорит. Я настороженно относилась к ней.
– Я хотела забить ее сегодня рано утром. Но даже если ее не забить, она все равно сдохнет.
Хай Куй сказала, что кошка больна. И, даже несмотря на это, ее мясо есть было нельзя. Вот мясо больных и бешеных собак подают к столу, и у людей на них одинаково текут слюни. Кто может гарантировать, что свинина в мясной лавке, особенно жирная свинина из Гаочжоу, хороша каждым куском?
Я хотела купить эту кошку на те единственные пять юаней, которые у меня оставались, – плату за обучение, которую дал мне Жун Яо. Мало кто в городе ест кошачье мясо, но всегда найдутся перекупщики из Гаочжоу, которые время от времени покупают кошек, а затем продают их в Гуанчжоу. Люди там настолько глупы, что считают кошек тиграми и насильно придают кошачьему мясу вкус тигриного. Однако эта кошка выглядела так, словно не доживет до того момента, когда они должны будут приехать. Хай Куй не взяла у меня денег и отдала кошку просто так. Хотя кошка мяукала совсем невнятно, было слышно, что она действительно звала меня по имени.
– Это кошачий дух, я не смею его убивать, и никто не решится есть его мясо, – сказала Хай Куй. – Я слышала, что любое животное может стать духом (оборотнем), а животные, которые становятся духом, получают жизненную суть небожителей и призраков, как бессмертные лисы. Для нас дух и оборотень – это одно и то же. Однако животные, которые становятся духами, неимоверно дряхлые, как говорится, живи долго – станешь духом. Люди тоже могут стать духом, если доживут до ста лет. Я слышала, что при Цяньлуне[5 - Император династии Цин, правил в 1736–1795 годах.] у нас в Даньчжэне на перекрестке с Луцзясян, где кунжутная лавка, жила семья Би. И у них одна старушка дожила аж до ста шести лет, после чего стала человеческим духом. Перед уходом она села на кровать и сказала детям и внукам, столпившимся в большой комнате: «Я ухожу». И вдруг прямо у всех на глазах исчезла. Это даже в «Даньчжэнь чжи»[6 - В период императорского Китая были распространены трактаты «чжи» – краеведческие записи о какой-либо местности.] записано.
Но эта кошка выглядела еще очень молодой, куда ей в оборотни? Я не поверила в чушь, которую несла Хай Куй, и унесла кошку из лавки.
Когда появилась Цици, я бросила учебу, чтобы заботиться о ней. Жун Яо нескоро понял, что я больше не учусь. Но он ничего не сказал, ему никогда не было до меня дела. Я отнесла Цици на осмотр к ветеринару Иню. После того как ветеринар скормил ей несколько таблеток, болезнь Цици чудесным образом постепенно излечилась. Это заставило меня по-другому взглянуть на ветеринара Иня, и я привязалась к нему. Я проводила с Цици дни напролет. Даже когда бродила по ночному городу, Цици была рядом, слушала меня и помогала скоротать это долгое и одинокое время.
Однако на третий день после того, как мне отдали кошку, Хай Куй уронили. В тот день она успешно повесила старую беззубую собаку на телефонном столбе рядом с мясной лавкой и только собралась ударить ее палкой по голове, как собака мощно отпихнула ее задними лапами. Хай Куй сперва повалилась на землю, а затем необъяснимым образом скатилась в пересохшую канаву. Жизнь ей все же спасли, но с тех пор она больше не могла убивать собак, могла лишь отлеживаться дома.
После этого случая ветеринар Инь пошел посмотреть на собаку, которая все еще висела на телеграфном столбе, и, прицокнув от удивления, сообщил, что собака прожила по меньшей мере тридцать лет – для человека это как примерно двести десять. Кто-то поспешно снял ее со столба и отпустил. А кто-то узнал в ней собаку, которая лет пять назад укусила хозяйку, и та умерла от бешенства, а теперь вот собаке удалось удрать от Хай Куй. Она могла мгновенно менять облик и наверняка умела превращаться в прекрасную девушку, завлекающую мужчин. Она теперь точно собака-оборотень из легенд, а оборотней невозможно убить, так что пусть сама возносится на небеса.
Несмотря на то что Хай Куй теперь едва могла пошевелиться, она по-прежнему обладала аппетитом. Жун Яо каждый день приносил ей по десять буханок хлеба. И хоть наедалась она не досыта, ее плоть росла и росла, раздуваясь, как воздушный шар. По словам опытного ветеринара Иня, она страдала ожирением, причем быстрым, как бывает у свиней, которых раскармливают гормонами. Ветеринар уже давно перестал о ней беспокоиться и даже радовался ее несчастью, повсюду разнося о ней хулу. А Хай Куй не переставала надеяться найти лекарство и просила Жун Яо помочь ей найти врача. Тот никогда не отказывал женщинам в Даньчжэне, а тем только и дай, что сэкономить, вот они и приставали: Жун Яо, сделай то, Жун Яо, сделай се, и Жун немедленно делал, не говоря ни слова. Как я слышала, это все потому, что в самые наши голодные времена женщины в городе из собственного рта кусок вынимали, чтобы поделиться с нами, и даже давали нам молока. Не знаю уж, видел ли Жун Яо от Хай Куй какое-нибудь добро, во всяком случае, он всяко пытался найти для нее всевозможных докторов. Невесть откуда взявшиеся шарлатаны, которые хвастались лекарствами от всех болезней, прописывали Хай Куй самые разные диво-рецепты, от которых ее тело еще больше слабело.
Однажды в Даньчжэнь «по ошибке вломился» один мастер цигуна, утверждавший, что частенько бывал в Чжуннаньхае[7 - Чжуннаньхай – рукотворное озеро в Пекине, расположенное непосредственно к западу от Запретного города и занимающее примерно такую же площадь. Этот квартал называют «новым запретным городом», так как по берегам озера расположены резиденции высших органов управления КНР.]. Этот коротышка носил волосы до плеч, весь зарос бородой, рот его был полон черных зубов, а тело закутано в мешковатый белый халат. Когда он сидел, скрестив ноги, на земле перед кинотеатром, в птичьих рядах в сотне метров от него упала какая-то пожилая женщина. Он тут же подбежал к ней и давай беспрестанно извиняться, утверждая, что это он ей случайно своим цигуном навалял. Но это еще что, навредить цигуном случайному пешеходу это всего лишь пустяк, и из-за того, что корову по ту сторону горы зашибло, тоже не стоило поднимать шумиху. А вот его мастер, по его словам, однажды использовал силу на берегу моря и вызвал цунами, и волны взмыли до небес, опрокинув семью семь сорок девять американских военных кораблей, и так план США по нападению на Китай был расстроен. Он приехал из Пекина, прошел более двух тысяч километров, практикуя цигун всю дорогу, и устал.
– В совершенствовании мне не сравниться с учителем, когда я восстановлю изначальное ци и моя сила достигнет пика, я смогу вызвать только семибалльный тайфун, и, честно говоря, вызвать восьмибалльный я, нижайший, никак не в силах, только семибальный.
Вот такой был мастер цигуна скромный и искренний.
Люди всё не могли до конца поверить. Если мастера цигуна тоже могут вызвать семибалльный тайфун, значит, он, оказывается, вовсе не стихийное бедствие, а человечьих рук дело?
– Конечно, мастера цигуна не будут делать аморальные вещи, которые разрушают законы природы и порождают стихийные и техногенные катастрофы. Мы делаем только добрые дела, лечим цигуном болезни, приносим людям счастье, – сказал мастер цигуна. – Мы с учителем с помощью цигуна вернули к жизни больше тысячи человек, у них у всех есть имена, фамилии, адреса, можете проверить, если хотите. Хотя воскрешение людей из мертвых и нарушает законы жизни и смерти, мы должны были это сделать. Лучше спасти человеку жизнь, чем построить семь этажей для монастыря.
Мастер цигуна вынул из кармана простенькую брошюрку из сшитых вместе листов туалетной бумаги, на которой неразборчиво и криво были написаны ряды имен и адресов. Можно было с трудом различить, что большинство спасенных им людей жили где-то у черта на рогах – в Шаньси, Синьцзяне, Цинхае, Хэнани и Хэйлунцзяне, а последний оказался из нашего уезда, чему все были приятно удивлены. Некоторые начали верить его словам, даже если не полностью, то хотя бы больше не сомневались, что он фигура сильная.
– Если бы коварная, порочная Цзян Цин[8 - Супруга Мао Цзэдуна.] не строила нам препоны, мы не упустили бы драгоценное время и могли бы спасти председателя Мао, – печально сказал мастер цигуна. – Это Цзян Цин помешала нам спасти председателя Мао!
Он рыгнул. Изо рта у него пахло рыбьим жиром.
Гао Сяоцю, сын кузнеца Гао Дафу и любитель соленой рыбы, искренне жалел, что не повстречал мастера раньше, он преклонил перед ним колени, выбросил свой железный молоток и явился к нему с подношением в виде мешка соленой рыбы, изъявив желание следовать за ним как ученик. Мастер цигуна ответил, что твердо решил не брать учеников в Даньчжэне, потому что он полон «ядовитых испарений», а у здешних жителей слишком крепок «кармический барьер», поэтому, как бы они ни совершенствовались, другого предела им никогда не достичь. Мы не понимали, что такое «кармический барьер», и в душе несколько обеспокоились. Мастер цигуна объяснил, что ничего особенного, просто мы слишком сильно пострадали от тайфунов и наводнений. Похожие слова говорили и французские миссионеры: «Господь не любит Даньчжэнь».
Ветеринар Инь, казалось, верил в цигун, поэтому он вспомнил о Хай Куй и попросил мастера цигуна испытать силу на ней. Жун Яо насмехался над мастером, называя его шарлатаном. Ветеринар Инь напомнил Жун Яо, что мастеров цигуна обижать не стоит, в мире много чудесного, много ли ты знаешь о нем, Жун Яо? Тот ответил, что если цигун может вызывать семибалльный тайфун, то существовали бы до сих пор Соединенные Штаты? Мастер цигуна понизил голос и сказал Жун Яо:
– Не побоюсь сказать вам, что торнадо, которые каждый год обрушиваются на Соединенные Штаты, рождаются единством наших, мастеров цигуна, усилий. Это чтобы Штаты отведали силушки китайской. Конечно, это государственная тайна, я не должен был ее вот так сливать, и вам не надо об этом говорить, а то нас и ООН будет преследовать…
Жун Яо сделал вид, что удивлен:
– Ах вот оно что.
– Я могу поднять на ноги человека, который был парализован десять лет, – заявил мастер цигуна, но захотел денег.
Жун Яо опередил ветеринара Иня и, хлопнув себя по груди, сказал:
– Если и правда поставишь Хай Куй на ноги, я дам тебе десять тысяч юаней!
Глаза мастера цигуна загорелись:
– У тебя есть десять тысяч юаней?
Жун Яо ответил уклончиво:
– Ну конечно… если не найду, то можешь меня парализовать.
Народ зашумел. Мастер цигуна решил, что над ним смеются. Чтобы подтвердить свои умения, мастер цигуна последовал за Жун Яо к Хай Куй, оставил бездельников за порогом, а сам сел на землю, скрестив ноги, и высвободил ци[9 - Ци – одна из основных категорий китайской философии, чаще всего понимается как «энергия» или «жизненная сила».]. Проворочавшись на месте полдня, Хай Куй так и не смогла встать. Мастер цигуна подсаживался к ней все ближе и ближе и, наконец, положил руки ей на живот и на грудь, «высвобождая ци» из последних сил. Люди за дверью почувствовали порывы ветра, а некоторые – жар в животе. Они думали, что это вызвано работой мастера цигуна, и нарадоваться не могли. Однако Хай Куй никак не отвечала на лечение. Мастер цигуна сильно вспотел и был несколько обескуражен, но все-таки смог узнать причину своей неудачи – эта женщина страдала не от болезни, а от злых духов – все люди в нашем Даньчжэне подверглись влиянию злых духов. Мастер поклялся:
– Сейчас мое ци ослабло, никак не высвобождается. Но вот погодите, когда я вернусь, в следующий раз обязательно избавлю вас от кармического барьера.
– У меня из кармана чуть не украли десять тысяч, – презрительно заметил Жун Яо.
Но на самом деле откуда у него десять тысяч? В кармане у него больше пяти юаней никогда не водилось.
Ветеринар Инь умолял мастера цигуна продолжать усилия, но мастер был измучен, его голова поникла, и весь его вид говорил о том, что он вот-вот умрет от истощения. Ветеринар Инь вынул из кармана пачку денег и помахал ею под носом у мастера. Мастер цигуна медленно поднял голову, и его глаза загорелись. Жун Яо выхватил у ветеринара Инь деньги и выбежал за дверь. Ветеринар с руганью погнался за ним. Свет в глазах мастера цигуна мгновенно погас, а голова повисла еще ниже.
Мастер цигуна долго сидел, восстанавливая изначальный ци, и хотел было вновь выпустить его на Хай Куй, но та прогнала его порцией проклятий. Мастер цигуна пришел в полное расстройство. Стоя на улице Мангодацзе, он посмотрел в небо и глубоко вздохнул. Гао Сяоцю уговорил его остаться подольше, потратился, чтобы пригласить его откушать соленой рыбы и запить вином в отеле «Манго», и оставил на ночлег в гостинице «Дунфэн», чтобы дать ему передохнуть, а завтра вновь напустить ци на Хай Куй и выиграть десять тысяч юаней из кармана Жун Яо. Мастер цигуна пообещал, что завтра обязательно произойдет чудо. Однако на следующий день его и след простыл. Коридорный из гостиницы «Дунфэн» сказал, что мастер сбежал еще ночью, и только сегодня рано утром выяснилось, что он слямзил из комнаты простыню и подушку.
В последующие месяцы мы с нетерпением ждали, когда мастер цигуна вернется в Даньчжэнь и сотворит чудо на земле. Но Жун Яо ясно сказал нам, что он никогда не вернется.
Некоторые обвиняли Жун Яо в том, что он воспользовался чужой бедой и намеренно поставил мастера цигуна в неловкое положение. Некоторые обвиняли его в том, что он не позволил пришельцу выставить себя еще большим дураком. Кругом виноватый – это было вечное состояние Жун Яо.
У нас было несколько колдуний, которые знали, как изгонять демонов, и среди них старая монахиня, которая много лет постилась и молилась Будде в храме Мацзу[10 - Небесная императрица Мацзу – богиня – покровительница мореходов в китайской мифологии.] – тетушка Фань. Однажды она провела над Хай Куй ритуал, пытаясь избавить ее от «демонической раны», но это не помогло. Колдуньи сказали, что магические чары «демона-собаки» были настолько сильны, что никто не в силах их развеять. Как только Хай Куй слегла, она больше не могла встать. Я испытывала к ней некоторое сочувствие. Каждый раз, видя ее, я всегда думала, что однажды она лопнет, как воздушный шар, и повсюду разлетится кровь и мясо. Ей всего-то чуть больше пятидесяти лет, но она выглядит дряхлой старухой.
Однако я не понимала, почему Жун Яо так хорошо относился к Хай Куй. Между ними никогда не было ссор, Жун Яо никогда не показывал, что ему нравится Хай Куй, а Хай Куй никогда не проявляла привязанности к Жун Яо. Жун Яо – такой человек, которому нравятся выброшенные другими вещи. Жун Чуньтянь, Жун Сятянь, Жун Цютянь, Жун Дунтянь, я, Чжао Чжунго и мусор на улицах и переулках… Это можно объяснить только так.
Я говорила, что мне интересны умирающие люди. Я хочу знать, о чем Хай Куй думает, что скажет перед смертью.
