Штормовое предупреждение

Ветеринар Инь взял сберкнижку и сломя голову помчался к Хай Куй. Та открыла дверь, растрепанная, и устало прислонилась к косяку.

Ветеринар Инь сказал:

– Смотри, Хай Куй, я нашел сберкнижку. Сегодня пойду в кредитный кооператив и перепишу ее на твое имя, и так моя книжка станет твоей, поедешь ты в Пекин или нет, деньги будут твои.

Хай Куй с сожалением сказала:

– Опоздал ты, стоматолог Цзинь уже переспал со мной тринадцать раз. Так переспал, что у меня ноги ватные, даже с кровати встать сил нет. Мечтал меня так отпереспать, чтобы аж парализовало.

Ветеринар Инь был убит горем, но ничего не мог поделать.

– Значит, он вставил тебе золотые зубы? – спросил он.

– Он со мной переспал, – ответила Хай Куй, – нешто посмеет зубы мне не вставить? Это как… Если бы ты переспал со мной, посмел бы не отвезти меня в Пекин?

– Не спи с ним больше, я завтра отвезу тебя в Пекин, – сказал ветеринар Инь. – И зубы его не нужны. Ты молодая, да и зубы у тебя такие славные, зачем их менять!

– Не пойдет, – ответила Хай Куй. – Тогда выйдет, что он на халяву переспал со мной тринадцать раз.

– Этот убыток – как будто он на халяву поел, я не возражаю, – влюбленно сказал ветеринар Инь.

– А я не могу убытки терпеть. Я хочу дорого-богато, – ответила Хай Куй. – Вот думаю, если бы мне и зубы вставить, и в Пекин скататься, было бы идеально.

Ветеринар Инь хотел сказать что-то еще, но тут из комнаты вышел стоматолог Цзинь, неторопливо потянулся и спросил:

– На твоей сберкнижке хватит денег на пять золотых зубов?

Ветеринар Инь не мог видеть самодовольную рожу стоматолога Цзиня, но не сумел ничего ответить, поэтому пришлось ему в бешенстве уйти.

Собственные зубы начали раздражать Хай Куй, и она твердо решила выйти за стоматолога Цзиня замуж.

Ветеринар Инь по-прежнему рассчитывал на удачу, раздумывая – ну как это неизменно скупому стоматологу Цзиню не жалко будет вставить пять золотых зубов в рот Хай Куй? А зубы у Хай Куй аккуратные, белые и крепкие, только ее личико может быть достойно этих красивых зубов, как же возможно, чтобы стоматолог Цзинь выбил их безо всякой причины? Разумеется, стоматолог Цзинь отбрехался от Хай Куй на том основании, что в период наводнения активны бактерии, и это время не подходит для замены зубов. Период наводнения закончился, и тогда стоматолог Цзинь сказал, что зубы менять лучше зимой, так что он велел Хай Куй подождать еще. Ну что ж, она и ждала. А все в городе ждали, чтобы увидеть, как Хай Куй будет выглядеть с золотыми зубами, будет ли похожа на богатую даму из Гонконга. Но когда пришла зима, стоматолог Цзинь по-прежнему отказывался менять ей зубы.

– Хай Куй, а стоматолог Цзинь может тебе вставить собачьи зубы? – потешались на ней люди в лавке.

Подгоревшие собаки лежали на мясном столе со зверскими мордами, их зубы совсем не страдали от огня и были по-прежнему крепкими, белыми и зловещими. И стоматолог Цзинь любил их собирать, утверждая, что они отгоняют злых духов. На протяжении многих лет, чтобы снискать расположение Хай Куй, он часто выкупал собачьи головы, которые никому не были нужны, выбивал зубы и выбрасывал все остальное. В его доме стоял шкаф из душистого палисандра, полный собачьих клыков и острых зубов. Люди с повышенной бдительностью, когда шли к нему вставлять зубы, всегда сперва несли их на ветеринарную станцию через улицу, на экспертизу ветеринару Иню. Только после того, как ветеринар Инь говорил, что зубы не собачьи, они успокаивались и разрешали стоматологу Цзиню вставить их.

Хай Куй поняла, что стоматолог Цзинь может нагло нарушить соглашение, она ничего не получит и станет посмешищем для всего города. Хотя ее отец и был немым, когда он слышал насмешки других, то приходил в ярость. Он «нещадно ругался» на ее поспешность и распущенность, булькая что-то непонятное, да еще и перед всем честным народом отвесил ей пощечину. Это разозлило ее. В тот день Хай Куй схватила окровавленный нож для разделки собак и отправилась прямиком в стоматологический кабинет. На этот раз слегка необдуманный ход сработал на удивление хорошо. В результате, во-первых, стоматолог Цзинь согласился зарегистрировать брак в конце месяца; во-вторых, он согласился до свадьбы вставить Хай Куй пять золотых зубов; в-третьих, он пообещал ее немому отцу, что отныне и впредь не позволит жителям Даньчжэня насмехаться над ней.

Хотя ситуация выглядела безнадежной, а поражение было неизбежно, – но пока Хай Куй не вставила золотые зубы, ветеринар Инь не сдавался и думал, что шанс еще есть. Он ходил в мясную лавку каждый день и первым делом смотрел на рот Хай Куй, не появились ли в нем золотые зубы. Хай Куй же не разговаривала, ей не было необходимости раскрывать рот, так что ветеринар Инь не мог увидеть ее зубы. Тогда он рассказывал ей анекдот, и все мясные ряды заливались смехом, кроме Хай Куй, которая держала рот плотно закрытым. Даже отвечая на вопрос о цене собачьего мяса, она просто вытягивала несколько пальцев, так что никто не знал, золотые у нее зубы или нет. Наконец однажды она заговорила, громко засмеялась и широко-широко открыла рот. Ветеринар Инь пригляделся и обнаружил, что ее рот ярко сияет, обжигая ему глаза ослепительным светом. Пять золотых зубов, два передних сверху и три передних снизу, хотя и неаккуратные, но притягательные в своей небрежности и очень красивые. Пять золотых зубов прочно связали Хай Куй, и ветеринар Инь наконец сдался.

– Цзинь Дачэн и правда не пожалел! Вот ведь вложился!

Ветеринар Инь про себя удивился, а еще втайне потерял всякую надежду.

Раньше Хай Куй была временной работницей на продовольственной станции. Временные работники не имели права забивать свиней, они могли быть лишь на подхвате у мясников. Хай Куй не захотела быть на подхвате у этих вульгарных и гнусных мясников и выбрала работу, на которую никто не соглашался, – забивать собак. В первый год после свадьбы стоматолог Цзинь подкупил секретаря коммуны Ли Мума тремя золотыми зубами, и Хай Куй стала постоянным работником. С тех пор как ему вставили три золотых зуба, Ли Мума изменил свое обычное суровое выражение лица, стал дружелюбным и при встрече всем улыбался.

Летом третьего года после свадьбы Хай Куй и стоматолога Цзиня Жун Яо объявил, что шторм обрушился на полуостров Лэйчжоу и скоро ударит по Даньчжэню. Весь город вступил в период штормового предупреждения. Ли Мума, секретарь коммуны, так нервничал, что упал с крыши водохранилища в деревне Хунцунь, получил серьезные травмы и на третий день умер. Не дожидаясь, пока он испустит дух, Сяо Янься распорядилась, чтобы стоматолог Цзинь выбил изо рта секретаря коммуны три золотых зуба и вставил их ей в рот. Хотя она была сдержаннее, чем Ли Мума, и прятала свои золотые зубы более тщательно, но «цветенья в весеннем саду не закроешь», так что, если внимательно присмотреться к ее розовому рту, все же можно было увидеть в нем мельканье золотых зубов, сияющих, как звезды.

После шторма ветеринар Инь быстро женился на Сяо Янься. Люди в городе говорили, что Сяо Янься сама по себе не была дорого-богатой, но после того, как с ней переспал секретарь коммуны, раздорогобогатела. И пусть от нее несло лисой, ветеринар не был столь привередливым, как прежде. Что странно, после свадьбы ветеринар Инь вылечил Сяо Янься от лисьего запаха, к тому же вскоре она родила сына. Однако неясно было, принадлежит ли сердце ветеринара Иня по-прежнему Хай Куй. С тех пор как Сяо Янься вышла замуж за секретаря коммуны, она считала себя дорого-богатой, и пусть даже Ли Мума умер, она все равно рисовалась повсюду и смотрела на людей в городе свысока. Некоторые говорили, что нужно сообщить о том, что Ли Мума при жизни был взяточником, и попросить прокуратуру конфисковать три золотых зуба изо рта Сяо Янься. Сяо Янься немного запаниковала, но внешне неизменно притворялась спокойной, говоря, что не верит, что прокуратура вытащит Ли Мума из гроба для дачи показаний. Ветеринар Инь же в душе не мог смириться с тремя золотыми зубами во рту Сяо Янься, не потому что они были доказательством подкупа стоматолога Цзиня, а потому, что при виде этих зубов не мог не думать о секретаре Ли Мума, секретаре Ли. Когда он целовался, ему казалось, что секретарь Ли вставляет палки ему в колеса, время от времени заставляя чувствовать себя неловко. Ветеринар Инь умолял Сяо Янься удалить золотые зубы, в качестве приманки обещая свозить ее в Пекин, но Сяо Янься отказалась.

– Ты можешь обманом похитить у девушки невинность, но не сможешь украсть золотые зубы у нее изо рта! – сурово сказала она.

Она была очень бдительна и старалась не целовать ветеринара Иня, потому что ветеринар Инь втайне лелеял коварный план высосать ее золотые зубы. Даже во сне она не забывала прикрывать рот руками, опасаясь, что Инь Сюань ловко запустит ей в рот плоскогубцы.

Любовь Сяо Янься к золотым зубам победила любовь к сексу, поэтому ветеринар Инь все-таки считал, что Хай Куй лучше и что они с Сяо Янься были полной противоположностью друг другу, совершенно разными людьми.

Но однажды Сяо Янься добровольно сняла золотые зубы, что удивило ветеринара Иня. Позднее он узнал, что Сяо Янься боялась, как бы кто-нибудь действительно не донес на Ли Мума, ведь тогда украденное им востребуют назад и в конце концов выбьют ее золотые зубы и конфискуют их, вот потому она и поступила так. Ветеринар Инь ничего не мог с собой поделать и пригрозил разоблачить Ли Мума за получение взятки от стоматолога Цзиня. Это повергло Сяо Янься в некоторую панику.

Наконец, в один прекрасный день она покинула Даньчжэнь под предлогом того, что не может больше выносить одержимости ветеринара Иня Хай Куй, и увезла трехлетнего сына в еще более захолустный городок. Ветеринар Инь же обрадовался, что его оставили в покое, и настрой его постепенно стал фривольным и развратным, как у кобеля, унюхавшего течку. При виде женщины он всегда принюхивался, а затем оборачивался и сообщал другим: прошлой ночью она случалась с мужиком. Пользуясь отсутствием стоматолога Цзиня, он внезапно начал нахально приходить домой к Хай Куй и соблазнять ее, а та частенько пинками и кулаками выпроваживала его за ворота. Хай Куй не была ветреницей, она хотела не только дорого-богато, но и сохранить доброе имя. Делать было нечего, в глубине души зародилась ненависть, и ветеринар Инь стал надеяться, что стоматолог Цзинь умрет пораньше. Только с его смертью Хай Куй переметнется в его объятия.

Ветеринару Иню неизменно сопутствовала удача. Пять лет назад стоматолог Цзинь отправился в свой кабинет, невзирая на бушующий над его головой шторм, – он сказал, что спрятал три золотых зуба в трещину в стене и забыл достать. В результате порывом ветра его унесло в реку Даньхэ, и его труп нашли только спустя три дня под старой водяной мельницей ниже по течению. Как только стоматолог Цзинь умер, Хай Куй начала стремительно толстеть, и жир на ее теле рос с такой бешеной скоростью, будто это стоматолог Цзинь прирастал к ее телу и они сливались в одного человека. Вскоре ноги уже не в состоянии были поддерживать ее громоздкое тело, появились проблемы с сердцем, двигаться стало неудобно. Мужчины в мясных рядах называли ее свиноматкой. Ветеринар Инь, явившись за мясом, едва увидел Хай Куй – так испугался ее жира, что бросил мясо и улепетнул. А Хай Куй вовсе не считала, что страдает какой-то болезнью, и по-прежнему умело забивала собак. Собачатина под ее ножом распадалась на куски, а собачьи головы висели на поперечной балке над прилавком, и их зверски оскаленные зубы было видно издалека. Со смертью стоматолога Цзиня никто больше не собирал собачьи зубы, и головы больше не стоили ни гроша. Часто, когда мясные ряды закрывались, во всей лавке оставалась одна лишь собачья голова, которая одиноко висела на балке и болталась на ветру.

Ветеринар Инь обычно хвастался, что независимо от того, какая птица (или животина) чем болеет, он может вылечить кого и что угодно. Главное, чтобы оно еще не сдохло. Более того, он не желал просто лечить домашний скот, он внедрил и продвигал технологию искусственного осеменения свиноматок, из-за чего древняя профессия свиновода внезапно пришла в упадок, а затем и вовсе полностью исчезла. Это действительно было уму непостижимо и потому вызвало ажиотаж и ожесточенные споры во всем городе. Ветеринар Инь действительно умел лечить болезни, иначе не стал бы так задирать нос. Я и в самом деле видела, как иные безнадежно больные куры, утки и пастушьи собаки снова оживали в его руках. Это меня восхищало, и я думаю, что наличие в городе такого человека – дар небес Даньчжэню. Но моя симпатия к нему быстро была повержена его безжалостным равнодушием.

Однажды летом четыре года назад палящее солнце было похоже на огонь, в который плеснули масла, так что и трава, и деревья, и одежда, сушившаяся на балконах, вот-вот должны были загореться, а в улицы и проулки словно навтыкали ножей и люди не смели ступить за порог. Все мы знали, что такая жаркая погода часто предвещает приближение тайфуна. Никогда не забуду тот тихий томный полдень, когда в город из деревни пришел сгорбленный мужчина, он шагал по пустой улице Чжэньчжудацзе и вел за собой на веревке молодую женщину со связанными руками, а за ними шла белая собака – старая сука, тощая, с торчащими наружу ребрами, с высохшими сосками, которые болтались из стороны в сторону, гипнотизируя народ. На длинной улице никого, кроме них, не было. Женщина была покладистая и красивая, только живот у нее явно выпирал. Собака также выглядела послушной и следовала строго за женской задницей, не слишком быстро и не слишком медленно, не слишком далеко и не слишком близко, ее длинный язык свисал набок, почти касаясь земли. Люди, сидевшие в лавках, вставали один за другим, подходили к дверям и показывали на них пальцами. Когда они проходили мимо культстанции, Ли Цяньцзинь подал справедливый голос и сурово спросил мужчину:

– Ты что делаешь? Ты что, людьми торгуешь?

Мужчина, должно быть, осоловел на солнце. Он остановился, тупо глянул на Ли Цяньцзиня и, не говоря ни слова, продолжил путь. Ли Цяньцзинь, казалось, не мог вынести, что им пренебрегли вот так, на глазах у честного народа, не стал сдаваться, ринулся из дома и, встав перед мужчиной, преградил ему путь. Солнечный луч внезапно поразил Ли Цяньцзиня. Кровь не пролилась, но он содрогнулся.

– Почему ты водишь человека, как животное? – спросил Ли Цяньцзинь. Он держался так, словно твердо уверен был в собственной правоте, но на самом деле, если приглядеться, легко можно было разглядеть его внутреннюю слабость.

– Мы идем на ветстанцию, – ответил мужчина.

– И зачем вы туда идете? – Ли Цяньцзинь стал чуть снисходительнее и блефанул: – Если не объяснишься, вызовем полицию.

– Лечиться, – сказал мужчина.

– От чего? – снова спросил Ли Цяньцзинь. – Собаку будешь лечить или бабу?

Мужчина указал на женщину. Ли Цяньцзинь присмотрелся повнимательнее. Несмотря на одуряюще жаркий день, женщина была одета в телогрейку, ее руки и ноги не гнулись, она тяжело дышала раскрытым ртом, язык был бессознательно высунут, но от чего действительно бросало в дрожь, так это от ее холодного, застывшего взгляда.

Ли Цяньцзинь остолбенел, и ему потребовалось довольно много времени, чтобы внезапно очнуться и закричать: «Бешенство!» и вслед за этим он пустился в бегство, не разбирая дороги. Сперва он хотел бежать на культстанцию, но вломился в магазин сельхозинструментов, схватил мотыгу и стал ждать, во всеоружии повернувшись лицом к двери. В это время люди, вытягивавшие шеи и вертевшие головами, разом вдохнули мгновенно остывшего воздуха и дружно отступили назад, последовав примеру Ли Цяньцзина и похватав в качестве оружия что под руку подвернулось.

Мужчина был спокойнее всех остальных. Он поднял веревку, которую держал в руке, чтобы показать им, что, пока веревка все еще у него, им не о чем беспокоиться. Но это не ослабило их бдительности. В этот момент солнце сложило все свои лучи и направило их на мужчину, женщину и собаку, грозя немедленно поджечь их. Мужчина подошел к продуктовому «Магазину весенней всячины» и попросил у Жун Чуньтяня воды. Жун Чуньтянь сжимал в руке железный прут и с суровым видом стоял у двери, холодно и безразлично глядя на мужчину. За его спиной пряталось несколько трепещущих женщин. Некоторые из них прониклись состраданием и шепотом сказали:

– Дай ему глоток воды – ты же видишь, женщина беременна, она очень сильно хочет пить.

Мужчина и так и сяк умолял Жун Чуньтяня дать ему миску воды. Он чуял запах воды в продуктовом магазине. Жун Чуньтянь ничего ему не давал. Мужчина посчитал, что он ведет себя не по-людски, и сказал, что заплатит. Он и впрямь достал из кармана один мао и протянул Жун Чуньтяню. Жун Чуньтянь его денег не взял. В те времена вода не входила в ассортимент продуктового магазина, и ее нельзя было продавать. Если дашь людям напиться, а потом возьмешь за это деньги, тебя будут тыкать в спину и ругать за бессовестность.

Жун Чуньтянь вернулся в продуктовый магазин, достал таз с чистой водой, но не вручил мужчине, а вылил женщине на голову и лицо. Женщина закричала, рухнула на землю, содрогаясь всем телом и принялась лаять: «Гав! Гав! Гав!»… Мужчина бросился к ней, подхватил на руки и побежал в сторону ветеринарной станции. Невозможно было поверить, что такой болезненный человек способен в один миг взорваться подобной силой.

Жун Чуньтянь собирался рассмеяться, но, перехватив гневные и презрительные взгляды, направленные на него со всех сторон, не стал.

– Запоздали. Как тайфун в этом году, – сгладил для себя ситуацию Жун Чуньтянь.

Кто-то издалека показывал мужчине дорогу: пройди аптеку «Шоудэ», через пару шагов на север и будет ветстанция.

Невзирая на палящее солнце, я вместе с толпой побежала на ветстанцию вслед за мужчиной.

Когда я примчалась туда, женщина уже сидела на скамейке, привязанная, лицо ее было полно ужаса, тело по-прежнему содрогалось, голова была опущена, и сама себе лаяла: «Гав! Гав! Гав!» От этой картины у меня волосы тихо вставали дыбом, и в то же время мне было так жаль эту бедняжку.

Кто-то из наблюдавшей издалека толпы крикнул Инь Лайсину, сидевшему за своей стойкой:

– Ветеринар Инь, быстрее, спаси ее!

Ветеринар Инь сидел и читал газету, не обращая внимания на пациентку. Мужчина стоял перед ним на коленях, умоляя проявить милосердие и спасти его жену. У ветеринара Иня лопнуло терпение, он впился взглядом в мужчину, но заговорить не решался. В этот момент кто-то вдруг одним ударом разорвал газету в руках ветеринара Иня:

– Твою собаку-мать, если не спасешь ее, я тебя убью!

Ветеринар Инь только собирался разозлиться, как увидел, что это Жун Цютянь.

– Я ему сколько раз говорил, что на ветстанции людей не лечат, что ему в больницу надо… Да вы же все знаете, сейчас уже сами боги не спасут ее! – обратился к собравшимся ветеринар Инь, вставая. – Если вас укусила собака, вы должны вовремя сделать прививку – этот вот не сделал своей жене укол, только чтобы сэкономить, толку-то теперь сожалеть!

– Разве ты не говорил, что можешь вылечить даже дохлую лошадь? – резко спросил Жун Цютянь. – Разве ты не можешь сейчас стать тем врачом, который из дохлой лошади сделает живую?

– Она человек, а не лошадь, – ответил ветеринар Инь. – Правда, теперь она ничем не отличается от собаки.

– Значит, ты просто будешь смотреть, как она умирает? – спросил Жун Цютянь.

– Ей следовало пойти в городской здравпункт и умирать там, – сказал ветеринар Инь, – но она выбрала ветстанцию. Она даже умирать приперлась не туда!

– Черт возьми, – сказал Жун Цютянь, – по-моему, ты вовсе не ветеринар, а животное!

– Если бы ругань помогала, были бы на свете покойники? – спросил ветеринар Инь.

Жун Цютянь на время отпустил ветеринара Иня и вместо него хотел побить того мужчину. Но тот уже давно обессилел и рухнул на пол. Бить его не было необходимости. Он сам умирал.

Невероятно здравомыслящим оказался ветеринар Инь. Он посадил собаку, которая неотступно следовала за людьми, в клетку и попросил сообщить Хай Куй. Та вскоре прибыла на ветеринарную станцию. Собака сидела в клетке. Она была старая, и зубов у нее почти не осталось.

– Непохоже, чтобы она кусалась, – сказала Хай Куй.

Ветеринар Инь рассказал, что раньше собака была совершенно обычная, но в том году, перед тем как пришел тайфун, она внезапно взбесилась, укусила хозяйку и убежала. После тайфуна собака вернулась, такая же преданная, искренняя и понятливая, как и прежде. Владельцу собаки не хотелось убивать ее, и сама она не уходила, когда ее гнали. С тех пор она никого не кусала. Мужчина все же считал, что жене нужно сделать профилактическую прививку, но его жена сказала, что всего-то был легкий-прелегкий маленький укус, только кожу слегка поцарапало, даже кровь не выступила. Наверняка ничего страшного. Однако мужчине все еще было неспокойно. Он занял восемнадцать юаней, чтобы сходить на эпидемстанцию в Гаочжоу и купить вакцину от бешенства – раствор для инъекций в здравпункте Даньчжэня стоил на четыре юаня дороже, чем в Гаочжоу, и с чего бы ей быть такой дорогой без всякой причины? Когда он приехал на эпидемстанцию Гаочжоу, в башку ему стукнула неожиданная мысль, и он захотел превратить восемнадцать юаней в тридцать шесть. В таком случае он смог бы не только купить вакцину, но и сразу погасить долг. В старой кафельной дыре на задворках станции Гаочжоу было всем известное игорное заведение. Он легко нашел его, но проиграл все восемнадцать юаней меньше чем за два часа. Вакцину он не купил, однако жена была вполне довольна, ведь на восемнадцать юаней можно было покрыть расходы на обучение и прочие нужды двоих детей на целый год. Вот так все и было. Но могло быть и по-другому. Тот мужчина сказал, что когда собака увидела, что он явился из Гаочжоу с пустыми руками, она немного разозлилась, прикусила ему штаны и потащила к выходу из дома, потащила по дороге, потащила по направлению к Гаочжоу, она тащила его отчаянно.

– Я ее и бил, и бранил, и пинал, а она все не пускала. И я в конце концов понял, что она в виду-то имеет, она хотела, чтоб я заново в Гаочжоу поехал, за вакциной… Но где денег-то занять? И с каким лицом их занимать? Узнай жена, что я все проиграл подчистую, повесилась бы. Я больше не собирался занимать.

Собака же изо всех сил тащила меня в Гаочжоу, до отчаяния довела, я ее сильно-сильно пнул, так что она в реку улетела. Вода бежала быстро, сразу ее подхватила и понесла в излучину Лиюй. А там есть водоворот с дурной славой, оттуда и люди, кто плавает лучше, и те не выплывают. Я думал, она утонула. Ну, утонула и утонула, заслужила, и то мало. Но как вечер настал – возвращается, мокрая вся, как увидела меня – хвать за штанину и опять наружу тянет, не унимается. Жена не поняла, схватила палку и ударила ее, а она, как только ударили, села перед ней прям как на колени, пасть раскрыла, говорить не может, только скулит, и слезы тихо так текут.

Собаки все такие, кого еще винить?

Ветеринар Инь сказал, что позволить собаке прожить лишнюю минуту – преступление. На продовольственной станции было место только для забоя свиней, но не собак. Хай Куй уже навострилась забивать собак где угодно, и она захотела убить эту собаку прямо на ветстанции. В руках она держала двузубец для защиты. Собака не сопротивлялась и не убегала, а покорно ползала перед Хай Куй. Взгляд собаки были исполнен раскаяния и печальной мольбы о смерти. Хай Куй двузубцем ухватила шею собаки, и та по этому случаю улеглась на пол. Следующим шагом было забить ее до смерти палкой или задушить. В большинстве случаев нужно было всего лишь ударить палкой прямо по макушке, максимум два-три раза, и тогда собака истекла бы кровью из глаз, ушей, носа и пасти. Хай Куй так сразу палку для забоя найти не могла, поэтому обратилась за помощью к ветеринару Иню. Ветеринар Инь к происходящему был безучастен и сказал:

– Если убьешь собаку прямо здесь, от нее останется запах крови, и тогда что собаки, что кошки не станут сюда входить, и ветстанцию закроют.

Собака притворилась, что вверяется ее власти и всем сердцем желает быть казненной за свое преступление. Все собаки такие – они выглядят добрыми, но как только умрут, сразу показывается зверская морда, и прежде спрятанные клыки обнажатся во всей своей неприкрытой ужасности, сверкающие, как клинки. Собаки притворяются лучше людей. Хай Куй обладала богатым опытом, и собаке было не так-то легко провести ее притворством. Она затянула на шее собаки веревку и потащила наружу. На улице поднялась пыль, местами с собачьей шерстью. Так называемое волочение мертвой собаки почти так и выглядит. Единственный раз, когда собака сопротивлялась, это когда она захотела оглянуться на свою хозяйку. Хозяйка все еще подражала ей и лаяла на ветеринара Иня. А у него было каменное сердце, и ничто не могло его тронуть. Неизвестно, сколько раз он снова и снова перечитывал разорванную газету. Но на этот раз сопротивление собаки было прервано резким окриком Хай Куй, которая дернула собаку еще более грубо, и та больше не смела оглядываться.