Ванечка запомнил, как одна пассажирка из их лунного экипажа, при самой первой встрече с этими надписями, вдруг, улыбаясь, негромко сказала кому-то: "Я вот подумала, что если дословно переводить слово "flowerbed", то получается "цветочная кровать" или "кровать для цветов", – как это красиво, как тонко и глубоко продумано; похоже, в этой рукотворной искусственной, лунной кроватке таким цветочкам как мы будет очень комфортно!"
Затмение навело мрак. Человек в скафандре и два робота, наверное, созерцали бы всё это здесь, под куполом, внутри, если бы не метеорит и вызванные им сбои. Но теперь они наблюдали снаружи. Люди и роботы под куполом. Человек и роботы на поверхности. Всё это, с роста десятилетнего ребёнка, в люминесцентных потёмках, – выглядело как-то причудливо.
Взрослые дружно разобщались. Кто-то хлопал. Некоторые пили шампанское. Несколько человек "зажгли" виртуальные бенгальские огни. Семь-восемь андроидов со свободным протоколом кучно, не без пластики, – танцевали под весьма приглушенную музыку. Кажется, в тот момент играла "Callas Went Away" древней группы Enigma. Было торжественно и таинственно!
Родители Ванечки, разъяснив ему астрономические особенности происходящего, влились в весёлый говор наиболее активных присутствовавших. Люминесцентная интерьерная подсветка стала ярче. Особенно усилился фиолет. И в фиолете этом несколько неказистый образ Игрека, на фоне всего происходящего, заиграл игрушечно, кукольно.
Ванечка подошёл к Игреку и по-шалопайски тюкнул его в предплечье левой руки. Игрек наклонил голову к мальчугану, и то, что было наверху, над смотровым куполом, больше уже его, андроида, не интересовало. Они заговорили.
Супруги Лазаревы благосклонно смотрели на крепнущую дружбу Ванечки и Игрека.
Ваня предложил роботу пойти на небольшую уютную детскую площадку, расположенную где-то тут же. Сегодня у площадки была тусклая тёплая подсветка. Игрек сел на детский стульчик, напротив детского мольберта с мелками. Ванечка, набивший левую руку мелками всевозможных цветов, начал что-то проворно рисовать, общаясь с андроидом. И в минуты, когда говорил Игрек, а Ванечка молча рисовал, бегая в разные стороны кистью правой руки по мольберту, – некоторым, с определенного отдаленного ракурса, казалось, словно они, при всей этой сегодняшней атмосферности, – видят ребенка-чревовещателя.
Ванечка тем временем по-детски завидует Игреку, что его имя (Игрек) целиком укомплектовывается в одну букву "Y". На это робот, так расположенный к мальчику, утешает его и говорит, что они могут подобрать и Ванечке такое имя. Так, на мольберте, под Ваничкиным рисунком космоса, – рождается имя Джей: схема, начертанная рукой андроида: Ванечка=Иоанн=John=буква J=Джей!
Время близилось к Петагме. Лазаревы несколько раз имели возможность рассмотреть её. И если бы кто-нибудь попросил бы у Ванюшки, у которого теперь появилось новообразование представляться при знакомствах Джеем; так вот, если б кто-нибудь попросил у него кратко описать виденную им Петагму, то, вероятно, услышал бы такой ответ: "Это огромная громадина, даже не верится, что она может летать!"
Настала пора отправляться. Все девять ракетных экипажей, из тех, что прибывали на Луну по десять человек и одному роботу со свободным протоколом, – теперь были собраны в единую большую группу: Миссия №3.
Был Ильин день, когда Петагма с командой 90 человек и 9 андроидов отправилась на экзопланету Гигулатикус.
Конец Главы 3.
Глава 4 Поселение Папирус
Как же это, друзья?
Человек глядит на вишни в цвету,
А на поясе длинный меч!
Кёрай
Папирус, к которому подбирался Джей на своём Ф-атоме (см. Глава 1), представлял собой нечто своеобразное, амбивалентное.
О поселении этом у робота Игрека имелась заметка в папке "Гигулатикус": нечто вроде самого первого впечатления. Запись следующая, без датировки, фрагмент:
"Текст этот я набросал ещё в начале, очевидно, лета, когда лес пел. Когда разноголосый и многоголосый щебет птиц лился в поселенческий модуль; щебет этот то и дело колышился_рябил, когда в этой музыке дело доходило то до кукушки, то до жабы, то до дятла, то до филина, то до птенцов сов. Это было тогда, когда осы облюбовывали чердак моего скромного жилища, муравьи всю прихожую, проказник бурундук – сад, ящеры – всевозможные ступеньки и приступочки, а пчёлы – нескошенный газон. И всех я их принимал. Тогда-то и набросал я этот текст. И то бала лучшая пора, было лучшее состояние для написания слов, которые могут прочесть".
Конец фрагмента из записи робота Игрека.
Что до общей картины, то поселение этот можно было бы назвать образцово спроектированной деревней. Но громадные космические корабли трёх Миссий, громоздившиеся недалеко от Папируса, несколько затрудняли назвать весь этот пейзаж привычной деревенской картиной. Уже от всех трёх космических кораблей тянулись провода к небольшой двухэтажной бревенчатой станции. От станции всё уходило под землю и сцеплялось с жилыми модулями. Жилые модули располагались по спирали. И возводились они очень быстро. Отсюда возникла местная поговорка: "Организовать поселение, как папирус разложить". Очевидно, эта поговорка и определила название для поселения. Посредством специального оборудования, созданного экипажем ещё первой Миссии, всевозможные модули возводились преимущественно из корабельной сосны. Точнее из деревьев, похожих на корабельную сосну. На Гигулатикусе эти деревья произрастали повсюду. От земной корабельной сосны они отличались, пожалуй, лишь тусклостью: кора была едва оранжевой, а иголочки совсем серо-зелёные. Название "сосна" закрепилось за этим родом хвойных деревьев на Папирусе.
С недалекого расстояния жилые модули напоминали скопление деревянных юрт. А с дальнего пригорка вся эта спираль аилов смотрелось, как круг, словно выложенный из кафельных плиточек. Смысла в круге никакого не было, так сложилось в ходе застройки. Кто-то шутил, что из далека Папирус смотрится, как свёрнутый папирус, – вид сбоку, на скрутку.
Так что со стороны это отчасти, только при первом взгляде, и то из иллюминаторов припаркованных кораблей, – походило чем-то на деревеньку, скорее, даже, на экопоселение. Но лишь отчасти, и лишь снаружи. Внутри же чего-то не хватало, чтобы назвать это экопоселением. И как описать это "чего-то"? Одним словом, если бы не ряд важных ресурсов от космических кораблей, то вся эта поселковская спираль растворилась бы, – люди разбрелись бы небольшими группами, некоторые лишь своими семьями, по бескрайним преимущественно благоприятным просторам Гигулатикуса. Первую миссию ещё объединяло то, что они первые, что так многое требуется исследовать тут и освоить, что, возможно, на Гигулатикусе не безопасно, и надо держаться вместе. Первые потомки еще горели этим, а последующие поколения уже не особо. Вторая Миссия по части многих моментов – прибыла на готовое. А привезенные ею новые технологии – вызвали настороженность со стороны потомков Первой Миссии, и частично дистанцировали некоторых от членов Второй Мисии. Похожая история возникла с представителями Миссии 3. Так что внутри вся эта спираль-поселок, мягко говоря, выглядела так, словно в одну вязку живьём поместили представителей целых трёх исторических эпох. Исторических эпох, вынужденных ютиться вместе из-за Космо_корабельных ресурсов: медицина, эйфеэнергия, электроэнергия, IT, и, конечно, опека со стороны ИИ.
Но при всём при этом, вся эта спираль, всё это общество, удивительным образом, как отднажды причудливо выразился Джей: "Всё ещё, по неясным причинам, находилось в точке Лагранжа: то есть всю эту спираль, весь этот Папирус, в социальном смысле, всё ещё не тяготило ни к стяжательству с наращиванием капитала, ни, с другой стороны, к чему-то выражено социалистическому. Не образовывались здесь родоплеменные конструкции и не выстраивались де-юре закрепленные режимы. Это, как какое-то общество без власти, "тело", которое, действительно, залипло, наверное на время, в этой самой точке Лагранжа".
Временами там да сям внутри Папируса возникали лидеры, сшивалась определенная иерархия, но всё это являлось чем-то эпизодическим и хлипким. Джей допускал, что опекунские ходы и схемы ИИ каким-то образом удерживают Папирус в такой, социальной, точке Лагранжа. Но дальше подобного допущения мысль его не уходила – он слабо интересовался всем эим.
Общественные конфликты на Папирусе временами искрились. То и дело вылазили и какие-нибудь девиации. Но за годы и десятилетия вырабатывались и какие-то механизмы профилактики этих всевозможных воронок, из-за которых могли улетучиваться порядок и худобедное людское равновесие.
Конец Главы 4.
Глава 5 Космический корабль Петагма
Час рассеки на сотню тысяч миль,
Свой путь свершай от света к свету в безднах,
Весь неизмерный круг замкнув, не ты ль
Очнешься вновь, живым, в провалах звездных?
Валерий Брюсов
Космос стоял и не двигался. И была неясность: двигается ли космический корабль Петагма. Но Петагма плыла. И космос шевелился. А через иллюминаторы это не всегда было понятно.
Внутри Петагмы роботы выполняли различные задачи. Остальной состав команды (90 человек) находился в гибернации. Гибернация не была постоянной. На этот счёт нормативные перелётные параметры на корабле выглядели следующим образом: пять лет гибернационного сна и два года активности. Активность. Она, после реабилитационного периода, отхода от гибернации, – в основном вся была направления на расширение ЗУНов: знаний, умений, навыков. "Будущим поселенцам надобно быть подкованными во всех отношениях", – частенько звучало от профессорского состава экипажа.
В гибернационный период андроид Игрек постоянно слагал стихи. Робот-поэт, он что-то пытался рифмовать ещё на Земле. Но рифмовалось у него плохо, оттого стихи он слагал в основном белые. Лишь изредка проскальзывала рифма, во многом благодаря чтению всевозможных стихотворений. Читал он на разных языках. В основном на русском, реже на английском, иногда на японском, совсем мало на идише, армянском и немецком. Слагал же свои стихи Игрек только на русском. Этот язык словно обволакивал всю его операционную систему и как будто определял даже её течение, особенности работы, функционирования.
С другими роботами Игрек взаимодействовал редко, преимущественно по трудовым задачам. Иногда он со всеми андроидами играл в настольные игры.
С выходом из гибернационного сна людской части экипажа, – что-то пробуждалось и в Игреке. И тогда меланхолия уходила из строк его белых стихов. Они с Ванечкой Лазаревым (Джеем) стали лучшими дрзьями.
Гибернационная проблематика заявляла о себе остро. Предыдущие две Миссии (как и эта третья) – в одну сторону: поселение на века. Сигналы от них были краткими: "Миссия №1 достигла места назначения. Гигулатикус пригодна для жизни", "Миссия №2 достигла места назначения и наладила взаимодействие с потомками Миссии №1". Эти сигналы шли до Земли долго. Никакой информации о последствиях гибернации не передавалось этими двумя Миссиями. А на Земле никто не ставил на людях затяжных экспериментов с гибернацией. С обезьянами и свиньями были затяжные эксперименты, а с людьми – нет. А он, этот искусственный сон, на Петагме, от пятилетки к пятилетке, заявлял о себе. В итоге: часть экипажа умерла, включая родителей Ванечки Лазарева (Джея). Когда из жизни ушла мать, ему было 23 биологических года. Когда ушёл отец – 26 лет. Тела умерших предавали космосу. Это было непривычно и странно. Тело тянется к земле. И звучало это криво: предать космосу.
Перед последней пятилеткой Джей освоил уже многие науки, овладел изрядным количеством умений и навыков. Да, в промежутках между какими-то пятилетками он с головой погружался в изучение механики: помимо теории, – объездил и перебрал множество агрегатов в ангаре Петагмы. Именно там он обкатал своего арахноволоконного "друга": Ф-атом, – J11.
Петагма приземлилась на Гигулатикус. Людской состав экипажа Миссии №3 сократился с 90 до 70 человек, состав андроидов остался тем же (9 роботов со свободным протоколом).
Когда нога Джея ступила на Гигулатикус, его биологический возраст – 33 года.
Расшифровка некоторых пасхалок:
1.Главный герой Ванечка Лазарев. В Главе 3 "КЛУМБА глазами десятилетнего ребенка" – обозначено, что десятилетний Ванечка, общаясь с роботом Игреком на Луне, на базе КЛУМБА, как бы завидует Игреку, что его имя (Игрек) целиком укомплектовывается в одну букву "Y". На это робот, так расположенный к мальчику, утешает его и говорит, что они могут подобрать и Ванечке такое имя. Так рождается: Ванечка=Иоанн=John=буква "J"=Джей!
2.Арахноволоконный летательный агрегат Джея Ф-атом J11. Когда Джей, на космическом корабле Петагма, в промежутках между гибернационными пятилетками осваивает предмет религиоведение, ему врезается, западает в душу 11 глава из Евангелия от Иоанна. Именно по этой причине Джей декоративно выводит на корпусе фары Ф-атома надпись "J11".
3.Фамилия Ванечки – Лазарев. Это опять же отсылка к 11 главе Евангелия от Иоанна. В этой главе мы соприкасаемся с чудом воскрешения четырёхдневного Лазаря Иисусом Христом.
4.Из 90 человек Миссии №3 на Гигулатикус ступают только 70. Здесь 70 – это отсылка к 70 апостолам, о которых, например, упоминает святой евангелист Лука (Лк.10:1).
5.Биологический возраст Джея в момент приземления на Гигулатикус – 33 года. Это отсылка к некоторым преданиям о возрасте библейского Адама в момент его сотворения Богом.
Но! В моём романе "Экзопланета Гигулатикус" не так, как, например, в поэме Блока "Двенадцать": ни одна библейская цифра, в том или ином направлении, думаю, – не развернется у меня, не отыграет в моём романе. Просто какую-то библейскость мне хочется вшить в некоторые пасхалки. Не все пасхалки в моём романе связаны с библейской тематикой.
Конец Главы 5.
Глава 6 Пиксельный поток
Не ты ли ждала меня в этом углу, где я очутился в возрасте моего одиночества?
Пабло Неруда
Пиксельный поток являлся привычным делом для всего экипажа Миссии №3 на экзопланету Гигулатикус. Преимущественно посредством него люди и роботы получали всевозможные ЗУНы (знания, умения, навыки) на Петагме, в ходе перелёта. Джею особенно нравилось изучать историю разных стран планеты Земля в потоке пикселей. Благодаря этому потоку обучающийся мог (как вживую) присутствовать на различных исторически знаковых конференциях, собраниях, соборах, вече и тому подобное. Мог даже побывать в окопах в качестве рядового солдата на тех или иных войнах прошлого. Окопы XX века запечатлелись у Джея. Из некоторых таких окопов он выходил, чтобы рассматривать военную технику различных стран, – Пиксельный поток позволял проделывать и такое.
Добравшись до Папируса, Джей аккуратно припарковал свой Ф-атом около недавно возведенной небольшой ячейки №1721 и, утомлённый дорогой (см. Глава 1), приняв душ и перекусив, он принял две таблетки. Безобидный "Эхолюм" для расслабления мышц и нервной системы начал действовать. Он залёг на диван. Вечер был поздний, но в сон не тянуло. Джей запустил домашний пиксельный поток и задал параметры для фильма.
В параметрах значилось:
–продолжительность: два часа;
–жанр: триллер с неожиданной развязкой;
–локация: экопоселение в лесу на планете Земля; по устройству, как Зибен Линден, но где-нибудь в Нидерландах;
–музыкальное сопровождение: эпизодическое, умеренное, музыка в стиле нейрохаус;
–главные герои: две молодые семьи из экопоселения;
–внешние и внутренние особенности главных и второстепенных действующих лиц: сделать произвольный микс из последних пяти фильмов;
–особенности конфликта: неприязнь к ценностям экопоселения у некоторых героев;
–специфика протекания конфликта: некоторые герои могут умереть, но без визуализации насилия и кровопролития.
Пиксельный поток запустился и начал обволакивать Джея. Лёжа на диване, он очутился в фильме. Сюжет прекрасно выстроился и затянул Джея. Лишь несколько раз, на первых минутах фильма, он останавливал ход событий для того, чтобы словесно отредактировать внешний облик нескольких героев; играли они безупречно, но внешность их, произвольно сложившаяся внешность, – несколько не устраивала Джея. В итоге всё пошло как следует, и на двадцатой минуте появилась Мия.
Мия была особенной пиксельной актрисой. Джей смоделировал ее на основе видеозаписей с Петагмы. Калька была с мадам Натали. Так её, профессора филологии, звали на Петагме. Сейчас Джей не был уверен, но ему казалось, что такого рода обращение к ней было связано с каким-то нашумевшим нейросетевым романом ни то XXV века, ни то более позднего периода. Джей не дознавался. Просто припоминал, что кто-то на Петагме, похоже, говорил ему об этом, что персонаж того стародавнего нейросетевого романа, героиня мадам Натали, – была профессором филологии по сюжету. Что касается до их настоящего профессора с Петагмы – мадам Натали была первой, у кого начались проблемы с выходом из гибернации. После одной из сонных пятилеток ее не стало. Она была первой, кто ушел из жизни на Петагме. Джей помнил её по невероятным урокам словесности, литературы и филологии. А как она читала стихи вслух! Спустя несколько гибернационных периодов, уже когда мадам Натали не стало, когда Джею было приблизительно двадцать биологических лет, ему даже казалось, глупо, что литература – это женщина, и, непременно, женщина с распущенными, рыжими, вьющимися до плеч волосами.
В последнее время он часто думал о ней. Вероятно, полагал он, это из-за того, что самые яркие и памятные моменты их обучения и досуговой жизни на Петагме проходили тогда, когда мадам Натали было 33 года. И как ему, тогда, подростку, нравилось, как она говорит, как ведёт себя с членами экипажа, даже с роботами, с Игреком. Если бы он, теперешний Джей, вернулся в ту пору сейчас, то они были бы ровесниками с мадам Натали. Различные мысли стали просачиваться в голову Джея. И в тот самый момент, когда мысли Джея стали вертеться во всех этих странных и нереальных блужданиях, – к нему, постучавшись, вошёл Игрек.
С той поры, как этот робот покинул Землю (см. Глава 2), – он изрядно изменился со стороны. Старческость полностью выветрилась из его телодвижений. Теперь любой наблюдательный глаз легко бы мог заметить, что походка Игрека, особенности его жестикуляции и прочее – так стали походить на пантомимику Джея!
Игрек жил рядом с Джеем. Роботам со свободным протоколом выдавалось собственное жилье по желанию. Игрек желание выразил, так как он предпочитал заниматься поэзией в уединении.
Джей поставил на паузу Пиксельный поток. Игрек поприветствовал Джея и начал говорить о своём поэтическом настроении от недавнего пребывания в Джеландаге. О том, что его особенно вдохновляют песни гигулатки Ихос. Он призывает Джея посмотреть на Ихос, послушать её песни. Джей говорит, что он, может быть, и поехал бы в восточную местность, в этот Джеландаг, если бы там всё не закартографировали ещё представители Миссии №1. Теперь же он заинтересован картографированием карстовых пещер на западе Гигулатикуса, и ехать за песнями какой-то Ихос в далёкий Джеландаг ему совсем не сподручно.
Игрек смиряется и интересуется, чем занят сейчас Джей, как коротает вечер. Джей, улыбаясь, говорит, что Игрек отвлёк его на самом интересном в Пиксельном потоке. Затем Джей кратко пересказывает Игреку содержание начала фильма и предлагает Игреку продолжить просмотр вместе. Они продолжают смотреть фильм вместе. Когда Игрек видит Мию, рыжеволосую пиксельную актрису, героиню фильма, он замечает Джею, что она невероятно похожа на умершую мадам Натали, профессора филологии с Петагмы, и, одновременно, на гигулатку Ихос. – Ту самую Ихос, песнями которой, он, андроид, так вдохновлялся давеча.
Джея это задевает.
После просмотра фильма, прежде чем Игрек уходит в свой жилой модуль, – Джей договаривается с ним слётать в Джеландаг. – Отправиться сразу, как Ф-атом будет починен.
Конец Главы 6.
Глава 7 Долина Джеландаг
В светозарной той стороне
Осьмикрайная, на восьми ободах,
Белая равнина блестит.
Там не увядающая никогда,
Не знающая изморози ледяной,
Зелень буйная шелестит.
Там высокое солнце горит светло,
Никогда не падает снег,
Никогда не бывает зимы.
Лето благодатное там
Вечное изливает тепло.
Олонхо
Кругом цвели босвеллии.
И пахло ладаном.
По окраинам долины, на взгорьях, мерно качались и поскрипывали корабельные сосны.
Нежно шумела небыстрая речушка.
Пели птицы.
И дуновение ветра – было тихим.
У гигулатов отсутствовала письменность. И нельзя было сослаться на какой-то текст, где чёрным по белому сказано, что Джеландаг – это то-то и то-то. Оставалось лишь догадываться по гигулатам, что Джеландаг – это такой набор звуков, музыка которых лучше всего отражает характер данной местности. Гигулаты произносил "Джеландаг" протяжно, пропеваючи, с двойным повторением ударного "а" в конце слова.
Где-то, в глубине Джеландага, горел небольшой куст.
Он горел постоянно, не затухая.
Пытливые умы Миссии №1, обнаружив это место, пробовали воспламенять от этого куста всевозможные сучья и ветки, и всё воспламенялось.
Пламя изучали. –
В нём не было ничего необычного: горит куст.
Необычность была разве в том, что пламя это почему-то не обжигало.
Ещё, странная штука, – гигулаты никогда ничего не зажигали от этого куста.
Благолепие, уют, мирность долины Джеландаг – были непередаваемые. Человеку ничего не хотелось обустраивать здесь. Самой природой здесь было всё как-то обустроено. Но и здесь человек, при длительном пребывании, начинал сперва скучать, потом брался что-то исследовать, затем во что-то грубо вторгаться.
Гигулаты не скучали никогда. Словно их умы были заняты каким-то внутренним мирным пребыванием.
Конец Главы 7.
Глава 8 Гигулаты
Всё песнословит Тебя.
прп. Ефрем Сирин
Гигулаты двигались мирно. Часто пели.
Пение необычное. Непривычное для человеческого уха. Пение не земляное, как будто не о земном. Пение горе, горнее. Сакральное. Оно, почему-то, не надоедало, как не надоедает пение птиц в лесу.
Телеса гигулатов походили на фигуры артистов балета, но были несколько справней, – это не умаляло ни грации, ни лёгкости гигулатов. Наигранность в гигулатах отсутствовала. Сплошная естественность.
Как и люди, они несколько отличались друг от друга разрезом и цветом глаз, цветом и характером волос, цветом кожи. Взгляд их походил на детский, но преобладал ум. Что-то было во взгляде их и от праведных пожилых людей, но только блеска, гармонии и радости в глазах гигулатов было больше.
Джею попадались и нравились такого рода заметки о гигулатах. – Заметки юродивого Георгия. Этого, по всей видимости, чуткого и чувствительного чудака, перекочевавшего на Гигулатикус с какого-то сибирского поселка планеты Земля. Где-то сохранились данные, что прибыл он на экзопланету вместе со своим отцом. Его старик лихо играл на гармошке, на баяне, прекрасно пел, в связи с чем угодил даже на плакат, располагавшийся теперь в местном музее "Человек и Гигулатикус". Информация о Георгии этом была весьма размыта. Смоделированные нейросетевые данные о нём были противоречивыми. Ни то он был своеобразным от роду. Ни то некие отклонения в нём и чудачества начали возникать в момент перелёта. Были размытые сведения, что необычнее особенности стали просыпаться в нём на Гигулатикусе. Георгий этот особо отличался тем, что везде, где бы он ни находился, начинали возникать своего рода молельни. Выделенный ему жилой модуль №40 со времением стал напоминать часовню. Когда Георгий оказывался по тем или иным причинам в научных модулях, расположенных там-сям по Гигулатикусу, то спустя какое-то время в них начинал возникать какой-то церковный дух. Времени он придавал мало значения, лишь бы оно проводилось по Богу. Иногда он говаривал: "Молитва – перво, а остальное – второстепенно". Всё у него текло как-то само собой. Во всём был хаос. Хаос был и в его заметках. Заметки неструктурированные, всегда без датировки. Заметки, как по наитию. Заметки краткие, поскольку написаны то ручкой, то карандашом, то маркерами разных цветов. Выполненное роботом Игреком визуальное сканирование (паст ручек, карандашного графита и различных маркерных наполнителей) показало, что в среднем юродивый этот раз в месяц (36 земных дней) делал одну небольшую заметку. Некоторые из этих заметок Джей фотографировал. Фотографии с текстами шли таким чередом:
"Удивительно, что в таких далёких далях эти существа, гигулаты, – внешне ничем не отличаются от человека".
***
"Хорошо, что наша Миссия №1 не навязывает своих ценностей этим гигулатам. Они не нуждаются ни в каких наших ценностях".
***
"Грех окутывает и обволакивает нас, где бы мы ни находились. А гигулатов нет. У меня на этот счёт лишь одно предположение: они никогда не теряли и не теряют связи с нашим общим Творцом".