– Нет, – возразила я, стиснув зубы и глядя на него в ответ, желая, чтобы он увидел все, что я в нем ненавидела. – Я никогда не смогу делать то, что делаешь ты.
Дикая Охота продолжала заковывать меченых в кандалы. Они кричали, и их крики были полны страданий и боли, бьющих мне прямо в сердце, когда я смотрела на свою половину, обрекшую их на такую судьбу. Я подумала, что их вообще можно было бы не заковывать, если бы не я и не то, как они повели себя со мной, пытаясь причинить боль.
Он был готов подвергнуть страданиям десятки мужчин и женщин, погрузив их в пучину боли и истощения, и все ради того, чтобы уберечь меня от вреда. При любых других обстоятельствах это могло бы меня порадовать, но сейчас это просто казалось неправильным.
– Думаешь, я не чувствую жажды мести, которая клокочет в тебе? Я знаю, как сильно ты желаешь, чтобы лорд Байрон истек кровью за то, что он сделал с тобой, – сказал он, поймав мой взгляд.
– Это не значит, что я должна принять эту часть себя. Никто не будет контролировать мои действия, кроме меня. Если я опущусь до его уровня, буду ничем не лучше, чем он, – ответила я, грустно качая головой.
В мире было много чего, чем я быть не хотела, но стать похожим на него было худшим из того, что я могла себе представить.
– Ты никогда не причиняла вреда невиновным. Ты никогда не применяла насилие по отношению к девочке, которую ты должна была бы защищать. Ты никогда не станешь лордом Байроном из Мистфела, Эстрелла. Но чем ты можешь стать, так это карающей яростью на поле битвы. – Он наклонился ко мне и закончил, рыча: – И я не могу дождаться, когда увижу, как ты спалишь все дотла.
Его губы изогнулись в легком намеке на ухмылку, как будто он только что нарисовал эту сцену в своем воображении.
– Единственное, что я собираюсь сжечь, – это ты, – прошипела я.
В этот миг ко мне подошел один из волков и заскулил. Недолго думая, я положила руку ему на голову, не в силах удержаться, чтобы не взглянуть на этого красноухого зверя.
Калдрис посмотрел, как нежно я коснулась животного, и уголки его губ удовлетворенно приподнялись. Этот несносный осел вел себя так, словно я погладила его, а не волка. Но все его довольство быстро сошло с лица, когда к нему подошел Холт и протянул пару наручников.
– Твоя очередь, бестия, – сказал он мне с сочувствием в голосе.
– Только через мой гребаный труп, – ответила я.
В моей памяти еще было свежо воспоминание о железе, обжигающем мне кожу. Реакция остальных меченых на железные оковы не была такой ужасной, как у меня. Им было тяжело, их тела ослабли, но железо не причинило им прямого вреда.
– В этом нет необходимости. Она не причинит вреда другим, – сказал Калдрис и оттолкнул руку Холта с кандалами от меня.
Я почувствовала тяжесть взглядов со стороны меченых. Они испытующе наблюдали за происходящим, гадая, постигнет ли меня та же судьба, что и их.
Холт удивленно повернулся к нему и понизил голос:
– Если ты продемонстрируешь привилегированное отношение к ней, то сделаешь только хуже – они начнут ее ненавидеть, – тихо произнес он.
– Как же мне повезло, что они уже меня ненавидят, – возразила я, скрестив на груди руки и глядя на предводителя Дикой Охоты.
– Тогда не давай им еще один повод для усиления этой ненависти. Ты – одна из них. Различие только в том, что тебе повезло, что твоя половина здесь, с тобой. Он не застрял в Альвхейме в ожидании, пока тебя доставят к Маб. Лишь немногим избранным фейри было позволено отправиться в Нотрек в поисках своей пары – тем, кто наиболее предан ей. У тебя уже и так есть привилегии. Я вынужден настаивать, Калд.
Несмотря на очевидную дружбу этих двоих, Холт все еще смотрел на Калдриса и ждал его разрешения заковать меня. А я в это время прокручивала в голове его заявление, задаваясь вопросом, скольким фейри было приказано оставаться в Альвхейме, полагаясь на Дикую Охоту, которая должна была отыскать их половины.
Стряхнув с себя любопытство, я повернулась и посмотрела на Калдриса, который медленно принимал кандалы у Холта.
– Мы – люди, которые не сделали абсолютно ничего плохого. Мы – люди, которые, как вы говорите, важны для вас. Если вы так обращаетесь с равными себе людьми, которых вы цените, страшно подумать, что вы делаете с врагами. Вы не должны обращаться с нами как с пленниками.
– Ты не знаешь, что значит быть пленником, – вдруг прорычал бог Мертвых.
Внезапная горячность в его голосе заставила меня сделать шаг назад. Лицо у него исказилось от этих слов, выражая абсолютное презрение.
– Считаешь, что я тебя похитил? Что я все равно что тюремщик?
Я сделала еще шаг назад, когда он подошел ближе, так что я почувствовала его дыхание у себя на щеке, когда он изогнул бровь в жестокой насмешке.
– Остановись, – сказала я.
– Я всегда буду хорошо к тебе относиться, мин астерен. Даже когда ты будешь вести себя слишком глупо, не замечая, что правда прямо у тебя под носом. Ты уже была моей задолго до того, как родилась твоя душа. И эта связь не тюрьма и не плен. Это убежище, твоя тихая гавань, где ты можешь укрыться от уродства этого мира, с человеком, которому судьбой назначено любить тебя. Принадлежать тебе.
Он коснулся ладонью моей щеки, его прикосновение было нежным, несмотря на язвительный упрек на лице.
Я потянулась вперед, схватилась за кинжал у него на боку и коснулась острием лезвия его горла. Молча предупреждая его, требуя, чтобы он держался на расстоянии и не испытывал судьбу, когда я чувствую, что не готова к его ухаживаниям. То, что я сделала раньше, было ошибкой – все сомнения, которые были у меня на этот счет, исчезли в тот момент, когда он заковал в цепи других меченых.
– Твоя тихая гавань похожа на темницу, – сказала я, взмахнув рукой с кинжалом, когда он наклонился ближе.
Его глаза заблестели, и на напряженном лице отразилось что-то вроде веселья.
– Звезда моя, хватит уже тыкать мне в горло острыми предметами. Однажды ты можешь поскользнуться. Только представь, какую вину ты почувствуешь в этом случае, – сказал он.
Внезапно он поднял руку, схватил меня за запястье и убрал мою руку от горла быстрее, чем я успела отследить его движения.
Он забрал у меня кинжал, сунул его обратно в ножны и опустил мои руки, зажав их между нашими телами. Хватка у него была крепкой, но было совсем не больно.
– Я буду сражаться в этой войне вместе с тобой до самой смерти, – заявил он, прижавшись лбом к моему.
Он застегнул сначала один наручник вокруг моего запястья, наблюдая, как подгибаются у меня ноги под тяжестью энергии, покидающей мое тело. Железо не опалило меня, как в прошлый раз, словно какая-то преграда защитила меня от ожогов, пока он морщился. Когда он застегивал второй наручник, его глаза были полны раскаяния, потому что он все же обращался со мной как с пленницей, хотя, по его собственному утверждению, я ею не была. От оков волнами шло тепло, словно железо знало, что между ним и моей кожей лишь тонкая преграда, и если бы оно могло просто прожечь ее, оно бы прожгло и меня насквозь.
– Прости, мин астерен. Я не хотел, чтобы было так.
Кожа под кандалами чесалась и покраснела от тепла, исходящего от железа. Калдрис взглянул на мои запястья, на покраснение под наручниками, которое, казалось, росло и расползалось, как сыпь. Холт проследил за его взглядом, нахмурив брови, когда обнаружил, что беспокоит Калдриса.
– Такого быть не должно, – сказал Калдрис, повернувшись к другим меченым, у которых не было ни сыпи, ни покраснений.
– Должно быть, это как-то связано с тем, что твоя магия сильнее, поскольку ты внук Первородного. Ни у кого из других меченых никогда не было такого раздражения, – сказал Холт, стиснув зубы и глядя на кандалы.
– Дай мне ключи, – попросил Калдрис, протягивая руку.
– Нет, – запротестовала я, пригвоздив мою так называемую половину взглядом. – Если у них нет проблем с наручниками, то и я в состоянии потерпеть. Я не собираюсь радоваться свободе, пока они страдают в оковах. Поэтому, если хочешь освободить меня, освободи всех.
– К сожалению для тебя, бестия, твоя пара не имеет никаких прав и полномочий по отношению к остальным. Меченых нужно доставить их половинам, и за это несет ответственность Дикая Охота, а не бог Мертвых, – сказал Холт.
Он бросил ключ в руки Калдриса, и я дернулась, когда он начал открывать наручники.
– Если ты будешь относиться ко мне иначе, я никогда тебе этого не прощу, – предупредила я, бросая взгляды на людей, страдающих от ослабляющего действия оков. Члены Дикой Охоты подводили их к телегам и усаживали на них.
Всадник Дикой Охоты, которого я убила, пошевелился на земле и сильно закашлялся, затем бросил на меня быстрый взгляд и встал, как будто он не лежал трупом всего несколько мгновений назад. К нам подошел еще один, осторожно ведя за собой живую лошадь. Ключ в замке наручников наконец повернулся, и они распались на две половинки, пропуская свежий воздух к моей горевшей коже.
– Добавь это в свой список, – проворчал Калдрис, бросая оковы и ключ обратно Холту.
Он повернулся, чтобы поприветствовать скакуна, но не всадника, прикоснувшись лицом к морде коня цвета оникса. Взяв в руки поводья, он вставил ногу в стремя и сел в седло.
