Дитя среди чужих
«Твою мать! – завопил мозг от яростной надежды.– Это же гребаная дорога!»
Ричи проковылял еще несколько ярдов, деревья редели на его глазах, дорога изогнулась, и он увидел свое спасение. Затененное строение совсем неподалеку. Упрямый укол человечности, застрявший среди раскинувшегося, забытого богом леса.
Дом.
– Эй! Помогите мне! – попытался он закричать, но его лицо было так изуродовано, а страх настолько заполонил сознание, что с разорванных губ сорвалось невнятное: «Э! Пмхт ме!»
Ричи преодолел участок земли, отделяющий линию деревьев от дома, быстрым, хотя и с запинками, бегом. Позади себя он услышал какое-то движение. Ближе. Быстрее. Это нечто приближалось…
Заставляя себя не думать, не оборачиваться, парень перепрыгнул через три ступеньки на крытое крыльцо, позволив телу врезаться в дом. Он поднял кулак и постучал в дверь.
– Эй! – закричал Ричи, в горло залилась кровь, практически душа его. Он нагнулся, сплюнул кучу красной жижи на крыльцо и вытер дорожки от слюны голым предплечьем. Закашлялся, оперся щекой о дверь и хрипло пропищал: «Пожалуйста…» в плесневелую дверь.
Вернись к нему обоняние, Ричи почувствовал бы запах разложения. Запустения.
Постепенно кусочки головоломки соединились в его сознании. Он отступил на шаг и в ужасе уставился на дверь. Затем повернул голову, увидел заколоченные окна, расположенные в шахматном порядке вдоль фасада дома, и облупившуюся краску. Ричи присмотрелся к двери повнимательнее, пока паника перерастала в глубокий страх, и понял, что там висел ржавый замок на провисшей скобе между дверью и рамой.
– Заброшенный,– тихо сказал он, и в груди расцвел зародыш смирения. Впервые за много лет Ричи мыслил с абсолютной ясностью.
Деревья зашуршали.
Ричи повернулся. В кости просочился неподдельный ужас.
Повсюду были птицы.
«Воро`ны,– подумал он.– Или во`роны». Он так и не выучил хренову разницу. Земля была усеяна ими, как черной стружкой. Они прыгали, каркали и хлопали крыльями в его сторону.
Неподалеку, сразу за стаей птиц, из-за темных деревьев, густой завесы черных листьев, вышла фигура. Если бы он уже не знал, то мог бы принять ее за женщину в халате. Но Ричи увидел вблизи то чудовищное, невозможное, чем оно было на самом деле, и тогда смирился с правдой.
Здесь, под конец, пришло понимание. Ясное и леденящее душу.
Он постучал пальцем по ржавому висячему замку, запиравшему дверь заброшенного домика, и понял, что сделал именно то, чего от него хотели. Пока парень наблюдал, как существо движется к нему сквозь море птиц, как все они расступаются, словно Чермное море, давая проход существу, он мог бы поклясться, что оно выглядело довольным. Может, даже радостным. Так можно чувствовать себя после тяжелого рабочего дня; такой приятный треск открывающегося холодного пива и закат с видом на веранду – настолько же прекрасные и удовлетворяющие, как послевкусие от лучшего секса во вселенной.
«Вот только эта хрень не пиво собралась открывать»,– подумал Ричи, медленно спускаясь с крыльца, птицы враждебно каркали и освобождали ему путь. Существо провожало его своими золотистыми глазами, но в остальном оставалось неподвижным, остановившись в десяти футах. Ему было достаточно просто смотреть.
«Нет-нет-нет,– подумал Ричи, начиная шаркать вдоль фасада, готовясь скрыться за углом, если эта штука только даст ему такую возможность.– Нет, эта тварь хочет откупорить меня». Истерика клокотала в глубине его сознания, ведь какая-то часть понимала, что это правда. Знала, что он вот-вот умрет.
НЕТ! НЕТ! НЕТ!
Давно забытая часть разума Ричи бунтовала, та часть, которая, казалось, давным-давно потонула в тумане метамфетамина. Часть, которая все еще несла в себе желание выжить. Она закричала, и этот давно забытый крик придал Ричи сил, о существовании которых он и не подозревал.
«ЖИВИ! – визжал этот голос.– ВЫЖИВАЙ!»
Ричи бросил взгляд направо и увидел угол дома на расстоянии плевка.
– Не подходи! – крикнул он, а затем изо всех сил побежал.
Ричи завернул за угол, как хулиган, который вырвал сумочку у старушки, за которым гнались полицейские. Все вокруг него заполонилось хлопаньем крыльев и криками черных птиц, и он ослеп. Пальцы босой раненой ноги с хрустом врезались в шершавый бетонный выступ. Застрявший ноготь на ноге оторвался, а кость на большом пальце сломалась. Ричи вскрикнул и рухнул на землю, как ему показалось, уже в сотый раз за эту ночь.
Обливаясь потом и тяжело дыша, с бешено колотящимся сердцем, он сел и схватился за поврежденную ногу, умоляя о минутной передышке, потому что не знал, сможет ли продолжать.
Две вещи заставили его снова двигаться. Первая – наклонная двойная дверь подвала, возвышавшаяся на фут над землей, о которую он споткнулся, когда убегал. А вторая, гораздо более тревожная – скорость, с которой существо двигалось к нему по выбеленному луной, заросшему сорняками лугу. Птицы, почувствовав конец, все как одна поднялись в воздух, заслоняя лунный свет, открывая существу свободный путь к бедному, побитому Ричи.
«Так оно правда надо мной издевается»,– рассеянно подумал он, осознав это до конца, как только увидел истинную грацию и силу гибкого существа; оно ведь с легкостью могло настигнуть его в любой момент.
– Пожалуйста,– раздраженно закричал он; казалось, каждая часть его тела была сломана или окровавлена. Он подумывал сдаться, но его отравленные наркотиками органы взбунтовались от последнего выброса адреналина.
– Иди на хер! – всхлипнул он (получилось «Дь ах!») и в ужасе пополз в подвал.
Рывком распахнул одну дверь, увидел лишь темноту и без колебаний бросился в нее всем телом, захлопывая дверь за собой, а само тело, словно сломанная кукла, скатилось по нескольким каменным ступенькам и упало внизу кучей. Холодная грязь прилипла к лицу, и пока он бормотал сдавленные молитвы, попала на губы и язык.
Ричи не слышал, как за его спиной открылись двери подвала, но это было не важно. Он потащился вперед, обернувшись лишь один раз.
Существо над ним было черным на фоне синей ночи, широкий серебряный глаз луны наблюдал из-за плеча, как оно спускается. Ричи пополз на локтях, добравшись только до ближайшей стены, где принял сидячее положение, прислонившись спиной к потрескавшемуся грубому бетону. Его влажное дыхание участилось, а желтые глаза становились все ближе.
Он не умолял. Он просто хотел, чтобы все поскорее закончилось.
Тварь присела у его ног. С затененного лица донесся слюнявый, чирикающий звук. Она заползла ему на ноги, и Ричи даже хватило сил осознать, насколько она была тяжелой для чего-то такого тощего. Длинная черная конечность вылезла из-за двух подвижных пластин и согнулась под острым углом.
Без предупреждения эта конечность быстро и резко опустилась вниз.
Левая коленная чашечка Ричи раздробилась.
Он закричал, и существо снова подняло и опустило согнутую конечность, разбив кость другого колена с треском, который, казалось, заполнил темное земляное помещение, как фейерверк. Ричи мог бы потерять сознание от боли, если бы мет, бьющий в сердце и мозг, не заставлял его бодрствовать и проживать каждый ужасный, мучительный момент. Тварь заползла к нему на колени, на теперь согнутые и сломанные ноги. Она схватила его за руку и выплюнула что-то сначала теплое, а затем обжигающее на кожу внешней стороны запястья. Ричи вскрикнул, когда плоть на его руке начала плавиться, будто тварь плевалась кислотой. Она прижала запястье к стене, где плоть прилипла из-за нечеловеческой эпоксидной смолы и липких остатков его собственной кожи. Тварь повторила то же самое с другим запястьем, и теперь руки Ричи были раскинуты, как крылья, а голова повисла на шее. Из глубины его тела вырывались надтреснутые рыдания, наполняя рот кровью и мокротой.
Существо встало с ног Ричи. Длинная овальная раковина, закрывавшая переднюю часть, раздвинулась, как занавески, и оно издало пронзительный, радостный звук. Темные веки затрепетали над желтыми глазами в чем-то вроде экстаза. Тварь схватила Ричи за волосы и прижала голову к стене; его разбитое лицо и тусклые глаза смотрели прямо перед собой. Существо рванулось вперед. Что-то твердое и толстое втолкнулось Ричи в рот.
И проталкивалось дальше.
Ричи выпучил глаза, когда кости в его вытянутой челюсти хрустнули, а рот невероятно удлинился, пока какая-то часть существа проталкивалась глубже в горло. Он больше не мог ни кричать, ни дышать. Он не мог сделать ничего, кроме как биться в конвульсиях, когда толстые мышцы существа дернулись, и поток обжигающей жидкости хлынул, как горячее, кишащее паразитами море, в его горло.
Закончив, тварь выбралась наружу, а потом медленно устроилась поудобнее, чтобы понаблюдать, и ее горчичные глаза счастливо светились в темноте подвала.
Ричи так и не понял, умер он от утопления, удушья или шока. Но он правда умер, и это к лучшему. Теперь он не чувствовал, как личинка – новый организм, вселяющийся в его еще теплую плоть,– набухает, как жиреющая пиявка, кормясь в глубинах его внутренностей. Новая жизнь пожирала кровь и свежие органы, прежде чем медленно заскользить вверх, проталкиваясь мимо кишок, мимо легких, мимо сердца. Вверх по шее и, наконец, к основанию мозга, где и обосновалась.
Существо проворковало что-то материнское и, пересекая комнату с низким потолком, поднялось по лестнице в прохладную ночь, чтобы собрать все необходимое.
Снаружи лесные птицы ожили предрассветным пением, и старое, обветренное лицо дома осветилось тускло-оранжевым светом нового дня, не обращая внимания на монстров, что затаились глубоко в его чреве, и не подозревая о других, которые вскоре прибудут к своим друзьям.
Часть третья: Уборщик
1
Утреннее небо было того же оттенка, что и дымчатый «камаро», проезжающий под большим зеленым знаком и похожий на стареющую акулу. Светоотражающие белые буквы знака мерцали в свете фар автомобиля: «ДОЛГОСРОЧНАЯ ПАРКОВКА».
Лиам въехал на стоянку – десятиэтажное, почти неохраняемое строение, расположенное на окраине международного аэропорта Сан-Диего, освещенное тусклыми желтыми лампами. Автомат на входе выплюнул талон. Камеры слежения зафиксировали номерной знак (один из нескольких, что валялись в багажнике), и полиция в конечном выйдет на красную «хонду» со стоянки мотеля «Дерево Джошуа», через который он проезжал по пути на побережье. Но к тому времени работа уже будет закончена, а сам Лиам будет пить мескаль в Пуэрто-Эскондидо.
На верхнем этаже парковки он заметил фургон, который и должен был найти. Мужчина проехал мимо, не сбавляя скорости, сделал поворот и спустился на два этажа вниз, прежде чем нашел место, чтобы избавиться от «камаро».
Десять минут спустя он встал на белом фургоне рядом с практически таким же автоматом, что стоял при въезде. Лиам вставил билет, который взял при входе, и шлагбаум плавно поднялся.
Деньги не списались.
В полумиле от аэропорта Лиам воспользовался телефоном, привинченным к белой кирпичной стене заправочной станции. В нескольких футах сбоку на двери туалета красовался белый силуэт мужчины, частично прикрытый выцветшей наклейкой от газировки. Дверь распахнулась, когда послышались гудки.
Лиам повернулся спиной, пока старый бездомный вышел и прошмыгнул мимо, оставив за собой удушливо-сладкий аромат мыла, пота и мочи. Когда мужчина зашаркал прочь, Лиам опустил взгляд на потрескавшийся тротуар.
– Как раз вовремя, брат,– произнес рокочущий голос. Теплый пластик, прижатый к уху Лиама, передавал значимость и сырую близость слабого одобрения Джима.
– Еще бы. Все хорошо?
– Да, чувак. Все хорошо. Ты только приехал?
Лиам вытер пот со лба. Он смотрел на светлеющий горизонт и гадал, как далеко отсюда океан. Ему ужасно хотелось его увидеть.
– Да, и до жути хочу немного поспать. Ехал всю ночь.
– Ага, но есть дела, брат мой. Сроки поджимают, понял?
Лайам кивнул и отвернулся от горизонта.
– Да. Во сколько?
Последовала маленькая пауза, и Лиаму стало интересно, хмурится ли Джим, улыбается или вообще не слушает.
– Восемь сорок пять. Где обсуждали. Забери по дороге Грега. Ты знаешь, где он ждет.
– В парке.
– Да. Если его не будет, проезжай мимо. Не жди, не звони. Понял?
– Понял.
С другого конца послышался тяжелый вдох, как будто частично от облегчения, а частично от напряжения.
– Ладно, супер,– ответил Джим.– Не облажайся.
И звонок прервался.
– Ага,– угрюмо промычал Лиам неприятному писку из трубки. Он повесил ее на место и подумывал припарковаться и поспать пару часов. Потом ему пришла мысль поискать какой-то бар. Затем он вспомнил рокочущий голос Джима.
Не облажайся.
Лиам вздохнул и направился к фургону. Залез внутрь и уставился через лобовое стекло на медленно светлеющее небо. Вдалеке кружили чайки, прямо как пепел, уносимый ветром.
Лиам проанализировал свое нутро на наличие дурного предчувствия, присмотрелся к отдаленному красному свету в подсознании, поискал покалывание шестого чувства.
В конце концов, дело было сложное. Грязное.
Похищение ребенка.
Все может плохо обернуться.
Но нутро Лиама чувствовало себя прекрасно, никаких красных флагов не наблюдалось, а шестое чувство было вялым и сонным, каким и он сам. А потом в животе заурчало совсем не от волнения. Мужчина опустил окно и на мгновение замер, чтобы вдохнуть соленый воздух.
Океан совсем близко.
Он печально улыбнулся и завел фургон. Лучше поехать на восток, найти, где поесть. А потом он припаркуется, попробует немного вздремнуть, заедет за Грегом и…
…и схватит ребенка.
Лиам нахмурился, опустил взгляд на спортивную сумку на полу между двумя передними сиденьями. Он подумал о заряженном пистолете, завернутом в клеенку. А потом задумался, убил бы он ту девушку в мотеле, если бы она побежала за ним?
Он потер глаза, внезапно поникнув от изнеможения.
Несколько мгновений спустя фургон выехал с заправки, и Лиам начал искать приличное кафе, где можно выпить чашечку кофе и плотно позавтракать.
В конце концов, сегодня важный день.
2
Генри проткнул желтые глаза, уставившиеся на него с тарелки. Он наблюдал, как они лопаются и растекаются по белкам, заливают картофельные оладьи, тянутся остывающими щупальцами к бекону.
– Похоже на желтого осьминога.
Мэри села напротив него, и он почувствовал ее недовольство. Мальчик решил не отрывать глаз от тарелки. Он намазал немного желтка на хрустящие картофельные оладьи и отправил их в рот вилкой. Жуя, он осмелился взглянуть на Мэри, надеясь избежать упрека. Ему бесчисленное количество раз говорили не играть с едой, но ведь так весело разламывать мясной рулет на куски (а потом кидать их в гору картофельного пюре) или накручивать спагетти на вилку, пока у него не получится рулет из лапши толще бейсбольного мяча (ну, около того), а в данном случае – притворяться, что выковыриваешь глаза из яичницы.
Мэри выглядела так, словно все же хотела напоминать о том, что так делать нельзя – ее цвета были яркими и красными, как у пожарной машины,– и тут Дэйв вошел на кухню, натягивая куртку и буквально бросаясь к дымящейся кружке, терпеливо стоявшей рядом со все еще кипящим кофейником.
– Мы рано даем показания,– сказал он, стащив один тост с тарелки Мэри и яростно откусывая его между глотками горячего кофе.
– А потом ты гадаешь, откуда у тебя проблемы с желудком,– пожурила она, переводя все недовольство с Генри на мужа, за что мальчик был безмерно благодарен. Они продолжили болтать, пока Генри сосредоточенно доедал свой завтрак, но аппетит пропал, и разбитые глаза яичницы внезапно стали напрягать, а не смешить.
Голос шепнул на ухо, что лицо, которое он видел на своей тарелке, выглядело вполне правдивым, и эта самая правда скоро его настигнет.
«Какая правда?» – спросил он, надеясь, что голос не ответит. Даже не услышит вопроса.
Но ответом послужило ощущение сильной боли, самой бездонной печали. Лицо на тарелке – такое разбитое, с этими выпученными глазами – внезапно превратилось в другое. В настоящее. В знакомое, детское, и его глаза тоже были искусаны, съедены, но истекали не желтым, а красным…
– Генри? Ты слышишь?
Генри осознал, что задержал дыхание, и тогда громко выдохнул – так, словно вынырнул из бассейна после того, как держался без воздуха так долго, как только мог, с резким фух! из глубины внутренностей, за которым идет новый вдох, наполняющий кровь жизнью.
– А?
Дэйв и Мэри оба странно на него смотрели, с такой своеобразной заботой; не с желанием защитить – например, когда у твоего ребенка появляется влажный, неприятный кашель,– а скорее оборонительно. Так бывает, когда ваш ребенок читает мысли, прислушивается к чувствам и впитывает их, как губка впитывает пролитую бутылку с флуоресцентными чернилами.
– Все хорошо,– сказал потом Генри и попытался улыбнуться.
– Ты вспотел,– заметила Мэри.
– И ты весь серый как привидение, дружок,– добавил Дэйв.
Генри все же решил проверить, вопреки своему желанию. Аккуратно. Чтобы узнать только те чувства, что были на поверхности.
Яркие цвета, плавающие, как рыбы в пруду, кружились внутри них. Вспышки других цветов – ярко-красных и черных прожилок, цветов, которых не знал никто, кроме самого Бога,– маячили, как флаги, выкрикивая чувства, которые его разум переводил в понятные ему слова.
«Хрупкий»,– услышал он.
Больной.
Взволнованный.
Поврежденный.
Сломанный.
Потерянный.
Бедный мальчик… О, бедный мальчик… Он меня слышит?
Он сейчас читает мои мысли?
Генри резко встал и за лямку схватил с пола рюкзак, а потом перекинул через плечо.
– Все хорошо. Мне пора.
Дэйв и Мэри, казалось, на мгновение застыли с ничего не выражающими лицами… а затем они снова зашевелились. Словно волшебные часы остановили время, и какая-то высшая сила повернула циферблат, перемотала, а потом отпустила.
– Я отвезу тебя, дорогой,– сказала Мэри, ища ключи.
– Давай я, мне все равно пора,– сказал Дэйв и поцеловал Мэри в щеку.
Но Генри уже был в дверях. Сегодня никаких объятий. И никакой помощи. Иногда лучше быть одному, даже если грустно. Или если ты очень потерян. Или, возможно, если ты и правда сломан. Ведь кто полюбит разбитую куклу?
Никто.
– Я пройдусь,– сказал он, снова попытавшись улыбнуться, и вышел на улицу.– Люблю вас! – крикнул он и быстро спустился к траве на передней лужайке.
Мальчик услышал, как за ним открылась дверь, почувствовал там Мэри и Дэйва. Они наблюдали.
– Генри,– позвала Мэри, но он не обернулся, а просто поднял руку.
– Я пройдусь через парк! – закричал он, пока по щеке текла слеза.
Мэри смотрела, как Генри переходит улицу. «Ну, хотя бы посмотрел в обе стороны»,– подумала она и позволила себе порадоваться, что они, как родители, хоть в чем-то преуспели.
Он такой маленький. Деревья в парке возвышались над ним, голубое небо было чудовищным полотном, а он сам – всего лишь мазок большим пальцем внизу. У нее мелькнула иррациональная мысль, что мир может в любой момент без предупреждения поглотить Генри целиком. Сожрать его. Он исчезнет, и даже птицы на деревьях или жуки в грязи этого не заметят.
Мэри почувствовала руки Дэйва на своих плечах и поняла, что он тоже наблюдает за мальчиком.
Женщина с удивлением осознала, что сжимает руки в кулаки, и заставила себя расслабить пальцы, прежде чем попрощаться с мужем. Целуя его в губы, она подумала про себя, что если мир хотя бы пальцем коснется головы этого мальчика, то почувствует всю силу и мощь ее ярости.
И пусть поберегутся те, кто столкнется с материнским гневом.
3
Фред вышел через служебную дверь пристройки к школьному складу и направился через большую мощеную площадку. Он заметил, как директриса, мисс Терри, направлялась к административному корпусу. Ее взгляд упал на него, и она повернулась с широкой улыбкой на лице. Он повернул голову и мельком увидел бледного Джима Хоукса, выбегающего из кафетерия по направлению к южному коридору.
Фред остановился, изображая замешательство. Он демонстративно похлопал себя по карманам, будто искал в них ключи, бумажник или просто оправдания.
– Привет, Фред,– жизнерадостно поздоровалась директор, и ее улыбка рассеяла его напряжение.– Что-то потерял?
– Здравствуйте, мисс Т-Т-Терри,– пробормотал он и криво улыбнулся в ответ, не сводя глаз с ее переносицы, подальше от тела, которое так усердно изучал, когда она отворачивалась.– Нет, мэм, просто проверял. У вас утреннее объявление?
– Да,– ответила она и опустила взгляд на стопку белых бумажек в руках.– Звонок вот-вот прозвенит, мне надо бежать.
Фред кивнул и, приоткрыв рот, почесал щеку.
Мисс Терри уже повернулась, но вдруг остановилась и бросила на мужчину рассеянный взгляд.
– С пристройкой все хорошо?
Лицо Фреда вспыхнуло, и он отвернулся, чтобы посмотреть в сторону площадки, откуда пришел, просто для того, чтобы избежать ее взгляд. Эта зона была «ТОЛЬКО ДЛЯ АДМИНИСТРАЦИИ» и всегда запиралась, оттуда обслуживающий персонал попадал в здание склада, доставлял еду в кафетерий и вывозил мусор.
– Да, мэм. Проверял мусорные баки. Мистер Фэрроу сказал, что видел там крысу, вот я и подумал, что надо п-п-проверить.
– Только не забудь, что у нас собрание,– сказала мисс Терри строго, но все же с теплом.– Надеюсь, трибуны уже готовы.
Ванде Терри нравился Фред. Вся школа скорбела, когда бедного мистера Тафферти нашли мертвым в квартире, где его убил вор. Она считала его кем-то вроде отца: он был ее доверенным лицом, когда она впервые возглавила администрацию школы, рассказывал ей о причудах разных преподавателей, которые работали здесь еще до нее. Но с Фредом ей очень повезло, мисс Терри была рада сотрудничать с программой ветеранов-инвалидов, которая предоставила ей такого человека – здорового, молодого, он мог выполнять вдвое больше работы, чем пожилой мистер Тафферти (упокой Господь его душу). Фреду было трудно найти работу из-за ментальных проблем, которые последовали после ранения в голову во время службы их великой стране. Во многих отношениях он был подарком свыше.
Но.
Было в нем что-то такое. Мисс Терри не могла назвать это чувство или даже оправдать его.
«Все ты прекрасно можешь, Ванда. У тебя от этой зверюги кровь стынет в жилах. Он может своими большущими руками размозжить ребенку голову, а то и похуже. И кто знает, какие мысли проносятся в этом странном уме? Что будет, если коробка передач в его мозге вдруг перейдет на первую скорость?»
– Не волнуйтесь. Я все мигом сделаю,– ответил Фред с простодушной улыбкой.
Ванда улыбнулась в ответ и изо всех сил старалась отогнать свои переживания, сосредоточившись на обращении к школе – это ее любимая часть дня.
– Скажи, если что-то не так. Крыс нам точно не нужно. Родители будут в ужасе.
– Есть, мэм,– сказал Фред, развернулся и ушел.
Ванда некоторое время смотрела ему вслед, а затем вытащила уборщика из головы, как засохшую жвачку из-под стола, и выбросила подальше. По кампусу пронесся первый звонок, значит, у нее осталось всего пять минут, чтобы добраться до кабинета и собраться с мыслями.
В спешке она не заметила ожидавшего полицейского у дверей административного корпуса. А еще своего помощника, мистера Уорти, который стоял рядом с серым лицом.
* * *Громкий звон утреннего звонка разнесся по полупустым коридорам, и от этого резкого пронзительного звука у Генри сомкнулась челюсть. Это даже не звонок, это какая-то сирена, вроде той, когда ты облажался в игрушечной операции, и у человека нос мигает красным.
Генри вытащил учебник истории и захлопнул шкафчик. Он быстро оглядел длинный коридор, отполированный до зеркального блеска пол, сотни шкафчиков по бокам, застывшие, словно солдаты. Генри не заметил и следа Томми или его приятелей и молился, чтобы их месть все же обошла его стороной. Он вспомнил давний урок в воскресной школе, и пока он бежал на урок, в голове промелькнула картина крови ягненка, размазанной по его шкафчику.
Генри толкнул дверь, когда мисс Джонсон записывала мелом первое задание на доске. Он бросился к своему столу и плюхнулся на прохладную пластиковую поверхность стула как раз в тот момент, когда по классу пронзительно пронесся второй – и последний – звонок.
Генри вспотел, сердце бешено колотилось. Он ненавидел опаздывать, но дорога до школы заняла больше обычного, потому что он постоянно проверял, не выскочат ли хулиганы из-за каждого дерева или припаркованной машины, чтобы врезать ему по лицу сжатым белым кулаком. Мальчик праздно размышлял, как бы поступил в такой перепалке. Стойко бы принял удар? Или сопротивлялся бы? Ему нравилось думать, что он выложился бы на все сто, но тоненький голосок в глубине сознания нашептывал другой, более вероятный сценарий: «Ты бы убежал, как трус». И Генри, вспоминая, как хулиганы кинули ему в зад камень, вынужден был согласиться.