– О боже… – сказал он. – Боже? Что это такое?
– Боже? Что такое «Боже»?
– Точно… ты же не знаешь. Пойдем, мы почти пришли. Сейчас объясню.
Он довел меня входа, прикрытого обрывком ткани. Я зашла в освещенное свечами помещение. Почему-то картины на стене этого помещения мне показались знакомыми. Я почти сразу к ним привыкла. На всех картинах был изображен бородатый мужчина, распятый на кресте, а на его голове красовался терновый венец. Я вспомнила пару слов. «Отче», «грешные»? Что это?
– Что все это значит? – спросила я.
– Я уверен, ты уже что-то вспомнила.
– В моей голове возникают слова, значений которых я не знаю. Лицо этого человека кажется мне знакомым, но я не могу его вспомнить. Кто-то словно удалил воспоминания из моей памяти, словно заставил меня забыть.
– Это Иисус. А это – не картины, это – иконы.
– Иисус… Да, я начинаю вспоминать.
Одно это имя заставило меня вспомнить все.
– Ну же, скажи это. – он радостно смотрел мне в глаза.
– Господи… как я могла это забыть? – я сказала это.
«Господи»…Как я давно не говорила это слово. Боже мой, сила Часового стерла из моей памяти любые упоминания о боге. Все это время богом для меня был наш великий Часовой. О нет, я предала все и всех! Я предала Христа… Нет, я не предала его, меня заставили его предать. Я не Иуда, это Часовой – Иуда.
– Ты не забыла, – он положил мне руку на плечо. – Тебя заставили забыть.
Он покрестился. Я перекрестилась тоже. Я сделала глубокий вдох и тяжелый выдох. Я произносила слова молитвы. Мы читали молитву синхронно. Я чувствовала вину, но была такой спокойной. Этим отличается Бог от Часового. У первого ты ищешь искупления вины и прощения, а второй ищет в тебе изъян, чтобы поработить, превратив в один из винтиков этой машины.
– Я чувствую это. – тихо сказала я, сжимая руку в кулаке.
– Что чувствуешь? – спросил он.
– Искупление. Я чувствую, что этот путь – мое искупление.
– Я не верю в обычных людей, но ты 1029, у тебя есть одно качество, которого не было ни у кого, с кем я говорил. Ты веришь в то, что у тебя есть призвание… Нет, ты не веришь – ты знаешь, что оно у тебя есть. Я редко иду на риск, но тебе я готов помочь, если это и вправду спасет наш город.
Я кивнула. Я почувствовал, что я не одна. Со мной кто-то говорит, в меня кто-то верит, обо мне кто-то заботится. Эти речи – не канцелярские словечки, пропитанные пропагандой. Это слова осмысленного человека, человека с чувством меры.
– Я знаю, за что я сражаюсь. Как тебя зовут? Я должна знать, за кого я буду сражаться еще.
– Меня зовут Мартин. Но, если встретишь меня на улице, называй меня просто Доктор. Кстати, ты ведь не из этого района. Где ты живешь?
– В центре города. Я работаю в западной части на Показательной фабрике, а мое убежище находится в заброшенном доме неподалеку от не. Когда ты произнес свое имя, мне захотелось вспомнить свое… Этот номер, он делает меня рабом Часового.
– Ты найдешь свое имя, 1029. Рано или поздно, оно появится в твоей голове.
– Да, кстати, а ты помнишь, с кем мы воюем?
– Мы воюем ни с кем. Вернее, Часовой с Серверным Королевством договорились, что те инсценируют нападение на нас, чтобы запудрить нам мозги и поднять волну патриотизма. Это все – пропаганда патриотизма и желание комитета Обороны набрать к себе рекрутов.
– Вот оно как. То есть даже такие вещи в нашем городе считаются цирком?
– Да, мы уже почти полгода отправляем людей на убой ради ничего и не сдвигаем границы ни туда, ни сюда.
Я вновь взглянула на иконы. Они были самодельными. Сделаны они были вовсе не мастерски – из подручных материалов, а нарисованы были по памяти.
– Это все ты рисовал? – вопрос был глупый вопрос, но я хотела знать ответ.
– Да. Такие иконы были у моего отца, когда я был совсем маленьким. Он был набожным человеком, но до фанатичности не доходил. Я захотел стать врачом, ибо понадеялся, что смогу так же, как и Христос, помогать людям. Особенно в такое время.
– Иисус пострадал за наши грехи… Символично. Наша память пострадала за содеянное нами. Не думаешь ли ты, что бог живет в каждом из нас, а задача Часового изгнать из нас веру во что-либо и укоренить свой порядок?
– Да, так и есть. Бог в каждом из нас, раз мы способны творить. Часовой хочет отнять у нас его – сделать из нас себе тело, которое будет послушно выполнять его задания. Иными словами, он хочет остаться единственным творцом, но он знает, что это невозможно.
– А что стало с твоим отцом? Почему он не здесь?
– Он стал винтиком в системе Часового. Мне повезло, я осознано подходил ко всему этому и видел, как моего отца отнимают от меня. Я думаю, что я не один такой, но я не встречал никого, кроме тебя.
– Я пробудилась из-за другого…
– Из-за чего же?
Я рассказала ему о встрече с Алексом, о том, как умерла. Я поведала ему все, что со мной произошло. Он явно думал, что я необычная девушка, которой просто повезло. Или что-то в этом роде. Я поняла это по улыбке на его лице.
– Если бы я имел столько жизней, сколько ты, я бы тоже боролся за этот город.
Я кивнула. Я снова начала вспоминать. Рождество… Вот оно – ключевое воспоминание. Рождество – это религиозный праздник, тот день, когда родился Христос. Почему этот день отмечен в моем календаре? Я не помню, но это что-то важное.
– Кстати, я хотел тебя спросить. Ты встречала других пробужденных?
– Да, сегодня встретила одного. Я сказала ему, что он должен спасать других – таких, как он.
– Это хорошо, но этого недостаточно. Нужно, чтобы нас услышали массы. Понимаешь?
– Ты хочешь как-то использовать в системы вещания или типа того?
– Да. Это очень важно. Мы должны получить узнать, что скрыто в твоих записях, но мы не пройдем к Часовому без массы, без того хаоса, который поглотит все и вся, без которого мы не сможем пробиться к Часовому.
Я поняла, что говорила с человеком о высоком так свободно, как с собой. Но этот разговор затянулся надолго. Мне нужно было идти, но мне так хотелось остаться с Мартином. Ради времени, ради мамы… И ради Мартина.
– Я должна идти, Мартин. – с грустью промолвила я.
– Я тоже. Куда ты отправишься?
Куда я отправлюсь?! Да я сама не знаю. Господи, Мартин, ты умеешь задавать вопросы, это точно.
– Я не знаю… Я хочу попасть туда, где я нужна больше всего.
