Жизнь замечательных врачей Татарстана
А. Ю. Ратнер с коллективом кафедры и отделения
Школа Ратнера
Владимир Прусаков, заведующий кафедрой детской неврологии КГМА, профессор, д. м. н.:
– Масштабы совершенного Александром Юрьевичем Ратнером в медицинской науке трудно переоценить. Обладая поистине энциклопедическими знаниями, невероятным научным даром, огромной интуицией, он создал новое направление в неврологии вообще, и в детской – в частности. Не каждый профессор и доктор наук может похвастаться, что создал школу. Могут быть ученики, но это не значит, что заложены основы нового направления, создана традиция. Профессор Ратнер добился подобного результата, что позволяет его жизнь в науке считать по-настоящему успешной. Его имя присвоено клинике, которая является базой нашей кафедры. Казанская школа детской неврологии широко известна, она заявляет о себе и на российском, и на международном уровнях.
Александр Юрьевич отличался умением предвидеть актуальность той или иной проблемы и делать шаги на опережение. Сейчас на повестку дня выходят инсульты у младенцев, но Ратнер эту проблему поднимал еще в 80-е годы, и одна из первых диссертаций на нашей кафедре была посвящена именно нарушениям мозгового кровообращения у детей. Есть даже монография по данному вопросу, в том числе и по спинальным инсультам. Сейчас идет бурный рост числа работ по эпилепсии, но, хотя эта проблема тогда не была еще такой острой, в Казани были защищены блестящие диссертации по эпилепсии и пограничным пароксизмальным состояниям. Тогда был целый спектр прорывных тем: мы занимались и леворукостью, и головными болями у детей, и безусловными рефлексами новорожденных. Так, в рамках последней темы С. В. Бондарчук лично обследовала в роддоме 3 тысячи новорожденных и затем неоднократно осматривала их в течение первого года жизни. А это объем работы не одной кафедры, а целого НИИ. Такой была атмосфера научного поиска.
Профессор Ратнер учил нас совмещать научную работу с клинической, с лечением больных. Его обходы были великолепнейшей школой, когда каждый случай разбирался подробнейшим образом. Указывались недостатки и недоработки каждого врача вне зависимости от званий и регалий. Это были мини-конференции, которые проходили каждый понедельник и четверг. Профессор на них проявлял высокую требовательность, но никогда не запрещал высказывать другую точку зрения, даже если та противоречила его собственной, лишь бы она была обоснованной. Так формировался окончательный диагноз.
Конечно, мы могли работать спокойно, когда имели за спиной такую глыбу, которая защищала нас от всех и вся. Когда Александр Юрьевич ушел – а он ушел рано, на взлете – мы оказались без привычной поддержки. Но надо отдать должное коллективу, смогли сохранить дружескую атмосферу взаимопонимания и взаимовыручки. Конечно, времена меняются, приходится и нам менять формы работы. Уходят в прошлое 3—4 месячные циклы, слушатели чаще приезжают на определенный блок тем. Но мы смогли приспособиться к новым условиям и продолжить дело основателя нашей школы – профессора Александра Юрьевича Ратнера.
Тридцать два года счастья
Фаина Ратнер, супруга Александра Ратнера, профессор, доктор педагогических наук, заслуженный деятель науки РТ:
– Ратнеры – это настоящая медицинская династия. Отец Александра – Юрий Александрович – происходил из удивительной семьи. Она была небогатой и многодетной, при этом все 12 детей получили высшее образование, а 10 из них – высшее медицинское. Двое стали профессорами: Александр Александрович был завкафедрой терапии Хабаровского мединститута, а Юрий Александрович стал одним из первых советских докторов наук (еще в 1934 году) и основателей казанской школы онкологии. Не удивительно, что его единственный сын Александр тоже захотел посвятить жизнь медицине, но отец, сам будучи известным хирургом, сказал сыну: «Тебе с твоим характером хирургом быть нельзя». Александр всегда заводился с пол-оборота, вспыхивал как спичка. И он стал неврологом.
У него совершенно не было полутонов – только черное и белое. Если он с кем-то дружил, то весь отдавался дружбе. Повторял слова Светлова: «Дружба – понятие круглосуточное». И нам действительно звонили и днем, и ночью. Того же он требовал и от друзей. А не у всех это получалось. Если же он кого-то считал непорядочным – то никакие силы не могли изменить его мнение.
Он дружил с выдающимся современным певцом, известным во всем мире, Николаем Путилиным, с которым познакомился на одном из первых Шаляпинских фестивалей, куда тот приехал никому неизвестным молодым парнем из Саранска. Он пел партию тореадора, Александр был в восторге, тут же пошел за кулисы, чтобы познакомиться. И уверял смущающегося Николая: «Вы будете петь в «Ла Скала». Рассказывал о новом таланте друзьям, врачам, курсантам. Организовал один из первых концертов Путилина в ДК «Сантехприбор». Кто-то посмеивался, мол, Александр опять «влюбился». Но прошли годы – и в итоге Николай пел и поет и в «Ла Скала», и в «Ковент-Гарден».
Александр был очень семейным человеком. Казалось бы, единственный ребенок в профессорской семье должен был вырасти избалованным, ничего не умеющим делать самостоятельно. Но это абсолютно не так. Он ведь рос в войну. В 1943 году им выделили участки на Казанке, вместе с мамой они ходили через весь город, сажали, ухаживали, а осенью носили урожай на себе. Он видел, как строилась семья его отца, который собрал вокруг себя всех своих сестер, а братьям помогал деньгами – и сам строил нашу семью по тому же образцу. И его родные все были на нем, и мои – тоже.
Дочек наших – Лену и Наташу – очень любил, но был строгим отцом. В 10 часов вечера они всегда должны были быть дома, а когда учились в институте – этот срок сдвинулся до 23.00. С любой просьбой девочки сначала обращались ко мне: «Мама, поговори с папой!» Но его первая реакция всегда была одинаковой: «Я категорически против!» Однако, думаю, эта строгость им пошла только на пользу. Наташа как-то сказала на дне рождения: «Мне повезло, что я родилась у хороших людей!»
Очень тяжело Александр переживал переход в детскую неврологию. Ему тяжело было видеть больных детей. Он порой приходил из больницы, сажал девочек на колени и часа два не спускал их с рук. И они даже не пытались вырваться, потому что видели, что с ним творится. Пытались отвлечь его разговорами.
Своих врачей-курсантов он очень любил, но и в то же время нещадно «мучал» при ответах. Волновался жутко перед каждым циклом – наберется ли необходимое количество слушателей? Обхаживал их, организовывал катания на лыжах, регулярно водил в театр. Когда пел Путилин – на всех спектаклях присутствовал профессор Ратнер со своими врачами-курсантами. Но экзамены сдавали ему некоторые и по шесть раз. Его курсанты до 12 ночи сидели в библиотеке и, не позволяя закрыть ее, убеждали: «Иначе нас завтра профессор убьет». Он был очень требовательным.
Мы с ним были очень счастливы. 32 года счастья. Трудного счастья, тяжелого. А когда он ушел, то отвлечь меня от горя могла только работа. Я за три года написала докторскую диссертацию, стала профессором, а потом и заслуженным деятелем науки РТ, у меня 350 печатных работ, в числе которых монографии, учебные и методические пособия, статьи. Но лучше бы ничего этого не было, а он был бы жив. До сих пор помню стихи, которые он мне написал и которые меня поддерживают в нынешней «другой» жизни:
Люблю тебя, твои чертыИ даже первые морщинки!Запомни, счастье – это ты!А мы с тобой – две половинки.Наши дочери продолжили дело отца. Старшая – Елена Морозова – доктор медицинских наук, работает на его кафедре детской неврологии, в клинике, которая носит его имя. Там же работает и ее сын Дмитрий, ассистент кафедры. Младшая дочь Наталья Ратнер – кандидат медицинских наук, работает менеджером направления «спортивное диагностирование» сети фитнес-клубов Республики Татарстан.
1985 год. Международная конференция по детской неврологии. Экскурсия по Волге.
«Я просто не прошел мимо»
Елена Морозова, дочь Александра Ратнера, доцент кафедры детской неврологии КГМА, д. м. н.:
– Отец был личностью необыкновенной – очень яркой, невероятно искрометной. Мне кажется, что если бы он был агротехником, то я бы пошла в сельское хозяйство. Потому что он умел настолько увлечь своими идеями, а идеи эти были всегда такими красивыми, так логично и убедительно обосновывались. Хотя сама по себе неврология, безусловно, очень красивая наука, но все же в моем выборе специальности именно личность отца сыграла главную роль.
Я училась у него, сидела в толпе восторженных слушателей и очень критично наблюдала за тем, как он ведет занятие, думала: «Вот это я буду говорить по-другому». Но постоянно ловлю себя на том, что повторяю не только его подходы к проблеме, но даже и интонации. Его открытие родовой спинальной травмы признается сейчас во всем мире. Один из ведущих профессоров мне сказал не так давно: «Всю жизнь я был его оппонентом, и только спустя время понял, что он гений. Теперь я понимаю, насколько он был прав». А когда отца спрашивали, как он сделал свое открытие, он отвечал: «Я просто не прошел мимо».
Я его безумно любила и уважала, и сейчас люблю и уважаю. У меня достаточно большая и успешная практика, но, несмотря на положительные отзывы моих пациентов и коллег, понимаю, что тут мне отца не превзойти. Пытаюсь развивать его направление, привнося что-то свое с учетом новых мировых данных. И, конечно, горжусь тем, что мой старший сын Дмитрий выбрал ту же специальность: он сейчас является ассистентом на нашей кафедре – кафедре своего деда. Занимается эпилептологией, вертеброневрологией. Так что династия продолжается.
Михаил Сигал. Жизнь как служение10
Открытые им методы лечения и сегодня, спустя 20 лет после его смерти, более чем актуальны и используются в повседневной медицинской практике, а его последователи продолжают поддерживать славу Казани как одного из центров отечественной онкологии. О нашем прославленном соотечественнике, выдающемся ученом, талантливом хирурге, онкологе, оставившем после себя огромное наследие, и просто замечательном человеке – в воспоминаниях его учеников.
Научил не бояться объёма операций
Фоат Ахметзянов, главный онколог г. Казани, заведующий курсом онкологии КГМУ, заслуженный врач РФ, д.м.н.:
– Что такое онкологическая школа Сигала? Это правильное понимание механизмов развития патологического процесса, точное определение необходимого объема вмешательства, исключение всех возможных осложнений. Когда я защищал кандидатскую диссертацию под руководством Михаила Семеновича, некоторые оппоненты скептически говорили: «Подумаешь, убрали лишний лимфоузел». Но это, как впоследствии оказалось, ключевой момент в увеличении продолжительности жизни пациентов, предупреждении осложнений и теперь всеми признан. Впоследствии я защитил докторскую диссертацию по этой теме.
Казань по гастрохирургии до сих пор – самый передовой центр не только в Европе, но и в мире. Многие стремятся поехать в Германию на лечение, несмотря на то, что у них 5-летняя выживаемость пациентов после операций на желудке – 14%, а в Казани – 42%. Причем мы эти проценты получаем, оперируя самые сложные случаи, от которых все отказываются. Где еще возьмут на операцию пациентку в возрасте 85 – 90 лет? И все это – наследие Сигала, которое мы планомерно развиваем.
Михаил Семенович научил нас не бояться большого объема операции, поэтому мы в Казани исповедуем активную хирургическую тактику. При желудочно-кишечной локализации рака лучевая и химиотерапия практически бесполезны. Фармацевтические компании просто лукавят, чтобы продвигать на рынок свои препараты. Таким больным помогает только операция.
Михаил Семенович очень много времени отдавал своим диссертантам – день и ночь после тяжелого дня в клинике. Моя диссертация у него была 40-й. А всего у него их было около 50. И всеми он руководил неформально, все пропускал через себя, читал, что-то просил убрать, часто диктовал, чтобы показать, как должно быть сделано. Большим трудом это все досталось.
Три года мы писали с ним книгу «Гастрэктомия и резекция желудка по поводу рака», встречались каждый день. Он говорил: «Приходите. Если не сможем заниматься, то хотя бы чай попьем». А когда уже книгу издали, он сказал шуткой: «Извините за ложную скромность, но такой книги уже никогда не будет!» Он был уверен в этом, и книга действительно расходилась мгновенно. Ее два раза переиздавали. Должны были издать в Германии на немецком, но началась перестройка. И наше руководство того времени своих обязательств перед коллегами из Германии не выполнило.
Вообще, Михаил Семенович это нелегкое для нашей страны время воспринимал очень болезненно. Он ведь много повидал на своем веку. Было и «дело врачей» в 50-х годах, когда его незаслуженно уволили с кафедры. Он два года искал справедливости и добился своего – суд восстановил его на работе. Но то, что творилось в перестройку, он не понимал, все говорил, что же это они занялись торговлей, когда производство надо поднимать. И в медицине стали появляться кооперативы, врачи бросились зарабатывать деньги, уходили пораньше, чтобы успеть на коммерческие приемы. Он из-за этого не мог делать операции допоздна, как это было раньше. Раньше у него было заведено так, что никто не мог уйти из клиники, пока он на работе. И, конечно, все это его возмущало.
Мне было очень тяжело потерять его. Он был для меня как отец. Все, у кого нынче докторские и кандидатские звания, кто с ним работал и учился у него, выросли в профессиональном плане только благодаря ему.
Разбор больных
Большой интерес к науке – это от него
Евгений Сигал, заслуженный врач РФ, лауреат Государственной премии РТ в области науки и техники, заведующий отделением хирургии пищевода и желудка РКОД, профессор кафедры онкологии и хирургии КГМА, д.м.н.:
– Когда в Казанском ГИДУВе работал Михаил Семенович Сигал, среди врачей Советского Союза была поговорка: «Если хочешь хорошо отдохнуть – езжай на курсы в Москву, если хочешь походить по музеям – поезжай в Ленинград, если хочешь научиться – тебе надо в Казань». И это абсолютно справедливо.
Михаил Семенович не просто создал великолепные методики операций, он всех заражал своим энтузиазмом и трудолюбием, преданностью профессии, стремлением помочь людям. Он читал великолепные лекции, но еще важнее были операции, которые он делал вместе с курсантами, обходы, на которых его всегда сопровождала целая свита слушателей, чтобы на практике освоить и применить полученные знания в диагностике онкологии.
Михаил Семенович нам привил интерес к науке и творчеству, он считал, что можно каждый день заниматься рутинной работой так, чтобы не становилось скучно, чтобы все время что-то продвигать, что-то придумывать, как-то улучшать. Он оставил нам методологию научного поиска. И мы этим продолжаем заниматься. Поэтому у нас в диспансере столько докторов наук.
А еще он научил нас отстаивать свои идеи. Ведь когда он создал так называемые «крючки Сигала», то есть ранорасширитель для улучшения доступа во время операции, они совсем не легко пробивали себе дорогу. Академику Блохину они очень не понравились и в производство не пошли. В Казани их изготавливали местные машиностроительные заводы, а курсантам ГИДУВа выдавались чертежи устройства. Разумеется, им всем пришлось по душе, что великолепный доступ облегчает проведение операций, и они разъезжались по своим городам и там изготавливали такие же ранорасширители. Со временем появилось и промышленное производство. Теперь они есть в любой больнице.
Работать с Михаилом Семеновичем было очень тяжело. Он любил порядок, был очень требовательный к себе и, соответственно, к нам. Конечно, в интересах больного. Возникала парадоксальная ситуация: если он видел, что из человека выйдет толк, что с ним можно будет дальше работать, то получал «сигаловской требовательности» по полной программе. Если было очевидно, что специалиста из него не получится, то он на него даже голоса не повышал. Иногда мы обижались, спрашивали, почему одним ничего не говорят, с других высокий спрос? Он отвечал: «А смысл?»
А в домашней обстановке Михаил Семенович был совершенно другим – милейшим человеком, очень неприхотливым и гостеприимным. Хотя свободного времени у него практически не было, утром – лекции, днем – операции, вечером – чередой шли диссертанты, он находил время читать, и был очень эрудированным человеком. Когда я учился в 10 классе, перед экзаменом он занимался со мной химией, мы решали задачи, и меня очень удивляло, что он, взрослый человек, давно закончивший школу, помнит эти формулы – и по органической химии, и по неорганической. Также огромен был и диапазон его научных изысканий, начиная с теперешней маммологии и заканчивая только начинавшей тогда развиваться эндоскопией.
Когда брал в руки скальпель, его собственные болезни исчезали
Рафкат Тазиев, заслуженный врач РТ, заслуженный деятель науки РТ, член-корреспондент Петровской академии наук и искусств, профессор кафедры онкологии и хирургии КГМА, д.м.н.:
– Михаил Семенович Сигал был бесконечно предан хирургии. Он невероятно много оперировал, задерживался в клинике допоздна. А если его больной оказывался неоперабельным, то мог отнять операцию у других хирургов. Он продолжал оперировать даже после того, как получил инфаркт, и у него развилась аритмия. Я пытался его убедить уменьшить нагрузки, поберечь себя. Убеждал, что, сделав операцию, он спасет одного больного, а написав книгу – сотни и тысячи. Но его это не убеждало. Когда он брал в руки скальпель, его собственные болезни исчезали.
Я проработал с Михаилом Семеновичем 21 год, наверное, больше, чем кто-либо другой. Говорят, что с ним было тяжело работать, что он мог и по столу кулаком стукнуть, и выволочку устроить. Но надо понимать ситуацию, в которой сложился такой стиль руководства. Онкологический диспансер был только создан, квалифицированных специалистов не хватало, были ошибки и банальная халатность. А ведь все это сказывалось на больных, чего Михаил Семенович допустить не мог. Но он всегда находил способ потом разрядить обстановку, восстановить отношения. И в этом я понимаю его лучше других, потому что после смерти Михаила Семеновича мне довелось возглавлять кафедру в течение 13 лет.
Его стиль руководства в мое время уже не проходил, возникали обиды и напряженность. Да и ситуация изменилась —
коллектив уже не состоял из неопытной молодежи, все с учеными званиями и даже именами в науке. Я нашел свой стиль, дал людям возможность проявить инициативу и раскрыть потенциал, заложенный в них еще Михаилом Семеновичем. Появились целые новые направления, такие как эндоскопия. По многим операциям мы занимаем лидирующее положение в России, к нам присылают больных даже из Москвы. Это операции по поводу рака панкреатодуоденальной зоны, удаления пищевода и пластики пищевода, удаления легкого с бифуркацией трахеи и соединение остатка трахеи с бронхом и многие другие. Сейчас у нас – 16 докторов наук, более 70 кандидатов наук, которые подготовлены, в основном, этими же докторами наук.
Рядом с нами тоже есть подвижники
Игорь Федоров, профессор кафедры эндоскопической и общей хирургии КГМА, автор книги «Врачебная династия Сигал» д.м.н.:
– Нам всем нравится читать о великих людях, которые жили пятьсот – тысячу лет назад в тех или иных странах мира. Но нередко забываем, что рядом с нами, на нашей земле тоже есть интересные люди, подвижники, для которых главное в жизни – служение. Причем не отдельные личности, а целые семьи. Одна из них – врачебная династия Сигал. Я близко дружу с Евгением Иосифовичем Сигалом – тоже хирургом, онкологом, профессором. Он мне часто рассказывал о своих родных, и я понял, насколько интересна история их семьи. Ведь первое поколение династии Сигал вышло из семьи стекольщика в г. Каменец-Подольске. После смерти жены и матери пятерых его детей он очень хотел, чтобы его сыновья стали врачами. И они ими стали: трое братьев – хирургами, один – кардиологом. Жизнь их была непростая, но любовь к своей специальности оказалась очень сильна в этих простых людях с Западной Украины. И это вдохновило меня на работу над книгой.
Мне посчастливилось быть лично знакомым с Михаилом Семеновичем Сигалом. Он был оппонентом моей кандидатской диссертации, и меня удивило, насколько ответственно отнесся к этому делу. Он не только прочел мою работу, но и часа полтора расспрашивал обо всех нюансах, а затем блестяще выступил на защите. Умудренный опытом, известнейший в СССР ученый столько времени уделил молодому врачу. Я понял, что это Человек с большой буквы.
В процессе работы над книгой я общался со многими людьми: коллегами Сигала, его ровесниками, учениками – не только хирургами, но и гистологами, патоморфологами, анестезиологами.
И все говорили об удивительной способности Михаила Семеновича заряжать своим энтузиазмом, энергией, любовью к своему делу.
Я не онколог, для меня особую ценность имеет, прежде всего, его дар педагога, хирурга, передающего свое мастерство молодежи. 4-месячный цикл на кафедре онкологии ГИДУВа всегда начинался с того, что десять дней подряд шли операции, каждый день на 5 операционных столах. Один день – опухоль желудка, второй день – пищевода, третий день – легкого. И когда через 10 дней эта группа курсантов уже понимала принцип работы клиники, Михаил Семенович начинал читать лекции. Читал очень эмоционально и всегда подчеркивал – рак излечим, если своевременно распознан.
Вклад в науку
Михаил Семенович Сигал – автор более 200 научных работ, в том числе 12 монографий, имеет 10 авторских свидетельств, 15 удостоверений на рационализаторские предложения. Под его руководством защищено 10 докторских и более 50 кандидатских диссертаций. Ему принадлежат первые в стране публикации по проблеме аутоаллергии. Им установлено ранее неизвестное явление устойчивости эпидермального трансплантата к действию проникающей радиации и предложен метод комбинированного лечения злокачественных новообразований поверхностных локализаций, включающий иссечение очага, свободную кожную пластику и облучение ложа опухоли через трансплантат.
М. С. Сигалом предложены методики трансиллюминационной ангиоскопии и методика определения кровяного давления в интрамуральных сосудах полых органов. М. С. Сигал сформулировал новый принцип создания хирургического доступа, предложил метод и получил авторское свидетельство на устройство. Он – автор оригинальной методики асептической электрохирургической гастрэктомии, принципиально отличающейся от известных способов этой операции. Под руководством М. С. Сигала кафедра онкологии и хирургии Казанского ГИДУВа успешно выполняла большую методическую и педагогическую работу, обучая врачей-курсантов из различных регионов страны.
Ефим Шульман. Человек на своём месте11
Легенда казанской нейрохирургии
«Гагарин первым полетел в космос, а Шульман сделал такое же открытие – первое эндопротезирование межпозвонкового диска с сохранением движений в сегменте позвоночника».
Новая надежда
В начале пятидесятых годов ведущий казанский нейрохирург, профессор В. А. Гусынин в медбрате нейрохирургического отделения Казанского института ортопедии и восстановительной хирургии, студенте медицинского института Ефиме Шульмане, видимо, распознал своего будущего преемника. Юноша учился в ремесленном училище, затем в вечерней школе, поступил в КГМИ. Учился на «отлично», а на жизнь зарабатывал медбратом.