Огонь с небес

Глава 1. Огонь с небес

Как же скучно и грустно бродить в одиночестве по так называемому боевому посту, перед крыльцом комендатуры в подступающих сумерках. И, одновременно, страшно бродить. Полицай Афанасий Суслов, гораздо более известный среди прочих полицаев и оккупационных властей Кондопоги под кличкой Суслик, в очередной раз нервно оглянулся по сторонам. Так-то оно да: трофейная винтовка «Мосина» давит на плечо, широкий ремень давно протёр на чёрной ткани некогда важного пиджака белесую проплешину. В каждом магазине пять патронов. Каждая пуля способна пробить на вылет партизана, комиссара или иного нарушителя комендантского часа. Не говоря уже о том, что грохот выстрела прокатится взрывной волной по Пролетарской улице. Если это произойдёт, то из сурового здания комендатуры тот час выскочит дежурный отряд полицаев во главе с фельдфебелем Тюко Кукконен. А там и пулемёт застрочит, и тревога проскочит по городу, и поднимется гарнизон. И тогда мало не покажется даже самому большому отряду партизан. Но всё равно страшно, Суслик с тоской глянул вдаль по тёмной улице. Ведь его всё равно убьют в первую очередь. Ведь часовых всегда и везде убивают в первую очередь.

Некогда важный и солидный пиджак запылился и растрепался от постоянной носки и многочисленных стирок. Суслик машинально поправил на левом рукаве белую повязку с надписью «Polizei». Не солидно как-то представителю властей разгуливать по городу в поношенных гражданских шмотках. А что делать? От жадности финны скорей удавятся, нежели выдадут вспомогательной полиции хоть какую-нибудь форму, хотя бы старую и ношеную армейскую. Вот и приходится постоянно ходить в штатском.

Суслик поднял глаза. Вот-вот окончательно стемнеет. Погода для начала июня выдалась так себе: днём ещё было тепло, а сейчас прохладный ветерок с озёр, которые стиснули Кондопогу с севера и с юга, холодит всё сильней и сильней. Солнце уже давно скрылось за горизонтом. Синее небо с редкими тучками прямо на глазах наливается чернотой. Город затих словно испуганная мышь под веником. Хотя, Суслик презрительно скривился, если разобраться, то Кондопога едва-едва тянет на гордое звание «город». Если бы не железная дорога, что идёт из Ленинграда на север через Медвежьегорск и дальше на Мурманск, то Кондопога так бы и осталась деревней, где обыватели от скуки и безысходности воют на Луну.

За углом комендатуры что-то хрустнуло. Суслик тут же замер на месте. Ужас ледяным обручем стиснул сердце, пальцы левой руки судорожно обхватили приклад «мосинки». Что? Что это было? Медленно и очень осторожно Суслик развернулся. Аж гора с плеч! Ничего и никого. Такое бывает, нередко, даже часто, когда в подступающих сумерках что-то хрустит, гудит и щёлкает. Как объяснил господин фельдфебель, если ты жив, значит, ничего страшного не произошло. А всё остальное это нервы. Наверно, так оно и есть на самом деле.

Суслик вразвалочку переступил с ноги на ногу. Приклад «мосинки» мягко хлопнул по спине. Кирпичное здание комендатуры в сгущающейся темноте всё больше и больше напоминает зловещую скалу. Здесь же сидит оккупационная администрация города. Суслик с опаской покосился на тёмные окна на втором этаже. Хорошо, что там никого нет. Больше всего пугает единственное ярко освещённое окно на первом этаже возле крыльца.

Шаг влево, разворот, два шага вправо. Пролетарская улица, где находится здание комендатуры, пуста. По обочинам притаились дома обывателей. Лишь в редком окне можно заметить отблеск свечи, лучины или керосинки. Ну и правильно! Суслик бойко щёлкнул каблуками. Нужно быть полным идиотом, чтобы в разгар комендантского часа высунуть нос на улицу.

И всё равно как же скучно и грустно бродить в подступающей темноте по боевому посту, будь он не ладен. Но тут комендатура, ближайшие дома, да и вся Пролетарская улица в целом, осветились мрачным жёлтым светом. Будто кто-то рядом развёл огромный костёр. Следом с небес упал жуткий грохот, словно злой шутник прямо над ухом принялся долбить кувалдой по гулкому железному листу. С перепугу Суслик крутанулся на месте юлой. Пиджак пронзительно треснул, когда руки сорвали в сплеча «мосинку». Палец едва не вдавил до упора курок. Что? Что случилось? От ужаса Суслик глубоко и часто задышал.

Между тем грохот только набирает обороты. Суслик развернулся всем телом, да так и замер на месте. Винтовка едва не вывалилась из враз ослабевших пальцев, дуло ткнулось в землю. Ни хрена себе! От удивления глаза едва не выскочили из орбит. Скажи кто другой, в жизнь бы не поверил!

Плотный жёлтый сгусток огня, словно маленькое Солнце, стремительно прорезает тёмное небо. От грохота уши едва не свернулись в трубочки. Кажется, будто плотный сгусток огня вот-вот упадёт прямо на голову. От ужаса Суслик натужно прохрипел. Но нет, пронесло… Плотный сгусток огня непременно упадёт, но только не ему на голову.

Маленькое Солнце, от которого на Пролетарской улице стало светло едва ли не как днём, торопливо перечеркнуло небо с юго-запада на северо-восток. Кажется? Суслик мучительно сощурился. Или за сгустком и в самом деле тянется дымный шлейф? Небеса пропитались темнотой, ни хрена не понять. Но нет, точно, тянется, Суслик кивнул. На фоне более светлых облаков всё же можно заметить сильно размытую дымку.

Сгусток огня пролетел над головой, Суслик развернулся за ним следом, приклад винтовки шаркнул по земле. Вот-вот оно рухнет в воды Нигозеро, озера, к южному берегу которого примкнула Кондопога. Будет большой плюх и, непременно, много-много пара.

Ещё немного! Суслик непроизвольно втянул голову в плечи. Скоро совсем! Огненный сгусток вот-вот скроется за крышами домов на дальнем конце Пролетарской улицы. И-и-и… Как бы не так!

Сухая ладонь, словно наждачка, прошлась по вспотевшему лбу, Суслик судорожно сглотнул. С ума сойти и не встать! Сгусток огня резко затормозил. Как ему это удалось – хрен его знает, однако он так и не скрылся за крышами домов на дальнем конце Пролетарской улицы. Даже больше – сгусток огня буквально завис над землёй, небесный грохот заметно стих. Хотя… Суслик приподнялся на носках, он, всё же, продолжает падать, пусть и не так стремительно. Пусть и с трудом, но можно заметить, как сгусток огня, будто нехотя, теряет высоту. И-и-и… Суслик пригнул голову. Кажется? Нет, точно, он несколько подвернул в правую сторону. Как говорят лётчики и моряки, изменил курс. Если он и дальше так полетит, то непременно перелетит Нигозеро и даже озеро Сандал, что находится ещё дальше на север от Кондопоги. А после упадёт в лес где-то там на северо-востоке.

Сгусток огня заметно поблёк, будто растерял былой жар. Маленькое солнышко как будто закатилось за горизонт, скрылось-таки за крышами дальних домов на Пролетарской улице. И-и-и… Суслик превратился в слух. Ничего. Вообще ничего. Секунда стремительно утекает за секундой. Кажется, сейчас, вот-вот, ка-а-ак рванёт! Однако взрыва так и не последовало, отчего тишина в испуганном городе враз показалась ещё более зловещей. Хотя нет, Суслик завертел головой, в разных концах Кондопоги, словно по команде, взвыли собаки.

– Су-у-усслик!!!

Лающий окрик будто огрел прикладом по башке. Суслик встрепенулся всем телом и стремительно развернулся. Руки тут же подхватили «мосинку» и водрузили её на плечо строго по уставу караульной службы. Суслик вытянулся по стойке «смирно». А всё потому, что на крыльце комендатуры, в ярко освещённом дверном проёме, появился дежурный фельдфебель Тюко Кукконен.

– Суслик!!! – фельдфебель Кукконен, словно паром, изошёл праведным гневом. – Я требую знать, что это был громкий звук?

Господину фельдфебелю больше пятидесяти лет. Среди полицаев ходят упорные слухи, что ему довелось служить ещё до революции в царской армии, когда Финляндия входила в состав Российской империи. Скорей всего, так оно и было на самом деле, ибо где ещё господин фельдфебель, тупой солдафон, мог так хорошо выучить русский язык?

Если не знаешь, то можно подумать, будто на левую кисть господин фельдфебель натянул чёрную перчатку. На самом деле это протез. Опять же болтают, будто Тюко Кукконен потерял руку во время Финской войны. Ну, в смысле, ещё до того, как на СССР напали немцы. К счастью или нет, однако из-за хорошего знания русского языка фельдфебеля Кукконена вместо фронта отправили служить в комендатуру Кондопоги. За протез вместо левой руки господина фельдфебеля прозвали Недобитком. За глаза, конечно же, ибо ни у кого из полицаев не хватит мужества назвать его так прямо в лицо. Да и как такое скажешь? Суслик пугливо поёжился. Господин фельдфебель стоит на крыльце комендатуры в до блеска начищенных сапогах, в чистой и выглаженной форме, тощий и злой как тысяча чертей.

Молчать опасно для здоровья, а то и для жизни. С господина фельдфебеля станется и кулаком в морду заехать.

– Осмелюсь доложить, – Суслик попытался лихо щёлкнуть каблуками, – имело место быть непонятное природное явление.

– Что!!! – господин фельдфебель взревел как недорезанный бык. – Ты что говорить! Олух!!!

– Огненный шар жёлтого цвета, – упорно продолжил Суслик, – сей момент изволил пролететь с юго-западной стороны горизонта в северо-восточном направлении. Вышеуказанное природное явление произвело сильный шум, а так же сумело осветить Пролетарскую улицу словно очень сильный уличный фонарь.

Для большей убедительности Суслик махнул свободной рукой в северном направлении. Господин фельдфебель так и замер на крыльце комендатуры с выпученными от удивления глазами. Хороший признак, Суслик с трудом подавил столь неуместную в присутствии начальства улыбку.

– Осмелюсь предположить, – с напускным энтузиазмом продолжил Суслик, – что вышеуказанный огненный шар жёлтого цвета совершил мягкую посадку за пределами озера Сандал. Вероятность падения в указанное озеро является маловероятной, ибо огненный шар жёлтого цвета проявил разумную активность. А именно недалеко от поверхности земли сбросил скорость и сменил направление полёта.

– Ты что несёшь? Олух! – едва ли не на чистом русском языке выдохнул фельдфебель Кукконен.

– Осмелюсь доложить, господин фельдфебель, – Суслик аж затрясся от напускного энтузиазма, – что непонятное природное явление имело место быть именно так, как я имел честь вам доложить. Какие будут приказания? – закончил Суслик, будто всадил пулю в лоб «любимому начальнику».

Словно физическое воплощение служебного рвения Суслик замер с «мосинкой» на плече. Да, он только что произнёс околонаучный бред с серьёзной миной на лице, но с господином фельдфебелем только так и можно разговаривать, изо всех сил изображать вконец усердного, но тупого, служаку, который, больше воздуха, нуждается в руководящей и направляющей длани мудрого начальника. Сработало в очередной раз, фельдфебель Кукконен так и остался стоять на крыльце комендатуры с распахнутым от удивления ртом.

Между тем Суслик бойко развернулся на месте. Грохот с небес привлёк внимание не только господина фельдфебеля. Не смотря на комендантский час и более серьёзную угрозу загреметь в кутузку, обыватели Кондопоги высыпали на Пролетарскую улицу. Где по одному, чаще небольшими группами, люди принялись напряжённо оглядываться по сторонам и спрашивать друг друга. Вопрос один и тот же: что это было? Как и следовало ожидать, лишь редкие счастливчики сумели заметить, как над Кондопогой пролетел сгусток огня и пропал где-то на северо-востоке. Зато все без исключения услышали адский грохот с небес.

– Что за безобразие? Почему обыватель сметь выйти улица? Кто нарушить запрет комендантский час? – господин фельдфебель наконец-то пришёл в себя и опять взорвался праведным гневом.

Господин фельдфебель так и не сообразил, что сказать по существу, а потому очень быстро нашёл другую точку приложения для благородного гнева – обыватели Кондопоги, что посмели в массовом порядке нарушить комендантский час.

– Прикажите арестовать обывателей, что посмели нарушить комендантский час и без письменного разрешения смели покинуть свои дома? – Суслик торопливо поддакнул господину фельдфебелю.

Фельдфебель Кукконен опять завис в недоумении, но ненадолго.

– Обывателей с улица загнать! Ленивый и тупой арестовать! – громогласно скомандовал господин фельдфебель.

– Будет исполнено! – Суслик едва не треснул от напускного энтузиазма, развернулся на месте и тронулся было скорым шагом.

Но, не успел Суслик сделать и пары шагов, как окрик господина фельдфебеля будто треснул кулаком по затылку:

– Стоять!!!

Суслик послушно замер на месте и повернулся к крыльцу комендатуры.

– Я оставлять мой приказ, – почти спокойно и почти тихо произнёс господин фельдфебель. – Ты стоять пост и смотреть. Я – доложить команду. Выполнять.

– Есть выполнять! – бойко отозвался Суслик.

Господин фельдфебель удалился с крыльца с гордым видом. Суслик тут же опустил «мосинку» прикладом на землю и расслаблено перевёл дух. Недобиток до конца жизни так и останется фельдфебелем с луженой глоткой, ибо ни умом, ни сообразительностью он не отличается. Он едва успел сообразить, что разогнать обывателей по домам это задача патрулей. Да и арестовать наиболее ленивых и тупых горожан должны они же. Главная задача часового возле комендатуры – стеречь саму комендатуру. Суслик оглянулся. Впрочем, обыватели и сами не дураки, наиболее сообразительные и шустрые уже разбежались по домам. Минута, от силы две, и Пролетарская улица опустеет вновь.

В ярко освещённом окне на первом этаже комендатуры задёргался и закрутился тёмный силуэт. Понятно, Суслик машинально кивнул, господин фельдфебель принялся накручивать телефон. Сперва он вытащит из койки коменданта Кондопоги майора Корпела. Потом господин майор накрутит господину фельдфебелю хвост, прикажет разобраться по существу, а уже после доложить. А дальше? Суслик равнодушно зевнул. А хрен его знает, что будет дальше. Ему-то какая разница? У господина Недобитка голова большая, у господина коменданта ещё больше. Вот пусть они на пару и думают.

Глава 2. Представитель власти

Кладбище в Кондопоге ни по внешнему виду, ни по сути своей ничем не отличается от сотен и тысяч погостов сотен и тысяч других городов, сёл и деревень огромной страны. Проходы между рядами могил похожи на широкие проспекты, от которых во все стороны разбегаются более узкие тропинки-улицы. Прямоугольные холмики могил где с крестами, а где с простенькими памятниками словно отдельные жилые дома. Александр, комиссованный солдат внутренних войск НКВД, печально улыбнулся собственным мыслям. Правильней дома-могилы будет назвать постоянным жилищем для мёртвых.

С того самого момента, когда Александр был здесь в последний раз, городское кладбище сильно изменилось, причём в худшую сторону. Вот уж где ярче и печальней всего проявились горькие последствия Великой Отечественной войны. Начать можно с того, что кладбище стало значительно больше. Самое печальное то, что здесь появились братские могилы.

Александр неторопливо прошёлся по широкому проходу между могил. В старой части кладбища много ещё довоенных захоронений, некоторые даже с железными оградками. Но то редкая роскошь прежней мирной жизни. Ближе к южному краю появилось много новых могил, прямое напоминание о трёхлетней оккупации. В прямоугольные плоские холмики воткнуты деревянные столбики с неширокими дощечками. Имена и даты изрядно потёрты ветром, дождём и Солнцем.

Братская могила. От обычных она отличается большими размерами. Вдоль края насыпи широкой лентой лежат простые полевые цветы, одуванчики, ромашки. Кое-где лепестки и листья полностью засохли, где-то только начали увядать. Посетители кладбища постоянно приносят всё новые и новые букетики и самодельные венки. Александр склонил голову. Широкая надпись на доске сообщает, что здесь похоронены солдаты и офицеры Красной армии, которые освободили Кондопогу от финских оккупантов в прошлом году. Всего 318 человек.

Маленький букетик скромных полевых цветов опустился рядом с остальными. Александр медленно выпрямился. Проклятая поясница в очередной раз выстрелила острой болью. Последняя почесть, Александр отдал честь боевым товарищам, кончики пальцев коснулись края солдатской пилотки. Не всем довелось вернуться с великой и страшной войны. Далеко не всем. А вот ему повезло дожить до победы. Пусть и с проклятой инвалидностью, но всё равно повезло. И точка!

Несколько в стороне ещё одна братская могила гораздо крупнее этой. Три долгих года Кондопога находилась под пятой проклятых оккупантов. И не имеет значения, что это были финны, а не немцы. Как говорят в подобных случаях, хрен редьки не слаще. В этой братской могиле похоронены жертвы оккупантов, мирные жители, узники концлагерей для военнопленных и так называемых «неродственных народов Восточной Карелии». Все те, кто умер от голода и болезней, кого расстреляли и замучили в гестапо. Или как там на самом деле у финнов называлась тайная полиция.

– Мама, папа, я вернулся, – тихо произнёс Александр.

На край братской могилы опустился ещё один маленький букетик скромных полевых цветов.

– Простите, что так и не сумел защитить вас, – Александр медленно выпрямился.

На бесконечный миг боль утраты сковала сердце ледяным холодом. В этой братской могиле нашли свой последний приют его родители, а так же младшие брат и обе сестрёнки. Как же горько осознавать, что теперь он круглая сирота. Конечно, где-то там, возможно, у него ещё остались родственники. Обязательно кто-нибудь да остался. Да их ещё поискать надо.

Нехотя, будто через силу, печаль, ледяная печаль, отпустила. Александр машинально поправил на плече лямку солдатского вещмешка. Да, вся его семья погибла в оккупации. Да, теперь он круглая сирота. Однако его личная трагедия потонула и растворилась в глубине одной огромной трагедии всего советского народа. Военные годы не прошли для Александра бесследно. Он много раз терял боевых товарищей. А уж сколько смертей прошло мимо него и на его глазах, так вообще сосчитать невозможно. Надо просто жить дальше. Жить за отца, за мать, за брата, за сестёр.

Солнце будто только сейчас вспомнило о своём главном предназначении и вылило на плечи ушат зноя. Александр расстегнул верхние пуговицы гимнастёрки. Армейская привычка одеваться строго по уставу въелась в подкорку, но теперь он не солдат. Да, на нём самая обычная гимнастёрка, пилотка, сапоги и галифе. К вещмешку привязана плотно скатанная шинель. Но ещё в госпитале Александр лично спорол с формы все знаки различия. Единственное, что оставил, так это зелённую звёздочку на пилотке.

Такая знакомая, такая родная Кондопога ещё толком не успела оправиться от уличных боёв лета сорок четвёртого года. Стены зданий во многих местах обезображены сколами и язвинами от пуль. По дороге Александр несколько раз прошёлся по засыпанным воронкам то ли от снарядов, то ли от бомб. Опытный глаз следопыта легко срисовал разницу в цвете песка и глины, что привезли из карьера за городом.

На Пролетарской улице Александр без труда нашёл нужный дом. Солидное двухэтажное здание, над крыльцом на длинном флагштоке развивается красное знамя. Слева от двухстворчатых дверей большая самодельная табличка с надписью: «Милиция». Чуть ниже ещё одна поменьше: «РКМ НКВД СССР».

Дежурный милиционер, усатый дядька в синей милицейской форме с двумя белыми полосками младшего сержанта на погонах, проводил Александра до кабинета начальника районной милиции.

– Садитесь, – капитан Давыдов показал на стул возле письменного стола.

Не без опасения Александр опустился на предложенный стул с прямой спинкой. Глаза с интересом разбежались по сторонам. Да и было с чего разбегаться. Кабинет начальника районной милиции поразил напускной роскошью. Стены обклеены цветастыми обоями, высокий платяной шкаф и ряд тёмных резных стульев с высокими спинками. Четыре подвесные полки выделяются вычурной резьбой и пыльной пустотой. И стол, письменный стол с дубовой столешницей, словно самый большой бриллиант в короне Российской империи. И ещё сейф. По левую руку от капитана Давыдова возвышается солидный сейф на квадратных стальных ножках с непонятными надписями то ли на немецком, то ли на финском языке.

Столь откровенно пялиться по сторонам неприлично. Не без труда Александр перевёл взгляд на хозяина кабинета. Капитану Давыдову Сидору Никитичу лет сорок с небольшим, невысокого роста и коренастый. Лицо заметно опалено, давний ожог, возможно, капитан получил его на фронте.

– Ты, это, не думай чего плохого, – капитан Давыдов обвёл рукой кабинет. – Всё это, так сказать, наследство от майора Корпела, финского коменданта Кондопоги. Оккупанты здесь три года сидели. Вот майор и решил, будто будет сидеть в этом кабинете вечно. А потом так поспешно рванул прочь, что вон, – левая рука капитана Давыдова указала на стальное чудовище в углу, – даже ключ от сейфа в замочной скважине забыл.

– Понимаю, товарищ капитан, – Александр улыбнулся в ответ. – Я ведь до проклятой Германии дошёл. Успел увидеть, как зажравшиеся буржуи живут. Но, скажите, пожалуйста, зачем вы меня… Э-э-э… Вызвали?

Найти правильное слово получилось далеко не сразу. Строго говоря, в своём последнем письме капитан Давыдов попросил зайти к нему в отделение, когда Александр вернётся в Кондопогу. Другое дело, что шутить с подобными просьбами как тушить огонь керосином. Но, с другой стороны, просьба всё равно остаётся просьбой, а не официальным вызовом на допрос.

– Об этом чуть позже, – капитан Давыдов нетерпеливо отмахнулся. – Лучше расскажи, тебя и в самом деле комиссовали вчистую?

Александр отвёл глаза в сторону и склонил голову, не самая приятная тема для разговора.

– Вчистую, – нехотя признал Александр. – Полковник Жгунов, главврач госпиталя, мне прямо в лицо так и заявил, что надежды на выздоровление нет. Я пытался было возразить, – Александр криво усмехнулся, – что, дескать, руки, ноги на месте, голова на месте, а потому готов и дальше мочить фашистского гада в его логове. Но легче быка убедить, что он корова и научить его давать молоко, нежели переубедить главврача.

– И полковник Жгунов оказался прав? – как бы ненавязчиво уточнил капитан Давыдов.

– Да, – едва ли не через силу просипел Александр. – Я не силён в медицинских терминах. У меня что-то там с позвоночником. То ли сколы, то ли трещины, то ли вмятины. Время от времени поясница болит так, что хоть с воем на стену лезь. Поначалу, когда меня в госпиталь привезли, так вообще ходить не мог. Но полковник Жгунов пообещал, что со временем легче будет. А тут и война закончилась. Дескать, незачем мне больше воевать, страну восстанавливать надо. Вот тебе солдатская форма, другой нет, и марш на дембель.

Если вы не в курсе, товарищ капитан, меня в тридцать восьмом призвали. Как рядовому и младшему начальствующему составу сухопутных частей погранвойск, мне полагалось отслужить три года. А тут война с фашистами началась. Четыре военных года в срок срочной службы не вошли, поэтому мне ещё один год остался. Но тут ранение, комиссия и на гражданку по инвалидности.

– И где тебя так угораздило? – поинтересовался капитан Давыдов.

– В Везенштайне, это от Дрездена недалеко. Мы недобитков преследовали. Они в барском доме засели и, гады такие, входную дверь заминировали. На моё счастье дверь добротной оказалась, старинной, дубовой. Взрыв её с петель сорвал, но не расколол. Меня с крыльца на землю швырнул, и сверху этой же дверью припечатал, – Александр махнул ладонью, будто шлёпнул ей по столешнице. – В себя уже в санбате пришёл. Спасибо боевым товарищам, вынесли. Ноги целые, а ходить никак не могу.

– Понятно, – задумчиво протянул капитан Давыдов. – А дальше что делать думаешь? Чем будешь заниматься?

– А чего ещё тут думать? – Александр глянул на капитана Давыдова. – Домой вернусь, в родную Четвёрочку. Это, в смысле, в Леспромхоз №4. Как я уже успел узнать, его восстановили уже. Я там до призыва учеником механика на лесопилке работал. Опять механиком пойду, возьмут, надеюсь. А дальше, – Александр пожал плечами, – всё как положено: дом, жена, дети. Как сказал полковник Жгунов, страну восстанавливать надо, причём, каждый должен это делать на своём рабочем месте.

– Правильно полковник сказал, – капитан Давыдов кивнул. – А учиться думаешь? Только без обид, но простым механиком может стать каждый, у кого руки не из жопы растут. А вот инженером-механиком? Тут, понимаешь, не только ум и сноровка нужны, а ещё образование с корочками.

– Думал я об этом, – Александр не стал отпираться. – Ещё до войны думал, до того, как меня в пограничники призвали. Думал, отслужу, вернусь домой, снова в леспромхозе работать буду, а там и на заочное поступлю куда-нибудь. У отца моего из образования два класса всего, но грамотность он уважал, крепко уважал. Всё мечтал меня, брата и обоих сестёр выучить. И не просто читать и писать, а непременно в инженеры, врачи, агрономы. Иришка, самая младшая сестрёнка, лётчиком стать хотела, как Валентина Гризодубова или Полина Осипенко.