– И что это даст?
– Развяжем себе руки. Заодно получим возможность обнаружить тайник первыми.
– Так говоришь, будто знаешь, что в квартире что-то есть, – позволил себе усомниться Мостовой.
– Точно знать не может никто. Но меня постоянно преследует мысль, что мы на пороге чего-то чрезвычайно важного. Не в плане раскрытия преступления, а в отношении приобщения к тайне, о существовании которой мы пока даже не догадываемся
– Я чувствую то же самое, – добавил Гладышев.
– Так, пофантазировали, и хватит! – Возглас полковника заставил Черкашина и Гладышева вздрогнуть. – Дело надо делать, а не пузыри пускать.
– Пузыри пускать тоже надо уметь, – парировал Матвей.
– Ты это к чему?
– К тому, что в пузыре находимся мы.
– Можно без аллегорий?
– Можно. Требуется понять, что мы считаем приоритетным, что второстепенным. Раскрытие убийства Мытника – приоритетное? Да. Поиски второй арбалетчицы – второстепенное? Это так. Поиски…
– В деле об убийстве не может быть ни приоритетных, ни второстепенных аспектов, – не дал договорить Мостовой. – Все должно быть единым.
– Единым? Нельзя хвататься за все сразу.
– Так сложились обстоятельства, одно из которых – твое пребывание в больнице. Впредь, чтобы подобного не допустить, думать надо не задницей, а головой.
– Я думаю, – проговорил, будто продекламировал, Матвей. – Исходя из придуманного, предлагаю разделиться.
– Разделиться?
– Да. Три направления. У каждого будут свои задачи и пути их решения. Вы, Федор Николаевич, возьмете на себя общее руководство, а также выясните местонахождение Басмановой. Арбалетчицей займется Гладышев. Я попытаюсь найти то, о чем мы думаем, но не знаем, как выглядит.
– Каким образом? Ты же в больнице.
– Больница никуда не денется. Через два дня разрешат вставать. Через три начну мозолить врачам глаза. Через четыре, вы, Федор Николаевич, попросит лечащего врача назначить домашний режим. Девять дней – срок немалый, но я не собираюсь сидеть без дела. Есть такая вещь как интернет. Интернет – это информация, а информация – двигатель прогресса.
Нельзя сказать, что Мостовой принял доводы Черкашина полностью, тем не менее, идею отвергать не стал. Легкость, с которой тот манипулировал фактами, не только подкупала, но и заставляла думать, искать аргументы для возражений. Они не находились, поэтому сказанное принималось. Торжествовала истина, разум, и в этом было что-то из прошлого полковника.
Мостовой иногда даже хотел бы походить на своих подчиненных. Уж он бы показал, как отделять приоритетное от второстепенного. С другой стороны, нужно ли кому-то что-то доказывать? Парни идут в ногу со временем, и этому можно только радоваться.
И Мостовой радовался. Радовался, когда прощались, когда выходил из больницы, когда шел по скверу. Когда садился в машину, тоже радовался. Глянув в окно, увидел уходящее за горизонт солнце и подумал: «Солнце тоже радуется. Прожитый день согрет теплом. Чем не жизнь? Утро наступит, родится новый день, опять тепло, опять улыбки. Всегда бы так!».
Глава 7. Тайник
Сутки прошли после обыска в квартире Мытника, и все эти двадцать четыре часа Звягинцев не находил себе места. Мысли об утолщенной стене в каморке не покидали ни днем, ни ночью. Выручал жизненный опыт, который подсказывал ему держать эмоции при себе.
«Впредь нужно быть осторожнее, – думал Константин Дмитриевич. – Не ровен час Мостовой заподозрит неладное, отправит на квартиру другую группу, а то и сам решит поискать. А уж он-то найдет… Найдет и предъявит».
Требовалось форсировать события. Но как? А главное – когда? Ночью нельзя: дом спит, и посторонние звуки могут быть чреваты серьезными последствиями. Другое дело – днем. Кто-то на работе, кто-то по дому хозяйничает, включены телевизоры, пылесосы…
«Может, попытаться проломить стену кувалдой? Нет, не получится. Соседи услышат, позвонят участковому, а тот – Мостовому. Можно купить скребки, благо в строительных магазинах таких предостаточно. Скрести потихоньку, глядишь, стена и рассыплется», – примерно такие мысли витали в голове у Звягинцева.
Решиться помогли слова Мостового. На утреннем совещании, выслушав отчеты руководителей групп, полковник заявил, что квартиру Мытника, по мнению руководства, следует проверить еще раз.
Звягинцева будто ударило током. Вцепившись в край стола, сжал зубы так, что можно было услышать скрежет.
– Это выражение недоверия мне и моей группе? – Спросил майор.
– Обычная розыскная мера, – ответил Мостовой, не замедлив добавить. – Инициатором, которой был я.
– Вы?
Сняв очки, полковник посмотрел на Звягинцева.
– Почему вас это удивляет?
– Не удивляет, настораживает.
– Незачем тут настораживаться, – вернув очки на переносицу, сказал полковник. – Арбалетчица рискнула посетить охраняемую квартиру. Ради чего? Ради тайника. Это вам о чем-то говорит?
– Говорит. О том, что плохо сработали. Надо было не метры простукивать, а сантиметры…. Еще говорит, что другим повезет больше, чем нам.
––
Суббота выдалась хмурая – как раз для воровских дел. С одной стороны, весь народ был дома у телевизоров вместо вылазок в лес, с другой – милицейское начальство, обзаведясь дачами, должно было махнуть из столицы. Звони – не дозвонишься, стучи – не достучишься.
«Случись что, скажу, что решил проверить квартиру из-за недоверия начальника отдела», – так думал Звягинцев, подъезжая к дому Мытника.
Подойдя к подъезду, майор и набрал код замка. Тот щелкнул. Войдя в лифт, подумал: «Удача сопутствует. Не вспугнуть бы».
Выйдя на седьмом этаже, Звягинцев спустился на два пролета ниже, чтобы проверить, нет ли людей. Проверив, поднялся на шестой. К квартире Мытника подходил не дыша. Солнцезащитные очки не то чтобы мешали, но и не помогали. Капельки пота, скапливаясь на переносице, скатывались к глазам. Сняв очки, майор огляделся, натянул бейсболку и достал связку ключей.
Войдя в квартиру, закрыл дверь на верхний замок – в случае чего можно было покинуть квартиру без шума. Бейсболка была повешена рядом со шляпой Мытника.
Стало легче дышать, перестали трястись руки. Минуя коридор, направился в сторону гостиной. Войдя, дверь закрывать не стал. Подойдя к дивану, снял куртку, вынул из кармана перчатки.
«Оставлять отпечатки – удел дилетантов, профессионалу следует быть аккуратным».
Подпер дверь портфелем с инструментами, надел очки, вынул из кармана рулетку.
Замеры стен отняли больше времени, чем он планировал. Зато подтвердилось предположение, что внутри каморки они на двадцать сантиметров толще боковых. Сомнений не было – там что-то есть.
Повеселев, Звягинцев начал выносить из кладовки вещи: коробки с поношенной обувью, пылесос, зимнюю одежду. За десять минут барахло перекочевало в гостиную.
Окинув каморку взглядом, Звягинцев на манер беседы доктора с пациентом произнес: «Ну-с, с чего начнем»? Зная заранее, с чего следует начать, Константин Дмитриевич не мог отказать себе в удовольствии покуражиться.
Простукивание расчерченной на квадраты стены дало возможность разделить пространство на участки. Одни звучали глухо, другие звенели, как будто по ним били чем-то железным. Данный факт добавил одержимости, что не могло не сказаться на состоянии нервной системы Звягинцева. Чем ближе он продвигался к цели, тем сильнее билось сердце. Пот лил ручьем, дыхание сбивалось, начинали трястись руки. Чтобы успокоиться, приходилось останавливаться чаще, чем майор того хотел.
