– Ну хорошо, – сказала Дженнифер. – Тогда расскажи, почему ты принесла на могилу горечавки. Мне кажется, я пойму, правда это или нет.
Селеста выглядела озадаченной.
– Да я ведь уже сказала. Я… я любила ее.
– Да, я поняла. Но почему именно горечавки?
– Они ей нравились.
– Она сама сказала тебе об этом?
Смятение, сквозившее во взгляде девушки, стало немного угасать. «Такое впечатление, – подумала Дженни, – что она ждала каких-то более трудных вопросов».
– Да.
– А как это было?
Селеста беспомощно развела руками:
– Мадемуазель, я не понимаю, чего вы хотите.
Дженнифер терпеливо продолжила:
– Как это было? Ты принесла ей цветы, и она просто поблагодарила тебя, сказав, что они милые? Или не так? Попытайся вспомнить, Селеста. Ведь она была моей кузиной, и мне дорог любой пустяк, о котором она говорила. Я тоже хотела бы принести ей завтра эти цветы…
Селеста не могла почувствовать, как глупо и сентиментально звучат эти слова, она была слишком юной и слишком привыкла к символическим знакам монастырской жизни. Поэтому, еще несколько смущенно, но уже мягче, она взглянула на Дженнифер и задумчиво свела брови. Дженнифер ждала, затаив дыхание от волнения.
– Нет, – сказала наконец девушка. – Все было не так. Я вспомнила, почему решила, что горечавки – ее любимые цветы. Это было вскоре после ее появления в монастыре. Я принесла большой букет цветов – разных, и поставила возле ее постели. Она лежала и смотрела на меня. Потом протянула руку, вот так медленно… – Вспоминая этот жест, Селеста отвела руку в сторону. – И коснулась горечавок. Она сказала: «Вот эти, синие, Селеста, как они называются?» – «Горечавки», – сказала я. А она говорит: «Какие красивые. Никогда не встречала такого оттенка. Поставь поближе, я хочу разглядеть их». И после этого я стала каждый день приносить их ей.
– Спасибо.
Дженнифер глубоко вздохнула, и Селеста, заметившая выражение ее лица, опять забеспокоилась:
– Все, мадемуазель?
– Да, все, – взволнованно сказала Дженнифер и попыталась улыбнуться. – И пожалуйста, прости, что я подумала, будто ты меня обманываешь.
– Ничего, мадемуазель. А теперь, если позволите, я…
– Конечно. Ты должна встретиться с доньей Франциской, верно? – Дженнифер с трудом удалось совладать с дрожью в голосе. – Но, будь добра, покажи мне, пожалуйста, где комната матери настоятельницы.
– Я? Пожалуйста.
Селеста снова занервничала и, бросив на Дженнифер тревожный взгляд, поспешила к выходу из церкви.
Следуя за своей торопливой проводницей через вестибюль и потом по знакомой уже широкой лестнице, Дженни тщетно пыталась хоть немного привести в порядок свои сбивчивые мысли. То, что она сейчас услышала, определенно было правдой: концы начинали сходиться, даже если в новом виде история делалась еще более загадочной. Умершая, вероятно, и правда не имела родственников, и главное – она не была дальтоником.
И следовательно, это была не Джиллиан Ламартин.
«Но что же дальше? – радуясь и отчаиваясь одновременно, думала Дженнифер, пока Селеста вела ее по светлому коридору второго этажа. – Что же делать? Господи, где теперь искать разгадку?»
Второй раз за этот день она встретила ясный взгляд карих глаз святого Антония, взирающего на нее поверх свечей. Много свечей, много вопросов и просьб у молящихся…
«Возрадуйтесь, ибо я нашел утраченное…»
Она протянула руку и коснулась одного из венков бессмертника у подножия статуи святого, потом обернулась, заметив, что девушка остановилась и собирается постучать в ближайшую дверь.
– Нет! – резко сказала Дженнифер.
Рука Селесты замерла, не коснувшись двери. Дженнифер вспыхнула, ее глаза потемнели от досады.
– Я же просила показать комнату матери настоятельницы. А это не ее комната.
– Но я…
– Это ведь комната доньи Франциски, не так ли?
– Да, только я подумала…
– Тебя просили показать комнату матери настоятельницы. Так будь добра сделать это, – сказала Дженнифер.
В голосе и глазах ее появилась такая ледяная холодность, что миссис Силвер не узнала бы свою мягкую и спокойную дочь.
Селеста покорно опустила руку. Потупившись, она проскользнула мимо Дженнифер и повела ее дальше в конец коридора.
– Вот комната матери настоятельницы, мадемуазель.
– Спасибо.
Девушка остановилась сбоку, и Дженнифер постучала.
Послышалось приветливое: «Войдите».
Она вошла, почувствовав какую-то робость. Дверь комнаты закрылась за Дженнифер, и, подобно слабому эху, в дальнем конце коридора хлопнула еще одна дверь.
Глава 8
Блюз
В комнате настоятельницы Дженнифер встретил яркий солнечный свет. Свободным потоком проникал он сквозь незашторенное окно, теплой волной ударялся о кремовые стены и потолок и падал на светлый дощатый пол, где лежала грубая узкая дорожка, как бы подчеркивавшая то, что здесь тоже придерживаются спартанских правил. Два кресла с прямыми спинками, обычный деревянный стол, незатейливый аналой, – вряд ли подушечка когда-либо покрывала низкую подколенную скамеечку. Ничто не смягчало эту бьющую в глаза бедность, кроме декоративной тарелки на стене – барельеф на ней изображал Мадонну с младенцем. Вспомнив церковь, Дженнифер с интересом взглянула на тарелку, но была разочарована: грубая имитация, из самых дешевых, подделка под бирмингемскую глазурованную терракоту, купленная, вероятно, в Лурде.
– Проходите, – вновь прозвучал тихий голос.
На диванчике у окна, окутанная солнечными лучами, сидела очень пожилая монахиня. Она не повернула головы, но мягкой старческой рукой показала на одно из кресел. Дженнифер присела.
– Я – мисс Силвер, кузина мадам Ламартин. Я приехала повидать кузину, и мне сообщили, что она умерла несколько дней назад.
Теперь монахиня повернулась в ее сторону. Бьющий в глаза свет мешал Дженнифер, но все же она разглядела округлое бледное лицо, сплошь покрытое морщинками, точно ладошка после долгой стирки. Но не страсти наложили эти бесчисленные морщинки, а неумолимые годы. Однако лоб под черным чепцом был совершенно гладким, как будто она никогда не хмурила брови. Трудно понять, какое выражение таилось в выцветших глазах, но линия губ была мягко очерчена.
