Беверли уже забыла, когда в последний раз ее дочери-подростки говорили с ней так серьезно, с уважением. Ее захлестнула туманящая голову волна облегчения.
Ей захотелось обнять Брианну. Люблю тебя!
Любовь распространяется даже на проказниц. На них в первую очередь, потому что если кто и прижмет их к сердцу, то только родная мать.
Вскоре мобильник Беверли снова зазвонил, и она вышла из отделения интенсивной терапии, чтобы поговорить в коридоре.
Снова Брианна. Озабоченным голосом спрашивает:
– Нам проведать дедушку?
– Наверно, милая. Но не сейчас.
– У него инфаркт, да?
– Нет. Инсульт.
– Инсульт. – Голос опять тоненький, испуганный.
– Ты знаешь, что такое инсульт?
– Д-да. Не совсем…
– Дедушке сделали операцию на мозге. Он пока без сознания.
– А насколько это серьезно?
– Насколько серьезно? Мы не знаем, милая. Мы ждем вердикта врачей.
Очень серьезно. Кровоизлияние в мозг.
Не очень серьезно. Дедушка «приходит в себя».
– А бабушка Джесс в порядке?
– Бабушка Джесс в порядке.
Беверли заговорила утешающим материнским голосом:
– Ты же знаешь дедушку, он никогда не жалуется на здоровье. И уж точно не захочет, чтобы его держали прикованным к дурацкой больничной койке. Он предпочтет поскорее вернуться домой.
Она это выпалила на одном дыхании. И приготовилась услышать ответ: Мама, ну что ты несешь пургу? По-твоему, я ребенок, которому можно вешать на уши всякую лапшу?
Но вместо этого Брианна смело выпалила:
– Скажи дедушке, что мы его любим. Пусть поскорее поправляется и приезжает домой.
Беверли как будто увидела поблескивающие слезы в глазах девочки. Все-таки я мать!
Прошло семь часов и сорок минут, прежде чем Беверли вернулась домой к своему тверезому, судя по лицу, мужу и дочкам-подросткам, которые дожидались ее за полночь.
Уайти после операции поместили в отделение интенсивной терапии, живого, но (все еще) в бессознательном состоянии. Прогноз «умеренно оптимистичный», состояние «критическое, но стабилизировалось».
Как он выглядит? На себя не похож.
То есть узнать его, конечно, можно. Но Уайти себя (вероятно) не узнал бы.
Весь в синяках, изрядно потрепанный. На лице и на шее как будто ожоги. Он (по свидетельству полицейских) врезался на «тойоте-хайлендер» в отбойник, и подушка безопасности оставила следы ожогов.
Жив. Папа жив!
Мы его так любим.
Сначала Беверли и компания, все пятеро детей, проводили мать до дому – семья должна быть вместе. Она уже падала от усталости, но при этом мозг оставался ясным, ярко освещенным, словно его промыли, превратив в инструмент устрашающей определенности.
Она отчаянно нуждалась в отце. Они все, но она особенно.
Без Уайти, этого надежного якоря, во что превратится ее жизнь? Он был якорем, на котором стоял и ее брак. Стив нахваливал и побаивался своего тестя. Без Уайти, без поддержки и одобрения обоих родителей семья Беверли, включая любимых детей, казалась ей (страшно подумать) недостойной.
Ой, что она несет! Это все от усталости и страха.
Она снова умоляла Бога: Сохрани жизнь отцу. Ну пожалуйста!
На следующее утро, в 6:30, второпях покидая дом, Беверли заметила валяющуюся рядом с гаражом записку. О боже, от Вирджила.
Видимо, прикрепил к двери, а ее отнесло ветром.
ПАПА В ГОРОДСКОЙ БОЛЬНИЦЕ
КАЖЕТСЯ, ЭТО УДАР
ПОЧЕМУ ТЫ ОТ МЕНЯ ПРЯЧЕШЬСЯ, БЕВЕРЛИ?
С ОТЧАЯНИЕМ И НАДЕЖДОЙ
ТВОЙ БРАТ ВИРДЖИЛ
Еще живой
Эй! Я вам все объясню.
Но как Уайти объяснит?
Горло горит. Голос пропал. Ничего не видит. Глаза как будто забиты золой.
А дыхание? Он вообще дышит?
Кто-то дышит за него. Похоже на насильственное кормление. Такие звуки, словно в легкие загоняют воздух жуткие кузнечные мехи.
