Любовь среди руин. Полное собрание рассказов

Происшествие в Азании

Азания – большой воображаемый остров у восточного побережья Африки; по характеру и истории является смесью Занзибара и Абиссинии[80]. В финале романа «Черная напасть» местное правительство было свергнуто и установлен протекторат англичан и французов. Многие персонажи перекочевали в данный рассказ из «Черной напасти».

Британский клуб в Матоди разительно контрастировал с ютившимися на косогорах бунгало, в которых обитало большинство его членов. Клуб располагался в центре города, на набережной – арабский особняк семнадцатого столетия, массивными белеными стенами окружавший небольшой дворик. Из зарешеченных окон в былые времена женская часть семейства почтеннейшего купца обозревала проезжую улицу; тяжелые двери, усеянные медными шишечками, открывались в густую тень внутреннего двора, где меж корней громадного мангового дерева бил маленький родник, а лестница резного кедра вела в прохладу внутренних покоев.

Привратник-араб в феске и белом платье, вычищенном и накрахмаленном, точно стихарь епископа, и перепоясанном малиновым кушаком, сонно восседал у ворот. Он почтительно встал и поклонился, когда мировой судья мистер Реппингтон и санитарный инспектор мистер Брезертон прошествовали мимо него в бар.

В ознаменование сердечного согласия и совместного правления французские чиновники были приняты в почетные члены клуба, а фотография предыдущего президента Франции («Мы не в состоянии, – сказал майор Лепперидж, – перевешивать фотографии всякий раз, когда лягушатники расквакаются») висела в курительной комнате напротив портрета принца Уэльского; впрочем, за исключением праздничных вечеров, французы редко пользовались своей привилегией. Единственным французским журналом, который выписывал клуб, был «Ля ви паризьен», который в указанный вечер находился в руках коротышки с плебейской внешностью, одиноко сидевшего в плетеном кресле.

Реппингтон и Брезертон раскланивались на ходу:

– Добрый вечер, Грейнджер.

– Добрый вечер, Баркер.

– Добрый вечер, Джаггер.

А затем, понизив голос, но довольно отчетливо, Брезертон поинтересовался:

– Что это за малый вон там в углу с «Ля ви»?

– Зовется Бруксом. Нефть или еще что-то в этом роде.

– Ага.

– Розовый джин?[81]

– Ага.

– Как день прошел?

– Довольно-таки паршиво. Проблемы с осушением крикетного поля. Никакой подпочвы.

– Ага. Паршиво, да.

Бармен, уроженец Гоа, поставил перед ними напитки. Брезертон подмахнул счет.

– Будем здоровы!

– Будем здоровы!

Мистер Брукс по уши погрузился в «Ла ви паризьен».

Тут вошел майор Лепперидж, и возникло ощутимое напряжение. (Он был командиром местного гарнизона, откомандированным из Индии.)

– Вечер добрый, майор, – (штатские).

– Добрый вечер, сэр, – (военные).

– Добрый. Добрый. Добрый. Фух. Только что набегался по корту с молодым Кентишем. Укрепляющего мне. Джин с лаймом. Кстати, Брезертон, крикетное поле будто куры общипали.

– Я знаю. Нет подпочвы.

– Я и говорю, дело дрянь. Никакой подпочвы. Ну, вы уж постарайтесь, там же есть парни, которые могут помочь. Выглядит ужасно. Плешь на плеши, а посередине огромное озеро.

Майор взял свой джин с лаймом и направился было к стулу, но внезапно приметил мистера Брукса, и его властность разом смягчилась до непривычного дружелюбия.

– Ба, привет, Брукс! Как поживаете? – сказал он. – Рад встретить вас снова. С возвращением! Имел удовольствие видеть вашу дочь в теннисном клубе только что. Моя благоверная спрашивала, не согласится ли она пообедать с нами как-нибудь вечерком? Как насчет вторника? Замечательно! Жена будет в восторге. Доброй ночи, друзья. Нужно принять душ.

Происшествие было из ряда вон. Брезертон и Риппингтон уставились друг на друга, будто громом пораженные.

Майор Лепперидж как по рангу, так и по личным качествам был влиятельнейшим человеком в Матоди – и конечно же, во всей Азании, если не принимать во внимание верховного комиссара в Дебра-Дове. Непостижима была сама мысль, что Брукс может ужинать у Леппериджей. Брезертон отужинал у них всего раз, а он – правительство как-никак.

– Привет, Брукс, – сказал Риппингтон. – Не увидел вас за вашей прессой. Идите-ка сюда, выпьем.

– И то верно, Брукс, – сказал Брезертон. – Не знал, что вы вернулись. Ну как, повеселились в отпуске? Какие спектакли видели?

– Вы очень добры, но мне нужно идти. Мы прибыли во вторник на «Нгоме». Нет. Я не видел ни одного спектакля. Большую часть времени я провел в Борнмуте.

– По одной на посошок!

– Нет, благодарю вас, честное слово, мне нужно бежать. Дочка будет ждать. Но все равно спасибо. Увидимся.

Дочка?..

В Матоди было всего восемь англичанок, считая двухлетнюю дочурку миссис Брезертон, девять, если включить в этот список миссис Макдональд (но никто не включал в него миссис Макдональд: она приехала из Бомбея и множество симптомов выдавали несомненное наличие азиатской крови в ее жилах. К тому же никто доподлинно не знал, кем был мистер Макдональд. Миссис Макдональд держала на окраине города пансион с дурной репутацией под названием «Бугенвиллея»). Все особы брачного возраста уже состояли в браке и влачили жизнь под взаимным присмотром, слишком пристальным и неусыпным для любовных историй. Зато неженатых англичан в Матоде было семеро – трое на государственной службе, трое торговцев и один бездельник, сбежавший в Матоди от своих кенийских кредиторов. (Иногда он туманно упоминал об «озеленении» и «изысканиях», а тем временем каждый месяц получал денежный перевод и день-деньской болтался с приветливым видом в клубе и на теннисных кортах.)

Считалось, что у большинства этих самых холостяков на родине остались девушки; они хранили у себя в комнатах их фотографии, регулярно писали длинные письма, а когда уезжали, то намекали, что из отпуска, скорее всего, вернутся не одни. Но неизменно возвращались в одиночестве. Возможно, в своем безудержном стремлении к сочувствию они слишком мрачными красками рисовали азанийскую жизнь, а может, тропики пагубно подействовали на их мозги…

Как бы то ни было, явление Прунеллы Брукс подняло в английском обществе волну возбуждения. В нормальных обстоятельствах для дочери агента нефтяной компании мистера Брукса выбор должным образом ограничился бы тремя коммерсантами: мистером Джеймсом из компании «Истерн Иксченж Телеграф», а также мистерами Уотсоном и Джаггером из банка, – но Прунелла была девушкой настолько неоспоримых личных преимуществ, что в первый же свой день на теннисном корте, как уже было показано выше, без усилия и даже неосознанно вышла из тени и шагнула прямиком в святая святых – в бунгало Леппериджа.

Миниатюрная и непосредственная, яркая блондинка с нежной, свежей кожей – вдвойне пленительной на фоне иссушенных тропиками загорелых лиц вокруг; гибкие, юные руки и ноги, личико, светившееся щенячьим восторгом даже от самых пустых шуток; а еще серьезный интерес к мнениям и опыту каждого встречного и поперечного; прирожденная наперсница, она не стремилась стать центром внимания, а скорее была склонна общаться с друзьями наедине, когда в ней нуждались, уделяя каждому свое время; почтительная и очаровательная с замужними дамами; нежная, дружелюбная и слегка кокетливая с мужчинами; ловкая и умелая в играх, но не настолько, чтобы поколебать мужское превосходство; преданная дочь, отказывающая себе в любом удовольствии, которое могло нарушить незыблемый распорядок дома Бруксов: «Нет, я должна идти. Я не могу допустить, чтобы папа вернулся из клуба и не застал меня дома. Я должна его встретить», – такая девушка и вправду могла бы стать светочем и благословением любого форпоста империи. И через несколько дней все в Матоди на разные лады заговорили о своей большой удаче.

Разумеется, первым делом ее должны были экзаменовать и проинструктировать матроны колонии, но она подчинилась обряду посвящения с таким кротким благодушием, словно и не подозревала об опасностях испытания, уготованного ей миссис Лепперидж и миссис Риппингтон. В глубоких дебрях страны, в не знающих солнечного света потайных чащобах – там, где перекрученный стебель поперек тропы в джунглях, тряпка, развевающаяся на суку, обезглавленная домашняя птица, распростертая на старом пне, отмечали табу, которое не мог преступить ни один мужчина, – женщины сакуйя пели свою первобытную литанию инициации; а здесь, на склоне холма, за чайным столом миссис Лепперидж творилась не менее жуткая церемония. Сначала вопросы: замаскированные и деликатные за чайным пирогом, но ускоряющие свой темп по мере того, как нарастал племенной ритм, а со стола убирали поднос и чайник. Они обрушивались все быстрее и быстрее, как исступленные руки на натянутую коровью шкуру, росли и набухали с первой сигаретой; последовательность настойчивых, властных допросов. На все вопросы Прунелла отвечала с послушной простотой. Вся ее жизнь, воспитание и образование были извлечены на свет, изучены и признаны образцовыми; смерть матери, заботы тетушки, школа при монастыре в пригороде, привившая ей очаровательные манеры, готовность найти хорошего мужа и обосноваться с ним там, куда призовет его служба; ее вера в узкий семейный круг и европейское образование, увлечение спортом, ее любовь к животным и нежное покровительственное отношение к мужчинам.

Затем, когда она доказала, что достойна этого, настал черед наставлений. Интимные детали здоровья и гигиены, то, что должна знать каждая девушка, общие опасности секса и особые – в тропиках; правильное обращение с остальными обитателями Матоди; этикет по отношению к дамам более высокого ранга, визитные карточки… «Никогда не здоровайтесь за руку с туземцами, какими бы высокообразованными они себя ни мнили. Арабы – другое дело, многие из них почти как джентльмены… не хуже большинства итальянцев, право слово… С индийцами, к счастью, вам не придется встречаться… никогда не позволяйте туземным слугами видеть вас в халате… и будьте крайне внимательны насчет шторы на окне в ванной – туземцы подглядывают… никогда не ходите в одиночку по переулкам – на самом деле вам там совершенно нечего делать… никогда не катайтесь верхом одна за пределами нашего поселка. Было несколько случаев нападения разбойников… вот только в прошлом году напали на американского миссионера, правда, он был настоящим нонконформистом[82]… мы не должны подвергать себя ненужному риску, таковы наши обязательства перед нашими мужчинами… шайка разбойников под предводительством сакуйя по имени Джоав… майор скоро разделается с этими бандитами – вот только приведет новобранцев в надлежащую форму. Их положение сейчас незавидное… а пока что самое главное правило безопасности – повсюду ходить с мужчиной…

И Прунелла никогда не ведала недостатка в провожатых. Шли недели, и для бдительной колонии наконец стало ясно, что ее выбор сузился до двух претендентов: мистера Кентиша, помощника местного комиссара, и мистера Бенсона, младшего лейтенанта местного гарнизона. Это не означало, что она перестала быть неизменно очаровательной со всеми остальными, даже с омерзительным мистером Джаггером и нахлебником, живущим на переводы из дому, но разнообразными знаками предпочтения она дала понять, что Кентиш и Бенсон – ее фавориты. Теперь исследование ее невинных романов с обоими претендентами возродило интерес к общественной жизни города. Конечно, у него и до этого было немало развлечений: джимханы[83] и теннисные турниры, танцы и званые обеды, визиты и сплетни, любительская опера и, наконец, церковные базары (впрочем, то были события безрадостные и исполненные осознания долга). Англичане сознавали свое бремя, живя за границей; им нужно было держать марку перед туземцами и их сорадетелями; им надо было о чем-то писать домой; посему они стойко сносили однообразные мероприятия, положенные по статусу. Но с появлением Прунеллы все озарилось новым светом, стало больше вечеринок, больше танцев, все обрело новый смысл. Мистер Брукс, до этого никогда не обедавший вне дома, внезапно стал нарасхват, а поскольку прежняя отчужденность от общества нисколько его не волновала, свою нынешнюю популярность он воспринял как естественный результат дочкиного обаяния – с удовольствием и некоторым смущением. Он осознавал, что вскоре ей захочется выйти замуж, и воспринимал это как неизбежную перспективу собственного возвращения к одиночеству.

Бенсон и Кентиш тем временем шли ноздря в ноздрю сквозь буйство и суматоху азанийской весны, и никто не мог с уверенностью сказать, кто же из них лидирует. Ставки понемногу склонялись в пользу Бенсона, который танцевал с девицей на вечерах Каледонского клуба и клуба игроков в поло, когда разразилось бедствие, потрясшее азанийцев до глубины души. Прунеллу Брукс похитили.

Обстоятельства похищения были туманными и немного сомнительными. Прунелла, которая, как известно, никогда ни на йоту не отступала от постулатов местного кодекса, одна каталась верхом по холмам. Это обстоятельство выяснилось с самого начала дознания, а позднее, на перекрестном допросе, конюх признался, что барышня шалила так уже некоторое время, дважды или трижды в неделю. Ее пренебрежение правилами вызвало в сообществе почти такой же сильный шок, как и само ее исчезновение.

Но худшее было впереди. Однажды вечером в клубе (мистер Брукс отсутствовал: его популярность за последние несколько дней померкла, а его присутствие создавало болезненную скованность) мужчины без тени смущения обсуждали тайные поездки Прунеллы, и вдруг в разговор ворвался слегка нетрезвый голос.

– Все всплывет, так или иначе, – сказал беглец из Кении. – Так что я могу вам признаться прямо сейчас. Прунелла обычно каталась верхом со мной. Она не хотела, чтобы о нас судачили, так что мы встречались у мусульманских гробниц, на дороге в Дебра-Дову. Я буду скучать по тем вечерам, очень-очень, – продолжил он, и в голосе его слышалась алкоголическая дрожь, – и я в значительной степени виню себя за всё, что случилось. Видите ли, я, должно быть, выпил немного больше, чем следовало, в то утро, а еще стояла сильная жара, так что одно наложилось на другое, и, переодеваясь в бриджи для верховой езды, я заснул и проснулся только после обеда. И возможно, мы больше никогда ее не увидим… – И две громадные слезы скатились по его щекам.

Сие недостойное мужчины зрелище разрядило обстановку, поскольку Бенсон и Кентиш уже начали угрожающе надвигаться на горемыку. Но карать того, кто и так уже погрузился в бездонные глубины жалости к самому себе, – удовольствие сомнительное, да и строгий голос майора Леппериджа призвал их к порядку:

– Бенсон, Кентиш, не могу сказать, что не сочувствую вам, ребята, и что точно знаю, как бы я сам поступил в подобных обстоятельствах. История, которую мы только что услышали, может быть правдой, а может ею и не быть. В обоих случаях мне кажется, что я знаю, какие чувства мы все испытываем к рассказчику. Но это подождет. У нас будет масса времени все уладить, когда мисс Брукс окажется в безопасности. Это наш первейший долг.

Мобилизованное таким образом общественное мнение вновь сплотилось вокруг Прунеллы, и срочность ее дела была драматически подчеркнута два дня спустя прибытием в американское консульство правого уха баптистского миссионера, ухо было небрежно завернуто в газету и перевязано бечевкой. Мужчины колонии – за исключением, разумеется, кенийского нахлебника – собрались в бунгало Леппериджей и создали комитет обороны – прежде всего, для защиты тех женщин, которые у них еще остались, а во вторую очередь – для спасения мисс Брукс, каких бы лишений и риска оно ни подразумевало.

Первое требование выкупа поступило через посредничество мистера Юкумяна. Английское сообщество уже хорошо знало маленького армянина и в общем-то относилось к нему с приязнью; как славно, что нашелся иностранец, который в такой полноте отвечал их представлениям о том, каким идеальный иностранец должен быть. Два дня спустя после основания Британского комитета защиты женщин он появился в опрятной комнате майора, предварительно испросив приватной аудиенции, – жизнерадостный, пухлый, подобострастный человечек в лоснящемся костюме из альпаки, круглой шапочке на макушке и желтых штиблетах с резинками сбоку.

– Майор Лепперидж, – сказал он, – вы меня знаете; все джентльмены Матоди меня знают. Англичане – мои любимые джентльмены, прирожденные защитники низших рас, не хуже самой Лиги Наций. Слушайте, майор Лепперидж, у меня ушки на макушке, мне все доверяют. Не дело это, что черные мужчины похищают английских леди. Я могу все устроить о’кей.

На вопросы майора Юкумян, с бесконечными увертками и обиняками, пояснил, что через многочисленных дальних родственников своей жены он наладил связь с неким арабом, одна из жен которого приходилась сестрой сакуйе из банды Джоава, что мисс Брукс в настоящее время находится в безопасности и что сам Джоав расположен обсудить вопрос выкупа.

– Джоав назначил высокую цену, – сказал он. – Он хочет сто тысяч долларов, бронированный автомобиль, два пулемета, сто винтовок и пять тысяч патронов, пятьдесят лошадей, пятьдесят золотых наручных часов, радиоприемник, пятьдесят ящиков виски, полную амнистию и звание почетного полковника азанийского гарнизона.

– Об этом, разумеется, не может быть и речи.

Маленький армянин пожал плечами:

– О, ну, тогда он отрежет ушки мисс Брукс, как отрезал тому американскому священнику. Слушайте, майор, это ужасно нехорошая страна, и я живу в этой проклятой стране уже сорок лет и знаю, что говорю. Я был человек маленький, и я был большой человек в этой стране, и в ней для больших и крошек одни и те же правила. Если местный хочет, чтобы вы ему что-то дали быстро, так дайте, а потом устройте ему адское пекло и отберите все назад. Туземцы – чертовы дураки, но все они дикие, как звери. Слушайте меня, майор, я делаю лучший виски в Матоди – скотч, ирландский, все марки. В лавке у меня есть чудные наручные часы – не отличишь от золотых. А броневик, лошадки и пулеметы – это по вашей части. Так уладим все дельце пополам, нет?

Два дня спустя мистер Юкумян появился на пороге бунгало мистера Брукса.

– Письмо от мисс Брукс, – сообщил он. – Его доставил один сакуйя, я дал ему рупию.

Неряшливые каракули внутри конверта сообщали:

Дорогой папочка!

Сейчас я в безопасности и вполне здорова. Ни в коем случае не выслеживайте посланника. Джоав и его разбойники запытают меня до смерти. Пожалуйста, пришли граммофон и пластинки. Выполни его условия, иначе я не знаю, что случится.

Прунелла

Таково было первое из серии посланий, которые стали приходить каждые два-три дня через посредничество мистера Юкумяна. В основном они содержали просьбы прислать те или иные личные вещи…

Дорогой папочка!

Не эти пластинки. Нужны те, что с танцевальной музыкой… Пришли, пожалуйста, крем для лица – в баночке из ванной, а еще иллюстрированные журналы… зеленую шелковую пижаму… сигареты «Лаки страйк»… две легкие тиковые юбки и шелковые блузки без рукавов…