— Так, а потом? — Улыбнулся Андрей, восхитившись. Акцента у Садыковой действительно почти не было. Легкий, едва заметный.
— А потом… — Стыдливо прикрыла глаза женщина и сняла очки. — Ой, ужас какой, как вспомню! Короче, потом началась студенческая жизнь. Кошмар! Например, выяснилось, что подшофе я неплохо танцую. А еще лучше — пою. У нас было нормально куражиться всю ночь, а потом утром идти на пары. Но учебу я не бросала. Успеваемость была в норме.
Но это была я. Среди моих подруг были те, кого это время действительно коснулось. У нас в комнате жили две девушки, обе боксерши: Лера Филатова и Таня Жуляева. Классные были девчонки! Спортсменки, в Союзе на КМС шли. И вот для них в 90-х в спорте все закончилось. Тренеры — кто спился, кто вообще уехал. Кружки спортивные закрылись. И пошли Филатова и Жуляева вместо олимпиады ящики на рынок таскать. Грузчиками. А вечерами боксировали, прямо в комнате. У нас еще девочка жила — Настя Кольчугина, Кольчуга. Скрипачка. Дитя — само совершенство. Глаза такие большие-большие, темные. Действительно очень красивая! И умничка. Она была нашим психологом, мы шли к ней выговориться. — Улыбка исчезла с лица женщины. — Кольчуга всегда говорила: «Вот так надо. Я помогу. Мы справимся!» Одна улыбка согревала, взгляд… ее. Чудесная девочка… — Шумно сглотнула Садыкова, вздохнув и уставившись в одну точку. — И вот боксерши ее бесили своим боксом, она их лупила нотами. А вы еще спрашиваете, как прошли студенческие годы? — Надела очки Садыкова и улыбнулась. — Андрей, мы ведь были из приличных семей. Криминал нас не касался. Веселились мы квартирах в основном. Был у нас один единственный мужчина — Володя Середкин. Сын крупного по тем временам предпринимателя. Вот у него была и машина, и квартира. Вот там мы и зависали.А в остальное время мы учились. И верили в лучшее, Андрей. — Садыкова отвела взгляд в сторону. — Люди, воспитанные на старых, честных принципах. Свобода от родителей, от прежних устоев вскружила голову. Западная музыка, шикарная… западный алкоголь… никакого контроля. Одевайся как хочешь! Слушай все, что хочешь! Мне-то уж тем более, после строгих родителей и жизни в деревне. Мы старались есть эту сладкую, безумно вкусную свободу большими ложками.
А знаете, в чем мы просчитались? Мы по-прежнему верили, что за нами — закон и справедливость. Честность. Правда и добро. Суд. Милиция.
Наша глупая наивность не позволила понять, что ничего этого тогда в стране уже не осталось.
— Когда вы начали это понимать? — Тихо спросил Андрей.
— Так получилось, что кошмар в нашей жизни начался с приездом, точнее, с возвращением Альбины Кустовой. Это давняя подруга Жуляевой, Филатовой и Кольчугиной. Она уезжала учиться в ГДР на какое-то время и в 95-ом вернулась. Нет-нет, я ни в чем ее не виню… — Устало протерла глаза, сняв очки, Садыкова. — Но все, о чем вы знаете, началось именно с ее приезда. В это время.
Год 1995.Общество чистых тарелок
Над зданием общежития Центрального университета появились первые лучи бледного солнца. Разрезая морозную тишину осеннего утра, где-то рядом, в частном секторе, залаяли собаки и противно закричало воронье. Их заглушили метла дворников, вышедших на улицу. Подул холодный октябрьский ветер, лужи уже затянуло тонкой коркой льда. Кутаясь в теплые куртки и шарфы, на остановках столицы появились первые люди. Один из них, на секунду высунув нос из теплого одеяния, взглянул на оборванный агитационный плакат на здании напротив. Бумага частично порвалась, частично запачкалась. Из лозунга «К новым трудовым победам!» осталось на виду только «К новым…» Мужчина хмыкнул, к остановке, страшно скрипя, подъехал старый трамвай. В дорожной яме, заполненной грязной дождевой водой блеснул луч солнца и тут же скрылся. День обещал быть пасмурным…
Гремя по деревянному полу спящего общежития, на второй этаж несся старшекурсник, не особо переживая за сон студентов. Была у него такая забава: рано утром выбивать с ноги двери соседей и кричать : «С добрым утром! Как спалось?» Все ли ценили такую заботу? Не всегда. Иногда это перерастало в драки. В общежитии дрались все, кому не лень. Били преимущественно первокурсников. За них заступались «афганцы». Потом начинались их схватки со старшекурсниками с летящей в щепки мебелью. Продолжаться такие страшные драки могли до самого утра, и ходила молва, что не было в те годы места в столице, страшнее общежития Центрального университета. Потом драчуны мирились и дружно выпивали, сопровождая гулянку не музыкальным, но душевным пением.
Но сегодня старшекурсник получил неожиданный отпор. Едва он, по традиции, пнул дверь со всей силы и уже приготовился кричать победный клич, как получил чем-то тяжелым по лицу и вывалился обратно в коридор. Потирая ушибленную часть тела, парень уселся на пол и поднял голову.
– Кольчугина…
– Динар! – Сжимая в руках толстую нотную тетрадь, вкрадчиво проговорила скрипачка. – Еще раз сунешься – я тебя убью. А знаешь, чем я тебя убью? Вот таким тоненьким смычком. Тоненьким-тоненьким.
– Прям убьешь? – Улыбнулся старшекурсник, разглядывая стоящую в одной футболке и коротких шортах девушку. Красивая… Волосы – черные, как смоль,густые, длинные, и глазища темные-темные, как омут. Утонула бы душа хулигана! Вся такая утонченная, музыкант… И откуда силы? Худая, аки крепыш бухенвальдский! Кости торчат…
– Прям убью. Я надеюсь ты меня понял. – Шагнула девушка к комнате.
– Кольчуга, может я жениться на тебе хочу! – Кинулся к двери молодой человек, но та уже захлопнулась перед его носом.
– Иди, отоспись и можешь больше сюда не ходить. – Протяжно проговорила Настя с той стороны двери. – Я – девочка нервная.
– Красивая зато.
– Это да, – довольно хмыкнула Кольчугина и закрыла дверь на замок. – До свидания.
***
Вернувшись в комнату, Кольчугина включила свет. Уже проснулись и занимались спортом две соседки – бывшие боксерши Таня Жуляева и Лера Филатова. Филатова, нордическая блондинка, отжималась, а Жуляева, немного несуразная коренастая брюнетка, выступала в качестве утяжелителя. Сидела у подруги на спине в позе турка и читала газету, смачно жуя яблоко. Жили они вместе достаточно давно и довольно дружно. Боксерши целыми днями работали на рынке, скрипачка вечно пропадала на репетициях. Готовили по очереди, за собой убирали. Парней не водили (по крайней мере, никто об этом не знал). Маленькую комнату украсили цветами. Идеальный союз!
– Хахаль приходил? – Хмыкнула Жуляева, когда Настя прошла в свою часть комнаты.
– Скажешь тоже! – Хмыкнула Кольчугина, набрасывая на себя светлую блузку. – Дурак он! А я умная. Скоро в Ленинград поеду, работать. Сдался мне этот! Провинциал!
– Скажите пожалуйста! – Рассмеялась Филатова. – Танька, ты чего там замолчала? Читай давай интересное чего-нибудь!
– О, смотри. Читаю, значит. «В Большом зале филармонии»… Кольчуга, это к тебе! «В Большом зале филармонии пройдут уроки любви». Оу! «Философ и актриса беретсянаучить женщину ласкать мужчину, а мужчину – удовлетворять женщину. Уроки будут сопровождаться демонстрацией любовных поз». Ни-хо-хо себе! – Филатова, идем в филармонию?
– А мы летим в салон «Интим»… – Сдавленно ответила та.
– Это обязательно. "Купили в магазине резиновую Зину". Кольчуга, пойдешь в филармонию?
– Ни в жизнь! – Брезгливо поморщилась Настя, наконец справившись с пуговицами блузки и натягивая черные брюки, прыгая на одной ноге. – Я – женщина нервная, кто-нибудь начнет щупать – могу и ударить. Так, кобылки! – Наконец, попала в штанину девушка. – Дверь никому не открывать, спичками не играться. Буду поздно, но это не точно. – Уже на ходу набрасывая на себя коричневое пальто и ныряя в высокие черные сапоги, сообщила Кольчугина. – Люблю вас, мои богатырки!
– Давай! – Махнула рукой Жуляева, когда дверь хлопнула, и спрыгнула на пол. – Так, Лерка, у нас двадцать минут. Пойдем на пары, потом на рынок. Надо появиться в универе, иначе нас выкинут.
– Надоело! – Поднимаясь, проговорила Филатова и подошла к окну. – Рынок этот достал! Ящики эти… Хозяева… Лучшим спортсменом была! А теперь что?
– А теперь – на пары. – Натягивая джинсы, равнодушно ответила Жуляева. – И не ныть мне! Вечером готовиться будем, скоро турнир. Выиграем – получим деньги на переезд. В столице всяко больше шансов в спорт вернуться. Его уважать надо, он нам жизнь дал. Сидели бы сейчас в детдоме, клей нюхали. Или уже не нюхали бы. Терпеть надо.
– Надоело… – Поморщилась Филатова. – Турнир-то хоть легальный?
– Почти.
– Чего…?
– А где ты сейчас легально на спорте заработать хочешь?! – Вскрикнула вспыльчивая Жуляева, взмахнув руками. – Башка твоя пустая! Я же говорю: заработаем – уедем! Там что, спортсмены против нас выходить будут? Так себе, отморозки.Ни знаний, ни дисциплины!
– Я в подпольных боях участвовать не буду, – твердо отрезала Филатова и взглянула на девушку, неожиданно появившуюся в дверях. – А вам… Да не может быть!
– Я иду, а у вас открыто, – сдержанно улыбнулась девушка, сняв с головы меховую шапку. Такая же меховая шуба. Дорогие сапоги и дорогие перчатки. Дорогая девушка, ничего не скажешь!
– Мать моя, Моисей в Египте!!! Альбина!!! – Заорала Жуляева и бросилась к ней на шею. – Ничего себе, родила мать на сеновале! Ты что здесь делаешь вообще?!
– Время неожиданных встреч. – Слабо улыбнулась Лера, облокотившись на подоконник. – Ты чего забыла в нашей дыре, Кустова?
– По тебе соскучилась. – Ответила Альбина. – Это долгий разговор, девчонки. Можем где-то встретиться, посидеть?
– Да, конечно! – Кинулась к столу Жуляева и, вырвав страницу из нотной тетради Насти (она, конечно, убьет!), написала адрес поломанным карандашом. – Вот сюда приходи часам к 8 вечера. Мы сейчас на пары, потом на рынок. А потом поболтаем.
– Чего-то покрепче брать? – Заговорщически склонилась к ней Кустова.
– И побольше! – Прыснула Таня. – Все, до вечера! Пойдем, Лерка!
– Я – вертолет, иду на взлет! Полетели.
***
Год 2010.
— Наверное, надо рассказать немного про всех по отдельности. — Улыбнулась, выдохнув Садыкова. Дождь так и не пошел, выглянуло солнце. — Вообще тогда было очень странное восприятие города. Конкретно у меня, у деревенского жителя. Вообще не понимала, зачем туда ехать? В деревне все есть, работа, дом, огород. Мама как-то ездила в столицу в с конце 80-х, ей не понравилось, вот я и думала — зачем? Но отец был тверд: «надо ущитса». Собрал мои вещи, отвез документы, одел, обул, денег дал, и в путь. Да и, если честно, в деревне после развала страны стало не так весело. Работы не было, народ потянулся в города. Но для нас деревня — это же святое! — Подняла глаза женщина на Андрея. — О чем думаете, Андрей?
— Интересно получается, — задумчиво ответил журналист. — Приезжает в 90-х в большой город девушка из деревни. На русском нормально не говорит, в столице никогда не была. Как вы сдружились с боксершами, со скрипачкой? И с Альбиной Кустовой, я так понимаю, тоже дружба началась? И вообще, мне кажется, я про нее слышал.
— Девушка из деревни, это да, это я, — улыбнулась с ностальгией Ляля. — Ходила в отцовских штанах и со своей деревенской физиономией обалдевшей. Брови-то щипать начала только, когда в столицу приехала. А город… Мрачный какой-то был. Люди все куда-то спешат, хмурые…
— Один не может не плюнуть в другого.
