Полное собрание сочинений

Калинич на всякий случай выключил питание второго блока и подсоединил кабель к звену обращения. «Ну, была – не была!» – сказал Калинич и снова включил систему. На этот раз система сработала безукоризненно. В репликационном боксе лежали вторые часы. Вернее, это была точная копия часов Калинича, которые неизменно оставались в боксе задающего блока. Калинич извлек и оригинал, положил оба экземпляра перед собой на стол и включил настольную лампу, чтобы получше разглядеть их. Часы были абсолютно одинаковы. Даже секундные стрелки двигались неукоснительно синхронно, одновременно пробегая одни и те же деления. Калинич проделал то же самое с Аниным маникюрным набором и тоже остался доволен. Охваченный азартом, он реплицировал все, что попадалось под руку: веб-камеру, компьютерную мышку, авторучку, свои очки, ножницы, чайные ложки. Он вспомнил, что Аня недавно разбила хрустальную стопку из старинного набора и очень сожалела об этом, так как их у нее теперь осталось всего две из двенадцати в прошлом. Калинич начал тиражировать эти стопки одну за другой. За этим занятием его и застала Аня, которая, вернувшись с работы, тихо остановилась у двери и наблюдала, как увлеченно работает ее Леня.

– Ну что, работает?! Поздравляю, Ленечка! Поздравляю! – радостно вскричала она и кинулась на шею Калиничу, осатаневшему от успеха.

– Анюта, дорогая! Все работает! Поверить не могу, что мы сделали это! Вот, посмотри – отличишь, где здесь оригинал, а где копия? – возбужденно говорил Калинич, тряся Аню за плечи.

– Да как тут их различишь? Все, как близнецы – тютелька в тютельку. Ну и талантище же ты, Леня! Такие, как ты, раз в сто лет рождаются! Нет, пожалуй, раз в тысячу! – с восхищением восклицала она, высвобождаясь из цепких объятий Калинича. – Боже мой, что мы будем делать с таким количеством хрустальных стопок?

– Что угодно. Не нужны, так выбросим! – Калинич сгреб все стопки в кучу, собираясь выбросить в мусорное ведро.

– Ты что, зачем добро выбрасывать? Уж лучше я их выставлю в подъезде на подоконник. Кто-то из неимущих подберет. Зачем ты их только тиражировал? – искренне удивлялась Аня.

– Да так, упражнялся, руку набивал. Привыкнуть хотелось. Как говорят пилоты, нужно почувствовать машину! Что бы еще такое реплицировать? – спросил Калинич, осматриваясь по сторонам.

– Погоди, Ленечка. Давай скоренько пообедаем и сразу же перейдем к делу. Будем чеканить империалы. Я недавно интересовалась в банке «Genereux». Там сказали, что могут под залог царских монет хороший заем выделить. Сейчас закупочная цена на золото около шестисот семидесяти пяти долларов за тройскую унцию. Это более двадцати трех за грамм. Откроем у них текущий счет – я договорилась. Кроме того, когда получим первые деньги, для разнообразия купим еще несколько каких-нибудь золотых монет и тоже размножим.

XXXV

Калинич с Аней были на подъеме. Им беспрепятственно удалось открыть банковский счет. Деятельная Аня наняла адвоката, который за относительно умеренную плату помог им оформить все дела так, чтобы не было проблем с налоговой инспекцией. По совету того же адвоката они для легализации финансовой деятельности приобрели небольшой специализированный магазин и развернули торговлю электронной техникой. Аня быстро осваивала премудрости современной торговли, не жалея денег на консультантов. Для повседневных нужд Аня приобрела автомобиль. Чтобы не привлекать ничьего излишнего внимания, они пока что решили ограничиться «маздой» со вторых рук. Около своего дома Аня присмотрела пустующий гараж, который принадлежал престарелому инвалиду войны, жившему этажом ниже. Хозяин гаража хорошо знал Аню и легко согласился сдать его в аренду за сравнительно низкую плату.

Аня регулярно следила за рынком недвижимости, присматривая подходящий особняк. В отличие от нее, Калинич в хозяйственные дела не вмешивался и занимался исключительно проектированием нового репликатора с боксами большого объема. Он также обдумывал в самом общем плане конструкцию линии телепортации с боксами, размещенными в автофургонах. Понимая, что со столь грандиозными конструкциями в одиночку ему не справиться, он с небывалым энтузиазмом занимался вопросами структуры будущего производства, штатного расписания, бюджета и тому подобного. Одним словом, Калинич буквально купался в своей стихии.

Денег на счету, как полагали Калинич с Аней, было у них на ближайшее время вполне достаточно. Поэтому, чтобы не привлекать внимания окружающих, тиражирование ценностей на всякий случай было решено приостановить до особой нужды. Опасаясь нового вторжения со стороны, Калинич разместил все программные наработки на нескольких американских почтовых серверах под различными именами. Дома не осталось ни единой программы, за исключением ложных, умышленно замаскированных под продукт для телепортации. Документацию для изготовления объектных боксов и функционально-исполнительных блоков Калинич также разметил на почтовых серверах. Вся информация была предусмотрительно надежно зарезервирована и закодирована. Помимо этого Леонид Палыч снабдил все пакеты хранимой информации сторожевыми программами, которые каждые полгода требовали введения соответствующего кода. При его отсутствии предусматривалась активация программ надежного уничтожения этих пакетов.

Оставалась угроза похищения материальной части. Теперь Калинич ломал голову над тем, где и как ее укрыть до первой необходимости.

После открытия относительно приличного банковского счета Калинич с Аней почувствовали себя намного увереннее, и он вознамерился было оставить работу в институте. Но Аня посоветовала пока что воздержаться от этого шага, мотивируя тем, что таковой может активизировать Чаплию и Бубрынёва, а также еще Бог весть каких субъектов, которые проявляли особый интерес к достижениям Калинича.

Калинич пугался одной только мысли о том, что злоумышленники рано или поздно все же завладеют секретом его открытия, и воображал, к каким ужасающим последствиям приведет его попадание в недобрые руки. Груз ответственности за будущее все сильнее давил Калинича, и он продумывал всевозможные способы надежно спрятать все материалы, касающиеся открытия, и тут же видел, каким образом можно до них добраться. Он мучился оттого, что не мог придумать никакого хотя бы мало-мальски надежного способа их уберечь. Эти страхи неотступно преследовали Калинича повсюду днем и ночью, мешая как следует сосредоточиться на творчестве.

– Да не мучайся ты, Леня, – успокаивала его Аня. – Пойми, любое государство, даже самое мощное, как ни старается, все равно через определенное время теряет контроль над любым секретом. Лучше давай сконцентрируемся на скорейшем завершении нашей программы-минимум, чтобы потом обстоятельно заняться программой-максимум.

– Оттого, что даже при несравненно больших возможностях люди не в силах долго хранить секреты, мне, Анюта, никак не легче. Кроме того, я не люблю и не умею спешить. Все же как хорошо мне жилось, когда у меня за душой не было ни открытий, ни денег, ни проблем с секретами! Лишь теперь я понимаю, что значит «Qui terre a guerre a», – с горечью отвечал Калинич.

– Леня, не ной! Qui ne risque rien ne gagne rien! Надо было раньше думать, во что ввязываешься. Теперь уж поздно. A chose faite pas de remede! – возражала оптимистичная Аня.

XXXVI

Когда Калинич проснулся, цифровые часы, стоящие на полочке рядом с букетом полевых цветов, показывали десять минут шестого. У его плеча, разметав по подушке тяжелые волосы, сладко посапывала Аня. Тихо, чтобы ненароком не потревожить ее сон, Калинич взял в одну руку шлепанцы, в другую – свежевыстиранный спортивный костюм и, крадучись, босиком вышел из спальни. Неслышно затворив за собой дверь, он прошел в большую комнату и приступил к зарядке. Как было здорово раньше, когда в это время и по радио, и по телевидению передавали уроки утренней гимнастики! Сейчас он бы спокойно выполнял команды преподавателя, не ломая голову над тем, что делать дальше и когда закончить. И почему их перестали передавать? Неужели кому-то лучше оттого, что вместо гимнастики стали крутить выступления каких-то вокальных групп с такими идиотскими названиями, как «Чердак поехал», «Стой – стрелять буду!», «Мракобесы» и им подобные? От их ритмичных подергиваний и выкручиваний, от световых эффектов и грюкания ударных инструментов у Калинича обычно начинало рябить в глазах и перехватывало дыхание. «Старею, видимо», – думал Калинич и выключал ненавистную ему музыку, которую он и к музыке-то причислял весьма условно.

После гимнастики и утреннего душа Калинич решил до завтрака немного поработать в гараже. Он знал, что по воскресным дням Аня любит поспать лишний часок, и старался, как мог, создать ей все условия для этого.

Во дворе не было ни души. Только чей-то кот сидел у подъезда на залитой ярким утренним солнцем лавочке и энергично умывался.

В гараже было прохладно, пахло бензином и автолом. Калинич распахнул во всю ширь ворота и, включив яркую лампу, заколдовал у верстака. Он обожал гаражную обстановку, напоминавшую ему детство. Во дворе, где рос Калинич, когда-то располагалось гаражное хозяйство районного комитета ДОСААФ, и он мог часами наблюдать за работой автослесарей и шоферов, которые никогда не прогоняли любознательного мальчишку, а обстоятельно отвечали на все его вопросы и впоследствии даже давали ему отдельные поручения по ремонтным работам. Калинич гордился этим и старался добросовестно выполнять их, как только мог. Навыки, приобретенные в те далекие детские годы, много раз сослужили ему верную службу впоследствии.

Будучи в приподнятом настроении, Калинич, уверенный, что его никто не слышит, весело напевал пришедшую на ум песенку Визбора:

«Чад, перегар бензинный.

В воздухе вой висит

Девяноста пяти лошадиных

И пяти человеческих сил.

Словно мы стали сами

Валами, цепями, поршнями,

Ревущими на рассвете

В этом проклятом кювете…»

Пристроив на носу новые бифокальные очки – недавний подарок Ани, Леонид Палыч, сидя на видавшем виды рояльном стульчике, с увлечением точил на маленьком токарном станке деталь для новой модели репликатора. Время от времени он останавливал станок, производил контрольный замер, а потом снова включал его и продолжал операцию. Остановив станок в очередной раз, Калинич услышал из-за спины низкий зычный баритон:

– Бог на помощь, Леонид Палыч!

Калинич вздрогнул от неожиданности и резко обернулся на вращающемся сидении. Позади него стояли три рослых коренастых молодых парня с мускулатурой культуристов. Двое, одетые в джинсовые шорты, были острижены наголо, а третий имел густые длинные до плеч волосы, собранные сзади в тугой пучок в виде собачьего хвоста. Он один был одет в обычные джинсы и легкую, тоже джинсовую безрукавку на голое тело. По всему было видно, что он у них главный. На лицах молодых людей играли нагловато-пренебрежительные улыбки. Тот, что с собачьим хвостом, вертел в руках сигарету, словно никак не мог решиться закурить, и пристально смотрел Калиничу в глаза. Бритоголовые лениво оглядывали помещение гаража.

Калинич поднялся с рояльного стула и облокотился на край верстака.

– Да вы сидите, Леонид Палыч, сидите. Вы же много старше меня, в конце концов. А эти желторотые, – он указал на бритоголовых, – вообще зеленые, как трава в мае месяце…

Наконец, он закурил. Но потом, словно спохватившись, спросил:

– Вы не возражаете, если я закурю?

– Вообще-то, возражаю. Во-первых, здесь стоят емкости с горюче-смазочными материалами, с красками, лаками и тому подобным. А во-вторых, я уже, почитай, лет тридцать как не курю. Табачного дыма терпеть не могу, – ответил Калинич, не скрывая неудовольствия. – И еще. Чем могу быть полезен столь ранним гостям?

– Извините, не подумал, – сказал молодой человек и протянул дымящуюся сигарету своему напарнику, одетому в бирюзовую майку.

Калинич видел, как тот вышел из гаража, бросил сигарету на землю, старательно затоптал и тут же снова вернулся. Скрестив по-наполеоновски руки на груди, он остановился около того, что с собачьим хвостом, и стал меланхолично оглядывать окружающую обстановку.

– Да мы тут собрались было на природу по случаю воскресного дня. Видим, у вас гараж открыт, а из гаража шоферская песенка слышится. Дай, думаю, зайдем – с хорошим человеком познакомимся, – сказал главный. – Вдруг, думаю, Леонид Палыч нас к себе на работу пригласит.

Он замолчал и вопросительно посмотрел на Калинича. Но тот тоже молчал, ничем не выдавая волнения.

– Так как, Леонид Палыч, насчет работы? Может пригласите, а?

Леонид Палыч выдавил из себя улыбку и вежливо ответил:

– Спасибо, молодые люди. Увы, я сам работаю по найму. А что касается работы для вас, то поищите ее где-нибудь в другом месте. Я не работодатель, никого не нанимаю и нанимать не собираюсь.

– Ну, зря вы, Леонид Палыч, так сразу нас отшиваете. Ей-Богу, зря. Вам же рано или поздно все равно защита потребуется, вот увидите. Вы же образованный человек, сами прекрасно понимаете. И Ваш магазин, и будущий особняк нуждаются в надежной защите и охране от нежелательных личностей, – сказал предводитель компании, изображая разочарование.

– Вы, молодой, человек, что-то путаете, – поспешил возразить Калинич. – Нет у меня никакого магазина. Особняка тоже нет.

– Ну, не у Вас, так у вашей дамочки! – тут же возразил здоровяк. – И компьютерный магазинчик, и банковский счетик, и особнячок подыскивается. Вы же не на необитаемом острове живете, Леонид Палыч, а среди живых людей. Человек – существо, простите, стадное. А законы стада, они везде одинаковые и давно известные, в общем. Хочешь лучше кормиться – имей покрепче зубки, копытца, рожки – у кого что, короче говоря. Потому что иначе доведется кормиться там, где все уже съедено да вытоптано.

– В ваших услугах, молодые люди, я пока не нуждаюсь, – вежливо отказался Калинич. – Да если бы и нуждался, платить у меня все равно нечем.

– Да все, батя, платят! Есть чем торговать – есть чем и платить, – развязно вставил парень в бирюзовой майке.

– Серега, не возникай! Дай поговорить с культурным человеком! Это тебе не на базаре, понял? – одернул его предводитель. – Извините, Леонид Палыч, пожалуйста. Не обращайте на него внимания, он новенький – не воспитан еще, как надо. Вы – вот что. Пока подумайте как следует. Мы Вам все равно понадобимся, вот увидите. А не мы, так другие – на ту же работу. Сами тогда к нам обратитесь, но в тот момент… Хо-хо-хо!.. Все уже может дороже стоить. Вы поняли идею?.. Хо-хо-хо… Мы же не гуляем – работаем… Можем тогда заняты быть – помочь не успеть и все такое. А дважды мы, Леонид Палыч, своих услуг не предлагаем. Так что стоит подумать. Ей-Богу, стоит.

Он положил на верстак цветастую визитку и добавил:

– Подумайте, Леонид Палыч. Мы Вам дело предлагаем. С нами не пропадете. Если надумаете, позвоните. Я приду – договоримся, как цивилизованные люди. Меня зовут Валера. Юридическую академию в позапрошлом году окончил, диплом могу показать. Того здоровяка в белой футболке, что Ваш микрометр вертит – Толик. Толик, не лапай тут ничего без спросу, слышишь? Ты на работе, понял? Положи микрометр на место – точный прибор, испортить можно. Извините – он тоже новенький, не обучен еще, недисциплинированный. А того шалопая, что Вас поучать пытался – Серега. У меня своя фирма. С лицензией все о-кэй, покажу с удовольствием, если сотрудничать пожелаете. Ну, все. Плодотворного Вам трудового дня и новых научных озарений. До свиданьица, Леонид Палыч.

Все трое в развалку вышли из гаража. Калинич видел, как они сели в джип «чероки» с затемненными стеклами и почти беззвучно укатили. Калинич взял оставленную визитку и, надев очки, поднес к свету лапы. «Валерий Юрьевич Грекопопов. Охрана и частный сыск», – прочитал он. Дальше следовали адрес и контактные телефоны. Интересно, кто это придумал «контактные телефоны»? – размышлял Калинич. Для того и телефоны, чтобы контактировать. Других не бывает.

Калинич попытался снова включиться в работу, но настроение было испорчено. Он выключил лампу, запер гараж и направился в квартиру, где, как он рассчитывал, Аня уже хлопотала над завтраком. И не ошибся. Едва открыв дверь, он ощутил дурманящий аромат своего любимого бразильского кофе.

– Привет, Анюта, – поздоровался Калинич. – Завтрак уже готов, или как?

– Привет, дорогой! – ответила Аня в унисон. – Есть квас, да не про вас!

– Это еще почему? – игриво спросил он.

– Гулякам не положено!

– А я не гулял – я в гараже трудился, – оправдывался Калинич.

– Ну, если трудился, то так уж и быть – мой руки. Мы это, конечно, еще проверим! – сказала она, ставя на стол тарелки с творогом, аппетитно сдобренным горсткой черного изюма и политым ложкой сметаны.

Калинич положил на стол визитку, оставленную Валерой, и пошел в ванную отмывать руки от гаражной грязи. Вернувшись, он застал Аню, внимательно рассматривающей визитку сквозь новенькие очки в изящной тонкой оправе из белого металла.

– И как это понимать? – с неподдельным удивлением спросила она, потрясая визиткой.

– Только что ко мне в гараж наведались трое парней уголовно-спортивного вида. Бритоголовые такие, в обтрепанных шортах, как сейчас модно. Накачанные, прямо квадратные. Огромными бицепсами поигрывают. Предлагают защищать нас от всяких бед, – ответил Калинич, садясь за стол и придвигая к себе тарелку с творогом.

– Что, рэкетиры? – спросила Аня, удивленно подняв брови.

– Нет, благодетели, – саркастическим тоном ответил Калинич, пробуя творог. – Все о нас знают. И про магазин, и про счет в банке, и что особняк подыскиваем.

– Ну и как? – спросила Аня, садясь за стол.

– Что, творог? Высокий класс. Свежий…

– Как ты прореагировал? – нетерпеливо спросила она.

– Отказался. Нечем, говорю, платить – денег нет. А они – подумайте, мол, мы не торопим с ответом. Но смотрите, чтобы потом дороже не обошлось. И так далее. Как в плохом телесериале.

Калинич замолчал и занялся творогом.

– Да… история с географией, – сказала Аня, наливая кофе в чашки. – И фамилия у него какая-то странная – Грекопопов.

– Да что в ней странного? – сказал Калинич, отхлебнув небольшой глоток кофе. – Обыкновенная фамилия. Правда, двухкоренная. Ужасно горячий кофе. Никакого вкуса не чувствуется – только ожоги делает.

– Пей осторожно – ложечкой. Тогда почувствуешь, – посоветовала Аня. – А фамилия несуразная – не Греков-Попов или, скажем, Гречко-Попов, а какой-то Грекопопов. Черт знает что.

– Да ну ее к дьяволу, фамилию эту. Что делать будем? – спросил Калинич, обжигаясь во второй раз.

– Посоветуюсь с нашим адвокатом.

– Надо, пожалуй… – согласился Калинич.

XXXVII

– Алло! Лида, здравствуй. Это Леонид говорит.

– Слышу. Не забыла пока что, – грустно ответила Лида. – Чего ты еще хочешь?

– Хочу заехать к тебе на дачу. Во-первых, намереваюсь тебе немного денег дать. А во-вторых, там, в гараже кое-какие железяки забрать. Если ты возражать не будешь. Они тебе все равно ни к чему, а мне могут и пригодиться, – сказал Калинич.

– Мне от тебя ничего не нужно. Наелась за тридцать с лишним лет. Правда, если детям… – она замялась. – Если о деньгах, то зачем их на дачу таскать? Сюда заезжай. Здесь и договоримся.

– Это еще лучше. Когда ты сможешь меня принять? – поинтересовался Калинич.

– Позвони через полчаса. Я с детьми согласую, – мрачно ответила Лида и положила трубку.

Через полчаса Калинич снова позвонил.

– Ну что, Лида? Когда можно приехать?

– Сегодня в семь вечера сможешь? Петя и Геночка обещали приехать к этому времени. Говорят, что соскучились по тебе – с удовольствием увидятся, – ответила Лида примиренческим тоном.

– Решено. Буду в семь. Я ненадолго. До встречи.

– До встречи.

Калинич уловил в ее голосе едва заметное дрожание и понял, что она вот-вот расплачется. Чтобы избежать преждевременных эмоциональных излияний, Калинич тут же прервал связь.

XXXVIII

К семи часам Калинич подогнал к Лидиному подъезду анину «мазду». Соседки, сидевшие неподалеку на лавочке, увидев его, открыто зашушукались. Калинича возмутила такая бесцеремонность, но он решил спокойно пройти мимо них – когда там он еще их увидит! Проходя, он, как и прежде, кивнул им, и они хором поздоровались в ответ:

– Здравствуйте, Леонид Палыч!

– Как поживаете?

– Спасибо, отлично, – ответил он, поспешно заскакивая в подъезд.

Калинич со щемящим сердцем подошел к двери квартиры, бывшей в течение многих лет его обиталищем. Здесь он пережил все тяготы своего бытия, здесь выросли его дети, отсюда они ушли в самостоятельную жизнь. И отсюда его, можно сказать, взашей вытолкали. Дверь нисколько не изменилась. Даже запах ее остался прежним. Калинич, впервые как посторонний, робко надавил на кнопку звонка.

Ему открыл улыбающийся Гена.

– Папа! Папочка! Как я по тебе скучаю! – говорил он, прижимая отца к груди.

– Так звони почаще, приходи – я всегда рад видеть своих деток, – тепло ответил Калинич.

Он отвернулся и тут же стал разуваться, чтобы не расплакаться, как сентиментальная барышня. Гена предложил ему знакомые тапочки, но Калинич предпочел остаться в носках.

В комнате его ожидал накрытый стол, увенчанный бутылками коньяка и шампанского.

– Добрый вечер честной компании, – поздоровался Калинич, как в былые времена, когда сыновья были еще малолетними.

– Добрый, – мрачно ответил Петя.

– Добрый вечер. Садись, Леня, – тихо со вздохом сказала Лида. – Сядем, поужинаем, как в старые добрые времена.

– Спасибо, я только что очень плотно поужинал. Кроме того, я за рулем – сами понимаете, – вежливо отказался Калинич. – А вы ужинайте – я ненадолго.

Он сел в свое бывшее кресло, расстегнул барсетку, достал толстый конверт и протянул Лиде. Та механически взяла его и положила на стол.

– Здесь пятьдесят тысяч долларов, – сказал Калинич. – Распорядишься, как пожелаешь. Охотно дал бы больше, но пока не могу. Детям я подкину еще кое-что. Позже, как только заработаю.

Все сидели в неловком молчании. Лида всхлипнула и закрыла лицо носовым платком. Чтобы поскорее закончить неловкую процедуру, Калинич обратился к сыновьям:

– Так Вы, я надеюсь, не возражаете, чтобы я забрал из гаража свои железяки?

– Да зачем они тебе? – удивленно спросил Гена. – Там хлам один остался, ничего стоящего.

– Ну, кому хлам, а кому и что-то полезное, – уклончиво ответил Калинич.

– Ты, я вижу, с говном не расстанешься, – пренебрежительно бросил Петя.

Калинич метнул на него гневный взгляд, но выручил Гена:

– Петька, имей совесть. Папа нам деньги принес, а ты такое говоришь. Извинись сейчас же!

– Нет! Он маме обязан за столько лет издевательств! – дерзко ответил Петя.

– Нет-нет, не нужно мне никаких извинений. Пете виднее. Но я все же хотел бы забрать эти самые железки, – настаивал Калинич.

– Я тебе все отдам, – мягко сказал Гена. – В субботу в два часа дня сможешь?

– Идет, – согласился Калинич. – Я тебе на мобильный позвоню перед выездом. Ну, вот, собственно, и все. Позвольте откланяться.

Калинич поднялся и, попрощавшись кивком головы, направился в прихожую, где стояли его туфли. В это время из спальни, шаркая ногами и громыхая клюкой, вышла бывшая теща. Увидев Калинича, она скривилась во злобе и с дикой ненавистью прошипела:

– Опять ты, змей пролетимый, сюда притащился! Когда ты уже нас в покое оставишь, гад ползучий! Всю жизнь перегадил бедной Лидочке и мне тем самым! Чтоб тебя, идола поганого, зымзало-крымзало день и ночь на том свете! Чтоб ты, нечистая сила, сгинул без следа, как ветер в поле!

– Бабушка, перестань! – осадил ее Гена. – Папа к вам с добром, а ты проклятиями сыплешь!

Злобная старуха зыркнула на Калинича выцветшими оловянными глазами и, содрогнувшись от лютой ненависти, побрела, бурча себе под нос разухабистые проклятия, пока не скрылась за дверью туалета. По части проклятий она была непревзойденной. Проклятия были ее духовной пищей, источником ее жизненной энергии. Без них она не смогла бы существовать.

– Прости ее, папа, – с искренним сожалением сказал Гена. – Она старая – не в себе уже.

– Бог простит, – криво улыбнувшись, ответил Калинич и, поцеловав на прощанье сына, вышел в подъезд.

XXXIX

На следующий день, когда по окончании рабочего дня Калинич подошел к своей «мазде», припаркованной на стоянке у институтской проходной, кто-то сзади тронул его за плечо. Он обернулся, думая, что это кто-нибудь из коллег хочет, как обычно, попросить подвезти по пути домой. Но он ошибся. На него сквозь темные стекла очков смотрел незнакомый мужчина лет пятидесяти.

– Добрый день, Леонид Палыч. Вы не очень спешите, я надеюсь? – вежливо спросил незнакомец с исключительно серьезным видом.

На нем были дорогие джинсы и не менее дорогая рубашка навыпуск тоже из джинсовой ткани. Обут он был в роскошные кроссовки, о которых любой из современных модников мог бы только помечтать. Вся одежда незнакомца была тщательно подогнана по фигуре, густая черная бородка с проседью и спортивного вида шевелюра подстрижены столь аккуратно, словно он только что вышел из самой «крутой» парикмахерской города. Окинув его изучающим взглядом, Калинич столь же серьезно и вежливо ответил: