Полное собрание сочинений

Мы с Милочкой вышли в гостиную.

– Соглашайся, Милочка. И автомобиль кстати, и свидетели есть. Действительно, что мы теряем? Не понравится – уйдешь. Не на привязи же я тебя держать буду.

– Да как-то непривычно, ей-Богу. Только на смех людям.

Я видел, что она уже сдалась. Мы помолчали. Потом я взял ее за руку и поцеловал. Мы обнялись и прижались друг к другу щеками. Милочка тихо плакала. Вдруг она резко отстранилась и отерла слезы краешком передника.

– Ладно, Костя, будь опять, по-твоему. Поживем у тебя. До первой ссоры. А потом посмотрим. Иди, скажи им, а я начну собираться.

Я распахнул дверь в кухню.

– Решено! Перевозим Милочку ко мне!

– Но до первой ссоры, – долетело из гостиной.

– Ну, слава Богу, а то я уже подумала, что мы с Вовкой хватили через край. Я помогу ей укладываться, а вы посидите здесь. Понадобитесь – покличем.

И Аня пошла в гостиную, где Милочка уже перебирала свои вещи.

Уже затемно мы подъехали к подъезду моего дома. На лавочке еще сидели старушки. Увидев, как мы таскаем вещи, они начали активно шушукаться. И я, и Милочка испытывали примерно одинаковые чувства по этому поводу.

– Ну, теперь начнут перемывать наши косточки, – сказала Милочка.

– Ты что это, испугалась, что ли? – спросил Володя. – Сейчас мы уладим это дело, пока не выпили.

Он подошел к лавочке.

– Здравствуйте, уважаемые! Новость слышали?

– Здравствуйте. Что за новость?

– Какую?

– Да сосед ваш, Константин Саввич женится! На ком? На Людмиле Григорьевне – вон она, сумку из багажника вынимает. А он ей помогает, видите? Врач, чудесная женщина. Красавица, правда?

– Да, неплохая женщина. А Светочка, она что же, насовсем…

– Никакой Светочки мы больше не знаем, ясно? Вот так! Прошу любить и жаловать новую соседку.

И он занялся вместе с нами разгрузкой вещей. Минут через пятнадцать мы уже сидели втроем и готовили на скорую руку торжественный стол. Вскоре прибыл Володя с бутылкой коньяку. Под крики «горько!» мы умяли плотный ужин, а потом Коренцовы уехали, пожелав нам приятной брачной ночи.

Около часа мы мыли и убирали посуду, вытирали стол, подметали, готовили постель. Потом Милочка пошла в ванную, а я решил проведать своего питомца. Яйцо лежало на кресле в бывшей детской, куда его определила Милочка, готовясь к празднованию нашей помолвки. Я сразу понял, что оно хочет «пить» и стал обильно смачивать его поверхность. Вода активно всасывалась и, как мне показалось, интенсивнее, чем раньше. Потом я начал гладить его и опять ощутил тот трепет, который считал знаком благодарности и удовлетворения. Я наслаждался тем чувством, которое вызывало во мне прикосновение к его поверхности, и был готов ласкать его бесконечно долго и балдеть, балдеть, балдеть…

– Костя, я – уже. Скорей иди, не то усну.

Пожелав яйцу спокойной ночи, я отправился принимать душ. Когда я вошел в спальню, Милочка читала какую-то книгу, прихваченную с собой при переезде. Захлопнув ее, она улыбнулась и протянула ко мне руки.

– Ну, иди же, иди скорей ко мне, насильник несчастный!

– Почему насильник?

– А разве сегодня ты не изнасиловал меня вместе с Коренцовыми?

– Конечно, нет! Ты же призналась, что сама хотела этого. Шалунья, – добавил я, прижимая ее к себе и наслаждаясь гибкостью и упругостью ее еще не начавшего стареть тела.

– Милочка, родная, ты мне так нужна…

– Костя, ты настоящий искуситель! Вчера бесстыдно совратил меня, а сегодня уже заставил перебраться к себе на квартиру. Если и дальше будет так продолжаться, я могу не выдержать. Я не привыкла, чтобы меня водили «на коротком поводке», понял?

И мы, подхваченные потоком любовных эмоций, понеслись в их бурном водовороте.

Как и вчера, меня разбудил телефон. Я лениво поднял и положил трубку. Милочки рядом не было, а из кухни уже доносился аромат кофе и чего-то жаренного. Закончив утренний туалет, я пришел на кухню в надежде на вкусный завтрак и не ошибся. В ответ на мое приветствие Милочка ответила такой эмоциональной, такой проникновенной улыбкой, что я не мог не обнять и не поцеловать ее.

– Ладно, ладно, Костя! У меня же руки заняты! – смеялась она, – видишь – блин подгорает, пусти.

Кислые блины со сметаной были удивительно вкусными и отлично шли к черному кофе.

– Хочешь еще?

– Хочу, но не буду. Предостаточно. После сорока лет в еде нужно быть сдержанным. Все, спасибо, Милочка, – я чмокнул ее в щечку.

– На здоровьице. Костя, ты такой весь правильный, образцовый, а я такая неорганизованная…

– Нет, Милочка, это далеко не так. Не получается быть правильным. А ты – просто прелесть. Я всю жизнь мечтал о такой жене. Почему мы только в молодости не встретились?

– Мы бы в то время друг другу не понравились. Я тогда ценила в людях совсем другое. Это с возрастом я немного поумнела. И ты, видимо, тоже.

– Очень может быть. Пока еще есть время, пойду, подпою яйцо. Ты не наблюдаешь за ним?

– Пока было некогда. Но с удовольствием приму активное участие в этом исследовании. Иди, подпаивай, как ты это называешь, а я домою посуду и присоединюсь к тебе.

Яйцо активно всасывало воду и дольше, и больше обычного. Милочка вооружилась очками и лупой и с интересом наблюдала за процессом. Наконец, яйцо «напилось». Милочка погладила его и нежно улыбнулась.

– Как панбархатом обшито. Костя, оно, по-моему, подросло.

– Нет, это тебе просто кажется. Оно не могло так быстро настолько подрасти, чтобы стало заметно. А вот и линейка, и треугольники. Двадцать пять сантиметров и четыре миллиметра. Посмотри, сколько в прошлый раз было?

– Двадцать четыре и три. Видишь, Костя, подросло на одиннадцать миллиметров, и это всего за неполных два дня!

– Не может быть. Я, видимо, неверно измерил. Ну-ка, еще раз. Двадцать пять и… один!

– И все равно выросло. По этим данным на девять миллиметров, но это тоже ощутимо. Да ты только посмотри на него, явно увеличилось!

– Это я, видимо, в прошлый раз неверно измерил. У меня же не прецизионный инструмент, а так – точность «плюс-минус лапоть».

– Ничего, завтра измерим снова. Идем, а то я уже опаздываю.

После работы мы с Милочкой решили заняться уборкой, перестановкой мебели и прочих вещей. Яйцо лежало на кресле в зале, всеми забытое. Мы начали запланированную уборку. Подметали, мыли, двигали, пылесосили, переносили наши вещи с места на место, оценивали новое расположение, снова переставляли и так далее. При этом мы отчаянно спорили, но до ссоры дело не доходило, у нас обоих хватало такта и выдержки вовремя остановиться, уступить друг другу, трезво оценить, какое решение лучше.

– Милочка, у нас будет идеальная семья. Смотри-ка, мы все вопросы решаем без ссор, без стремления поставить по-своему, взять верх друг над другом. Со Светланой было все по-другому.

– Погоди еще, это же только начало медового месяца.

– Ты такая мудрая, как столетняя старуха. Я хоть и старше тебя, но порой чувствую себя рядом с тобой наивным ребенком.

– А ты и есть ребенок, Костя. Взрослый, большой ребенок, как и большинство мужчин, между прочим. Но ни в коем случае не стремись быть другим, все равно ничего путного из этого не получится. Всегда будь самим собой, ты мне нравишься именно таким, как есть.

– Все мы, Милочка, большие дети. И лучше, когда остаемся сами собой.

– Ты, наверное, прав.

Уборку и наведение порядка мы закончили в четвертом часу ночи, будучи абсолютно без сил. Готовясь спать, я вспомнил о нашем яйце.

– Пойдем «подпоим» его, Милочка.

– Костя, я так устала, что не знаю, хватит ли у меня сил кое-как обмыться и доползти до кровати. Если у тебя есть силы, иди сам «подпаивай».

– Конечно, оно же живое и ему уже, наверное, очень плохо без влаги, которую оно получало бы в естественных условиях. Пойду к нему.

Набрав в ведро воды, я пошел в залу, положил на пол кусок холстины, на него яйцо и стал губкой смачивать его поверхность, наблюдая за всасыванием через увеличительное стекло. Это было очень приятно – давать живому существу то, в чем оно нуждается, и думать, что оно от этого радуется и благодарно тебе.

Оно, как мне показалось, жадно и много пило, как никогда ранее. Когда вода перестала всасываться, я не стал класть его обратно на кресло, а оставил на влажной холстине. Я решил, что в естественных условиях оно лежало бы на влажной земле, и так для него лучше. Потом я стал поглаживать его – это было уже для меня обычным ритуалом после «подпаивания» – и еще долго наслаждался тем сладким чувством, которое при этом испытывал. Я словно отдавал ему все то, что вызывало во мне дискомфорт, и получал от него какую-то чистую, живительную энергию. И мне казалось, что это у нас взаимно.

Какими-то волнами от меня уходили усталость и нервное напряжение. Все проблемы казались второстепенными и вполне разрешимыми. Я ощущал всю полноту и красоту жизни. Не знаю, как долго я мог бы еще просидеть вот так, поглаживая его и балдея, как от какого-то божественного наркотика. Но разум говорил мне, что нужно выспаться. Превозмогая себя, я встал и пошел в спальню, где в глубоком сне сладко посапывала Милочка. Она была до пояса раскрыта, правая рука закинута за голову, а левая лежала вдоль туловища. Ее белые груди, еще сохранившие упругость, с большими сосками, венчающими широкие темные кружки, соблазнительно поднимались и опускались в такт дыханию. С минуту полюбовавшись, я поцеловал ее и прикрыл одеялом, а затем лег и тут же провалился в небытие.

На другой день была суббота. В квартире царил идеальный порядок, продукты были закуплены еще накануне и частично привезены Милочкой. Мы решили провести день в свое удовольствие, отдыхая после вчерашней уборки. Я предложил читать, спать, беседовать и не выходить из дому даже за хлебом, обойтись тем, что есть. И даже телефон выключить, чтобы не беспокоили.

– Нет, пусть телефон включен. Мало ли что? Вдруг что-то важное.

– Ладно, я человек сговорчивый.

После завтрака я предложил проведать нашего питомца, и мы с порцией воды в ведре пошли в залу. Яйцо лежало там, где я его оставил ночью – на влажной холстине, только теперь она была абсолютно сухой. Как и в предыдущий раз, я начал смачивать его губкой, а Милочка – наблюдать через увеличительное стекло.

– По-моему, Костя, процесс всасывания стал еще более интенсивным, да и «пьет» оно дольше обычного. Думаю, это потому, что оно выросло. Присмотрись-ка.

Теперь и я заметил, что оно явно увеличилось.

– Давай еще разок замерим. Где там мой «прецизионный инструмент»? Смотри-ка, двадцать шесть сантиметров два миллиметра. А что было вчера по записям?

– Максимальный результат двадцать пять и четыре, а минимальный – двадцать пять и один. Как ни крути, оно опять выросло.

Милочка взяла его в руки.

– Ого, потяжелело-то как! Попробуй, Костя.

Я осторожно взял его и «взвесил» на одной руке.

– Да, потяжелело изрядно. Когда я его нес из лесу, оно было много легче. Несомненно.

Мы помолчали, размышляя над удивительными фактами. Первой молчание нарушила Милочка.

– Костя, а что потом будет? Давай решим, что мы будем с ним делать. Я предлагаю отдать его ученым, пусть у них голова болит. Зачем нам оно?

– Что ты, Милочка, это же так интересно! Будем его регулярно «поить», пусть растет, пусть вылупляется птенец. Посмотрим, что это за птенец.

– А если не птенец, а динозавр, крокодил или вообще какой-нибудь монстр, который нас пожрет?

– Брось ты, Милочка! Откуда тут монстры? И крокодилы с динозаврами.

– А птицы, несущие такие огромные яйца, которые еще и «пьют воду», и растут такими темпами – откуда? Что-то здесь не то, Костя! Бог его святой знает, что оно потом может выкинуть! Давай отдадим его в Институт Орнитологии и Птицеводства. Там, кстати, моя одноклассница Ирка работает, кандидат наук, докторскую пишет. Через нее все и сделаем. А вдруг мы скрываем от науки какое-то великое открытие? Сам процесс развития зародыша уже проходит мимо ученых. Во всяком случае, начало его уже прошло. Давай позвоним Ирине.

– Ни в коем случае! Что может быть особенного в развитии? Как изменяются его размеры, мы замеряем, можно сказать, регулярно. Будем теперь взвешивать каждый день и записывать. А когда вылупится птенец, передадим его вместе с записями твоей Ирине. Пусть его потом исследуют, если в этом будет необходимость. А мы с тобой научную статью напишем на тему развития яйца нового в наших краях вида птицы, или что-то в этом роде. Принимается?

– Да зачем тебе эта статья?

– Как?! Я же тоже научный сотрудник, тоже кандидат наук, и мне нужны статьи.

– Но ты же технарь, а не биолог! Эта статья тебе веса не прибавит.

– Ошибаешься, сейчас ценятся ученые, работающие в других областях науки, далеких от основного профиля. Кто знает, может быть, это действительно великое открытие, а мы с тобой – великие первооткрыватели?

– Ты все шутишь, а это, возможно, дело вовсе не шуточное. Давай хотя бы позвоним Ирине и узнаем, какие птицы могут нести яйца, пьющие воду и вот так растущие.

– Ладно, звони, но сути не раскрывай.

Милочка полистала свой рабочий блокнот и, наконец, нашла Иринин номер.

– Алло! Надежда Фоминична, это Вы? Здравствуйте. Узнали? Вот это да! Извините, я тороплюсь. Мне Ира нужна. Да? Она что, по субботам работает? А телефончик не скажете? Спасибо. Сейчас, записываю. Готово. У Вас как, все в порядке? Все живы-здоровы? Ира опять развелась? Опять ревнивец? Везет ей на них – третий уже. Как я ей сочувствую! Я бы от такого на другой день сбежала. Внучка как? Уже правнучка родилась? Поздравляю! Пусть растет здоровенькая! Ну, хорошо. Привет всем Вашим. До свидания.

Она положила трубку и задумалась, глядя в блокнот.

– Представляешь, Костя, у нее уже третий муж патологическим ревнивцем оказался. Какой ужас! Бедная!

– А моя покойная бабушка сказала бы сейчас: «Как б…, так и муж ревнивый». И правда, почему так всегда получается?

– Костя, не шути так! Это ужасно, когда…

– А я и не шучу, я с бабушкой вполне согласен.

Но Милочка уже не слушала и набирала рабочий номер Ирины.

– Алло! Институт? Здравствуйте! Ирину Петровну, будьте добры. Две? Извините, но я знаю только ее девичью фамилию. Она старший научный. Аксюк? Пригласите ее, пожалуйста.

– Ирина Петровна? Здравствуй, Ирочка! Это твоя одноклассница, Мила Воловченко, помнишь такую? Ну, прости, Белаш, давно уже Белаш и умру таковой! Я понимаю, Ирочка, а я как раз по делу, по орнитологии у меня вопрос. Существуют ли птицы, которые несут яйца, растущие в процессе насиживания?

– Ну, один мой знакомый в литературе вычитал, будто бы есть. И вполне серьезно это утверждает. Нет, когда вся скорлупа увеличивается пропорционально. Нет, очень заметно – каждые сутки на несколько миллиметров в диаметре. А пресмыкающиеся или какие-либо другие яйцекладущие? Даже ваш доктор наук, говоришь, не знает? Ну, тогда точно нет. Спасибо. Нет, в каком-то журнале для широкого круга, так сказать. Не спросила, просто спор у нас вчера вышел.

Милочка изменилась в лице.

– А ты уже знаешь? Откуда? Понятно. Так уж «карта легла», ничего не поделаешь. Благодарю за консультацию. Всего доброго.

Она положила трубку и посмотрела на меня взглядом великомученицы.

– Ну, вот! Началось… Коренцовы уже разнесли. Я же говорила, что начнутся суды-пересуды.

– Это что, насчет нас, что ли? Да Бог с нею, дурочкой!

– Понимаешь, Костя, она когда-то любила моего Толика, а он предпочел меня. Теперь уколола, что недолго, мол, горевала! Дрянь!

– Милочка, да что ты обращаешь внимание на колкости какой-то идиотки, которая трижды пыталась построить семью, но не сумела? А ты в первом браке прожила в мире и благополучии до смерти мужа и вот уже вторую семью создаешь. И она не сомневается, что и эта просуществует, пока кто-то из нас кого-то не похоронит! Что поделаешь, если жизнь так устроена, что люди умирают? Кто-то раньше, кто-то позже, каждому свой черед. И если я умру раньше, ты должна опять пытаться построить новую семью.

– Говоришь, в мире и благополучии? Ммм… это не совсем так. Мой Толик, царствие ему небесное, иногда похаживал к ней, я точно знала. Говорил, что в командировку едет, а сам с нею с палаткой и рюкзаком на недельную вылазку… На вино и шашлыки в компании ее приятелей. Потом приезжал и врал мне как много и тяжело работал в этой проклятой командировке.

– А что же ты?

– Делала вид, что верила и сочувствовала ему. Ни о чем не расспрашивала, молчала. А ночами тихонько плакала, чтобы никто не видел. Ты первый, кому я призналась.

– А почему ты не сказала ему всю правду-матку? Вот так – в глазки!

– А что бы это дало? Скандал, ссору, развод? А у меня дочь росла. Она бы все поняла и никогда бы не простила этого ни ему, ни мне.

– Да, мудрым человеком была моя бабушка. Впрочем, ты, по-моему, еще мудрее.

– Нет, Костя, переоцениваешь ты мою мудрость. Потом я поняла, что я просто придумывала все это для себя самой, чтобы казаться самой себе благородной, мудрой… А я просто ничего не могла с собой поделать, не могла поступать иначе, потому что любила его… Ладно, не будем корить мертвых. Первый и последний раз вспоминаю об этом. Прости меня, Господи! – она перекрестилась.

Я подошел и обнял ее, но она отстранилась.

– Не надо, Костя. Дай немного прийти в себя и успокоиться.

– Все, оставим эту никчемушную тему. Займемся настоящей наукой. Каждый вечер будем замерять и взвешивать предмет наших исследований. Данные будем заносить вот в эту тетрадь. Я уже записал подробно все обстоятельства появления его в нашей квартире. А потом посмотрим, что делать с этим материалом.

Весь медовый месяц мы провели друг подле друга. День мы проводили, как и положено, на службе, а по окончании рабочего дня спешили домой. Все у нас выходило слаженно, дружно. Размолвок практически не возникало, а если и возникали, то по таким мелочам, что и вспоминать не хотелось. Мы оба стремились вовремя остановиться и всегда ценили мир, доброжелательность и нежные, ласковые взаимоотношения.

Со Светланой все было иначе. Она никогда не могла принести в жертву хорошим отношениям и миру между нами свои амбиции; всегда стремилась настоять на своем, все делала по-своему, чем бы это ей ни грозило в будущем и настоящем. Я не мог ее переупрямить при всем желании, поэтому она, видимо, никогда не считала меня настоящим мужчиной.

После ее ухода я скучал по ней как ненормальный, ходил сам не свой, мучился воспоминаниями о лучших днях нашей жизни. Мне казалось, это будет вечно. Но Милочка с каждым днем все больше отогревала мою душу, все глубже проникала в нее, и мне становилось все теплее в ее обществе. Забота о диковинном яйце и исследование его развития еще больше сближали нас.

День ото дня яйцо росло и тяжелело. Прикосновение к нему тоже становилось все более приятным, все более притягательным. Я мог часами сидеть, лаская его, и стал замечать, что Милочке это не по душе. Тогда я начал делать это в ее отсутствие или когда она спала. Она, разумеется, не могла не догадываться об этом, но молчала. А я уже не мог не общаться с ним таким образом, ибо это было превыше моих сил.

Я попросил Милочку построить по нашим записям графики изменения геометрических размеров и веса яйца.

– Смотри-ка, Костя, поперечники возрастают почти по прямой, а вес – по крутой кривой.

– Логично. Если средняя плотность его остается примерно постоянной, то масса и вес должны возрастать пропорционально кубу линейных размеров. Сегодня просчитаю и скажу, так ли это.

«Пить» оно стало много больше и еще интенсивнее. Если вначале оно весило чуть больше семисот граммов, то теперь, всего через тридцать дней наблюдений – более тридцати двух килограммов! При этом в длину оно достигло более шестидесяти сантиметров.

– Пора бы уже и нашему птенчику появиться, – говорила Милочка.

– А действительно ли птенчику? – спрашивал я.

– Да сколько же оно еще будет расти?

– Похоже, что это действительно динозавр.

Зазвонил телефон.

– Милочка, ответь, пожалуйста, я наношу точку на график.

– Да, слушаю Вас! Константина Саввича? Минуточку, сейчас подойдет. Костя, это тебя, – она протянула мне трубку.

– Да, Панчук слушает! Ты, Артем? Здравствуй, сынок, рад тебя слышать. Да. Пассия? Нет, жена. Очень серьезно. Не скорее, чем у мамы новый муж. Как ты можешь? Как ты смеешь так говорить! Не мне перед тобой отчитываться. Почему ты так говоришь? Стыдно! Ты хорошо ее знаешь с детства. Это Людмила Григорьевна Белаш, Маринина мама. Это наше дело, Артем. Уже месяц с лишним. Напрасно ты так думаешь, я никогда ни от кого не скрывал. Да, Коля звонил, но мы об этом просто не говорили. У нее своя квартира, а у меня своя! Как сочтем нужным, так и поступим, это дело только нас двоих! Как там малыш? Поцелуй его за меня. До свидания! Привет всей твоей семье!

– Что, уже допрашивают?

– Никто не смеет меня допрашивать!

– Видишь, Костя, я же тебе говорила, что будут неприятности…

– Никаких неприятностей! Мы пока еще никому не подотчетны!

– А когда будем подотчетны? Когда стареть начнем? Тогда тебе будет отказано в помощи или будет предложено оставить меня, не так ли?

– В какой помощи? Разве что мне откажешь ты? Пока ты мне не откажешь, я ни в чьей помощи не нуждаюсь, ясно?

– Спасибо, Костя. Но мне все же неприятно иметь врагов в лице твоих сыновей.

– А твоя Марина? Она ведь тоже не сегодня-завтра узнает. Что ты ей скажешь?

– Она уже все знает, Костя. Я сама ей позвонила и обо всем рассказала.

– И как она? Обиделась, что траур не выдержала?

– На удивление – нет. Помолчала немного, а потом сказала, что рада, что я теперь не одинока. Обещала сама тебе написать. Ей, разумеется, обидно. Но она рада, искренне рада. Теперь у нее не будет болеть душа, что бросила здесь меня на произвол судьбы.

– Зачем же так? А может быть, она просто рада, что ты нашла второе счастье?

– Не думаю. Все дети эгоисты…

Через сорок два дня яйцо уже весило сорок килограммов и в длину достигало девяноста пяти сантиметров. После этого с каждым днем оно росло все медленнее, но воду впитывало не менее интенсивно.

– Похоже, что скоро появится птенчик. Костя, тебе не страшно?

– А почему мне должно быть страшно?

– А если он вылупится и пожрет нас? Представляешь, громадина?

– Да кем бы он ни был, он все же будет младенец!

– А младенец-крокодильчик? Он такой же свирепый, как и его взрослые родители!

– Но он же маленький! С ладонь величиной, не более!

– Только и всего.

– Ничего, поживем – увидим. Не может быть, чтобы это был какой-то монстр – не было бы так приятно гладить яйцо.

– Может, в этом и есть его коварство?

– Так можно что угодно опорочить.

На пятьдесят шестой день вес и размеры яйца стабилизировались окончательно. Не переставая «пить», яйцо, достигнув веса семидесяти двух килограммов и длины одного метра двенадцати сантиметров, больше не росло. Его температура несколько снизилась, но чувствовалось, что оно продолжает активно жить. В дневник наблюдений мы с некоторых пор стали заносить не только данные измерений, но и наши впечатления. Мои становились все более нетерпеливыми, а Милочкины – наоборот, все более сдержанными.

На случай, если птенец проклюнется ночью, мы, ложась спать, оставляли открытыми двери в спальне и в детской. А чтобы не пропустить это событие днем, мы пошли на уловки на работе. Милочка организовала свой рабочий день так, чтобы работать по вечерам, а я – наоборот, с утра. Мы томились в ожидании, а яйцо словно испытывало наше терпение, оставаясь в одной поре.

– Пусть бы уже вылуплялся кто угодно. А то так, ни дела, ни работы.

– Не спеши, Костя, еще не известно, сколько хлопот нам этот птенец потом доставит.

– Только не нужно пророчествовать, Милочка! Жизнь покажет.

Наш разговор прервал телефонный звонок. Было начало одиннадцатого вечера. Я решил, что это Коренцовы с каким-нибудь предложением на завтра и снял трубку.

– Алло!

Трубка молчала, но чье-то дыхание было ясно слышно.

– Да говорите же, наконец, не то я положу трубку и выключу телефон!

Послышался тяжкий вздох, а потом елейный голосок Светланы.

– Здравствуй, Костя. Как поживаешь?

– Спасибо, Света. Пока на жизнь не жалуюсь, а что?

– Да, так… соскучилась. Решила поинтересоваться твоим житьем-бытьем. Что у тебя нового?

– Так, ничего особенного. Живем помаленечку.

Она замолчала. Милочка сидела настороженная и вся бледная.

– Что ты еще хотела, Света?

– Да я, собственно, ничего. А ты не хочешь спросить, как поживаю я?

– Нет, Света. Я просто не сомневаюсь, что у тебя все отлично.

Трубка вздохнула и продолжала молчать. Чтобы разрядить неловкую обстановку, я продолжил:

– Теперь у тебя муж – настоящий мужчина, с приличным заработком, красивый, статный, доктор наук, полковник…