Доказательство Канта
Рыжая покаянно вздохнула, но следов раскаяния я не почувствовал. Значит, у нее в рукаве припасена еще пара черенков, семена карантин бы точно не пропустил.
– Как вы смогли прорвать защиту? – уточнил я.
Леди хитро взглянула на меня исподлобья и произнесла только одно слово:
– Дихлофос.
Я так и знал! В попытке защитить свои драгоценные розочки гиперактивная дама прыскала на куст – и на защитный купол, и, мне кажется, не очень переживала, когда появилась первая брешь, ведь дыры размером со взрослую скорпикору вряд ли возможно добиться за одно случайное обрызгивание. Неспроста вокруг разрыва очень мало инсектоидов: чувствуют стойкий чужеродный запах и опасаются соваться.
В дихлофосном открытии были свои плюсы и свои минусы: с одной стороны, теперь я знал, что фауна Шестого боится банального инсектицида, и вряд ли утечка под купол была хоть сколько-нибудь значимой. С другой – ну как, как? Высокотехнологичная наноструктура защитной пленки, которая выдерживает перепады температуры, воздействие чужеродных газов и настроена на пропуск только безопасных видов зверья – и дихлофос! Тайвин будет в восторге, надо будет позвонить и рассказать. А лучше прийти лично, на реакцию нашего штатного гения будет любо-дорого взглянуть.
– Понятно. Если вы нарушите установленный порядок повторно, я буду вынужден вас депортировать. – Дама вскинула голову и уже вдохнула воздух, чтобы задорно со мной поругаться, как была прервана племянником.
– Тетя Эмма, уважаемый первопроходец прав. Нельзя просто так взять и посадить розы там, где они миллионами лет никогда не росли.
Тетушка, поняв, что сопротивление бесполезно, молча вынула из рук Эйнара остаток злосчастного букета, прихваченного физиком из домашней вазы по пути, и отдала мне. Все черенки были усеяны корнями, и женщина, грустно поглядев на остаток недостижимой больше цветочной роскоши, перевела наливающийся слезами взгляд на меня.
– Я просто хотела немного красоты. Здесь все такое… блеклое, – прошептала она.
Повинуясь внезапному порыву, я встал на одно колено, взял ее ладонь в руку и, глядя снизу вверх, посоветовал:
– А вы обратите внимание на красоту этого мира. Роза – царица среди земных цветов, а вот здешнюю монаршую особу пока никто не видел. Может, вы нам ее и найдете?
Дама слегка покраснела от смущения, осторожно вынула руку и пообещала:
– Я попробую, спасибо.
Теперь я ощущал идущие от нее флюиды понимания, стыда и надежды на то, что все обойдется малой кровью. Она благодарно улыбнулась нам, и ушла в дом.
– Мы закончили, – рядом материализовалась Макс, подошедшая почти бесшумно. – Сейчас специалистов вызовем, и можно ехать.
Встав с колена, я поймал на себе взгляд племянника.
– Эйнар, – обратился я к молчаливой статуе физика. – Думаю, большую часть штрафов вам не придется оплачивать, проведем списание под грант испытаний безопасности купола. Дихлофос, кто бы мог подумать, – я изумленно покачал головой. – Но вы, пожалуйста, следите за порядком в своем доме.
– Конечно, – серьезно и ответственно сказал физик. И, помолчав, добавил: – Теперь я точно знаю, что иногда легенды оказываются правдой.
– Вы о чем? – недоуменно переспросил я, но Эйнар лишь хитро улыбнулся и, протянув крупную сильную руку, еще раз сжал мою ладонь.
– Спасибо, Честер. Пойду поговорю с ней, – развернулся и ушел.
– Макс? – я, оставшись в недоумении, развернулся к помощнице. – Он это о чем?
– Думаю, он это про слухи про тебя и про нас в общем, – хихикнула Макс. – Не смотри на меня так, я сплетни не собираю, но мне тоже интересно. Поспрашиваю.
Мы вернулись в офис, и в наше небольшое трехэтажное здание я не просто вбежал – влетел едва ли не на крылышках, мигом взобравшись на третий этаж, и с порога завернул под удивленными взглядами коллег не к себе, а в святая святых – обитель белых халатов под руководством нашего штатного гения.
Тайвин всегда аккуратен и собран, никаких засаленных халатов и шальных глаз, растрепанной головы и сумбурной речи. Словом, гений нашей конторы под киношные стереотипы, прямо скажем, совсем не подходит. Разве только иногда увлекается до маниакальных огоньков в глазах, но так бывает нечасто. Чаще в его репертуаре деловые костюмы с идеально отглаженными рубашками и стрелками на брюках, поверх костюма – сияющий белизной медицинский халат. Носит ученый узкие очки с прямоугольной тонкой оправой, правильно сочетающейся с тонкими чертами лица, длинные каштановые волосы забраны в хвост, чисто выбрит, и сам он – воплощение стерильности. Если бы я умел рисовать, и меня попросили изобразить человеческую ипостась скальпеля – я бы Тайвина и запечатлел.
Но один пунктик у ученого есть – если он видит непрофессионализм, пыль, небрежность в работе, он немедленно бледнеет (от возмущения краснеют только скулы), и начинает громко отчитывать нерадивый персонал, не стесняясь в выражениях. Клянусь, первое время я даже записывал! Только он, зараза очкастая, заметил, и с тех пор исключительно вежлив, а жалко, такие перлы пропали.
Распахнув дверь в лабораторию, я поприветствовал научный состав Корпуса первопроходцев и вломился к Тайвину в кабинет. Тот, чрезвычайно чем-то занятый, не поднимая головы от микросхемы, над которой он сосредоточенно колдовал с микроплазменным паяльником, раздраженно посоветовал:
– Дверь прикройте, желательно с той стороны.
Я не стал обижаться и радостно сообщил:
– Тайвин! У меня к вам дело на миллион!
– А, это вы… на миллион чего?
– А какой валютный год сейчас?
– Вроде был долларовый… – ученый пребывал в некоторой растерянности.
Валютные года на Земле распределились между десяткой крупнейших мегалополисов, и их смена базировалась на мне непонятных экономических механизмах, поэтому четкой регламентации, когда одна валюта сменит другую, не существовало, и в колониях регулярно путались и принимали любой вид электронных платежей с незначительными колебаниями в курсе конвертации.
– Значит, на миллион баксов! – я был весел и жизнерадостен, чем, очевидно, Тайвина невероятно раздражал. Но сделать ни он, ни я с моим лучезарным настроением ничего не могли, поэтому я милостиво спускал колкости с его стороны на тормозах, а он особо не усердствовал. – Короче. Что вы знаете про дихлофос?
– Дихлофос? – ученый удивился настолько, что соизволил на меня посмотреть. – Инсектицид такой… фосфорорганический, кажется. Его давно уже не используют. А что?
– А то, – внутренне предвкушая реакцию, оповестил я, – что дихлофос на ура справился с вашим нанопротекторным куполом.
И я продемонстрировал запись выезда на вызов. Взбешенный Тайвин, меняясь в лице, под конец фрагмента чуть ли не шипел сквозь зубы.
– Это ж надо было догадаться! Честер, вам никогда не казалось, что вокруг одни идиоты, и я в том числе?
– Нет, – застенчиво ответил я. – Мне не хочется ни вас, ни себя упрекать в идиотизме, ни наших подчиненных, ни колонистов. Откуда вам или им было знать, что вещество, не производящееся уже сколько там десятилетий, вдруг окажется потенциально опасным для защитного купола?
– Я должен был хотя бы подумать! – на ученого жалко было смотреть, он готов был себя сгрызть за допущенную ошибку. – Хотя… я конструировал основной узел производства нанитов на электротонической основе, а дихлофос всего лишь блокирует нормальную работу ацетилхолинэстеразы, это никак… Стоп. А вы мне само средство не привезли?
– Конечно, привез. – Я выложил перед ним на стол яркий аэрозольный баллончик, слегка подъеденный ржавчиной. Тайвин тут же схватил упаковку и принялся, сосредоточенно нахмурившись, вчитываться в состав.
– Пиретрины, – удовлетворенно кивнул он. – Так я и думал. Блокируют передачу электроимпульса. Это уже проще. Вот подлость, потребителям нравится звонкое словечко, а производителям и плевать, фосфорный там инсектицид, на основе хлора или циклопропановые эфиры, как тут, покупают-то все равно дихлофос. Не возражаете, если я займусь работой?
– Нет, если вы мне подпишете акт о списании штрафов в счет гранта по испытаниям безопасности купола.
– Что? Вы этим вредителям предлагаете еще и грант выдать? А что-нибудь поперек у них не треснет? – поинтересовался уязвленный гений, на скулах которого медленно разгорались алые пятна – признак надвигающейся бури.
– Но вам же это поможет, правда? Значит, мы можем себе позволить такой финт ушами, – миролюбиво заметил я.
Тайвин поморщился.
– Выраженьица у вас… Ладно, подпишу. Еще что хорошего сегодня случилось?
– Еще тот розовый куст за три недели вырос. Вам не кажется, что это ненормально? – я выложил перед ним на стол тетушкины черенки и счел свой долг перед наукой на сегодня выполненным: – Я могу идти?
– Идите, идите, куст я ботаникам отдам и почвоведам, пусть поработают. – махнул на меня рукой ученый и обратил все внимание на баллончик с дихлофосом, а я пошел к себе.
Среди моих подчиненных, обитавших через коридор от ученых, царило оживленное веселье. По центру просторного светлого офиса на основной переговорный стол взгромоздилась Макс и вещала что-то, вызывавшее взрывы гомерического хохота.
– О, а вот и герой дня! – ко мне подскочил Али, первопроходец с характерным профилем и сопутствующим акцентом выходца с соплеменных моему Девятому, Московскому, мегалополису гор. – Макс, давай сначала!
Та хихикнула в кулачок и, оглядевшись, переспросила:
– Все согласны?
Ребята закивали, и я невольно заулыбался, предвкушая хохму.
– Так вот. Чез, я тебя поздравляю!
– С чем?
– Ты внебрачный сын руководителя колонии!
Я, давя улыбку, поинтересовался:
– А он об этом хотя бы знает?
– Конечно, нет!
Понятно, пока я ходил к Тайвину, моя правая рука сбегала к аналитикам и собрала про меня порцию свежих сплетен. Я представил себе «радостное» лицо полковника Вернера и хмыкнул.
– И кто сообщит ему прекрасную весть об отцовстве?
– Твоя задница, конечно! – прыснула Макс, и мы по ее примеру расселись по столам и пару минут с удовольствием обсуждали на каком месте этой моей выдающейся части тела и какой формы должно быть родимое пятно, чтоб меня официально усыновили.
– Так. А еще что говорят? – полюбопытствовал я.
– Что ты дал совершенно неприличных размеров взятку за свою должность, и за тебя все делаем на самом деле мы, а ты так, лицо фирмы. А, да, ты андроид, потому что тебя не подкупишь, и вообще, слишком ты правильный, люди такими не бывают. Еще говорят, что у нас тут свальный грех и единое семейство с тобой во главе. Из менее безобидного – что у тебя есть муж, которого ты держишь дома в подвале и никому не показываешь. – На этом моменте Макс заинтересованно покосилась на меня и аккуратным движением заправила выбившуюся прядку волос за ухо.
Я фыркнул.
– Ну-ну. Андроид и свальный грех – это мощно! А вот когда это я успел себе под жилым блоком подвал выкопать, интересно мне знать? А мужа у меня отродясь не было, я давно и прочно женат.
– На ком? – с еле заметной ухмылкой спросил Роман.
– На работе, конечно, – с важным видом пояснил я. Ребята в ответ заулыбались. Тема семьи среди нас была неприкосновенным табу: работа на работе, дом – дома.
На этой оптимистичной ноте к нам незаметно подкрался шеф, и мы дисциплинированно поспрыгивали со столов, готовые к указаниям.
– А еще мне рассказывали, что вы, Честер, продали душу дьяволу. Поэтому у вас и Корпуса получается все как по маслу.
Ребята расслабились, посыпались отдельные смешки. Я же в изумлении поднял брови и помотал головой.
– Быть того не может. Серьезно? Кому-то завидно, что ли, что меня аж нечистому сосватали?
– Серьезно. И, вполне может быть, вскоре вам придется столкнуться с такой… позицией.
Я поскучнел, памятуя об одной из заявок. Да, сопровождение первопроходцами экспедиций за защитный купол – часть быта и жизни колонии, но кто сказал, что мы одинаково охотно ходим со всеми подряд?
– Не самая радужная перспектива, хочу заметить.
– И я о том же, – отметил шеф. – Но неотвратимая.
– Я понял. – Я подал знак, бойцы разошлись по своим местам, а я пошел к себе в кабинет планировать экспедицию с геологами.
Интересная у меня все-таки работа – и не ученый, и не военный, не то предводитель отважных могучих рейнджеров, не то главный заводила в компании таких же ушибленных на голову энтузиастов. Человечество успело освоить к середине двадцать третьего века пять пригодных для жизни миров, но все они, в отличие от Шестого, были так или иначе похожи на родную Землю, на Пятом вон и кошки водились, правда, о четырех ушах. И колонизация предыдущих пяти экзопланет принципиально не отличалась от освоения диких земель на Земле в стародавние времена составления карт и великих открытий. А вот Шестой оказался орешком покрепче, и тогда было принято решение создать команду первопроходцев. Нас. И главной нашей задачей стало досконально изучить все опасности и возможности нового мира и подготовить площадку для его колонизации.
А я до сих пор отчаянно изумлялся, кто меня пустил на ответственную руководящую должность и дал под мое разгильдяйское управление пятнадцать первопроходцев высшего уровня подготовки. Началось все с моей скромной персоны – точнее, не лично с меня, а с моей статьи. Точнее, не совсем моей…
Интерлюдия 1. Начало начал
Стремление моих родителей отдать мне бразды правления и обеспечить самостоятельностью с малых лет, вышло и мне, и им немного боком. Я привык доводить до конца только те дела, которые мне приходились по душе, а от остальных отказывался. А поскольку рос я в искренней любви к науке, природе и жизни человеческой, и оказался созданием с повышенной пытливостью, то мне не удавалось больше нескольких лет уделять внимание чему-то определенному. Мне всегда хотелось обнять родной мир, заглянуть в каждый его уголок и восхититься неизведанным, а потом слетать в еще пять миров по очереди, и проделать то же самое.
Но эта непоседливость вкупе с хорошо развитой интуицией, которой я втайне гордился, не давала мне вписываться в рамки общества с его требованиями не скакать по верхам наук, а спокойно и последовательно получить образование и найти место в жизни, что категорически претило моему естеству. Так я с грехом пополам закончил музыкальную школу, начал и бросил два высших образования, посещал великое множество разных секций и кружков, но нигде надолго не задерживался.
Не только потому, что чувствовал себя не на своем месте, но и потому, что периодически натыкался на уважаемых академиков с потрясающей чушью в голове. А поскольку я категорически глупость не переносил на вид, вкус, цвет, запах и слова, то физически не мог заставить себя уважать степенного ученого мужа, который сегодня нам рассказывал основы цитологии, а завтра – про то, как в подземном бункере выращивают генномодифицированные помидоры, чтобы потом с их помощью понизить общий уровень интеллекта на планете и ввести режим интеллектуальной плутократии. Мне казалось, что в этот момент понижается градус интеллекта непосредственно в аудитории. Это приводило к досадным войнам с ветряными мельницами, где я ожидаемо проигрывал, но промолчать по молодой глупости все равно не мог. Умению отделить заблуждения человека от его знаний и полезных навыков, что я мог бы от него получить, я научился глубоко потом. Так я в итоге к совершеннолетию оказался гордым обладателем кучки разных грамот и поощрений, двух справок с перечнем предметов, которые я смог относительно глубоко изучить, и раздолбайского характера.
Друзей у меня почти не было, зато была куча знакомых, через которых я устроился сначала на подработку по проверке научных статей на предмет поиска обычных языковых описок, а потом мне начали доверять поиск и фактических ошибок – и я относительно неплохо с этим справлялся. Потом кто-то заказал мне полное переписывание статьи, и вот я стал писать работы за нерадивых студиозусов. Такой своеобразный формат обучения мне понравился, и я бы так дальше продолжил жить, узнавать новое и зарабатывать, если бы не один случай.
Однажды мне досталась творческая работа для аспиранта по ксенозоологии – описать животное, которое могло бы существовать на другой планете, причем включить его в биогеоценоз, а это означало, придумав его, не забыть описать, где и как оно живет, чем питается, кого боится, как размножается.
Я подключил фантазию, полазил по инфосети, вспомнил свои познания в мифологии – и содрал почти подчистую мантикору у древних греков. Только сделал ее инсектоидного типа и на кремнийорганической основе. Описал джунгли, где она может жить – а где еще жить полунасекомой тварюшке? – ее повадки, брачные игры, ползучесть, бронированность и ядовитость, а потом разошелся и придумал ей теплокровную пару – ложную скорпикору, мимикрирующую под скорпикору настоящую, чтоб не обижали те, для кого она по зубам.
Спустя месяц я узнаю, что открыта новая экзопланета, и первые пробы и снимки, что оттуда приехали, намекали на то, чего не может быть – кремнийорганическую жизнь. Разумных существ ученые не обещали, но сам факт случайного совпадения вольного полета моей буйной фантазии и слухов вокруг нового мира меня взбудоражил. Я тут же начал хотеть туда попасть, всеми правдами и неправдами. А вдруг я и остальное угадал? Мне позарез требовалось это проверить! Я, может, всю жизнь мечтал, чтобы новый вид животных моим именем назвали, а тут такая шикарная возможность, а я не при делах. Я чуть не сдался и не написал аспиранту Салливану с просьбой включить в статью и мое имя как соавтора, но засомневался. Куда я полезу, недоучка, человек без диплома?
Так что высовываться я не собирался, понимая, что ситуация что для меня, что для ученого щекотливая. Хотя с Салливаном, как и со многими другими заказчиками, ситуация была вполне понятная – вечная занятость. Он мог сделать статью и сам, не обязательно было ко мне обращаться. Но откуда перспективному аспиранту-ксенозоологу взять время на выполнение эссе на уровне «поди, придумай задание для школьной олимпиады по биологии»? Тем более, скоро, может быть, первые животные с новой планеты приедут, и его, времени в смысле, совсем у человека не будет. Моя незримая помощь оказалась неоценима, вот только со мной эта теневая деятельность сыграла злую шутку – что с того, что я оказался прав? Салливан мое эссе порядком переделал, и с него отличный старт получит, а я… что ж, пригожусь еще где-нибудь.
Так что свои надежды я запихнул в глубину души, только иногда в кругу друзей, особенно когда после переизбытка возлияний доходило до душевных излияний, нет-нет да и шутил о том, что так хотел бы в другом мире побывать, что один практически под себя создал. И вот сидим мы с Димычем, давнишним моим знакомым, на лобном месте любой посиделки – на кухне, и я жалуюсь ему на свое неуемное любопытство, на злополучное эссе и на неистребимое стремление высунуть нос в космос и чуточку подальше.
– А когда это было? – Димыч с интересом уставился на меня и задымил новомодным экологичным устройством для курильщиков.
– Месяца два или три назад я этому красавцу эссе наваял, а месяц назад новую потенциальную колонию презентовали. – Я подпер голову рукой, как заправская Аленушка на бережку реки, где она Иванушку своего потеряла, и грустно посмотрел на бокал с вином. Из комнаты рядом раздавались взрывы хохота – народ с азартом играл в «Крокодила».
– Да-а-а, ситуевина. – Димыч затянулся, пыхнул, и продолжил: – А если ты заявишь о соавторстве?
– Да ну как и, главное, зачем? Я Салливана не заменю на его месте, я ж недоучка, а то, что я один раз что-то угадал, никакого значения не имеет.
На кухню кто-то зашел, но мы были чересчур увлечены беседой, чтобы обратить на него внимание – сюда и так регулярно забегали. Я сначала жалел, что предоставил свою нерезиновую норку под квартирник на три десятка человек, еле уместившихся в довольно просторной на меня одного гостиной, особенно, когда представил, какая мне предстоит завтра уборка. Но потом стало весело, и в целом обстановка складывалась спокойная и позитивная.
– Но ведь право автора не отчуждаемо? – Димыч никак не мог взять в толк, почему я страдаю тихо в уголочке, а не громко якаю про кремнийорганику и скорпикору на каждом углу. – В СМИ можно обратиться, на кафедру…
– Димыч, вот представь. Ты в своей засекреченной конторе написал новую программу. Красивую, полезную, не знаю, о чем, например, о влиянии геомагнитных излучений на паучков. Допустим, они чувствуют колебания геомагнитного поля в своей местности, и плетут чуть-чуть другую паутину, чтобы она была прочнее или более мелкоячеистая. И вот твоя программа анализирует, как сегодня паучок паутину сплел, и выдает прогноз на ближайшие сутки о геомагнитной обстановке в конкретной местности, причем на порядок точнее, чем в утренней сводке погоды. Или возле геомагнитной локальной аномалии паучки паутину плетут по-другому, и твоя программа может сразу сказать – о, тут вот руда с железом залегает, – я отхлебнул еще глоток вина из тонкостенного бокала, и продолжил. – Работал ты над ней, старался, отдал руководству, зарплату получил. А через месяц оп – и она у всех на смарте стоит. И ты ходишь и думаешь – ну как так-то? А претензии предъявить и некому. Тебе техзадание давали? Давали. Ты творчески подошел к работе, да, дело твое, но это просто работа. Так и со скорпикорой, точнее, с ложной скорпикорой. Мне дали параметры задания, я его сделал, гонорар получил. И если я пойду качать права, то ничего хорошего не выйдет ни для Салливана, ни для меня. Для него, думаю, ты и так понимаешь – это потеря репутации, гранта, а может, и места в аспирантуре. А для меня – потеря моей рабочей репутации, возврат денег за хорошо сделанную работу, которой я горжусь, хоть и втихую, а в перспективе – чистка морды свежеотломанным кирпичом.
– Эк ты хватил. Не, тут другое… И, кстати, почему ложная?
– А я изначально про ложную писал, только там Салливан часть выкинул, часть изменил… И вообще, может, там нет никаких скорпикор. Все-таки чудес в нашей жизни не всегда дождешься, – и я весело подмигнул Димычу своим кошачьим глазом.
– Извините, меня, пожалуйста, что я, не будучи знаком, позволяю себе… но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что… – вклинился в разговор мужчина в летах с тронутыми сединой волосами.
Я пораженно уставился на него, готовый новоявленному Воланду продать все что угодно, даже злосчастную скорпикору, хоть ложную, хоть настоящую. А вот Димыч, на мое удивление, построжел и вытянулся, словно ему в спину струну вставили и колок провернули. Я немедленно подумал о том, что ко мне на огонек заглянул кто-то важный, но в атмосфере квартирного равенства значения лично для меня это не имело.
– Простите, про Фаммуза и Мардука рассказать не смогу, – сияя, как свеженачищенная монетка, отрапортовал я.
– А про скорпикору поподробнее можете? – подсевший к нам джентльмен чуть склонил голову набок, выказывая искренний интерес к теме.
– Извините, но, наверно, нет. Или если вы мне пообещаете, что рассказ за пределы моей квартиры не выйдет, – сказал я со всей возможной серьезностью, которую смог в себе найти.
– Понимаю, – кивнул незнакомец. – Тогда ознакомьте меня с тем, как вы создали ложную скорпикору.
Я насторожился, чувства подсказывали, что здесь есть подвох, но я в упор не видел, в чем он мог бы заключаться. Да и похвастаться хотелось, не буду привирать.
– Вышло так, что я заинтересовался темой иномирных животных еще в детстве, помните, лет десять назад Пятую колонию создали? – Дождавшись утвердительного кивка, я продолжил: – Так вот, на всех этих планетах так или иначе жизнь формировалась по земному типу, и, хотя встречаются интересные вариации, в целом они довольно точно совпадают с эволюционной линией земной флоры и фауны. Значит, шестой мир по земному типу тоже вряд ли даст что-то непохожее. Это все интересно, но объяснений пока нет, и останавливаться на них не будем. Поэтому, подумав о том, что мир может быть кардинально другим, я полез в мифы и легенды. Для начала – в бестиарий Древней Греции.
– Почему? – приподнял брови этот искуситель.
– Я исходил из простых предпосылок. Возможно, в древности люди были гораздо ближе к природе, чем сейчас. И гораздо ближе к хтоническому началу Вселенной, чем мы в наши дни, рациональные до мозга костей. Я предположил, что человек, который более тонко чувствует природные явления и начала, обладает анимистическими представлениями о ней, то есть одушевляет каждый значимый для себя предмет или явление, теоретически мог бы, как бы это сказать, чтобы прозвучало не по-идиотски… – я пощелкал пальцами, пытаясь сформулировать точнее. – Заглянуть в основы основ. И увидеть там что-то странное.
– Вы имеете в виду, что люди Древнего мира обладали способностью заглядывать в другие миры? – седовласый наморщил лоб, демонстрируя удивление пополам с пренебрежением, дескать, я тут про серьезное, а мне про эзотерику и мифологию.