Иновидцы

– А именно?

– Ты, во-первых, сначала скажи, что согласна.

– Согласна.

– А, во-вторых, не пугайся уж так всерьёз, нас мало, на пальцах можно сосчитать, честное слово. Давай-ка послезавтра – Бог воскресенье посылает, мы и нагрянем, а? Только, ради всего пресвятого, не вздумай ничего готовить: нам, кроме квасу, ничего не надо. Договорились? – За согласие, казалось, Паша отдаст все клады, зарытые на территории Российской империи.

– Ну, конечно, ребята. Приходите, хоть сколько вас ни есть.

– Телефонный номерочек пожалуйте, – Славик изображал записного дипломата.

Галя, сильно подозревая, что всё это не болеё чем трепотня, сказала. Хотя больше походило на то, что ребята изыскали столь вежливый способ убраться восвояси.

– Ну, пора и прощаться. Время не ждёт. – Паша опять прижал руку к сердцу, весь – сама благодарность. И они ушли, оставив Галю в лёгкой растерянности, ибо она и вправду начала сомневаться, кто у кого больше в долгу.

А ребята торопливо дошли до ближайшего скверика и встали в хлипкой тени дерева возле скамейки. Сесть на эту самую скамейку было нереально: мест нет. Ещё бы, под ветвями громадного клёна было тенисто, прохладно, свежо. И те, которые на скамейке примостились, вставать с неё явно не спешили.

– Слушай, Славка, – Паша оценивающе смотрел на нового приятеля, – ты как думаешь: помощь этой паре не требуется? А?

– Думаю, требуется. Процентов сто гарантии.

– Давай-ка без лишних слов поможем им. Например, организуем бросок на природу. У меня присмотрено отличное местечко. В нашей компании есть колёса, в два рейса всех туда и закинем.

– Почему именно в два?

– А нас много – шестеро. Да ты, да их двое.

– А я тебе зачем?

– Витька в этом мире замечает только свою машину и свою Инну. Причём, неизвестно, кто его больше занимает. На остальных обитателей Вселенной ему постоянно нужно не просто тыкать пальцем, но и голову его в конкретном направлении поворачивать. И добавлять: посмотри сюда! А мне одному Юру не взять.

– Годится.

– Решили. – Славик, стараясь отвернуться от прорвавшегося сквозь листву луча, чуть повернул голову и за что-то зацепился взглядом. Даже и не осознал сначала, за что именно зацепился и довернул голову. Детская коляска. А возле – женщина. Без коляски и ребёнка ей, возможно, была бы грош цена в глазах Славика, но… Он глянул на правую руку молодой мамаши – кольца нет. Или ребенок не её (может, в няньках тут подвизается?), или не надела кольцо после, допустим, стирки.

– Паш, а Паш? – Славке вроде бы и неудобно было с такой просьбой обращаться, но самому это было не по силам. – У тебя язык хорошо подвешен, познакомься вон с той молодой мамой.

– Зачем? Спятил?

– Я тебе когда-нибудь всё объясню, ладно? Раз прошу – надо, значит. Давай, а?

Паша заинтересованно на него посмотрел, но перечить не стал. Он спокойно подошёл и без обиняков сказал:

– Девушка, вы извините меня, но не торопитесь меня гнать, хорошо?

Женщина удивлённо на него посмотрела.

– Послушайте, я надеюсь, в этом транспорте ребёнок – ваш?

– Мой, а что? – Маша покраснела, разозлилась.

– Ну вот, я так и знал, что надо было с другой стороны начинать. Но вы погодите обижаться. Кстати, как вас зовут?

– Маша, – она просто растерялась под таким напором.

– Отлично, меня – Павел. Маша, посмотрите внимательно. Вот там, у скамейки, стоит парень, тот, в голубой водолазке. Мой лучший друг. Имя Вячеслав. Поверьте, я не вру: у него на повестке дня проблема: найти жену. Вы, я надеюсь, не замужем?

– Нет, – Маша залилась краской по самые брови.

– Ну что вы смущаетесь, обычное дело. Больше того – отличный расклад. Так вот, мой друг, как я уже говорил, его зовут Славик, сирота, вырос в детском доме, женился неудачно. Ему, понимаете, надоело: быть одному. Он привык к коллективу, который был для него большой семьёй. Он хотел нарожать целую кучу детишек, а жена и первого… того. Развёлся, пропадает. А гляньте, какой красавец! Видите, я мог бы вам наговорить чего угодно, голову заморочить как угодно – но говорю чистую правду, как батюшке на исповеди. Чтоб не усложнять жизни ни ему, ни вам, ни себе. А вдруг он вам подойдет, а? Попытка не пытка.

Маша молчала в полной растерянности. Да, с такими предложениями граждане не каждый день подходят! Павел же зря времени не терял.

– Славик, иди сюда! – Славик подошёл.

– Знакомься, это Маша.

Они, оба донельзя растерянные, пожали друг другу руки. Паша тут же ухватил коляску и покатил её вперёд, предоставив дружку самому дальше развивать отношения. Славик тихо спросил:

– У вас мальчик или девочка?

– Мальчик.

– А как зовут?

– Денис.

И они оба невольно посмотрели на коляску с ребёнком. Паша шёл на пару шагов впереди, но и только, а то Маша ещё заподозрит его, чего доброго, в попытке угнать «транспорт» вместе с пассажиром…

– Ребятки, я слетаю позвоню, пять минут. – И Павел, у которого то ли планы на ближайшее будущее переменились, то ли время для чего—то настало, убежал. Эти же двое так и промолчали всё время, пока он не вернулся.

– Порядок, Вера простит, что опаздываю, ведь я такой умный и предусмотрительный, что назначаю свидание в доме любимой, ей не так обидно ждать. – Павел тараторил, как заводной, мгновенно придя к выводу, что эти двое друг друга стоили в плане стеснительности. Посему немедленно надо было подтолкнуть события в развитии.

– А что, ребятки, не хотите ли к моей девушке в гости? Славик, давайте, а? Мы ещё не договорились окончательно, тем более, насчёт завтрашнего дня. А деталей ведь немало! Маша, коляска складная?

– Да.

– Отлично. – Паша излучал энергию за троих: в армии, он похоже, непременно был бы старшиной у новобранцев.

– Маша, подержи ребёнка, мы со Славиком сей момент сложим.

Маша почти потеряла дар речи от Пашиной стремительности и безропотно стояла: ребята же, как фокусники, в момент сложили коляску в удобный для транспортировки пакет.

– Пошли машину ловить, – Паша ничего необычного в происходящем не видел, стремительность в решениях и делах была его стихией. А Славик с Машей вполне успеют опомниться потом: они с Верой дадут им полную для этого возможность.

Вера подняла бровь, узрев неожиданное сопровождение, однако, тут же пошире распахнула дверь. Ребята вошли. Вера провела Машу в свою комнату:

– На диване ему будет неплохо.

– А клеёночки нет? А вдруг он…

– Найдём, Славик, идём, я дам клеёнку.

Славик вскоре вернулся, причём не только с клеёнкой, но и с какими-то от Веры подробными напутствиями, а Паша с Верой исчезли минут на десять. А что такое десять всего минут для людей, не видевшихся целые сутки?

Хотя парни познакомились недавно, но судьбы были схожи: оба побывали в «горячих», хотя и разных точках. Оба были ранены и побывали в состоянии клинической смерти, а после неё обрели способности видеть судьбы и помогали, в меру сил, людям, к которым их прибивало, как волны к берегу. Оба понимали, что случайностей не существует.

Видимо, сходство судеб и сблизило их в том пивном ларьке и именно оно подвигло обоих ринуться на помощь Юре. Который «сломался», пережив тяжелейший духовный кризис, застав в собственной постели лучшего друга и самую любимую в мире женщину – жену. Двойной удар в неподготовленное сердце перенести не удалось. Правда, приобрёл такую же способность, как у ребят, но не воспользовался ею ни разу по назначению. А только воспринимал как дополнительное мучение, от которого невозможно избавиться. Правда, это каким-то непонятным Юре образом соединило его с Галей, но он плохо отличал её от других людей. Эта ли, та ли – какая разница, все они одинаковы!

Иновидцы, как правило, все молчали о своей способности. А кому расскажешь? Кто поверит, что ты, имея такое отличие, остаёшься психически здоровым человеком? Хотя – кто в нынешнее время может считаться полностью здоровым психически? Но если уж и быть больным, то лучше вот так, со способностью помогать.

Почему их «бросило» к Маше? Она явно нуждалась в помощи, причём не моментной, а длительной. Это было просто аршинными буквами на ней написано и даже не нужно было быть иновидцем, чтобы эти слова прочесть. Однако, по всей видимости, на помощь ей особо не спешили. Просто странно, что эта девчушка до сих пор продержалась.

– Паш, отпусти немедленно, а то кто гостям чай приготовит?

– Ты уверена, что он им нужен так уж срочно?

Гостям, честно говоря, был не чай сам по себе нужен, а, как выразились бы политологи, разрядка напряжённости.

– Паш, а знаешь: я тебя чуть не возненавидела сначала. Думала, что ненавижу. А это я, наверно, влюбилась с первого взгляда. И не понимала просто…

– Мы оба влюбились. А ещё – почуяли друг друга.

Она только кивнула, соглашаясь. У Веры дар появился словно безо всякого повода, зато прямо с детства. Года в три, с которых она себя помнила, она вдруг увидела какую-то женщину в очень старинной одежде. Даже тогда Вера поняла, что одежда – старинная: все, кого она знала, одевались иначе. Потом эту женщину и в такой именно одежде она увидела на одном календаре. И подпись под этой картинкой её так поразила, что она постаралась всё об этой Женщине узнать. И получалось, что ничего случайного в жизни не существует. Ещё понять бы, зачем была та встреча и для чего Вере вручили эту способность…

Они ещё постояли немного, обнявшись. И вдруг Паша вспомнил о гостях.

– Матушки, бить меня некому. Более неприличного поведения хозяев просто свет не видел! Вер, быстро чаю. И чего-нибудь к чаю. Я потом всё объясню.

– Ладно, потом объяснишь! – она засмеялась. Любому, включая марсианина и гиену, если они приведены Пашей, был гарантирован королевский приём.

– Ребятки, вы нас простите, а? – Паша мимикой усиленно изображал виноватость и раскаяние. – Так что бейте, грешен.

– Насчет бить, я подумаю, – Славик улыбнулся, – но пока отложу. Вдруг отмолишь?

– Делаю первую попытку. Пожалуйте пить чай. – У грамотных хозяев это только называется чаем. Вера ведь знала, что Павел голоден, после работы ведь, а поэтому подала полноценный ужин. Но и чай, как таковой, тоже был наготове.

– Паш, у меня есть хорошее вино. Дать?

Славик:

– Вряд ли. Маш, ты как?

– Мне нельзя.

– Однозначно – против.

– Вер, если тебе хочется, я с тобой выпью, – Паша готов был пить не только вино, но и что угодно, если того же хочется и Вере.

– Ты же знаешь, что я могу копать, могу не копать. Мне – всё равно. Не та погода, чтоб пить.

– Тогда навались.

Ели, несмотря на жару, так, что за ушами трещало. Вера готовила прилично. Даже Маша как-то призабыла, что она всех этих людей видит впервые в жизни. Давно ей не было так спокойно на душе. Славик уже сумел найти дорогу к сердцу женщины, то есть – матери. А это – главное. Ей он понравился тоже: свой брат, из битых. Битых так же, за то же. Она украдкой поглядывала, как он ест. Умной женщине достаточно один взгляд на это бросить, чтобы узнать о мужчине как минимум половину биографии. А вторую рассказывает смех: послушайте и посмотрите, как человек смеётся и можете смело выбрасывать тщательно заполненную анкету: там всё равно всей правды нет. Славик был не из благоустроенных. А если точнее – из полностью одиноких.

Получалось, что Паша действительно сказал Маше правду. Пропадать Славик, конечно, не пропадал, но жизнь к нему обернулась явно не самой приветливой стороной. Удача его, похоже, не баловала. Да и вряд ли кто-нибудь вообще его баловал, судя даже по короткому представлению Паши. Да и, стараясь делать это незаметно, Маша разглядывала нечаянно обретённого кандидата в мужья. И многое в нём ей нравилось. Особенно хороши у Славика были руки: таким рукам женщина доверяется без сомнений.

Заплакал в соседней комнате ребёнок. Вскочили и Маша, и Славик. И оба побежали. Словно оба были родителями. Или, по крайней мере, супругами.

Паша счёл, что сейчас самое время поговорить с Верой.

– Вер, я сам познакомился с ними обоими только сегодня, – он снизил голос, хотя ничего секретного сказать не мог. – Со Славой мы попили вместе пива, а после провернули одно хорошее дело. А потом оба познакомились с Машей. Слава попросил. Хотя видел её, как и я, первый раз в своей жизни. Но!.. Считай, что они знакомы друг с другом сто лет и оба вместе с нами – столько же. Они, похоже, нормальные ребята, наши.

– Ладно.

– Значит, вот какое дело мы со Славой нынче совершили. – Он быстро описал эпизод с Юрой. – Этим людям надо помочь. Просто поддержать, люди они явно хорошие, но очень уж уставшие. Завтра мы едем, все, к озеру, на наше место. Сейчас нужно позвонить Витьке, и позвать его сюда. Обсудим вместе предстоящие наши действия по спасению утопающих в водах жизни.

– Лучше – Инне. – Вера была права, конечно.

– А и правда – лучше. Инна за ним может не пойти, он же за ней пойдёт. Давай звони. – Вера набрала номер.

– Инна, вы с Витей нам срочно нужны. Вы не можете приехать сейчас ко мне домой? Посоветоваться нужно.

– Да.

– Ждём.

Славик с Машей только что подошли: у малыша выпала пустышка. Маша его успокоила и он снова уснул.

– Ребятки, – сказал Павел, – сейчас подъедут двое, хорошие люди, наши друзья. Но в обращении с ними требуется сугубая деликатность! Они год уже женаты, но отношения у них – как в первый день. Посему попрошу не смущаться самим и не смущать их, ладно? Мы-то уже присмотрелись, пообвыкли, а вам может быть внове: таких сумасшедших немного. Скоро будут, им недалеко.

И правда, им понадобилось всего двадцать минут. Машина у Виктора работала так, что сама могла служить образцом для швейцарских часов. Ещё ни разу не сломалась. Виктор вообще считал, что никаких неожиданных поломок быть не может. Машина всегда заранее говорит хозяину о своём состоянии. Только слышать нужно уметь, понимать. Машина, конечно, из железа, но и в ней есть какой-то дух. И она платит добром за добро, злом – за зло. У Виктора машина иногда делала работу, которая, в общем-то, была монополией бульдозера или тягача. И справлялась. Виктор ей тут же устраивал тёплую баню и она знала, что он ни при каких условиях не бросит её загнанной и грязной, как плохой наездник – чужую лошадь. Впрочем, плохие и своих бросают сразу же, как только надобность отпала.

Как и положено, Виктор пропустил вперёд Инну. Все перездоровались, перезнакомились. И ни Инна, ни Виктор не выказали ни малейшего удивления, что их срочно понадобилось вызвать именно с целью кому-то представить. Раз вызвали, значит, нужно, Паше с Верой нужно. А после всё разъяснится.

– Ребятки, завтра едем на лоно природы. Вить, твоей машине достанется: придётся сделать два рейса, прихватим ещё двух людей. Нас вот шестеро, итого восемь.

– Паш, два рейса делать не придётся, – неожиданно подключился Славик, – я просто не успел сказать: можно у моего шефа попросить. У него и своя есть, а то и служебную может дать. А я водитель со стажем.

– А как, интересно, он даст тебе служебную? А путёвка?

– Позвоню, попрошу, он сделает. А вечером подъеду, заберу.

– Путёвку или машину?

– То и другое. У дома ночь постоит, не заржавеет.

– Хорошо. Значит, ты заезжаешь за Машей и сразу к Гале. Часам, скажем, к девяти.

– Ладно.

– Но, ребята, – вмешалась Маша, – у меня же мальчик.

– А ты – с мальчиком. Вряд ли он будет возражать. Нешто ему в городе лучше? Мы, кстати, без мальчика и не согласны.

– А на мальчика глянуть можно? – встрепенулась Инна.

– Можно.

– Нет, Витя, ты останься. Мы скоро.

Инна очень жалела, что остаётся еще два курса университета. Не хотелось разрываться между учёбой и ребёнком. А ребёнка хотелось страшно. Как можно не хотеть ребёнка от любимого?! Но приходилось терпеть: мать Виктора помочь не могла ничем, если бы и захотела, мама Инны была далека от пенсионного возраста. Да Инне и не хотелось передоверять ребёнка бабушке. Ей самой хотелось его нянчить. Виктора она любила так, что эта любовь её затапливала, как половодье, выплескивалась, не вмещалась в душе и только дети могли дать ей выход. Но и Виктору детей хотелось не меньше. Инна боялась, что не сдержит слова, данного себе самой: ждать ещё целый год было невыносимо.

А теперь, когда Маша вошла в их круг, видеть у кого-то ребёнка и стерпеть ожидание вряд ли получится. Когда женщины вернулись, глаза Инны, и так темно-карие, почти чёрные, стали вообще бездонными и вся она как-то сияла. Инна присела возле Виктора, прислонилась к его плечу. Смотреть на них было даже страшно: не приведи Господь, сделаешь что-то не то… Вне всякого сомнения, даже всё прощающий Бог тут мог бы не простить. Не смог бы простить.

Все как-то притихли.

– Ребятки, – сказал – а ведь надо Гале позвонить, предупредить, что мы будем в девять.

– Давайте, может, сначала я сговорюсь с шефом?

Славик договорился.

– Звони, Паш, Гале.

Галя если и удивилась, то ничем этого не высказала. И на поездку согласилась, обрадовалась – сразу за двоих. Но предложила сообразить, какую еду брать.

– Галь, ты не волнуйся, возьмём, что у кого есть. За тобой, главное, квас, да побольше. На шесть человек на весь день. Пекло пока никто не отменял. А всё остальное обеспечим сами. Завтра жди.

***

Добрались они на место отдыха как нельзя лучше. А на их месте уже расположились двое. Славик и Паша переглянулись, молча решая, что делать и как быть. Присоединить их к компании или вежливо попросить с насиженного друзьями места? Но, с другой стороны, случайностей ведь не существует. Значит, поговорим.

– Ребятки, – без Павла и вода не освятится: он уже успел вступить в контакт с неожиданными «захватчиками»! – это завсегда было наше место, так что нам хотелось бы, чтобы вы нас приняли к костру. Вместе нам будет веселее.

– Мы не против. – Двое просто растерялись от неожиданного поворота, потому что в подобном случае их было положено изгнать. И вновь прибывшие сделали бы это без труда, если принять во внимание резкое неравенство сил.

– Поехали знакомиться.

– Я – Саша, это – Лена. – Парень потихоньку переводил дух, потому что приехавшие оказались на удивление миролюбивы. Паша представил своих попутчиков, пока не дошёл до себя.

– А я – тёзка апостола Павел.

– Весёлые вы апостолы! – впервые заговорила Лена.

– А как же! Нос повесить может каждый, но смеяться, когда плохо, может далеко не каждый! – представить Павла в состоянии печали, повесившим нос, представить было труднее, чем летящего человека. – А мы смеёмся, даже когда плохо. Но сейчас нам хорошо, а потому смеяться будем все и дружно.

Смеялись и правда дружно. Всё делали дружно: вытаскивали припасы, опустошали сумки, разводили костёр, отыскивали брёвна, которые должны были стать скамейками, чтобы все смогли сесть в круг, готовили стол. Даже Денис радостно агукал, наблюдая весёлую суматоху, какой ему ещё ни разу, надо думать, не приходилось видеть. Маша самой себе удивлялась: никогда за собой никакого авантюризма не замечала, с людьми всегда сходилась трудно, а среди этих людей, о чьём существовании ещё вчера не подозревала, ей лучше, чем среди родных.

Впрочем, при сложившихся обстоятельствах ей ещё долго будет среди родных людей хуже, чем где бы то ни было. Она, придя к родным со своей бедой – а разве если тебя бросил любимый, это не беда? – под завязку наслушалась таких неожиданных комментариев… Скорей всего, она могла теперь считать, что родни у неё больше нет. Семья была строгих, старинных нравов, никогда, на сколько поколений род себя не помнил, такого не было, чтоб без замужества – в матери… Даже мужчины никогда не изменяли жёнам и, тем более, на стороне детей не заводили. Крепко, устойчиво, честно жили. Но Маша, она ведь даже не посоветовалась ни с кем.

И теперь, имея законную комнату в огромном родительском доме, Маша некоторое время снимала квартирку на окраине города и считала, что в отчий дом не вернётся никогда. Все связи с родными были прерваны с обеих сторон. Мать, правда, прибегала. Может, и тайком от отца, но вряд ли: представить, что мать научилась врать и ловчить, Маше было крайне трудно. Вряд ли, не спросясь у мужа, могла бы она обеспечивать Машу в таком объёме не только разнообразными продуктами, даже деликатесами для ребёнка: деньги в доме всегда были общие.

Слава Богу ещё, что Маше на работе дали, после рождения Дениса, комнату в коммуналке – большую и светлую. И с одной только соседкой, Анной Григорьевной, сразу же Машу принявшей по-доброму. Анна Григорьевна давным-давно, десятки лет назад, осталась одна и потом уже не стала заводить новую семью. Так что нянчила она Дениса с упоением, разными способами убеждая Машу, пока, впрочем, безуспешно, что всё, что ни делается – к лучшему. С таким чудесным малышом не пропадёшь! Да ведь и самой Маше двадцать с таким маленьким крючочком, что он и значения не имеет.

А теперь ещё каким-то странным вывертом судьбы в её жизни появились эти люди (а особенно – Слава) и возникла надежда, что Павел не пошутил. Машу с момента разлуки с несостоявшимся папой ужасала сама мысль о том, что через несколько лет ей придётся отвечать и ребёнку, и, многим чужим, официальным, по крайней мере, людям на вопрос, где отец Дениса. А что можно на это ответить? Но Славик столь заинтересованно проявлял свои симпатии, вполне, кажется, искренние, к Машиному сыну… Да и сама Маша ему, похоже, действительно понравилась. Во всяком случае, он держал себя о ней так, – одновременно с большой сердечной теплотой и с естественным уважением, – словно знает её не меньше ста лет. Вот и сейчас, вытянувшись во все свои сто восемьдесят семь сантиметров на траве, с закрытыми глазами, что-то нейтральное у Маши спрашивал, что-то столь же нейтральное сам рассказывал, но стоило ей отвести от него взгляд, чтобы посмотреть, кто так заливисто и заразительно хохочет у костра, как он тут жё открыл глаза.

– Денис, кажется, уснул, пойдем к ним, – попросила Маша.

– А без них, со мной только, тебе скучно? – Ответ Славу вроде бы и не очень интересовал.

– Нет, не скучно. А просто мне не верится, что у меня внезапно появилось сразу столько друзей. Так и хочется их руками потрогать – не тени ли это…

– Начинай, в таком случае, с меня… – Это, конечно, была шутка, но очень уж неудачная. Маша покраснела.

– Боишься, что я тебя не так пойму? А ты не бойся, – Славик старался шутить, но шутка потому и оказалась неудачной, что начиналась вовсе не шутливо, а абсолютно серьёзно. Но Славик тоже стеснялся и сомневался в собственной привлекательности.

– Я уже мало чего в этой жизни боюсь.

– Даже умереть – не боишься?

– По отношению к себе – нет. Сына жаль. Я уже знаю, что он никому, кроме меня, не нужен.

– Придётся тебе долго-долго, значит, жить.

– А это в руках Божьих. Можно срок своей жизни не рассчитывать. Всё равно ошибка гарантирована.

– Да, ты права. У меня, на прошлой работе, был один… долгожитель. Как подкатило ему под шестьдесят, что с ним стало: по часам себя кормит, гулять выводит, спать строго в одиннадцать вечера укладывает… До ста захотел дожить, уж коли пенсия даёт право предаться полноценному и заслуженному отдыху. А тут – раз и зима. Поскользнулся на льду, о решётку возле дерева приложился височком и привет с того света. А не лелеял бы себя так старательно, глядишь, и пожил бы.

– Ты как-то ты странно это говоришь?.. – Хотелось ей сказать «зло», но она выбрала другое слово.

– Неприятно было смотреть на это самолелеяние – вот в чём дело. Знаешь поговорку о чести смолоду? Это и к здоровью (да и к прочим показателям человеческим) можно отнести. Если кто-то так уж ценит своё здоровье, так пусть и берегутся смолоду. А ведь его, несостоявшегося долгожителя, знали многие: и в сорок, да и в пятьдесят чего творил, ни в сказке сказать… А потом трёхнулся…

– А помнишь: именно те, кто вёл себя вольнее вольного, грешнее-грешного и становятся к старости моралистами…

– Именно. Что и бесит. Как их самих, так и нас. Их потому, что сами хотели бы делать то же, что и молодёжь, да силёнки и возможности уж не те, а нас – потому что мы знаем о причине их зудения.

Оба засмеялись. Потом всё-таки поднялись и пошли к костру.

***

А там шёл весьма напряжённый разговор. Саша, сам не понимая, почему вдруг с этими совершенно незнакомыми людьми разговорился, с горечью говорил о своём трудовом пути. И о моральных результатах этого пути к сегодняшнему дню.

…Если бывает, что не бывает никакого настроения, то у Саши в тот очень для него чёрный день на душе была именно такая полная пустота. Совершенно машинально он открывал дверь в квартиру, переодевался, умывался, разогревал ужин. Который, однако, почему-то не шёл в горло. Устал, что ли, так? Оставив еду почти не тронутой, Саша опять зачем-то забрёл в ванную и заглянул в зеркало. И вдруг увидел, что на лице, оказывается, застыла горькая усмешка. Вот почему на него оглядывались в толпе, отодвигались на всякий случай в троллейбусе. И – такая резкая эта усмешка – даже левый угол губ опустился. Да, вид тот ещё!