Зайтан-Бродяга

– Чем? – Карлуха криво улыбнулся опухшими губами. Здорово ему перепало от пришлых. Сильно побили низкорослого. – Ты ври да не завирайся. – Коротун поскрёб затылок. – Таскаешь всякий не потреб.

– Не потреб говоришь? – Михалыч навис над Каротуном как грозовая туча над слабеньким костерком. – Эта штука. – Михалыч потряс гранатой. – Тебе башку враз снесёт. И тебе и всем нам.

– Да пошёл ты. – Огрызнулся низкорослый и пригрозил. – Ещё раз пнёшь, я тебе нос набок сверну. Понял?

– Тихо-тихо. – Гунька поспешил к Карлухе, встал перед ним. – Чего вздыбился?

– Это он вздыбился. – Карлуха взобрался на лавку и пожаловался. – Пинается гад.

– Извини. – Михалыч подсел к мелкому. – Не хотел, сорвался я. Да и ты хорош, хватаешь без спросу. А если.

– Если да кабы. – Карлуха спрыгнул с лавки и отошёл подальше, уселся на лежак.

– Попали так попали. – Сетует Гунька. – Что будем делать?

– Выбор у нас невелик. Ну, так что, попробуем рвануть крышку? – Спросил Михалыч ощупывая пальцами просвет. – Граната пролезет.

– А давай. – Согласился я. – Может что и получится? Хотя. – Не верю я что железка нам поможет. Был бы стальной прут – это куда ни шло.

– Хочу предупредить. – Михалыч слез, отряхнул руки. – Шарахнет по-взрослому, а мы в банке.

– В какой ещё банке? – Гунька уселся на край стола. – Выбираться нужно да поскорей. Не для того я в дерьме купался что бы подохнуть в схроне. Пожить хочется.

– Бродяга и ты Гунька, тащите стол к дальней стене. Поставьте его на бок. – Михалыч встал у лестницы, оттуда и раздаёт указания. – Карлуха собери подушки, ступай за стол, там и сиди. Доски толстые, выдержат.

– Зачем? – Удивился я. – Где люк, а где мы?

– Нужно так. – Пояснил Михалыч, вырвал из железки колечко и полез наверх. – Прячьтесь. Откройте рты, уши руками закройте.

Спорить не стали, сделали всё, как и велел новый приятель. Почти всё, лично я не раскрыл рот. О чём пожалел и очень скоро.

Бабахнуло действительно славно. Со стен облетела ржавчина, лампа, та что под люком свалилась набок и погасла. А вот вторая у шкафа устояла, мерцает слабым огоньком сквозь облако пыли.

Когда бабахнуло, мне показалось лёжка со всем её содержимым подпрыгнула. А следом за нею и мы, все разом подскочили и попадали. А потом, нас накрыло столом. Хотя нет, стол завалился раньше, Михалыч через него влетел. Не ожидал я от него такой прыти.

Гунька матерится, стоит на коленях, сжимает руками уши. Коротун ползает на четвереньках, охает и ахает. А я, глазею в пыльное облако на свет лампы. В голове гудит, на языке привкус крови. И только Михалыч держится бодрячком. Встал, отряхнулся и уверенным шагом направился к люку.

В лёжке ничего не изменилось, всё как стояло, так и стоит на своих местах. Хотя нет, стол поломался, лежит на боку.

Прокашлялись (пыль поднялась столбом) и полезли наверх. Крышка-люк приоткрылась, но недостаточно широко что бы в неё протиснуться. Теперь-то и стало понятно, что мешает нам выбраться. Огромный самец шипаря лежит поверх люка. Не знаю с чего вдруг эта тварь решила помереть именно на крышке. Нашёл же место?

Долго не раздумывая принялись толкать, поднимаем люк. Суём в щель доски от стола, упираемся плечами. Михалыч ругается, торопит. Пыжимся из последних сил, кряхтим, поднимаем крышку. С горем пополам справились, приоткрыли чуток.

На разведку пошёл Карлуха. Невелик мелкий размерами, вот мы его и пропихнули. Матерится низкорослый, потому как бока у него болят, побили сильно, а мы пхнём его в дыру без жалости.

– Братцы. – Коротун оттащил зверя, поднял раскуроченную крышку. Встал на колени и шепчет в дыру. – Да тут такое? – Посторонись. – Предупредил Гунька и полез.

Следом, заторопились и мы. Передали Гуньке оружие и торбу. С автоматом Михалыч не расстаётся, держит при себе, боится, украдут. Да кому нужен его автомат? В наших краях винтовка в большом почёте.

Выбрались на свободу, я оторопел, потерял дар речи. С два десятка здоровенных шипарей валяются по всей округе. Глаза выпучены, морды перекошены. Языки вывалили, когтистые пальцы недоразвитых передних лап растопырены, задние выкручены. Точно ломали их, но вот кто это смог сделать? Не знаю я такого зверя что справиться с двумя шипарями. А тут два десятка не меньше.

– Вот так подфартило. – Обрадовался Гунька и пустился в пляс. – Всё, отшипелись зубастые.

– Ага. – Согласился Карлуха и заискивающе поглядел на меня, потом на Михалыча. – Мне бы ножичек. Такой, что притупить не жалко.

– Какой ножичек? – Сквозь зубы процедил Михалыч.

– Вокруг ящеров тьма-тьмущая, а тебе ножичек подавай? Свежины захотелось? – Михалыч схватил Карлуху за руку как непослушного ребёнка и потащил к яру. – Поглядели и хватит, уходим.

– Да пошёл ты. – Грубо ответил мелкий, высвободил руку и шустро вернулся к нам. – Сам иди. Мне и здесь неплохо.

– Вы чего мужики? – Михалыч сжал в руках автомат, озирается. – На кой вам эти твари? Время теряем.

– Какое время? Без надобности оно нам. – Карлуха пнул ногой шипаря. – Подохли зубастые. Вот так подарочек. Это хорошо, что я с вами драпанул.

– Бродяга! – Окликнул Михалыч. – Скажи им. Ноги уносить нужно, ищут нас.

– Ищут? – Спросил и посмотрел в сторону Бочки. Её конечно отсюда невидно, ушли мы порядочно. А вот небо далеко видать, хмурое оно тяжёлое, тучи не то что бы чёрные, но дождик срывается. – Не думаю, что кто-то в такую погоду решится начать погоню. Да и кому мы нужны?

– Мы же договорились. – Напомнил Михалыч. – Айда на болото. Постираться нужно, разит от нас хуже не куда.

– Постираемся, как же без этого? – Заверил я. – Отмоемся обязательно. – Пропахли мы нечистотами, одежда к телу липнет, ботинки всё ещё мокрые.

– Кого ждём? – Михалыч закурил. – Недосуг ящерами любоваться. В дорогу пора.

– Сам иди. – Пробурчал Карлуха искоса поглядывает в мою сторону. Ищет мелкий поддержку, а я не знаю, как и поступить?

Пообещал Михалычу, можно сказать слово дал. Но и от дармового заработка грех отказываться. Шипарь зверь опасный, мало кто может похвастать удачной охотой. Всё больше не мы на него, шипарь на нас охотятся. Лопатка шипаря –лопатина, вещь нужная в большом спросе она. Потому как крепкая, остроту держит куда лучше железа. Из лопатин отменные топоры выходят. Скорняжных дел мастера лопатиной шкуры кроят. Сносу ей нет. За одну, можно и одеться, и обуться в лучшие кожи. А тут вон их сколько?

– Ага, ступай. – Поддержал Гунька. – Пока все лопатины не срежу, не уйду.

– Шкуры хорошие. – Заметил я, поглаживаю ладонью зверю загривок. Ворс жёсткий, а подшерсток как пух. – За такую, можно сотню патронов выторговать.

– Вот Вы придурки. – Выпалил Михалыч и посмотрел с ухмылкой. – Завалю вас патронами. Айда к тайнику, чокнутые.

– Да, когда это будет? – Гунька правит нож, шаркает лезвием о камень. Много в этом месте камней, а песка ещё больше. – До твоего тайника ещё дойти нужно. Зачем куда-то ходить, гляди сколько добра валяется?

– Брешет. – Карлуха оседлал шипаря. – А ты, покажи патроны.

– В рюкзаке они. – Михалыч тряхнул торбой. – Десять пачек по тридцать штук в каждой. К месту выйдем, в сто раз больше получите.

– Да ну тебя. – Отмахнулся Карлуха и заглянул зверю в пасть. – Вот так зубищи. Гляди Бродяга, клыки что ножи. Попадись такому.

– Ну и чёрт с вами. Подыхайте, если хотите. Бродяга, укажи дорогу, один пойду. – Вертит Михалыч головой во все стороны. – Куда идти?

– Нет здесь дорог. К болоту туда. – Я указал пальцем. Впереди глубокий яр, кусты, трава в человеческий рост. – Пройдёшь по оврагу до проплешины. Дальше через лесок. Вонять начнёт, стало быть пришёл.

– Самоубийцы. – Выдохнул Михалыч, ухватил мешок и потащил его вниз по склону.

– Беги-беги. Дурень! – Вслед ему выкрикнул Гунька, проворно вспарывает ножом крепкую шкуру на спине шипаря. – Давай Бродяга, режь вон того. – Взгляд обозначил зверя у люка. – Карлуха, помогай, тащи за загривок.

– Ага. – Тут же согласился мелкий и вынул из-за пояса

нож. Широкое, хорошо отполированное лезвие, простенькая, деревянная рукоять. Как он его сберёг, почему пришлые не забрали? – Ты Гунька шире подрезай, я на подхвате. – Ухватившись за срез посоветовал мелкий.

– А может ну его? – Тревога Михалыча передалась и мне. Кустарник изломан, ветки к траве прижаты, деревья стоят голые, нет на них листьев. Ночью гремело, наверное, ураган бушевал? Щебечут птички, тишь да благодать, но что-то тревожит. Не спокойно на сердце.

– Ты чего Бродяга? – Гунька срезал мясо на лопатке, отделил от кости и выбросил под куст. – Вот так шипарь, гляди какая костомаха? – Дружок показал добытую лопатку, большую похожую на топорище кость. – Да за такую лопатину, я себе сапоги выше колен стребую. Плащ с капюшоном и штаны заброды. – Гунька вытер ладонью лицо. – Помогай Бродяга.

– Уговорил. – Согласился я. – По одной шкуре и две лопатины на брата. Сделаем всё быстро и уходим. Карлуха, полезай в лёжку, там торбы у шкафа свалены. Позаимствуем, на обратном пути вернём.

– Как по две? А хребты, а когти? – Коротун уставился на меня подбитыми глазами. Здорово ему накостыляли. Не лицо, сплошной синяк, на подбородке присохшая рана, губы распухли.

– А ты ничего странного не заметил? – Спросил и прошёлся к кустам, осмотрелся. На первый взгляд всё, как и прежде, тяжёлое небо, измятая трава, дует лёгкий ветерок. И всё бы ничего, но вот зверьё лежит лохматыми горками. С чего вдруг они подохли? Присел возле шипаря с вывернутой шеей, потрогал его за нос. – Мужики. – Позвал негромко. – Ночью никто не просыпался? Может что услыхали?

– Я не слыхал. Спал как убитый. – Карлуха вылез из лёжки с тремя торбами. Поспешил к Гуньке, бросил торбы и взялся за работу, сдирает шкуру. Трудился умело, точно занимался этим всю жизнь. – Подохли и ладно. – Заметил Коротун, не отрываясь от дела. – Передрались, добычу не поделили.

– Ага. Передрались. – Я придирчиво осмотрел зверя. Голова, лапы, спина всё на месте, и ни одной царапины. – Второго свежуете, а крови нет. С чего вдруг они собрались в одном месте и не порвали дуг-друга? По какой нужде пришли?

– И по какой же? – В разнобой спросили приятели.

– Не знаю. Потому и спрашиваю. Странно это.

– Да ладно тебе. – Отмахнулся Гунька. – Чего тут странного? А помнишь, как целое стадо кластунов в болте увязло? Ты тогда с Тинкой хороводил. И что ты в ней только нашёл? Худая, плоская как доска.

– А Тинка тут причём? – Гляжу на Гуньку, а он не смотрит в мою сторону, режет зверюгу. – Гунька, я к тебе обращаюсь. Оглох?

– Да слышу я, слышу. Про кластунов вспомнил, вот и Тинка припомнилась. – Гунька вытер руки о шкуру зверя, поглядел на меня, улыбнулся. – Охотники тоже не знали, чего это зверьё в болото полезло? Завалили нас мясом. Только ленивый запасы не делал.

– Дурень ты Гунька. – Не удержался я от смеха. – После тех кластунов, все кто на дармовщину позарились, с клозета не вылезали. Не спроста зверьё в болото полезло. Что, покушали свежего мясца? От пуза наелись?

– И что? Все живы, не померли. – Гунька бросил на траву кость, и перебрался к другому шипарю. Карлуха поспешил ему в помощь, упёрся ногами и перевалил зверюгу мордой вниз.

– Хватит языки чесать. – Карлуха явно в ударе. – Делом займись. Раньше закончим, раньше уйдём.

– Ага. – Закивал Гунька. – К Серой башне двинем. Там и сменяем добро.

– А как же Михалыч? – Достал я из ботинка нож, вспорол шипарю живот. Сунул руку, нащупал мягкий с кулак размером мешочек. Подёргал его, и медленно вытащил.

– Тебе что, заняться больше нечем? – Глядит Карлуха, кривится. Мешочек выглядит мерзко. Кусок жира в красных пятнах и зелёной слизи. Да и пахнуло, от него далеко не свежестью. – Зачем тебе эта гадость? – Спросил Коротун и передёрнул плечами.

– Гадость в отхожем месте. А это. – С мешочком в руке я пошёл вниз по склону. Отыскал куст лопухатого, нарвали листьев и вернулся к приятелям. – Вы лопатки режьте, я мешочки достану. На болоте спасибо скажете.

– На каком болоте? – Гунька приловчился вырезать лопатки. На траве растёт гора костей.

– На том самом. Михалыч далеко не уйдёт. Поторопимся к полудню догоним.

– Лично я. – Самодовольно заявил Гунька. – Не пойду. – И я. – Вываливая в песке кости, поддержал Карлуха.

– Здесь останетесь?

– Почему здесь? – Гунька поглядел в хмурое небо, словно там был написан ответ. – В Серую направлюсь.

– А дорогу найдёшь?

– Найду. – Гунька кивнул.

– Что, и через Затхлый посёлок пройдёшь? Или в обход по бурелому полезешь?

– Через посёлок не пойду. – Гунька посмотрел на меня, потом на мелкого. Тот покрутил носом и с двойным усердием принялся обтирать песком кости.

– То-то и оно. – Веселит меня Гунька своей смелостью. – Ну, так что? – Я посмотрел на низкорослого. – Коротун, может ты, безопасную дорогу знаешь?

– А я там был? – Бросил Карлуха, принимая из рук Гуньки свежесрезанную кость.

– И что нам теперь делать? – Поникшим голосом спросил Гунька.

– Меня слушайте.

– Так мы это. – Приятели переглянулись. – Мы вроде как слушаем. – Заверил Гунька и отложил работу. – Помоги Бродяга, отведи к Серой.

– Обещать не стану. Может и отведу, потом.

– Ага. – Карлуха заметно повеселел. – Я всегда говорил.

Бродяга, мне лучший друг. А Тинку – это я ему присоветовал. Подумаешь худая, главное умелая.

– Это точно. – Согласился я и полез в брюхо к зверюге за мешочком слизи.

Не знаю, сколько мы провозились, без устали и отдыха добывая лопатки шипарей. Наверное, долго, жадность великая сила. Многих она погубила и сгубит ещё не мало народа. Беда тому, кто не может вовремя остановиться.

– Фух. – Тяжело выдохну Гунька и уселся на песок. – Передохну чуток и возьмусь за хребты.

– Правильно. – Поддержал Карлуха, потрогал подбитый глаз и завалился на содранную шкуру. – Сперва когтей нарублю. А потом.

– Не будет потом. – Остепенил я мелкого. Треснула ветка, а может и показалось? Глухота после взрыва, вроде бы и прошла, но не до конца. В одном ухе всё ещё звенит. Присел, осмотрелся, всё тихо и спокойно. Почудилось. – Уходим мужики. И как можно быстрее. Добычу сложим в шкуры, оттащим поодаль и закопаем.

– Как закопаем? – Не понравилась Карлухе такая новость. – Не оставлю свою долю. Заберу всё.

– Остынь. – Привалившись спиной к шипарю, посоветовал Гунька. – Не утащить нам добытое. Верно говорит Бродяга. Спрячем, вернёмся отроем.

– А если опередят? – Карлуха поплевал на нож и принялся его вытирать листом лопухатого.

– Не опередят. – Пообещал я. – Главное зарыть поглубже и место обозначить. Раздавим пару мешочков шипаря, для надёжности. Ни зверь, ни человек к нашему добру не сунется. Это я вам гарантирую. – Сказал и потянулся к винтовке. Похоже, не почудилось. Треснула-таки ветка, прозевал, опростоволосился.

– Ну что лишенцы? – Раздался за спиной знакомый голос. – Всё, отбегались твари. Братва, вы только поглядите сколько зверья они укокошили? Нет что бы встать на лыжи, так эти терпилы устроили сафари. Вот придурки.

– А ты кто такой? – Поинтересовался Гунька. Спросил и тут же получил прикладом по спине. Ударили сзади, подленько по разбойничьи. Не увидал я кто это сделал. Глядел как Карлуха в яр улепётывает. Рухнул Гунька носом в песок, лежит не шевелится. Крючконосый, мой провожатый к Вохиной баньке вышел из-за куста, плюнул под ноги. Глядит на меня зубы скалит.

– Что бельма пялишь? Не ждал? – Спросил крючконосый, снял вязанную шапочку и погладил лысину. – Тебя же просили, сиди и не рыпайся. Пей, ешь, девок тискай, за всё уплачено.

Попытался я встать, ухватили за шиворот, потянули назад и резко толкнули вперёд. Грохнулся лицом в песок, но успел заметить ботинок песочного цвета. Тот добротный с толстыми шнурками.

***

Били меня не долго и не сильно, всё больше по рёбрам, да по спине. Попинали чуток, связали руки за спину и бросили под куст. А вот Гуньке здорово перепало, разбили всё что было на виду, бровь, нос, губы. Боюсь даже представить, что у него под одеждой творится, ногами Гуньку сильно пинали. Особо лютовал недавний мой провожатый, Фугасом его кличут. Помогал Фугасу тот, в ботинках, придерживал Гуньку, бил исключительно по лицу. Мне тоже от него перепало, полез я вступится за Гуньку. Так этот гад стукнул ногой в живот. Да так умело приложил, дух спёрло. Хорошие у него ботинки, носки тупые, подошва крепкая.

Были ещё трое, грязные какие-то, небритые, морды хмурые. Эти не вмешивались, держались чуть в стороне. Не били они нас, но и не препятствовали. Оружие из рук не выпускают, по сторонам глазеют, словно ждут кого-то. Искоса поглядывают на кусты в ярочке, озираются.

Молодец Коротун, успел сбежать, малый рост, в отдельных случаях здорово выручает. Лежу под кустом, гляжу в небо. Тучи уползают в сторону Бочки, дождик закончился, от болота подул ветерок, пахнуло гнилью. Из леса послышалась трескотня напуганных птиц и донеслось уханье. Не громкое, далёкое.

– Чего это? – Спросил Фугас и толкнул меня прикладом в плечо.

– А ты сходи и глянь. – Предложил я, за что и получил звонкий подзатыльник, от того, в ботинках. Странный он какой-то, харю под тряпкой прячет, винтовку с оптическим прицелом точно девку двумя руками к груди прижимает.

– По башке не бей. – Рявкнул Фугас. – Маковка евонная на вес золота.

–Ага, на вес. Только не золота, а дерьма. И воняет от него так же. Парашей разит за версту. Придушит его Ветеринар. Гадом буду, распотрошит как свинью. – Под тряпкой не видно, но по голосу понятно, ухмыляется сволочь. – Я бы этому зашкварку уши отрезал. Башку в мешке притащил и на входе пристроил, что бы другим неповадно было. Бегут твари из Бочки, как тараканы из всех щелей драпают.

– Завали хлебало. – Глядя на дружка сурово и зло, прошипел Фугас. – У меня твои уши и головы, вот уже где. – Бритоголовый, мазнул большим пальцем себе по горлу. – Его башка не твоя забота. Думай где Михалыча искать? Куда он мог затырится?

– А чего тут думать? – Дружок Фугаса подошёл к шипарю. Присел и щёлкнул того по большому чёрному носу. – Зверьё в этих краях интересное, зубастое. Мы здесь как в парке юрского периода. Далеко не убежит, ящеры схавают.

– А если не схавают? Догадываешься, что с нами Ветеринар сделает? – Фугас осмотрелся и плюнул через губу.

– Сожрут. А нет, так в лесу, или на болоте околеет. – В подтверждение его слов, от болота донеслось уханье. Всё ещё тихое, но заметно громче прежнего. – Уходить нужно. Не нравится мне эта музыка.

– Слышь, околеванец? – Фугас тронул меня за плечо, присел и тут же вскочил. – Чем от тебя разит?

– Дерьмом. – Хохотнул тот в добротных ботинках. – Нас увидал и обгадился.

– Куда Михалыч рванул? – Фугас сорвал охапку травы и принялся тереть руки. – Скажешь, отпустим.

– Какой Михалыч?

– Ты дурака не включай. Хорош тупить.

– Не понимаю я тебя. Ты либо говори по-людски, либо отвяжись.

– Стволы у вас новые. – Пнув ногой мою винтовку, заметил Фугас. – Откуда оружие?

– Нашли. В лесу под деревом. Где именно не помню. Ещё вопросы будут?

– А если по башке настучу? – Фугас показал кулак, ухмыльнулся и добавил. – Помыться перед смертью не хочешь? – Хочу. А что?

– А ничего. Колено прострелю, глядишь и память вернётся.

– Фугас. – Позвал рослый, один из тех что держались поодаль. – Уходить нужно.

– Пасть закрой. – Прошипел Фугас. – Когда скажу, тогда и пойдёшь.

– Это ты кому? – Рослый шагнул вперёд, поскрёб квадратную челюсть. – Попридержи коней. Не по своей масти рот раззявил.

– Моргун? – Фугас улыбнулся. – Что же ты про свою козырную масть промолчал, когда Ветеринар твоих дружков Ракло и Тыкву резал? Стоял как опущенный, рта не раскрыл, а тут раздухарился? Закрой пасть и постой в сторонке. Псов своих прибери. Пусть побегают, может следы Михалыча отыщут?

– За метлой следи. Длинная она у тебя, как бы беды не вышло. – Моргун сделал шаг в сторону, уступая место своим приятелям. Те вышли вперёд.

– Оружие на землю. – Прошипел Фугас. – Стволы положите и лапы к небу!

– Язык попридержи. – Заговорил высокий, широкоплечий детина. – Рамсы попутал? Страх потерял, шавка?

– Да я вас. – Фугас вскинул автомат и пальнул поверх голов.

Тут-то и началось светопреставление. Отовсюду стреляют, брань, крики. Перевалился я на бок, хотел сбежать под шумок, а тут как громыхнёт. Сыпанули на меня горячим песком и пнули. Да так сильно что я не успел опомниться как оказался на дне оврага. Всё гудит, шипит, воет, округу заволокло дымом, в ушах звенит. Отплевался, потёрся лицом о траву. И только открыл глаза, гляжу разбойник, тот гад в добротных ботинках. Скатился он кубарем, спрятался за пнём.

Хлопнул выстрел, второй, третий. Бандит палит не оглядывается. В самую пору напасть со спины, по башке стукнуть. Руки связаны, стукнуть не выйдет, а вот пнуть можно попробовать.

Сверху стреляют, снизу тоже. Бандит прячется за пнём, отстреливается. Лежу под кустом, тру о камень верёвку. Не выходит, запястья оцарапал, а верёвка цела. Остаётся только ждать, кто кого перебьёт? Сзади ухватили за шею, прикрыли рот. Я даже испугаться не успел.

– Тихо Бродяга, тихо. – В самое ухо шепчет Карлуха. – Я это, я. – Мог бы и не говорить, по запаху понятно.

– Руки отекли, развяжи.

– Ага, нож достану.

Хлопнули один за другим два винтовочных выстрела. Наверху кто-то вскрикнул, послышалась отборная брань и проклятья. С холма дали длинную очередь и бабахнуло. Пень, за которым прятался разбойник, разлетелся в щепки, поднялась пыль. Колючая волна посекла куст над головой, посыпались листья, ветки.

– Вот и всё. – Подумал я. Отстрелялся гад. Но гад успел перебраться под дальний куст, припал к винтовке целится, ждёт подходящего момента.

Карлуха улёгся на траву, прикрыл голову руками. А как бабахнуло второй раз, мелкий вскочил. Не знаю, что на него нашло, выпрямился недомерок, с ножом в руке шагнул к бандиту.

Ухватил я Карлуху за шиворот и затолкал под кусты. А сам, бросился на разбойника. Как добежал не помню. Налетел я на него, и принялся охаживать кулаками. Бил что есть силы. Долго бил, а потом ухватил за горло. Удавить не успел, схватили и оттащили. Я вырвался и обратно к бандиту, вцепился ему в горло. Дальше провал в памяти, не помню.

***

Голова раскалывается, во рту сухо, на зубах песок. Перед глазами ветки синюшки, красные листья, синие цветочки. Воняет болотом и кислым пузырником.

Приподнялся я на локтях, заболели рёбра, да и спина о себе напомнила. Пинали меня умело, спасибо что не убили. Сам виноват, чего уж тут жаловаться. Не послушал Михалыча, позарился на дармовщинку вот и получил на орехи.

Полежал ещё чуток и перевалился набок. Гунька с Карлухой лежат под деревом. Гунька на боку, спиною ко мне, Коротун в ноги к нему присоседился. А это кто? Не уж-то Михалыч? Ну, да, он. Сопит-похрапывает у пенька.

– Что, оклемался? – Спросили негромко, толкнули в плечо. – На-ка хлебни водички.

– Спасибо. – Ответил так же тихо и повернулся. Здоровенный детина, протянул мне флягу. Морда заветренная, костяшки пальцев сбиты. Глядит ухмыляется. – А ты кто? – прохрипел пересохшим горлом.

– Дед Пихто. – Ответил здоровяк. – Пей, чего уставился.

– Откуда ты взялся? – Вопрос конечно глупый, но спросить стоит.

– Оттуда. – Здоровяк указал пальцем на кусты синюшки за моей спиной. – Ты пить будешь?

– Буду. – Кивнул и взял флягу.

– Много не пей. – Предупредил здоровяк. – Рот пополощи и рожу умой. Стряхни песок.

– Ага. – Согласился, спорить не стал. Почему много не пить? Вопросов больше чем хотелось бы, но спрашивать нет желания, голова трещит.

– Сейчас, я тебя лечить буду. – Здоровяк полез в торбу, достал початую бутылку. – Горло смочил, теперь можно.

– А что это?

– Целебное зелье, лекарство от всех болезней. Водка – Столичная.

– Водка?

– Ага. – Здоровяк задорно подмигнул. – Меня Серёгой кличут. А ты стало быть Бродяга? Верно?

– Верно. – Кивнул и пожаловался. – Голова болит.

– Пей, поможет. – Присоветовал Серёга. – Водка лекарство от всех болезней.

– Лекарство? – Переспросил и сделал большой глоток, на втором поперхнулся. Рот обожгло, спёрло дыхание.

– Дай сюда. – Серёга отобрал бутылку. – Что же ты такой криворукий? Расплескал.

– Извини.

– Ага, щас. – Серёга осуждающе покачал головой и широко улыбнулся, открыто по-доброму. – Будь на твоём месте кто другой, в дыню и под зад коленом. Тебя не трону.

– Почему?

– Что почему?

– Не знаю. – Я улыбнулся, пожал плечами. В животе печёт, в голове туман, качает из стороны в сторону. Не помню, что говорил, о чём спрашивал? Хорошо стало, голова и бока совсем не болят. Не обманул Серёга, зелье действительно целебное.

– Ты на кой ляд на Кистеня набросился? – Закуривая спросил Серёга. – Жить надоело?

– На кого?

– Проехали. – Серёга отвёл взгляд и тихо поведал. – Кистень ещё та сволочь. Был. Повезло тебе парень. Несказанно повезло. На брюхо погляди.